***
— Такого просто не может быть! «И вправду, не может,» — подумал я, видя в таком возбуждённом состоянии Граббли-Планк — профессор не отличалась особой эмоциональностью. — Впервые за мою практику единорог так прекрасно отнёсся к мальчику! — Вильгельмина, прошу тебя, ведь единороги лояльно относятся и к мальчикам, и к девочкам, — вскинула руки в успокаивающем жесте Минерва, заставляя Граббли-Планк сесть. — Да, к девочкам лучше, но всё же. — Нет, вы не поняли, — возражала та, но стала постепенно успокаиваться. — Я, как всегда, разделила ребят на две группы, подвела мальчиков к абраксанским коням, а девочек к единорогу, — женщина достала свою любимую трубку и, только закурив, продолжила: — Это должна была стать просто демонстрация. Я хотел уйти, но в голове щёлкнуло: единорогов и абраксанских коней изучают на четвёртом курсе. На четвёртом. Тело остановилось само, я искоса взглянул на коллегу. Она сидела рядом с другими преподавателями, и покусывала трубку. К ней возвращалось привычное самообладание, однако в глазах всё ещё плескались огоньки, что выдавало её возбуждённость. — Пара девочек вызвалась погладить Шайни, это имя единорога. Но он и не подумал им этого позволять: конкретно Шайни отличается особой гордостью даже для единорога. Я отвернулась всего на полминуты — проверила ребят и абраксанских коней, но затем услышала высокие, явно восхищённые чем-то голоса девочек и обернулась на звуки. Это было невообразимое зрелище. Граббли-Планк сделала ещё один глубокий вдох, и лишь когда весь дым вышел из лёгких, продолжила: — Шайни позволил себя оседлать. И не кому-то, а мальчику! Я не представляю, как он это сделал. Помимо меня и Минервы, теперь к разговору прислушались все деканы факультетов. Ждали услышать имя, кто-то из простого любопытства, а кто-то с тенью корысти — желали, чтобы такой умелец был студентом именно их факультета. Я не преследовал ни одну из этих целей: простое любопытство, без определённой выгоды или не понятого другими людьми смысла меня не устраивало; никто из слизеринцев четвёртого курса не обладал ни должным терпением, ни уважением по отношению к магическим существам, а потому такое гордое животное им было не укротить. Несмотря на всеобщее любопытство, Вильгельмина не продолжала свой рассказ, и казалось, вообще находилась сейчас в другом месте. Минерва переглянулась с Флитвиком, будто ища поддержки: подталкивать ли к дальнейшему повествованию Граббли-Планк? Тем не менее, тишину в итоге прервала не она, а профессор Спраут. — Так кто же всё-таки его оседлал? — она наклонилась чуть ближе к задумавшейся коллеге. Вильгельмина немного дёрнулась, словно вынырнула из Омута памяти и перевела взгляд на профессора травологии. — А я не сказала? Это был Киллиан Хейли. Опять это имя. Серое и неприметное, бесцветное на вкус, лёгкое и ускользающее как тот дым, что выдыхает Граббли-Планк, такое же посредственное как и его обладатель. Ни твёрдости, ни глубины. Однако, на остальных преподавателей имя действовало по-другому: Флитвик, как декан факультета рейвенкло, издал довольный звук граничащий с кошачьим мурчанием; Спраут задумчиво улыбнулась, сложив руки на груди, будто вспоминала, как проявлял себя рейвенкловец на её предмете; МакГонагалл на секунду отпрянула от подруги, даже слегка скривившись, но в следующее мгновение взяла чувства под контроль и придала лицу безразлично-спокойное выражение. Отразилось ли хоть что-то на моём лице при упоминании надоедливого студента? Нет. Подтолкнула ли меня данная история к действиям? О-о-о да.***
Да, если быть честным, я относился чуть лояльнее к студентам своего факультета. А потому слизеринцы периодически наглели на моём предмете. Вычту немного баллов, скажу пару саркастичных слов в сторону болтунов, чьи слова почему-то неустанно выходят из рта на зельеварении, — казалось бы, ничего большего студенты от меня не ожидают. Наверное, поэтому Льюл Келли вскрикнула и упала со стула, когда я, разозлившись, превратил её учебник в жабу, которых слизеринка, как было известно почти всему курсу, до смерти боялась. Нечего было болтать… с Хейли. — Профессор, чьей сдержанности хватило бы на весь Хогвартс, вдруг выходит из себя из-за четверокурсницы… — протянул голос, а я уставился на его источник. Упавшая Келли притихла, хлопая, увы, никем не замеченными ресницами, и глупыми, пустыми глазами смотрела то на Киллиана, то на меня. — Вам не кажется, что профессор явно к кому-то из нас не равнодушен? — парень играл на тщеславии брюнетки и на моих нервах, а наглые серые глаза, в противовес глупым голубым, притягивали, и это раздражало меня ещё больше. — Опять с нас баллы снимут из-за него, — доносится до меня почти незаметный шёпот Эрмиры Оуэн, зубрилки, какой факультет рейвенкло ещё не видел за всю историю Хогвартса. — Мистер Хейли, наш новый укротитель единорогов, — произношу с расстановкой, будто наслаждаюсь каждой каплей сарказма, упавшей с языка. — О, вы уже знаете. Я польщён, — он оголил свои белые зубы в улыбке. Пожалуй, тёмные круги под глазами и два выпирающих клыка были его единственными изъянами внешности, и в то же время — изюминкой. Хотя, очень часто, в том числе и сейчас, эти особенности придавали его взгляду безумства, а улыбке — сходство с чем-то звериным. — Я думаю, вы будете так же польщены снятием пяти баллов с рейвенкло и персональным заданием. Сегодня вы будете готовить зелье, в то время как все остальные запишут лекцию. — Вы так выделяете меня, профессор. Наверное, вам нравятся мои зелья. — Да, особенно, когда собираю их остатки с потолка, — разворачиваюсь и ставлю тем самым точку. Точку в разговоре, но запятую в споре между мной и Хейли.***
— Ваш Киллиан — это ходячая катастрофа! Не говоря уже о том, что он еле держится на отметке «удовлетворительно». Наверное, она не любила Хейли так же сильно, как и я. Хотя, его выходки очень напоминали поступки гриффиндорцев. Разве что были более… элегантны. — Минерва, ну посуди: кто в Хогвартсе не пользовался заклинанием для списывания? — Флитвик сделал странное движение, которое с его короткими ручками и маленьким ростом, выглядело так, будто профессор пытался достать что-то с верхней полки, а затем резко потянул это что-то на себя. — Дело как раз в том, что он не пользовался им! Не удивлюсь, если оно у него даже не получается, — МакГонагалл бросила на профессора чар взгляд, очевидно, значащий что-то вроде: «между прочим, он и в вашем предмете не преуспел, могли бы поддержать». — И тем не менее, эссе точно списано. — Неужели, работа так выделяется? Он не мог такое написать? Иногда Филиус, а вернее его логика заставляли меня уважать его чуть сильней. — Не выделяется, обычная работа. Но по абзацу списано у разных учеников рейвенкло! — Слово в слово? — Нет, конечно, но всё равно — линяя повествования одна и та же. — Профессор МакГонагалл, вы ведь понимаете, насколько в данной ситуации трудно доказать вообще наличие списывания? — голос вырвался сам, или вернее я позволил ему вырваться. Хоть Флитвик и был весьма сообразителен, он почему-то не замечал этого ярого рвения Минервы вышвырнуть Хейли из Хогвартса. Не замечал или не хотел замечать. Скорее второе. — Вы… вы что, защищаете его?! — мимические мышцы Минервы вытянулись, брови поднялись в удивлении, а линии морщин растянулись до причудливых ниток. С такими способностями ей нужно было идти не в профессоры, а в актрисы. — Я не защищаю, я констатирую, — предложение прозвучало более твёрдо, чем я хотел. МакГонагалл окинула меня недружелюбным взглядом. Хотя, с чего нам вдруг дружить? — Списывает, не списывает — какая разница, если мальчишка! совершенно не спортивен и абсолютно не заинтересован в квиддиче, — отчеканила мадам Хуч и, не дожидаясь какой-либо реакции, покинула комнату. За окном пошёл дождь.***
Опять шепчутся, будто я их не слышу. Копна светлых волос наклонена к уху Джеймса Бишопа, весьма способного студента слизерина. Смотря на губы и на два выпирающих клыка всегда думаю, что язык, пожалуй, — самая натренированная мышца этого создания. — Мистер Хейли, извольте не портить мне студента своими нескончаемыми пустыми разговорами. Плавно поворачивается, и серые глаза вновь смотрят пристально и внимательно. Издевается, играет — знает, что мог бы сидеть нормально с самого начала урока, но провоцирует на конфликт, на новую игру. — Не могу, профессор. Всё могу, кроме этого, — Киллиан невинно пожимает плечами и слегка скашивает голову вбок. Джеймс поправляет очки и молча наблюдает за действиями друга. Четыре года, Бишоп, четыре! Какого чёрта ты вообще ухватился именно за этого безответственного лентяя? — Всё можете? — поднимаю одну бровь, усмехаюсь про себя, потому что подобные слова легко можно парировать. — Что же насчёт зелий? Почему же ни одно не получается, раз всё можете? — «Не могу» и «не хочу» — разные вещи, профессор, — опять те же голос и взгляд — невинные настолько, что сказанное даже не кажется дерзостью. — Ах, не хотите? Ну куда уж зельеварению до вашего ума, — произношу так твёрдо и чётко, что ещё немного — и слова буквально слетали бы с языка и врезались бы пулями в столы и стулья. — Гениальность — это бремя. А в вашем случае — это диагноз. — Ох, ну какая гениальность, профессор! Так, лёгкая сообразительность головного мозга. На пару мгновений кабинет погружается в бархатную тишину. Я не отрываю взгляда от Хейли, а Хейли — от меня. И вот, снова вижу эту редкую искру злости в волглых глазах, потухшую так же стремительно, как она разгоралась. — Передайте это мадам Помфри, она лучше меня разбирается в патологиях, — острю в последний раз и разворачиваюсь. — Десять очков с рейвенкло! Замечаю злой взгляд Итана Палмера, брошенный в сторону Хейли. Обычно этот здоровяк бросает квоффлы в кольца, а не взгляды, но видимо даже для капитана рейвенкловской команды Киллиан является исключением. — За что, профессор? — слышу удивлённый голос за спиной, который, однако, звучит не жалобно и не заискивающе. Разворачиваюсь и отвечаю: — Хотя бы за ложь. — Где же я лгал? — Можете всё, не так ли? — Именно так. — И написать эссе по трансфигурации? — щуру глаза, в надежде увидеть в ответе Хейли подсказку. Он даст понять, что оценил выпад. — Безусловно! — Киллиан криво улыбнулся, злые огоньки заплясали в серой дымке глаз пуще прежнего — всё он понял. — Летать на метле лучше чемпионов? — Конечно. — Ну вы, наверное, и парселтанг выучить сможете, да? — усмехаюсь, совершенно не сдерживая себя. — Килл, погоди! — шепчет Джеймс, пытаясь остановить Хейли. — Естественно! — продолжает Киллиан. Это какая-то шутка? Или он настолько идиот, что не знает значения слова «парселтанг»? — И за сколько выучите? Лет за восемь? — Остановись, говорю же! — вновь раздался настойчивый шёпот Бишопа. — Зачем так много? — чуть отстраняется от друга и продолжает спор Хейли. — А сколько вам нужно? — Не больше, чем потребовалось для кругосветного путешествия. 80 дней, — существо нагло приподняло подбородок. — Тридцать очков с рейвенкло, мистер Хейли. За ложь и несерьёзность, — снова отворачиваюсь и подхожу к своему столу. — Парселтанг за 80 дней! Спорим, профессор? — режет так полюбившуюся мне тишину новая фраза. Кажется, что тембр принадлежит Хейли, но твёрдость в голосе рождают сомнения — это не может быть этот пустой и посредственный студент! Резко оборачиваюсь, но теперь натыкаюсь не на хитрые, злые глаза, а на глубокие и решительные. Это был другой Киллиан. И этот Киллиан протягивал руку для пари. — Я не спорю с малолетними выскочками, — отвечаю с той же долей сарказма, несмотря на возродившийся интерес. Краем глаза пробегаюсь по остальным ученикам: Келли прикрыла рот в смеси испуга и удивления, Бишоп обречённым взглядом уставился на друга, Оуэн слегка приподняла брови, Палмер сощурил глаза. — А если ставкой будет мой добровольный уход из Хогвартса? — смотрит исподлобья, говорит чётко. Это новая игра? Или это настоящий Хейли? — Ну и что же хотите вы в случае вашего совершенно невозможного выигрыша? — привычно скрещиваю на груди руки, рассматриваю каждый миллиметр лица Киллиана. Блеф ли это? — Вы снимаете с меня все отработки и помогаете подготовиться к экзамену СОВ по зельеваренью. Приближаюсь быстро, почти мгновенно. — Собирайте вещи, мистер Хейли. Считайте, вы уже вылетели из Хогвартса, — говорю и пожимаю протянутую руку. И тот другой Киллиан вдруг уходит, исчезает как утренний туман на озере, а на его место приходит знакомый, вечно ускользающий и фальшивый, приторно-сладкий и невыносимо-наглый Киллиан и расплывается в своей звериной улыбке. — Шкура неубитого медведя, профессор. Разбей, — обращается в последней фразе к Джеймсу. — Килл, даже и не… — Разбей! Раздался обречённый вздох Бишопа. — Великий Мерлин… — прошептал он, но всё же подчинился и ударил по рукам. — Будьте уверены, я сделаю по-настоящему сложную проверку, — наклоняюсь чуть ближе, в странном желании подавить противника, если не словами, то хотя бы подобными уловками, основанными на животных инстинктах. — Я всегда был, и буду в вас уверен, профессор.***
Новость разлетается по Хогвартсу за считанные дни. Не мудрено: студент поспорил с профессором на вылет из школы — такое бывает не часто. Теперь не понимаю, что раздражает больше: взгляды учеников в коридорах или эти вечные дискуссии с коллегами? Наверное, всё-таки второе. — О чём вы вообще думали, когда заключали пари с учеником?! Вы понимаете, что теперь он подумает, что ему всё дозволено?! — блюститель-нравственности-и-справедливости-только-если-не-нужно-прикрыть-гриффиндорцев-Минерва уже как, наверное, полчаса толкала речь про дичайшее нарушение субординации. Может быть, и не полчаса, а меньше, но мозг воспринимал её болтовню как минуту за три. — Профессор Снейп, вы ведь знали, что Киллиан — маглорождённый, — начал подавленный ситуацией Филиус. — Зачем поспорили с ним на парселтанг? Он даже не знает, что это, я уверен. И тем более не знает того, что выучить парселтанг невозможно. Не выдержав, закатываю глаза. Маглорождённый, не маглорождённый… Плевать я хотел на то, кто Хейли по крови. Думать надо, прежде чем провоцировать на спор преподавателя! — Вы ведь понимаете, что он сдержит слово и уйдёт? — добавил не своим голосом Флитвик, заглядывая мне в глаза. Бросаю на коллегу взгляд и почти сразу же отвожу: этого мгновения достаточно, чтобы понять простую вещь — Хейли очень дорог для декана рейвенкло. — Вы поступили подло, — произносит сдавленно Помона. Взгляд упирается в пол, не поднимает глаза на меня. — Он не знал, на что спорил. Из-за вас он уйдёт из Хогвартса. Пребывавшая всё это время в состоянии лёгкого шока МакГонагалл воскликнула: — О чём вы вообще?! В Хейли нет ни благородства, ни честности — он не сдержит слово и никуда не уйдёт! Но зато выставит весь преподавательский состав на посмешище! Понимаю, что ещё пару минут — и меня разорвут на части, если не выскажу своего мнения. Репутация бывшего пожирателя смерти сыграет не в мою сторону, за нарушение правил школы могут снять с поста преподавателя. И даже если Дамблдор снова вступиться по старой памяти, выживать в напряжённой атмосфере ненависти коллег будет сложно хотя бы с практической (не с психологической) точки зрения. — Профессор МакГонагалл, — пристально смотрю на Минерву, давая тем самым понять, что пора бы остановить её нескончаемую истерику. — Уверяю вас: если мальчишка не сдержит слова, я устрою ему такой учебный год, что уже никто не посчитает преподавательский состав смешным. А если сдержит, — теперь перевожу выразительный взгляд на Помону и Флитвика. — Постараюсь сделать так, что он передумает уходить. От перспективы возни с самым противным мне существом в жилах вскипает кровь, но гнев приходится унять. А вернее он уходит сам: для меня будет легко сыграть мнимую заинтересованность в будущем Хейли, сделав вид для профессоров Филиуса и Спраут, что я пытаюсь остановить Киллиана. Пусть катиться на все четыре стороны, мне наплевать. Ему не место в Хогвартсе. Но для Помоны и Филиуса это останется тайной. — Постараетесь? — зацепился профессор чар за моё спасительное в будущем слово. — Если мальчик так принципиален, как вы думаете, его ничто не остановит. Я думаю, вы это понимаете, — фундамент для будущей «неудачной попытки остановить Хейли» был сделан. Теперь уже ничто не помешает мне изничтожить Киллиана.***
— Я так понимаю, вы решили сдаться, мистер Хейли? — и в эту секунду нет предела моему сарказму, он протыкает шипами стены замка, обхватывает маленькое тело так ненавистного мне студента. Парень замирает у больших ворот Хогвартса и поворачивается ко мне слишком резко для него, совсем без изящества. — Можете и не надеяться, профессор, — нагло отвечает, а шипы отступают, потому что невозможно проколоть дым, нельзя обхватить воздух. — На ваш счёт я уже давно перестал надеяться, мистер Хейли, — говорю и ухожу прежде, чем студент успевает ответить. И иду всё выше, к самой высокой башне, чтобы узнать причину этой внезапной поездки на выходные.***
— Вы что, отпустили студента посередине года домой? Флитвик резко вскинул голову и с секунду смотрел на меня в ступоре, вспоминая, о ком идёт речь. — Я так понимаю, вы про мистера Хейли? — Именно. Профессор отрывистыми движениями слез с привычной кучи книг, поправил мантию и лишь после этого, внимательно посмотрев на меня, ответил. — Да, отпустил на эти выходные, — Филиус улыбнулся уголками губ, но в улыбке этой не было ни капли доброжелательности. — Интересно, из-за чего вдруг? — я вопрошающе поднял одну бровь. — Я так понимаю, вы пытаетесь поймать его на каком-нибудь жульничестве? — несмотря на весьма ограниченный высокий диапазон профессора, он умудрялся придать голосу самые разные интонации: в частности сейчас — в фразе слышались покровительствующие нотки смешанные с чисто рейвенкловской игривостью. — Отчасти, — отрезаю, пожалуй, слишком резко, но вопрос кольнул самолюбие: Филиус был прав, — я многое успел надумать себе о Киллиане и о его «поездке сразу после заключения пари». — И всё же: в чём причина его внезапного отъезда? Флитвик щурит глаза и внимательно смотрит на меня, будто размышляя: говорить или нет? — По семейным причинам, — отвечает после небольшой паузы, изучает меня под невесомым взглядом. Выжидающе смотрю на него всем видом показывая, что подобный ответ меня не устаивает. Но профессору всё равно: делает вид, что не замечает возникшей, на этот раз неловкой, паузы. И потому мысли приходиться озвучивать. — «Семейные причины» — весьма обширное понятие, не находите? — Не думаю, что мистер Хейли хотел, чтобы я сказал больше. А я не выдаю личную информацию своих студентов, профессор. Декан рейвенкло, как истинный представитель своего факультета, отличался гибкостью и уступчивостью, а потому твёрдость произнесённой фразы почувствовал бы на контрасте темперамента даже умственно отсталый. Мне же подобная фраза говорила ещё о том, что ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-либо Флитвик не заговорит о Хейли даже вскользь. Потому что теперь Филиус знал под каким колпаком находится его студент.***
— Девочки, девочки! У меня светлый! Светлый волос! Не скажу, что я обладал даром ясновиденья, но скажу, что каждый год после того, как профессор Трелони рассказывала про гадания на любимого, толпа четверокурсниц ходила по ночам по замку и нарушала правила школы своими попытками найти в цвете волос подсказку о будущем женихе. Мне оставалось лишь предупредить Филча о подобных выходках, а самому пожинать плоды с утра в виде дюжины пойманных девушек. Но сегодня из-за задержки в библиотеке свидетем гаданий стал я. Первый рывок — выйти из-за угла и поймать нарушителей на месте, но что-то внутри воспрепятствовало первоначальному решению. Иногда инстинкты работают быстрее аналитических способностей. Только секундой позже узнаю в этом непритягательном пищащем тембре — голос Льюл Келли и прислушиваюсь, не выдавая своё положение. — Эй, чего ты так радуешься? Вот мне чёрный, да ещё и вьющийся попался, а я русый хотела, как у Палмера. Всё лучшее достаётся Эрмире! — Ну, не знаю. По мне так Джеймс Бишоп — лучше всех. Он станет легендой в квиддиче, я уверена! Да чего ты так в этот волос вцепилась?! — Девочки, вы не понимаете! Это может быть мой Киллиан! Слух опять цепляется за надоевшее имя. Одно и то же каждый день, даже почти каждый час — всё вокруг либо связано с ним, либо напоминает о нём. И сейчас ничто во мне не хочет слушать этот восхищённый тем, кем как я думал восхищаться невозможно, тон, пустые разговоры о возможном совместном будущем, вздохи Келли, которой стоило бы скорее заняться своей успеваемостью, а не поисками жениха. К тому же такого, как Киллиан Хейли. — Хейли?! Ты серьёзно?! — А почему нет? Он классный! Такой смелый и сообразительный. И… и ещё он очень умный! — Умный?! Ха-ха! У одной из девушек начался приступ еле сдерживаемого смеха. Судя по голосам, их было трое. — Да уж, в этот раз ты совсем с катушек съехала, Льюл. Из-за умных факультеты не теряют столько баллов! Да и не станет умный спорить не с кем-нибудь, а со Снейпом! — Ничего вы не понимаете! — Ещё как понимаем! И побольше тебя знаем, между прочим! — В смысле больше? — Да в том смысле, что мы кое-что знаем о твоём обожаемом Киллиане Хейли. Кил-ли-ан — язык скользит по нёбу. Хей-ли — воздух шипящим потоком выходит из лёгких, и вдруг взгляд цепляется за кусочки пепла, что парят в выдохе, танцуют свой неповторимый вальс. Говорят, нет дыма без огня — врут. Иначе мне придётся сказать, что за дымом, которым Килл окружил себя, есть что-то большее, чем обман и изворотливость, фальш и надоедливость, вечная наглость и раздражение в глазах. Что-то большее, чем я вижу в нём. — Что? Что вы знаете?! Говорите немедленно! Оправившаяся от смеха девушка встряла в разговор: — Да есть у него уже кто-то. — Что? — Что слышала. — Да откуда вам вообще это может быть известно?! — Джеймс Бишоп как-то раз проболтался. Не конкретно нам, но он сказал об этом в гостиной слизарина, это услышал Шон Уэллс, он рассказал об этом Розе с третьего курса, она передала это Грегори с хаффлпафа, он в свою очередь рассказал ей, она — мне. — Как же… так? Я почти физически почувствовал, как Келли осела на пол. — Ну… ну и кто она?! Говорите! — девушка еле сдержала слёзы. — Эй-эй! Успокойся! Мы не знаем — об этом Джеймс не сказал. — Ага, это и для нас тайна, клянусь! В смысле, клянёмся! Но идиллия прерывается моим появлениям. Напуганные девушки что-то говорят, просят прощения, опускают глаза в пол, а я подбираю самые саркастичные фразы, задеваю за больное, выплёскиваю всё раздражение на попавших под горячую руку студенток. А потом веду их к декану. Нет дыма без огня, нет дыма без огня. Как смешно, какое идиотское выражение — нет дыма без огня! В Килле не было ничего похожего на огонь. Ничего.***
Иссиня-чёрные перья переливаются на солнце, птица мирно сидит на руке хозяина, не отводящего от неё глаз. — Mon cher Oberon, sois patient un peu plus. Je vais essayer de te guérir. Голос в сочетании с французским языком звучит нежнее обычного, да и его обладатель явно учтивее в обращении со своей птицей. В такие моменты я искренне жалею, что не знаю французский язык. Но зато я знаю язык сарказма. — Лучше бы вы практиковались в парселтанге, мистер Хейли, а не во французском, — выхожу из-за угла стремительно, смотрю свысока на фигуру около окна. Хейли резко оборачивается, и на долю секунды вижу в его глазах страх, а в движениях — скованность. Но видение уходит так же быстро, как пришло, и теперь передо мной — всё тот же наглый и фальшивый Киллиан. Кто был тот испуганный мальчик? Был ли он вообще, или воображение вдруг сыграло со мной злую шутку? — Вы следите за мной, профессор? Или же в этих случайных встречах замешана сама судьба? — В обоих предположениях вы слишком преувеличиваете свою исключительность, а потому — ни то, ни другое. Подхожу ближе, так, что расстояние между нами сокращается до вытянутой руки. — До истечения срока пари осталось три недели. Надеюсь, вы успели предупредить друзей об отъезде, — наклоняюсь чуть ближе, хочу сделать больнее этому паршивцу. Он давно уже должен знать, что спор ему не выиграть. А потому вскоре начнёт молить меня оставить его в школе. Буду честным — только этого и жду: за четыре года мальчишка стал моей персональной мигренью, от которой я уже давно хотел бы избавиться. Или хотя бы вдоволь поиздеваться. — Надеюсь, вы составили расписание моих дополнительных уроков, профессор, — всё так же нагло отвечает, поглаживая ворона кончиками пальцев. Впервые в жизни так сильно хочу ударить ребёнка. — Так вам удалось найти преподавателя парселтанга? Ну и кто же он? — щурю глаза, бью, пускай и не физически, но хотя бы ментально по самым слабым местам. — А может сам Волан-де-Морт? — вскидывает голову, гордо выдерживает мой испепеляющий взгляд. — Имя Тёмного Лорда обычно произносят либо сильнейшие волшебники, — делаю паузу. — Либо глупцы. Насколько я знаю, ваша успеваемость оставляет желать лучшего. Остаётся только один вариант, — распрямляюсь, смотрю с усмешкой. Чувствую, что почти победил. — Дуракам везёт, профессор, — отвечает мне своей звериной улыбкой, не желает сдаваться, и я понимаю: нас рассудит только парселтанг.***
Последний день перед испытанием Хейли воистину особенный по своей сути. Как минимум потому, что сегодня — матч по квиддичу между слизарином и рейвенкло. Наблюдаю за игрой пристально, а мысли где-то далеко. Пожалуй, единственное, что доходит до сознания это: восклицания болельщиков и речь комментатора. Последнее отвлекает сильнее, чем можно было подумать, а потому возвращаюсь из глубины размышлений в реальность. Шон Уэллс, слизаринец с четвёртого курса, отличался поразительно «длинным языком», был комментатором матчей Хогвартса по квиддичу, а также являлся ярым фанатом Джеймса Бишопа. Впрочем, как и добрая половина студентов Хогвартса. — Джеймс Бишоп вырывается вперёд, обходя ловца рейвенкло. Напряжение между двумя соперниками можно ножом резать! Буду честным, начиная со второго курса Бишоп был основной причиной побед слизарина. Отличник, легендарный ловец, да ещё к тому же — сын мистера Бишопа, занимавшего высокую должность в Министерстве Магии и имевшего большое влияние в магическом мире. Чего ещё желать? Но тогда, скажи мне, Джеймс: как ты мог связаться с бесполезной посредственной грязнокровкой-Хейли? Он не имеет за спиной ничего! Что ты вообще в нём нашёл такого, чего не вижу я? — ПРЫ-ЖОК ДЖЕЙМ-СА! ПРЫ-ЖОК ДЖЕЙМ-СА! — скандируют трибуны, ждут самый эффектный приём Бишопа. — Бишоп подбирается максимально близко к снитчу! Он встаёт на метлу! Да, происходит именно то, чего мы все ждём! Он готовится прыгать! Собираю самообладание по кусочкам, внимательно смотрю на Джеймса. На первом месте — всегда здоровье моих студентов, а потому переживаю за Бишопа — его прыжок был крайне опасен в выполнении. Но, если быть честным до конца, Джеймс всегда выполнял его блестяще. Будто был рождён для того, чтобы летать. — И он прыгает! Метла летит вниз по диагонали! Джеймс Бишоп ловит снитч! Слизарин победил! Трибуны ревут, а я смотрю как Бишоп летит вниз. Почти привстаю, но парень приземляется точно на метлу, описывая в своей траектории катеты прямоугольного треугольника, в то время как полёт метлы — вылитая гипотенуза. Стоит на чуть согнутых ногах на метле, тормозит резко, как это делают на сноубордах, а ветер, созданный при быстром повороте, развивает зелёную форму. Поднимает руку вверх, где в старых протёртых перчатках переливается на солнце золотой снитч, и я почти чувствую тот триумф, который разрывает его сердце. — ОН СДЕЛАЛ ЭТО! — не выдерживает накатившего адреналина Шон и кричит в громкоговоритель слова восторга. Трибуны встают, и я поднимаюсь вслед за ними. И на секунду забываю о всех неприятностях, о ненавистном Хейли, и думаю лишь о том, что если и существует истина, так она в том, что я искренне переживал за судьбу факультета на котором вырос. — БИ-ШОП! БИ-ШОП! БИ-ШОП! — вторят болельщики, а Джеймса постепенно окружает остальная команда. — Не могу этого не признать, профессор Снейп, — слышу сбоку, поворачиваюсь и вижу восторженного Флитвика. — Ваш Бишоп — это будущий чемпион. Я думаю, мои ребята были рады играть с ним. Усмехаюсь беззлобно и думаю о том, что команду нужно поздравить. Они действительно были сегодня на высоте, во всех смыслах этого выражения.***
Радостные визги болельщиков распространяются по внутреннему двору Хогвартса, я иду на звуки. — Би-шоп, Би-шоп! — скандируют они, и с каждым новым возгласом моя гордость за команду растёт. Я подхожу ближе и вижу, как толпа студентов разных факультетов окружила Джеймса. Даже успеваю заметить как его подбрасывают на руках. Но завидев меня, прекращают с почестями и замолкают. Видимо, даже сейчас, хоть меня и переполняют светлые эмоции, выгляжу угрожающе — в толпе не сжимаются от моего пристального взгляда только игроки команды. Понимают, что ругать не за что. Прерываю гнетущую тишину, и даже говорю чуть мягче обычного: — Валериан, поздравляю тебя и твою команду. Вы выступили достойно своего факультета, — перевожу выразительный взгляд на Джеймса. Тот привычно поправляет очки, сдержанно улыбается уголками губ. Во взгляде зелёных глаз нет вызова, в улыбке нет ничего от оскала зверей, а образ — спокойный как гладь озера. Вдруг замечаю, что, казалось, самый верный друг Бишопа здесь не присутствует. Быстро оглядываю толпу и убеждаюсь окончательно: этот подлец даже не поддержал товарища. Почти уверен: забился в какой-нибудь башне и тщетно пытается подготовиться к завтрашнему испытанию. — Спасибо, сэр. Мы действительно старались, — отвечает капитан команды, а я вдруг вспоминаю, что перед этим что-то говорил. — Ну что ж, празднуйте. Но не забывайте: этот матч ещё не последний, — на этот раз говорю с привычной твёрдостью, а затем разворачиваюсь и ухожу. Этот день подходит к концу. А в завтрашнем дне меня ждёт долгожданная месть.***
Почти нервно проверяю палочку во внутреннем кармане мантии, иду по коридорам чересчур быстро, будто могу опоздать. Предполагаю, что после утреннего объявления о закрытии на этот день дуэльного клуба, все ученики поняли, где будет проходить испытание Хейли. Преодолеваю ещё пару поворотов и мои догадки подтверждаются: около входа стоит толпа студентов, яро обсуждающая между собой предстоящее событие. Подхожу ближе, и громкие возгласы стихают, становясь лёгким перешёптыванием. Оглядываю толпу медленно, студенты смотрят в ответ со смесью любопытства и трепета. Все, кроме одного. Две серые искры глаз резко выделяются среди тёмных мантий, отталкивают и притягивают одновременно, кажутся то заурядно-фальшивыми, то пронзительно-настоящими. И я опять не понимаю, что вижу. Да и времени на понимание нет. — Не надейтесь, что вам сможет помочь кто-то из учеников. Тем более, из профессоров, — говорю вместо приветствия и подхожу ближе к Хейли и дверям в дуэльный клуб. — Я не люблю надеяться, профессор. Предпочитаю действовать, — отвечает смело, щурит глаза, и я замечаю слишком яркие даже для Киллиана тёмные круги, залёгшие под ресницами. Ха, не мог заснуть перед испытанием? — В таком случае… — протягиваю с сарказмом, открываю дверь перед студентом. — Вперёд к действиям, мистер Хейли. — Merci, professeur, — почти мурлычет и проскальзывает внутрь. Захожу как можно быстрее следом и захлопываю дверь прямо перед носом самых любопытных. Первое, что вижу — натянутую улыбку Помоны, мысленно прощающуюся с одним из любимых студентов; затем — грузный взгляд Флитвика, старательно скрывающего ту тоску, что разрывала его почти три месяца; и наконец — не пытающуюся притворяться опечаленной Минерву, смотрящую на Хейли с лёгкой победной ухмылкой. Профессора стояли вдоль продолговатой сцены для магических дуэлей. — Снова здравствуйте, — говорит студент, чуть опускает подбородок и улыбается открыто. И от всего его образа веет такой невинностью, что кажется, будто это уже третий Киллиан на моей памяти. Три абсолютно разных Хейли. Встряхиваю головой, будто желаю избавиться от наваждения, подхожу к ступеням стремительно, словно скорость передвижения поспособствует исчезновению из головы лишних мыслей. — Здравствуй, Киллиан, — отвечает приветливо профессор травологии и почти всхлипывает, что, тем не менее, не ускользает от взгляда Хейли. — Неужели, моё эссе оказалось настолько плохим? — усмехается легко, поднимается на сцену изящно, наравне с любой воспитанницей Шармбаттона. Шутка веселит профессора, и она снова мягко улыбается. Я же старательно сдерживаю желание закатить глаза. Достаю палочку из мантии, встаю ровно, приподнимаю подбородок, будто хочу уничтожить студента высокомерием. Но Киллиан не отстаёт: почти отзеркаливает мои движения, вставая гордо и доставая палочку. — Сегодня она вам без надобности, мистер Хейли, — говорю твёрдо, ухмыляюсь, не сдерживая себя. — Профессор МакГонагалл, возьмите на время испытания палочку Хейли. — Справедливо, — произносит спокойно Киллиан и отдаёт свой единственный, по моему мнению, шанс на победу женщине, желающей ему проигрыша, наверное, даже в большей степени, чем я. МакГонагалл возвращается на место наблюдателя, а я озвучиваю всё, что стоит знать Хейли. — По единогласному решению преподавательского состава ваша проверка будет проходить в режиме практики. Когда вы будете готовы, я наколдую змею. Профессора предложат произвольные движения, действия, которые змея должна выполнить. Вам лишь нужно их передать, — усмехаюсь, говоря последнее предложение тоном, будто подобное настолько легко, что подвластно первокурснику. — Змея выполняет указания — вы выиграли. Нет — вы уходите из Хогвартса. Флитвик бросает на меня острый взгляд, знает, что я прекрасный легилимент. Вы обещали, Северус. Обещал, да. Вот только мальчик тоже кое-что обещал. Так пусть теперь выполняет условия спора. — Надеюсь, всё понятно, мистер Хейли? — спрашиваю, хотя, если честно, плевать, понял он или нет. — Вполне, профессор. По полу стелиться холодок — очередной сквозняк. Киллиан стоит неподвижно, спокойно. Комната погружена в тишину. Что ж, пора показать себя, змееуст. — Серпенсортиа! — по телу проходит волна, мгновение — и из палочки вырывается тёмно-зелёная змея с продолговатыми коричневыми полосками. Она шипит, извивается, ищет на кого бы спустить злость от болезненного падения и натыкается на стоящего рядом Хейли. Змея медленно ползёт к студенту, а я крепче сжимаю палочку в руке — Киллиан безоружен, если что змею придётся уничтожить. — Хаш-ш-ш-сей-а… — протягивает Хейли, не двигаясь с места, лишь внимательно глядя на извивающуюся ленту. Он блефует? Он же не может быть… Размышления прерывает громкое карканье, раздавшееся за спиной и отразившееся от стен замка. Я и остальные профессора синхронно оборачиваемся на звук: в, почему-то открытое, окно влетел иссиня-чёрный ворон и практически сразу обессилено приземлился на каменный пол. — Килл! Кар! Килл! — говорила птица. — Оберон! — кричит Хейли, и я резко оборачиваюсь к нему. — Стоять на месте, мистер Хейли! — повышаю голос, потому что подозреваю в этом маленьком происшествии нечто спланированное. Хейли безропотно опускает до этого протянутые к птице руки, а в его глазах плещется беспокойство. Кажется, с каждым новым звуком, издаваемым вороном, мальчик всё больше и больше сжимается. — Профессор Спраут, посмотрите, что с птицей. Профессор поспешила к странно ведущему себя ворону, в то время как змея ещё больше разнервничалась. Уже готовлюсь уничтожить её, когда Киллиан вдруг снова собирается с духом, несмотря на беспокойство за питомца, и продолжает: — Хаш-ш-ш-сей-а… Хаш-ш-ш-сей-а… Мгновение — и змея вдруг спокойна: больше нет выпадов в сторону зрителей, меня или Хейли. Щурю глаза, не понимаю, что происходит. — Что ж, ваш блеф пока ничего не значит. Лучше ответьте: зачем вы использовали бедную птицу? На её лапках что-то есть? — продолжаю давить, стремлюсь, чтобы всё было честно. — На ней ничего нет, Северус! — возражает вдруг Помона, возвращающаяся с вороном на руках, лапки которого, действительно, пусты. — На моём уроке произошло то же самое. Киллиан говорил, что его птица больна, а потому она постоянно пытается находиться рядом с хозяином, — слова Спраут были необычно тверды для её характера, и я понимаю — она не прикрывает его, это было на самом деле. — Спросите моих ребят с четвёртого курса — они подтвердят. Они и мадам Помфри. — Разберёмся позже! — встревает Минерва. — Северус, продолжай, — говорит слегка раздражённо. Самому не терпится продолжить, а потому перевожу взгляд на Килла и вскидываю голову. Хейли выглядит слегка подавленно, но мгновение — и он вновь меняется в лице, опять готов острить и спорить. Это злит меня и, громче, чем хотел, говорю: — Профессор Флитвик, как декан рейвенкло, предложите что-нибудь первым. Филиус поднимает глубокий, сочувствующий взгляд на юношу, с секунду смотрит на студента не моргая, и лишь затем произносит: — Пусть змея покрутиться на месте. Профессор почти сразу опускает глаза в пол; Помона чуть сильнее сжимает в руках ворона и обеспокоенно смотрит на змею; МакГонагалл ликует, празднует победу заранее. А я… Я не знаю, что чувствую. Смотрю на этого, казалось, ненавистного студента и лишь чувство справедливого спора заставляет меня принять привычное высокомерное выражение лица. Он сам напросился на это. Ну и что, что маглорожденный. Мне без разницы. — Прошу, мистер Хейли, — говорю и жду, когда он сдастся. Но парень, на мгновение, улыбается своей звериной улыбкой, и что-то во мне откликается: радуется тому, что он не готов отступить. — С-с-сайх-х-х-шеи-и-и, — шёпот распространяется по комнате, змея дёргается. — С-с-сайх-х-х-шеи-и-и, — повторяет Киллиан вновь, и вдруг змея подчиняется и начинает кружится на месте. Флитвик не сдерживает широкую уверенную улыбку; Помона ахает и улыбается неверяще; МакГонагалл молча открывает рот, будто пытается что-то сказать, но в итоге лишь глотает воздух, словно рыба. Хейли улыбается уголками губ и аккуратно глядит на меня из-под ресниц. Сдерживаю эмоции назло его спокойствию. — Это какой-то трюк! Он сжульничал! — вскрикивает Минерва, размахивая руками. — В таком случае, предложите какое-нибудь действие, которое развеяло бы ваши сомнения, — произношу спокойно, потому что не терплю громких звуков. МакГонагалл задумывается на секунду и затем говорит: — Пусть змея обовьёт вашу руку, мистер Хейли, — в её глазах читается злорадство. Понимаю, ради чего она предлагает именно это действие, читаю между строк то, что сказать вслух она не может — она всё ещё остаётся преподавателем. Пытаюсь пресечь опасную ситуацию и встреваю: — Профессор МакГонагалл, змея может понять, но не подчиниться. Есть вероятность, что в самый ответственный момент она ужал… — Правую или левую? — перебивает вдруг абсолютно уверенный в результате Киллиан. Я смотрю на него со смесью раздражения от несоблюдения банальных правил этикета и лёгкого удивления от его, как кажется на первый взгляд, необдуманной бесполезной смелости. — Левую, — мгновенно отвечает Минерва, острым взглядом цепляя то Хейли, то меня. Парень садится на колени, протягивает левую руку к змее и шипит: — Ш-ш-ши-и-ис-с-с… х-хои-и-и… Пёстрое пресмыкающиеся, на этот раз вполне уверено и без колебаний, подползает к Хейли. Я сжимаю палочку сильнее, мысленно повторяю заклинание, будто могу забыть простую формулу в самый ответственный момент. Змея, тем не менее, спокойно обвивает руку Киллиана, трется о его плечо, словно кошка, и парень даже наклоняет голову к ней, сохраняя причудливый зрительный контакт. — Нет, это точно какой-то трюк. Северус, посмотри, что у него под рукавами, — впервые за время проверки говорит что-то стоящее Минерва. — Хорошая идея, профессор. Позвольте руки, мистер Хейли, — говорю и подхожу максимально близко, чтобы ничего не ускользнуло от глаз. — Понимаю ваше недоверие, профессора, но можно мне сначала снять змею? — говорит невинно, а у самого в зрачках пляшут искры. — Вдруг она его укусит! — взволновалась Помона. — Снимайте, — говорю безэмоционально, слежу за каждым движением. Киллиан медленно опускается на колени. Стою рядом, возвышаюсь над ним. — Ш-ш-ши-и-ис-с-с… — коротко шепчет, и змея слезает с плеча, сворачиваясь рядом с ногой студента. Дрожит от стелющегося по полу холода, и вдруг поправляет мантию около запястья. Одним резким выпадом хватаю его за руку в том же месте, рывком поднимаю на ноги. Шипит, теперь уже от лёгкой боли. Открываю его руки до локтей и… ничего не вижу. — Северус, что происходит?! — закономерно возмущается моей выходкой Флитвик. — Я… я видел! — только и могу выговорить, смотря на абсолютно пустые руки. — Со мной всё в порядке, — выговаривает Хейли, обращаясь к декану рейвенкло. — Главное — теперь профессор Снейп убедился в моей честности, — усмехается, наслаждается победой. Резко отпускаю его руки, возвращаю то же расстояние, что разделяло нас до этого. И в голову вдруг приходит прекрасная идея. — Что ж, раз дело не в вас и не в вашей одежде… — протягиваю, обводя взглядом коллег. — Пусть змея обовьёт мою руку. Профессора непонимающе переглядываются. — Минуту назад вы беспокоились, что она может укусить, — сразу же находится Киллиан. — Уверены, что… — Уверен, мистер Хейли. Вас же не укусила, — на этот раз перебиваю его и пожинаю сладкие плоды этой маленькой лингвистической мести. — В таком случае вам нужно повторить все те же движения, что и я, — теперь же наслаждается невольной властью надо мной. Нехотя опускаюсь на колени, протягиваю руку к змее. — Ш-ш-ши-и-ис-с-с… х-хи-и-и-м… Пресмыкающееся дёргается, но не движется. — Ш-ш-ши-и-ис-с-с… х-хи-и-и-м… Несмотря на попытки Киллиана, змея опять не двигается, лишь трётся о его ногу. Мысленно улыбаюсь скорой победе. Краем глаза вижу, как величественно улыбается Минерва, и пугливо отводит глаза Помона. Да, пора бы уже начать бояться, Киллиан. — Ш-ш-ши-и-ис-с-с… х-хи-и-и-м! И вот, когда я был готов ликовать, змея срывается с места, преодолевает разделяющее нас расстояние и обвивает мою руку. Спраут от переполняющих её эмоций начинает аплодировать Хейли, Флитвик поддерживает её. Только МакГонагалл резко отворачивается от происходящего, совершенно не желая принимать реальность. А я смотрю на змею у себя на плече, чувствую в ней силу и понимаю: этот ненавистный мне, бесполезный, наглый, вечно фальшивый Киллиан Хейли сделал это. Не представляю как, но сделал. — Я думаю, вы будете солидарны со мной, — поднимаю глаза на коллег. — На этом испытание можно завершить. — Да! — сразу же соглашается Помона. — Да, — гордо заявляет Филиус, переводя взгляд то на меня, то на своего ученика. — Д-да, — почти выплёвывает Минерва, смотря на Хейли через щёлки сощуренных глаз. — Что ж, тогда… — поднимаюсь с колен, достаю палочку и уже хочу уничтожить змею, как вдруг слышу: — Стойте! Поднимаю голову, встречаюсь взглядом с Хейли. — Не убивайте её, пожалуйста. Отдайте лучше мне. «Ему ворона мало что ли?» — не успеваю сформулировать в голове мысль, как Киллиану уже отвечает Помона. — Бери, конечно. Мальчишка действительно выделялся на уроках о магических существах — конечно, он будет привязываться к животным. Опускаю палочку, протягиваю руку со змеёй Хейли. — Хаш-ш-ш-сей-а… — шипит Килл, плавно подходя ближе. Пресмыкающееся реагирует мгновенно: дёргается, сползает к предплечью, готовиться перебраться на другого человека. Только Хейли дотрагивается до моей мантии, как змея одним рывком перелезает на него. А потом мальчик разворачивается, напоследок заглядывая мне в глаза, и подходит чуть ближе к Спраут, все ещё держащую на руках птицу. — Oberon, viens à moi, — теперь протягивает другую руку, и ворон отвечает действием так же быстро как змея: освобождается от рук профессора, в одном незначительно удлинённым за счёт пары взмахов крыльев прыжке долетает до хозяина и устраивается на правом надплечье. Хейли чуть наклоняет голову в своеобразном поклоне. — До свидания, профессора Флитвик, Спраут, МакГонагалл, — перечисляет неторопливо, выделяет каждого. Опять почти закатываю глаза от этой любви Киллиана к представлениям, когда вдруг слышу и своё имя: — До скорого свидания, профессор Снейп. И уже, кажется, не замечаю, как студент плавно спускается со сцены, открывает дверь и уходит. Единственное, что вдруг улавливает слух, так это внезапный рёв радостных голосов, зазвучавших за дверьми.***
— Вы все прекрасно знаете, что мальчишка сжульничал. Он не может быть наследником слизерина хотя бы потому, что шляпа отправила его на рейвенкло. Да, сжульничал, Минерва. Но сделал это блестяще. Стоять около приоткрытого окна в дождливое начало апреля — не лучшая идея, но смотреть на коллег сейчас не хочется совсем. Единственное желание — вспомнить каждую мелкую деталь испытания, понять: как он смог обмануть четырёх деканов Хогвартса, находясь под их непрерывным наблюдением? Ему никто не мог помочь — в комнату дуэлей не ведёт ни один тайный проход, а внутри негде спрятаться. Магловские механизмы здесь не работают, змея была создана прямо на месте — всё, абсолютно всё было против Хейли! И он всё равно выиграл. — Да, но даже если он сжульничал — мы никак не можем это доказать, — весомо замечает Филиус. — И мадам Помфри нам всем отчиталась — птица действительно больна, — поспешила добавить Спраут. — Я считаю, необходимо провести повторное испытание. Более сложное, — твёрдо говорит МакГонагалл. — Это нечестно по отношению к Киллиану! Профессор Снейп спорил лишь на одну проверку! — сразу прозвучал высокий писклявый голос. Профессор был прав — я спорил на одну проверку. — Вы не можете быть объективным, профессор! Он с вашего факультета. Помона, что думаете вы? — Я согласна с профессором Флитвиком. Это будет нечестно. — Один против одного, значит? Профессор Снейп, за что будете вы? Поворачиваюсь чересчур резко, рассматриваю коллег, наверное, слишком пристально и вспоминаю: всю свою ненависть, всё раздражение, что я испытывал к Хейли; выходки его птицы и его в частности на первые сентября; десятки взорвавшихся котлов и неудачных зелий; вечные остроты и хамство. Как я хотел, чтобы он ушёл, вылетел с позором из Хогвартса. Одно слово разделяет меня и неминуемый провал Хейли. Нужно просто сказать согласен. Я согласен. — Я согласен, — произношу и вижу лёгкую ухмылку Минервы. -…с Помоной. — Что? — невольно вырывается у МакГонагалл, и я добавляю: — Я действительно спорил на одну проверку. Будем считать, что сегодня тебе повезло, Хейли.***
Нет, это определённо пятно. Не понимаю, почему котёл не оттирается заклинанием, но всё равно пытаюсь что-то сделать. И где вообще этот чёртов Хейли? Он что, будет опаздывать на дополнительные?! Но потом смотрю на часы и понимаю, что скорее я тороплюсь, нежели Хейли задерживается. И всё равно: он не мог прийти пораньше? Входная дверь скрипит почти нежно, так аккуратно, что за проверкой ингредиентов даже не замечаю этого. Кто-то медленно подходит ближе, иногда приостанавливаясь, вероятно у столов. Гостя выдаёт шорох одежды, и я по-привычке резко оборачиваюсь. Он задумчиво вычерчивает невидимые узоры на столе, не поднимая на меня глаз. В форме без мантии, но зато с какой-то странной мазью на волосах, делающую их свиду сальными и грязными. Откуда он.? Не успеваю задать вопрос даже мысленно, когда мальчишка вскидывает голову и пристально смотрит на меня. — Приступим, профессор? Не даю увести себя от нужных мне вопросов, не забываю мысли. Нагибаюсь чуть ближе к собеседнику. — Откуда вы узнали про состав? — произношу чуть ли не по слогам, потому что ненавижу людей, ворующих идеи. — Какой состав? — наклоняет голову вбок, удивлённо поднимает брови. — Не прикидывайтесь, мистер Хейли! — взрываюсь от негодования так, как не взрывался в этом кабинете ни один котёл. — Состав мази для волос! — Ох, профессор… — на мгновение смущённо? опускает взгляд и поднимает его вновь. — Всего один раз я не помыл голову, и вы это так быстро заметили. Казалось, в моих глазах должно быть столько еле сдерживаемого раздражения, что любой нормальный человек как минимум перестал бы улыбаться. Проблема заключалась лишь в том, что Хейли не подходил под определение «нормальный». — Какое зелье сварим сегодня? — опять нарушает своим мягким голосом мои размышления. Поворачиваюсь к котлу резко, так, что чёрная мантия волной проходит перед носом Киллиана. Он плавно подходит ближе и рассматривает приготовленные ингредиенты. — Ваша успеваемость по моему предмету резко ухудшилась в середине второго курса, а потому мы начнём с рябинового отвара, изучаемого в конце второго года обучения. Хейли за время объяснения обходит стол вокруг и становится напротив меня. — Вы помните хоть что-нибудь из рецепта? — говорю и всем видом показываю, что и не надеюсь на положительный ответ. — Вы сами рвали кору волшебной рябины? — отвечает вопросом на вопрос, поднимает лукавый взгляд со стола на меня. — Что? — Она наисвежайшая, — поясняет и берёт один кусочек в руки. — Я не удивился бы, если бы на ней осталась пара лукотрусов. Подготовился ко второму курсу? Или просто помнит? Неважно, важно то, каков он на практике. — Вы сомневались в качестве моих ингредиентов? — язвительно спрашиваю, опираясь обеими руками о стол. Странно улыбается, щурит глаза. — Я никогда не сомневался ни в вас, ни в вашей подготовке к зельям. Но ещё более странно чуть позже видеть отточенные движения ножом, при нарезке бадьяна и аконита, или то с какой отработанной внимательностью и аккуратностью он одновременно закидывает первые травы в будущий отвар и наблюдает за тем, как тушится мандрагора. На глаза попадается то, как странно он обходится с веточкой мяты: не кидает её целиком, как написано в учебниках второго курса, а измельчает, заливает водой, процеживает и отправляет полученный концентрат в котёл. И уже хочу вставить язвительное замечание, но решаю дождаться окончательного результата. «Превосходно!» — чуть не вырывается у меня, когда держу в руках бутылочку зелёного переливающегося отвара, но сдерживаюсь, и моё лицо остаётся непроницаемым. Краем глаза замечаю довольного Киллиана, и будто в отместку его прекрасному настроению, отмечаю с сарказмом: — Учебник, видимо, не для таких гениев как вы, мистер Хейли? — О нет, профессор. Во мне нет гениальности, — отвечает почти без своего привычного флёра. — Лёгкая сообразительность головного мозга, я помню ваш диагноз. Вот только в учебнике чёрным по белому… — По бежевому, — перебивает вдруг. — Что? — спрашиваю, скорее для собственного интереса: насколько этот паршивец сможет обнаглеть? — Это бежевый, — повторяет спокойно. — Убирайтесь! — взрываюсь от негодования, взмахиваю палочкой и дверь из кабинета открывается. Хейли непонимающе поднимает одну бровь, будто я не выгоняю его, а невнятно объясняю тему урока. — Убирайтесь, я сказал! Ваше дополнительное занятие закончилось две минуты назад. Со второго раза подчиняется и плавно идёт к выходу. А я стою спиной к нему и не оборачиваюсь: мало того, что он хам, каких поискать, так ещё и неисправимый лгун. Рябиновый отвар — сложное зелье, я взял его, чтобы проверить способности Хейли. Он же пришёл сюда подтянуть зельеварение. Если это везение, то он выпил жидкой удачи перед уроком — никак по-другому такую степень фортуны не объяснить. А если он всё умел и знал заранее, тогда зачем спорил на дополнительные? Поглумиться, растратить моё драгоценное время?! — В процессе варки в котле мелкие кусочки мяты… — начал он, и я повернулся к двери. Серьёзный, сосредоточенный взгляд, ни тени улыбки на губах — он меняется так же быстро, как ветер, который почти является одним из символов рейвенкло. -…оставшиеся после шинковки, входят в реакцию с кровью саламандры, обладающей укрепляющими свойствами не только по отношению к больным, испившим отвар, но и к другим ингредиентам. Таким образом, кровь укрепляет в отваре обжигающе-свежий вкус мяты. При нанесении на рану или приёме внутрь слизистая, открытая рана и другие ткани организма могут буквально обжечься этим холодящим эффектом. Чтобы снизить его до приемлемого уровня, в котёл нужно добавлять именно раствор мяты без лишних кусков листьев. В итоге, отвар получается более мягким на вкус, но остаётся таким же сильным в плане исцеления. Смотрю на него пристально. Уже без раздражения и угрюмости, но с интересом. — До свидания, — говорит Килл спокойно и уходит из кабинета, оставляя меня наедине с моими вопросами. Они жужжат словно рой пчёл, занимают всё пространство вокруг меня, я тону в их мгле. Небольшие несостыковки и необъятные загадки объединились против меня, сжимая тиски всё сильнее, подобно удавам. Эта мысль не приходит внезапно. Она давно рвалась выйти из тени моих заблуждений и самолюбия. И сейчас я позволяю ей. Даже готов сказать это вслух, пускай и в безлюдном кабинете, но вслух. Я не понимаю, кто он. Я не хотел и не хочу этого признавать, но так, как раньше Хейли не понимал зельеварение, теперь я не могу понять Хейли.***
Новые и новые блестящие зелья забивали полки в кладовой: рябиновый отвар, раздувающий раствор, уменьшающее зелье — из прошедших лет обучения Хейли в Хогвартсе; умиротворяющий эликсир, укрепляющий раствор, животворящий эликсир, эйфорийный эликсир, амортенция — из будущих; и особенно прекрасные экземпляры — напиток живой смерти, жидкая удача и оборотное зелье. И в каждой маленькой бутылочке было что-то от Хейли, его фирменный почерк: где-то незначительно изменён состав, где-то — способ приготовления. Будто паренёк везде стремился оставить свой след. Но этой внимательный и сообразительный студент на дополнительных занятиях полностью входил вразрез с фальшивым и наглым студентом на основных уроках. И раздражал меня этим ещё больше, чем когда был просто лентяем и обалдуем. Ведь теперь я знал, что Хейли ведёт себя так из собственной прихоти, а не из-за провалов в зельеварении. Апрель подходил к концу. Отовсюду слышались крики болельщиков о предстоящем финальном матче по квиддичу, стоны пятикурсников и семикурсников из-за экзаменов и радостные вопли первогодок, посчитавших, что теперь они готовы ко всему. События мелькали перед глазами словно плёнка старого фильма, и в суете окончания года я пытался ответить на мучащие меня вопросы о Хейли. Пытался, но мне не удавалось. Ночью и днём, утром и вечером в голове было одно: что за новая игра, Килл? В чём смысл, чего ты добиваешься? И самое главное: где ты был настоящим? На моих уроках — наглый, лёгкий, изменчивый; перед другими профессорами — светлый и открытый; или в те часы занятий, когда ты создавал почти произведения искусства зельеварения, — сосредоточенный, внимательный и, кажется, даже немного грустный. А потом слышу лишь стук своих шагов, разносящийся по ночной школе, и каждый шаг — мой новый вопрос: первый, второй или третий? Или Килл Хейли — это все они вместе? Не замечаю, как иду всё быстрее, будто на ритм работы мозга можно действовать так же, как на ритм шага. Поворот, ещё поворот. Киллиан, Киллиан, Киллиан. Теперь раздражающий своей вездесущностью в сознании, будто Хейли виноват, что я пытаюсь разгадать его. Хейли, поворот, Хейли, поворот — и всё кружится так быстро, что когда действительно вижу Хейли за поворотом, думаю, будто мне мерещится. Потому что он не стоит прислонившись к стене и по-звериному улыбаясь, даже не идёт по коридору так же стремительно, как я. Потому что Хейли лежит на полу. В крови. — Хейли?! — вырывается не из горла, а из груди, и я подскакиваю к Киллу, находящемуся в полу-бессознательном состоянии. — Профессор? — и голос больше не бархатный и мягкий, а хриплый и срывающийся. Из носа текут струйки крови — очевидно, сломан; форма измята, синий галстук держит в правой руке — жал горло?; сам парень лежит на правом боку, совсем сжавшись от боли. Давно отработанными движениями создаю диагностическое заклинание: как и предполагалось, сломанный нос, множественные ушибы, ссадины, небольшие раны от впившегося стекла, разбитая губа, рассечённая бровь, общая слабость, вызванная долгим отсутствием сна и использованием бодрящих зелий, и самое плохое — лёгкое внутреннее кровотечение. Реагирую мгновенно — достаю из старых карманов мантии крововосполняющее, чуть приподнимаю голову Хейли. — Пейте! — говорю, и Килл медленно отпивает пару глотков, и я почти физически чувствую, как тяжело ему это даётся. Но не подаёт и вида, даже всё также зверино улыбается, когда убираю бутыль обратно в карман, разве что улыбка получается измученной и натянутой. — Прекрасное крововосполняющее, — говорит и кашляет. — Подлизываетесь, мистер Хейли? — язвительно замечаю, а сам не убираю руку из-под его головы. — Чего не отнять… — не успевает договорить и закрывает глаза. Понимаю, что нужно действовать быстро. Заставляю тело Хейли левитировать и быстрей отношу в свой кабинет, к зельям, при этом вдруг забывая о существовании мадам Помфри. Крововосполняющее, настойки бадьяна, рябиновый отвар — делаю всё, чтобы стабилизировать состояние Киллиана, и мне это удаётся. И когда смотрю на него, лежащего без сознания прямо на одном из столов, я думаю о том, что теперь действительно пора отнести его к медсестре — она лучше о нём позаботится. Но потом вдруг осознаю: возможно, это мой единственный шанс. Я легилимент, одно заклинание — и всё, что он скрывал, всё, что будоражило этот месяц мой разум, раскроется. Подхожу ближе, достаю палочку, рассматриваю его лицо. Он ничего не поймёт, мелькающие воспоминания посчитает бредом, сном. Он не узнает, что я был в его воспоминаниях, чувствовал всё то же, что и он тогда. Впервые обманет не Хейли, а я. Нет больше правила Хогварста о невмешательстве в воспоминания учеников, нет больше и тех призрачных норм морали, которые итак мало что значили для меня. Был лишь жгучий интерес и эта извечная игра с Хейли. И потому распрямляюсь, поднимаю голову. Чувствую как в кончиках пальцев плещется магия, смешавшаяся в безумном круговороте событий с азартом. Одно знакомое движение палочкой — и теперь ничто меня не удержит. — Легилименсио!