Черный кофе vs черный зонт

      Руководительница крупного автомобильного концерна, тридцати семи лет от роду, невысокая, светленькая и курносая, под чьим суровым взглядом полчаса назад проштрафившийся менеджер чуть не начал грызть принесенный отчет, ехала теперь на заднем сиденье мерседеса С-класса и набирала письмо с такой яростью, словно пыталась пальцами вколотить гвозди в ноутбук. Очередной тупой мужлан почти запорол проект, и ей снова приходилось извиняться перед заказчиками, перелопачивать кучу актов, сдвигать сроки и напрягать подчиненных внезапным изменением приоритетов — в общем, спасать мир в одиночку. С каждым годом она всё больше ловила себя на мысли, что становится наимахровейшей сексисткой: не проходило и недели, чтобы какой-нибудь сотрудник мужского пола не накосячил, не перепутал там, где, казалось бы, нельзя перепутать, или не спустил на тормозах задачу, за которой должен был следить. Создавалось впечатление, будто сильному полу совершенно не свойственна банальная ответственность, и максимум, подвластный сынам Адама, — приносить кофе. Хотя нет, и тут они умудрялись налажать…       — Марта, остановись у ближайшей кофейни, пожалуйста. Этот дурак вместо американо сделал мне латте.       — Да, Богдана Ивановна.       Мерседес перестроился и через пару минут затормозил у бизнес-центра неподалеку от их офиса. Марта — помощница и правая рука Богданы, женщина настолько огромная, что при первом знакомстве наводила на мысли о профессиональном рестлинге, хотела было сбегать сама, но руководительница, упреждающе махнув, уже стиснула свой главный аксессуар — зонт и вышла из машины: надеялась развеяться. В конце концов, в Старбаксе ты платишь триста рублей явно не за кофе, а за улыбку. Пусть хоть что-то сегодня пойдет как надо: с ней громко поздороваются, вежливо обслужат и аккуратно подпишут имя. Простота, приветливость, расторопность.       Богдана Ивановна толкнула дверь и окунулась в сладковатый и бодрящий кофейный аромат. Приветствия, однако, не последовало. Более того, на её появление внимания не обратили вообще, поскольку помещение оказалось буквально битком забито девушками.       Похоже, это место было крайне популярно. Богдана Ивановна выдохнула — женскому вкусу можно верить. Кстати, в том числе и поэтому в её компании работали преимущественно женщины, причем в таком количестве, что порой за глаза саму Богдану Ивановну называли матриархом, и ничего дурного в этом она не видела. Бывало, ей, незамужней одиночке, подвыпившие директора фирм-партнеров выговаривали, как сильно она рискует, принимая на работу девушек: те обязательно выскочат замуж и уйдут в декрет, а если окажутся уже замужними — то сразу начнут брать отгулы и больничные из-за детей. Богдана Ивановна в такие моменты только бровь выгибала и парировала, что с мужчинами не легче: до двадцати семи того и гляди в армию сбегут, а после — либо в запой, либо в депрессию. И мысленно ставила себе галочку — с этим индивидом больше не пьем.       Лучших работников, чем молодые мамы, она не знала. Самые внимательные и ответственные, они себя доведут до нервного срыва, но не пропустят ошибку. Да, высокое качество труда приходилось компенсировать более свободным графиком, но в двадцать первом веке, когда дистанционные технологии цветут пышным цветом, пренебрегать таким прекрасным рабочим ресурсом ради сомнительного «зато не уйдет в декрет»? Тем более что по закону декрет доступен любому из родителей, да еще и оплачивается государством, а не компанией…       Пробиваясь к кассе — около барной стойки концентрация посетительниц стала просто пиковой — Богдана Ивановна ловила на себе долгие, задумчивые взгляды, которые не без гордости относила на счет идеально подобранного костюма-тройки от Тома Форда и в целом молодого вида: в определенный момент жизни большее сходство скорее с невысокой школьницей, чем с серьезной дамой, начало льстить. На секунду ей показалось странным столь повышенное внимание к кафе молоденьких девиц, но директор справедливо рассудила, что посреди дня время спокойно выпить стаканчик-другой найдется как раз у студенток, а не у скованных рабочим распорядком матрон. Определить начало очереди не получилось, но в итоге бизнесвумен, работая локтями и не без помощи крепкого зонта, всё-таки пробилась к бариста, чтобы сделать заказ. И оторопела.       Вместо привычных улыбчивых сотрудников за кассой стоял молодой человек крайне сомнительного вида. Скажем аккуратно, именно с таким Богдана Ивановна в жизни бы в один лифт не вошла: хмурый взгляд исподлобья, пирсинг в брови и губе, черные волосы спереди вроде как должной длины, а на затылке — выбриты под ноль, одежда — сплошной агрессивный кожзам. Еще и пустые ножны на шее, словно этот гот-переросток кого-то зарезал. Хоть он и смотрел прямо на неё, не было ни малейшей попытки улыбнуться или хотя бы спросить, чего посетитель желает. Видимо, этот образчик дурновкусия относился к работе не ответственнее прочих представителей своего пола.       Однако девушки вокруг счастливо щебетали, одновременно говоря о куче разных пустяков, и до Богданы Ивановны внезапно дошло: да ведь вся окружающая толпа не просто ничего не покупает, а еще и вовсю порывается с бариста общаться. А этот идиот не только не спешит обслужить её, но и никак не пытается их утихомирить! Директор разозлилась сильнее и хотела было высказать всё, что думала, но тут её крайне нагло оттерла от стойки очередная девица. Ехать в другую кофейню Богдана Ивановна не желала категорически: получить наконец свой кофе стало теперь делом принципа. Перехватив поудобнее зонт, она в три тычка вернулась на позицию перед кассой и вперила в депрессивного бариста крайне возмущенный взгляд:       — Добрый день!       Он с ленцой посмотрел на неё и угрюмо буркнул куда-то в сторону:       — Ну здрасьте.       От такого обращения к клиенту Богдана Ивановна вконец озверела. Сжав зонт покрепче, чуть ли не прошипела:       — Один американо гранде, пожалуйста.       Щебетание вокруг внезапно стихло, и кофейня буквально замерла. Девушки в шоке уставились на бизнесвумен, а одна даже тихо пискнула, пихая в бок другую:       — Смотри, она, по ходу…       — Тсссс, — зашипели на неё остальные.       Однако больше всех удивил сам бариста, преобразившийся словно по взмаху волшебной палочки. Нет, кожзам и пирсинг никуда не делись, но счастливая улыбка, осветившая его лицо, блеск в глазах и неподдельная радость в голосе задвинули все минусы на задний план. На Богдану Ивановну никогда в жизни никто так не смотрел и так не улыбался, а последующий вопрос прозвучал настолько интимно, будто бы ей признавались в любви:       — Тебе здесь или с собой?       Голос юноши внезапно стал бархатным и чарующим, и поплывшая Богдана Ивановна не без труда взяла себя в руки.       — С собой. Однако замечу, что тыкать подобным образом клиенту — моветон.       — Прости, Тучка, — ответили ей с той же неподражаемой улыбкой, от которой сердце выпрыгивало из груди. — Я в музыке не особо шарю, о стиле «моветон» не слышал.       — Тучка?! — почти взревела Богдана Ивановна, упрямо борясь с желанием сфотографировать красавца. — Вы еще и обзываться вздумали?       — Не-не, — отмахнулся аполлон старбаксовского разлива, спокойно выводя на стаканчике чудовищными каракулями «Тучка». — Ты просто с виду такая вся хмурая, будто вот-вот молнией шибанешь. Тучка да и только, разве что светленькая.       Естественно, подобного рода объяснение Богдану Ивановну не устроило категорически.       — Уважаемый…       На неё посмотрели. Глубокие черные глаза из-под длинных пушистых ресниц казались бездонными колодцами, засасывающими душу. Мысли в голове принялись метаться в панике, словно пузырьки шампанского, и думать стало в разы сложнее. Но делом принципа Богдана Ивановна считала воспитание обслуживающего персонала, и ради этой светлой миссии невероятным усилием воли вернула себя в реальность.       — Так вот, уважаемый… Антон, — прочла она имя на бейдже.       — Я не Антон. Это фартук сменщика, — пояснил он, однако сам не представился и спокойно продолжил набивать рожок молотым кофе.       Богдана Ивановна открыла было рот для гневной отповеди, но ровно в этот момент бариста повернулся к кофемашине, и последние мысли в голове женщины смело лавиной. Перед её глазами, эффектно обтянутая кожаными штанами, показалась лучшая мужская задница на свете.       Не подумайте дурного, в целом мужские конкурсы красоты, а уж тем более подобного толка, Богдану Ивановну не интересовали никогда. Но здесь и сейчас неизвестный бариста выглядел настолько вызывающе и непреклонно сексуально, что перехватывало дыхание. Неужели у мужчин при виде эффектных женщин так же исчезает воздух в легких и не держат ноги? Директор концерна оперлась о барную стойку, старательно ища причину слабости не в красоте парня, а в неудачном завтраке. Кстати, завтрака ж вообще не было. Вот и объяснение внезапной анемии…       Перед ней шлепнули стаканчик с подписью «Тучка». Черные глаза вновь заглянули куда-то в самую глубь души, выворачивая ту наизнанку и заставляя сердце стучать в ушах, и впервые в жизни Богдана Ивановна сдалась. Малой толикой сознания расплатилась картой за кофе, даже не посмотрев, сколько с неё взяли, и под выжидательными взглядами толпы и самого бариста отпила свой американо. Желудок скрутило в возмущении.       В студенческую молодость Богдана Ивановна, конечно, далеко не шиковала, едать случалось разное, но до уровня, хотя бы близко похожего на кошмарность этого вкуса, она не опускалась никогда. В стаканчике булькала несусветная дрянь. Отвратнейший кофе, хуже помоев. Захотелось плеснуть его в лицо приготовившему и хорошенько наорать. Ишь как смотрит, небось специально заварил настолько гадкую мерзость. Мстит за то, что прервала его купание в женской любви? Сам-то не лучше своего американо: вульгарный пирсинг, вульгарный кожзам, вульгарные манеры. Словно квинтэссенция всего грубого и дешевого, так отторгаемого Богданой. И в то же время…       Эти мускулистые руки, красивые пальцы, длинные ресницы, черные глаза, уносящие в космос… Даже чудовищно безвкусная одежда не могла скрыть его идеальные пропорции и шокирующую красоту. Такого легко было представить на экране в роли принца, но никак не в жизни. Просто невозможно прекрасный юноша. Совершенный.       Воображение, все эти годы задвигаемое куда подальше, внезапно почувствовало свободу и спешно предоставляло одну картину за другой. Вот они идут по побережью, он — босой, в расстегнутой рубашке, держит Богдану за руку и смеется, а где-то далеко медленно восходит солнце. Вот они в ресторане, на нем восхитительный костюм с цветком в петлице, и он, робея, спрашивает, какое вино она сегодня предпочитает. Вот они сидят на краешке кровати, он нежно проводит рукой по её щеке и внезапно глубоко и страстно целует. Вот он стоит у алтаря, а она идет к нему в подвенечном платье, он оборачивается, и на глазах видны слезы счастья…       На моменте, где он, прикованный наручниками к кровати, что-то страстно ей шепчет, Богдана Ивановна приняла решение спасаться бегством. Залпом допила американо и, так и не выпустив стаканчик из рук, развернулась и на нетвердых ногах пошла прочь из кафе, провожаемая задумчивыми взглядами его посетительниц. С каменным лицом села в машину, по-прежнему сжимая свой трофей. Марта ждала указаний. Босс молчала.       — Богдана Ивановна, всё в порядке?       Та несколько раз моргнула, словно возвращаясь в реальность, и невпопад спросила:       — А у нас разве венчают? Не просто в загсе расписываются?       Вопрос находился сильно вне сферы деятельности помощницы, и Марта несколько озадачилась:       — Вроде бы в загсе, но можно организовать и выездную церемонию. А с какой целью вы интересуетесь?       — Да так. Странно. Привидится же такое…       И начальница снова смолкла, задумчиво вертя в руках стаканчик с надписью «Тучка».       — Что-то вы долго. Как кофе?       — Ужасный. Кошмарнее в жизни не пробовала, — задумчиво отозвалась Богдана Ивановна и внезапно с жаром добавила: — Запомни это место. Завтра, наверное, снова сюда заедем.       — Как пожелаете, — кивнула Марта, с каждой минутой понимая всё меньше. — Сейчас в офис или планы изменились?       — А? Да, в офис. Да.       Машина тихо тронулась, выезжая с парковки. Богдана Ивановна всё так же сидела на заднем сиденье, сжимая в одной руке зонт, а в другой стаканчик, и пыталась думать о работе. Получалось плохо, поскольку посреди практически любой мысли возникало прекрасное лицо с грубым пирсингом и зовущей улыбкой. С одной стороны, это безмерно отвлекало, с другой — никогда прежде она не чувствовала в себе столько сил и энергии. Только жалобный рев живота напоминал, что порцию кофе в следующий раз было бы неплохо взять поменьше.       Проводив взглядом незнакомую посетительницу, бариста снова словно потух и смиренно встал обратно за кассу, в эпицентр щебетания и попыток завязать диалог. Несколько девушек, стоявших к нему ближе всего, переглянулись.       — Она что, сейчас целый стакан выпила и не поморщилась?       — И даже без мезима. По ходу, надо звонить Марине: у нас конкурент.       Вечер вышел странным. Дочка рассказывала про свой день в школе, что-то спрашивала Марта, вроде бы они даже ужинали, а Богдана Ивановна, куда ни взгляни, видела только юношу из кофейни. Всё-таки бариста был прехорошенький. Неформальный, не без этого, но кто во времена молодости не упивался бунтарством? Ну, кроме самой Богданы Ивановны, конечно… С каждой минутой разлуки лишь больше хотелось увидеть баристу еще хоть раз, и когда она ложилась спать, поняла, что импульсивная мысль, посетившая днем, не так уж и странна. Завтра надо снова заехать. Просто чтобы хотя бы одним глазком посмотреть на такую редкую красоту…       На следующий день после первого знакомства с самым омерзительным на свете кофе Богдана Ивановна впервые за последние четырнадцать лет опоздала на работу. Причина была уважительной: ей снился сон.       В нем тот самый умопомрачительный юноша смотрел исподлобья, прямо в душу. Она чувствовала, как внутри всё переворачивается, как дорогой костюм больше не справляется со своей ролью доспехов, как зонтик-меч выпадает из рук, а пучок-шлем предательски распускается. Она казалась совершенно беззащитна перед странной, глубинной звериностью, которую бариста источал. Словно испуганный хомячок, смотрела Богдана в глаза хищника и мечтала, чтобы он сделал шаг навстречу.       — Тучка, любимая…       Сладкий голос пробирал до мурашек. Вот он медленно наклонился, их лица сблизились, её обволокло кофейным ароматом и непривычным теплом чужого дыхания. Какой же он невозможно прекрасный. Но зачем пирсинг, зачем эта боль? Повинуясь порыву, она привстала на цыпочки и нежно поцеловала кольцо в его губе. Бедный мальчик. Бедный сладкий мальчик…       Темноволосый хищник словно только того и ждал. Внезапно крепко обнял, потянулся к ней, головокружительно, просяще посмотрел — невозможно не кивнуть, когда на тебя так смотрят, — и поцеловал её, далеко не столь невинно, как она сама. Ноги подкосились, и Богдана упала бы, если бы не эти сильные руки, что держали нежно, но крепко. Долгий, глубокий, жаркий поцелуй, который, казалось, длился вечность и одновременно преступно мало, лишь мгновение. Она отвечала, распаляясь сильнее, и когда они повалились на кровать, выгибалась навстречу каждому его прикосновению, каждому легкому касанию губами или поглаживанию рукой. Она попыталась расстегнуть одежду, но пальцы не слушались, словно разучились всему, кроме как обнимать его. Поцелуи становились глубже и страстнее, и вот бариста распахнул её пиджак, буквально выдрав на нем пуговицы, жадно рванул еще и блузку и, оторвавшись наконец от её губ, начал покрывать поцелуями шею и грудь. Вновь тот самый взгляд черных глаз, горячий, до глубин сердца. Вновь страстные поцелуи, её податливое тело и его рука, скользнувшая под её юбку. Первое же касание заставило прикусить губу в истоме. Он не выпускал свою жертву, но почему-то медлил, словно оттягивая пик, и Богдана, не выдерживая, сама схватилась за его брюки. Сама расстегнула и отбросила ремень, потащила вниз кожаные штаны, не преминув пройтись ноготками по этим идеальным упругим ягодицам, направилась было дальше, но оказалась остановлена сильными руками и жарким шепотом:       — Нам ни к чему спешить, любимая. Я обо всём позабочусь, обещаю. Наслаждайся.       — А… как тебя зовут?       Мягкая улыбка была ей ответом, и новый взрыв страсти заставил отложить вопросы на потом.       Проснулась Богдана Ивановна с четким пониманием, что впервые в жизни хочет вляпаться в отношения.