Живой

Часы на площади отбили уже три раза с тех пор, как разведотряд под покровом темноты прошёл в главные ворота стены Сина. И теперь медленно, но верно подступал рассвет. Жан брёл по пустому коридору казармы, еле как, через силу, передвигая ноги. Весь в грязи, пыли и засохшей крови он шёл к себе в комнату, где смог бы спрятаться от людских глаз. Рука, а точнее то, что от неё осталось, саднила, напоминая о приближающейся грозе. И боли, кроме этой, он не чувствовал, хотя должен бы. Зайдя в свою каморку, Кирштайн прислонился к стене и сполз по ней на пол, выпуская из пальцев пустую бутыль. В этот раз забыться не получилось. Вот она, судьба, уродливая ехидная сука, уже в который раз швырнула его об землю и словно выдрала кусок мяса из изможденной жертвы. И, опутав ноги и руки, наполнив его рот чужой кровью, с головой окунула в безумные воспоминания. Воспоминания о будущем, которое никогда не настанет. «Если бы». Он гнал эти слова из своих мыслей, бежал от них, бежал всю жизнь, разменивая годы на погибших товарищей. «Если бы». Без криков, без слёз, без разбитых об стены костяшек пальцев он не мог им поддаваться. Если бы все были живы… И Жан закрыл лицо ладонью, на которой ещё алела кровь, содрогаясь всем телом. Сколько лет прошло с того самого дня? С обороны Троста? Жан не мог вспомнить. Не мог он вспомнить и тех, за кого когда-то клялся отомстить. Закрывая глаза, он видел только гигантов. Их огромные пасти, пустые глаза и до ужаса длинные руки. А лиц друзей, пожираемых ими, вспомнить не мог. Всё, что у него осталось, - это имена. Вот паренёк с соседней улицы, сын пекаря: его звали Марко. Жан считал его наивным идиотом, но всё равно был рад, что тот пошёл с ним в академию. Они оба мечтали жить за внутренней стеной. А еще Марко был влюблен в Сашу, Сашу-картошечницу. А та всё бегала за Кристой, миловидной светловолосой девушкой, похожей на ангела, и клянчила у неё еду; стояла неподалёку Имир, и, надменно улыбаясь, наблюдала за ними. Конни, глупый Конни, только и делал, что хохотал и дурачился, да получал нагоняи от старого Шардиса. Райнер и Бертольд - их невозможно было представить отдельно друг от друга - как старшие братья молчаливо присматривали за всеми ними. И Анни всегда находилась неподалёку. Еще были Йегер и Арлерт. Вот на них человечество поставило слишком много – и потеряло почти всё. А Жан помнил их такими же детьми, каким и он был когда-то. Шумный и несносный Эрен, тихий и скромный Армин, а вместе с ними вечно ходила, опустив глаза, Микаса Акерман. В памяти людей они остались Гигантом, Учёным и Солдатом, легендой, которую матери рассказывают детям в надежде, что эти герои дадут им сил дожить до утра. Почему Жан помнил только их? Весь 104-й отряд, счастливых юнцов, веривших в освобождение человечества. Тех, кто погиб слишком рано, гораздо раньше его самого. Мир изменился. Люди проиграли войну. И теперь он, Жан Кирштайн, командор разведывательного отряда, сидел на холодном полу в полном одиночестве и молил воспоминания не покидать его. А они ускользали, утекали сквозь пальцы – и стирались лица, забывались имена. Разве они могли тогда, в момент триумфа Эрена, в тот миг, когда они ценою сотен жизней добрались-таки до подвала его дома, предположить, что изначально были обречены?.. Дикие гиганты разбили их жалкие силы в пух и прах. Бертольду, тому самому Колоссу, они разъели ноги, и затем его, поверженного, разодрали на куски. Райнера, всем своим телом прикрывавшего друга, они как личинки выжрали изнутри. У Имир отняли Кристу - и та с диким воем бросилась в самое пекло и больше не вернулась. Одна лишь Анни попыталась убежать. Но и её догнали. Что уж тогда говорить о людях? Они снова потеряли Марию. За ней - Розу. Их оттеснили к самой Сине и взяли измором. А титан Эрена так и не восстановился после встречи с его отцом. Жан тогда устал считать мертвых. И однажды ночью ушёл Армин - просто не выдержал. Следующим утром его нашли в зарослях вереска, даже в последние секунды сжимавшего в руках потрепанную книжку о старом мире. И этого Микаса с Эреном себе так и не простили. А когда погиб сам Йегер… Жан сидел рядом с Микасой, безмолвной и бесконечно холодной, отказывающейся есть и пить. Прежней Акерман больше не было. Она угасала день за днём, бледнела и таяла на глазах, и он ничего не мог с этим поделать. И тогда гиганты сделали свой решающий ход. Огромной волной они ударили по единственному оставшемуся за Стенами форпосту разведотряда. Их было слишком много, чтобы отбиться, слишком много, чтобы сражаться... Слишком много, чтобы убежать. И тогда смерть Райвеля, словно пощёчина, привела Микасу в чувство. Капрал умер на её руках, захлёбываясь кровью и слезами, в предсмертной агонии зовя друга, командора Ирвина, чьё тело на его глазах разорвали на части. И Жан, бросив попытки вернуть капрала, убрал руки от рваной раны на его бедре, схватил оцепеневшую Микасу, и впервые побежал с поля боя. Он слышал крики и рыдания солдат, своих друзей, которых он не успел предупредить, но всё равно бежал вперёд, умоляя судьбу помочь ему еще раз, помочь спасти Микасу. В тот день человечество потеряло своих лучших людей. А он снова остался жить. - Возможно, ты проклят, - сказала тогда Микаса, когда они добрались до Стены, - так же, как и я. В тот день из семидесяти двух солдат с задания вернулось только двое. В итоге Жан только потому и стал командующим, что никто больше не захотел. Поднял руку в тишине и принял плащ Ирвина, единственное, что осталось от экс-командора. И эта тёмно-зелёная ткань, давно утратившая свой первозданный цвет, будто придавала ему сил день за днём играть роль бессмертного лидера. А сегодня старуха с косой забрала и Микасу. Это была обычная вылазка. Просто вернуться в штаб за стеной Роза и добыть газа для УПМ. Ничего сложного, ничего самоубийственного… но гигант взялся из ниоткуда. Прыгнул, дотянулся до его ноги и потянул вниз. Единственной рукой Жан повис на тросе, сдирая до костей кожу. И в следующее мгновение подлетела Микаса, в последний раз улыбнулась ему, спрыгнула на титана, занесла мечи - и исчезла в пасти другого. Жан в отчаянии закусил губу и с размаху ударился головой о каменную стену. Не помогло. Ничего не помогало. Лишь сердце ныло и жаждало смерти. Той желанной смерти, которую отобрала у него Микаса. Любимая. Единственная. И тут открылась дверь комнаты, и в дверях появился черноволосый малыш, потирая кулачком заспанные глазки. - Папа, ты вернулся, - пролепетал он. Жан поднял голову. И постарался улыбнуться. Маленький мальчик всё зевал и не видел его, разбитого и сломленного. Просто удивлённо смотрел на отца, хлопая большими карими глазами. - Иди ко мне, Эрен, - прошептал Жан со всей нежностью, которую только смог в себе найти. Мальчуган подошёл, шлёпая босыми ножками, и по-детски неловко обнял отца. Тот прижал ребёнка к себе, зарылся лицом в мягкие волосы и прерывисто вздохнул, еле сдерживая слёзы. Эрен вдруг как-то обмяк и осторожно опустился ему на колени. - Мама не вернется, да? Жан кивнул и стиснул зубы. Его сын все понял без слов. Лишь уронил куклу-солдата в зелёном плаще, последний подарок Микасы.