1745
Целый экипаж из десятка карет и гвардейцев уже полмесяца колесил по Европе в немецкую землю. Петр Федорович был готов на стенку лезть от скуки и нудного общества своей "любимой" тетушки Елизаветы Петровны, императрицы российской. Но увы, даже у королевской кареты настолько узкие и маленькие стены, что о лазании на ней и думать не приходилось. Единственной радостью юного царевича была скрипка, но и она была среди прочих вещей, потому что Елизавета Петровна запретила не то, чтоб играть на ней, а смотреть, ибо "позоришь род Романовых, Петруша, играя мазурки прусские на ней". Спорить о том, что это не мазурка, а соната, было бесполезно. Положение Романова усугубляло и то, что причиной поездки в столь родные для Петра земли, была не встреча с одним из величайших правителей мира, а встреча с его племянницей, которую было решено отдать замуж за него. Свадьба вообще была темой-табу, потому что Петр Федорович не хотел и слышать ничего о том, что ему надо под венец идти, а Елизавета Петровна ничего не хотела слышать о желаниях племянника, считая, что дальше своих игрушечных солдатиков он ничего не видит. Елизавета Петровна что-то говорила о манерах, о приличном обществе, но царевич ее не слушал, он вглядывался в темную чащу леса в надежде увидеть хоть намек на синий мундир прусского офицера. И, о чудо! Если и есть Бог, то сегодня он был явно на стороне наследника, потому что на фразе "И не смей приближаться к Фридриху" из леса выступил отряд немецких офицеров в качестве сопровождающих. Петр Федорович не мог сидеть на месте при таких обстоятельствах, он должен ехать по немецкой земле, как немец, а не как гость. Он постучал по стенке кареты, тем самым приказывая остановиться, а сам выбрался из экипажа под недовольные вздохи тетушки. Слуги тут же подали ему коня, и через минуту от сопровождающего отряда его отличал только мундир.***
Кильский дворец встретил гостей пышным двором и кучей гостей. Петр высматривал прусские знамена, в тайне надеясь, что сможет увидеть и самого Фридриха. Но мечты и есть мечты, потому что намека на экипаж из этой страны даже не было. Разглядывая гостей, Романов не заметил, как к тете подошел мужчина в серебряном длинноволосом парике. Кристиан Август, князь Ангальт-Цербста и отец будущей жены. Петр прекрасно помнил его портреты, где он выглядел словно рыцарь из сказок, но сейчас же перед ними был тучный князь с напудренным лицом, от какого-то Людовика его отличал только немецкий язык. В душе Петр надеялся, что окажется такой же и дочь. что естественно не понравится Елизавете Петровне. - Петр, слезайте с коня и поприветствуйте будущего тестя. Петр нехотя подошел к Кристиану Августу, тот улыбнулся, говоря на таком родном для царевича языке. - Я подумал, что Вы гвардеец. - Лучше быть немецким солдатом, чем российским императором. Не задумываясь ответил будущий зять, чем заслужил грозный и разочарованный взгляд тетушки, но что она могла сделать при гостях? Верно, ничего. На слова наследника престола князь лишь посмеялся, но наверняка ему польстила фраза. Их предупредили, что невесту Романовы увидят только на балу. Петр Федорович и слушать ничего не хотел про свадьбу, бал, а тем более про обед в компании Кристиана Августа, ему хотелось лишь принять горячую ванну, смыть с себя походную грязь и нормально поспать, без тряски, ржания лошадей и прочих шумов. Видимо, сегодня удача была именно на стороне царевича, потому что вместо обеда князь предложил гостям отдых, кажется, это был первый момент, когда желания Елизаветы Петровны совпали с желаниями племянника, потому что она немедленно согласилась над предложением об отдыхе. Петр Федорович с ностальгией осматривал убранство дворца, вспоминая лучшие свои года. Кристиан Август решил предоставить царевичу самостоятельный выбор. Он же должен знать весь замок досконально. Царевич выбрал себе покои с видом на площадь, на которой когда-то маршировали гвардейцы, а маленький Петр Федорович (тогда еще Петер Ульрих) наблюдал за ними и мечтал о командовании войсками. Конечно, комната изменилась. В ней уже не лежали книги, пергаменты и перья, на полках шкафа не стояли оловянные солдатики, которые были сделаны под копирку с тех, что маршировали под окнами у наследника престола. Тут приносят его вещи. Слуги немного неаккуратно ставят сундук, задевая небольшой столик посреди комнаты. За что получают раздраженный крик Петра, его, конечно, не волновала целостность столика или сундука, его больше беспокоила сохранность скрипки, которую на заказ делали лучшие мастера Европы. Любое повреждение было бы катастрофой для инструмента и владельца. Пока царевич с аккуратностью рассматривал скрипку на наличие царапин, к нему подошел лакей Румберг, который был с наследником престола от его рождения до сего момента. - Ваше Величество, Ваша ванна готова. Желаете ли чего-нибудь еще? - Нет, спасибо. Ванная комната встретила будущего императора ароматом различных трав и благовоний, среди которых был розмарин, который царевич помнил еще со времен службы, когда хотелось снять мундир и расслабиться. Что ни говори, а Румберг знал желания своего хозяина и его прихоти. Несколько слуг раздевали Петра Федоровича, помогая ему принять ванну. Аромат трав окутывал царевича, дурманя его голову. Теплая вода и аккуратные действия слуг дарили покой и наслаждение, и Петр Федорович был уверен, что готов провести так ни один час, но увы стрелки часов неумолимо двигались, приближая час знакомства с невестой. Костюм, в котором он должен явиться на ужин, уже покоился на кровати. Царевич с нисхождением осмотрел его. Да уж, как бы он не любил свою тетушку, но вкус она имела превосходный. Бордовый камзол был отделан золотой тесьмой, отделка превращалась в изображение различных узоров, листьев, цветов. Жилет был точно под цвет камзола и не отличался красотой и изысканностью от верхнего одеяния. Румберг помог царевичу одеться, но увы до ужина было еще далеко, Петр Федорович не придумал ничего лучше, как взять скрипку, смычок и начать музицировать, он хотел добиться совершенства в проигрывании мелодии, добиться идеала, конечно, звучание скрипки и флейты отличались, но наследнику престола не терпелось показать, что соната на струнно-смычковом инструменте звучит также прекрасно, как и на духовом. Ему не нужны были ноты, почти любое музыкальное произведение Фридриха он знал наизусть, он надеялся, что его скрипку услышит прусский король, ему нужно было признание правителя немецкой земли, он же будущий император и должен уже сейчас налаживать связи с соседями. - Ваше Величество, уже время. Елизавета Петровна не одобрит Вашего опоздания. - Знаю, Румберг. Иди и передай тетушке, что я буду готов вовремя.***
Какой-то камердинер с ужасным акцентом произносил имена Елизаветы Петровны и Петра Федоровича и их титулы. Романовы прошли вперед в зал, знакомясь с гостями. царевича тут же привлекла фигура мужчины, который что-то обсуждал с Кристианом Августом, Петр Федорович не верил своим глазам. Перед ним собственной персоной стоял сам Фридрих II, для проверки царевич пробежался глазами по фигуре и обратил внимание на трость. Разумеется, он знал, что прусский король не расставался с тростью, "Солдат должен бояться палки своего капрала больше пули врага". Петр был согласен с этим высказыванием полностью. Царевич уже хотел подойти к своему кумиру, но тут камердинер объявляет: - София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская! И в зал заходит девушка в нежно-розовом воздушном платье. Она шла и глядела в пол, не в силах поднять глаза на на окружение. В этот же миг заиграла музыка, и мужчины стали приглашать женщин на менуэт. Петр с грустью посмотрел на прусского короля, который ни на грамм не отвлекся от разговора, и подошел к невесте, протягивая руку и в молчаливом жесте приглашая на танец. Девушка, не поднимая глаз, приняла приглашение, и пара закружилась в танце в такт музыки, которая постепенно ускорялась. Елизавета Петровна внимательно следила за действиями племянника и пока была приятно удивлена его манерам и поведению. Тем временем музыка постепенно сходила на нет, а пары начинали расходиться. София Августа отошла вместе с Петром Федоровичем, который не особо был рад компании. Он огляделся и подозвал к себе официанта, который на серебряном блюде разносил бокалы с шампанским. Царевич взял один бокал для себя, а другой для дамы, но она отказалась. сославшись на то, что вино вредит и телу, и душе. Петр на столь смелое заявление лишь пожал плечами и опустошил оба бокала. Он подозвал к себе Румберга, который все это время стоял у стены. - Румберг, принесите мою скрипку. И живо! София Августа вмиг приободрилась. Она несколько понимала русский язык и лишь захотела уточнить правильность услышанного. - Ваше Высочество музицирует? - Да, к Вашему сожалению. - И почему же "к сожалению"? - Потому что к музыке я питаю больше чувств, чем к Вам, София Августа. - Думаю, это можно исправить, мы же еще не знакомы с Вами. Петр Федорович только хмыкнул, дивясь самонадеянности невесты, и с радостью взял скрипку. Он положил инструмент на плечо и провел по струнам смычком, вынимая звуки. Он продолжал играть, проводя глазами по залу. Он заметил гневный взгляд тети, которая явно узнала, кому принадлежит произведение, но его больше интересовал взгляд пронзительно голубых глаз. Фридрих смотрел прямо на музыканта с интересом. До него доходили слухи, что будущий император является поклонником всего немецкого и самого короля прусского, но чтобы настолько... Звучание скрипки отличалось от флейты, но оно не теряло красоты сонаты, и Фридрих ее узнал. Одна из его первых. Было странно видеть, как наследник престола без всяких нот играет произведение, как его пальцы перебирают по струнам, а смычок искусно скользит по ним. Вот сонета заканчивается, скрипка замолкает, а Петр словно заправский музыкант кланяется под бурные аплодисменты публики. Король Пруссии широко улыбнулся, словно это ему хлопали, хотя отчасти может так и было, ведь произведение-то его. От него не укрылось недовольство императрицы, которая стояла почти около него. Он знал, как это бывает, когда ты не оправдываешь ожиданиям родных, не зная отчего, но он подзывает к себе исполнителя сонаты. Петр Федорович не понимающе смотрит в сторону кумира. Это не сон? Он правда слышит это хриплое немецкое "Peter"? Не помня себя от радости, он подходит к Фридриху, тихо выдыхая "Ваше Величество". Король Пруссии отводит его, выводит из толпы, начиная спрашивать о произведениях и музыке. Царевич пытается держать себя в руках, говорить так, как говорил бы с другим королем, но дыхание то и дело сбивается, а глаза и вовсе выдают с потрохами. Фридриху льстит фанатизм царевича, даже собственные солдаты так не смотрели на него. Разговор заходит слишком далеко, и Петр Федорович признается, что хочет сочинить свой марш для войск, а точнее для Преображенского полка. Он смотрит на короля, еще не до конца веря, что это реальность, что это не сон. Тот, которому он старается подражать, слушает его, вникает в его слова. Неожиданно для самого себя замолкает, он понял, что буквально за эти минуты он нарушил все правила этикета и правила поведения. Но царевич был благодарен судьбе, когда Фридрих задает вопрос: - Как долго Вы будете в Киле? - Два дня, не более. - Как насчет прогулки перед завтраком? Петр Федорович опешил, не веря самому себе. Объект его восхищения и подражания предложил ему прогулку? От такого у юного царевича закружилась голова. Слишком неправда. Слишком поздно понял, что король ждет ответа. - Ох, простите. Для меня это было бы честью. - Хорошо. Тогда завтра в семь. Фридрих аккуратно коснулся плеча Петра и удалился, звонко постукивая тростью по мраморным плитам Кильского дворца. Словно по мановению волшебной палочки из сказок придворные расступались перед королем. Ему было всего тридцать три, он только пять лет, как правит одного из самых могущественных королевств Европы, но слава о нем уже звучала ото всюду. Одни пророчили ему судьбу тирана и узурпатора, сравнивая с отцом, другие же утверждали, что этот век станет золотым для Пруссии. Петр Федорович смотрел на удаляющуюся фигуру короля и понимал, что лишь с Аполлоном можно его сравнить. Темно-синий камзол, на манер английского, почти черный с росписью в виде светло-розовых лепестков лилии, идеально подчеркивал статность короля, его военную выправку, контрастируя с кристально-белыми остальными частями костюма. Вот оно, величие и власть!