Прости, что не сказал тебе сразу, я просто не смог. Мне недавно поставили ПРЛ и ещё целый букет других расстройств. Я не гожусь для нормальных отношений. Мне правда очень жаль, что сегодня так получилось.
Чанёль не сильно удивлен, читая эти строки. Нужно быть наглухо слепым, чтобы не заметить, что Бэкхён ведёт себя особенно. Но всё равно язык не повернётся назвать это словом «странно». Чанёль впервые сталкивается с психиатрией так близко, поэтому внутри невольно начинает разрастаться тревога. Теперь он имеет все основания опасаться, что тот образ человека, сложившийся в его голове, может оказаться всего лишь проявлением какого-то сложного психического расстройства. Чанёлю будет сложно принять тот факт, что Бэкхёна, которого он провожал сегодня до дома, может на самом деле не существовать. Не откладывая, он спешно достает ноутбук, собираясь провести собственное расследование. Чанёль вбивает в поисковой строке «ПРЛ» и узнает, что у Бэкхёна пограничное расстройство личности. Это мало пока о чём ему говорит, и он открывает первую ссылку, начиная читать. Статьи, блоги, медицинские учебники — все подряд. Так усердно Чанёль даже к поступлению в университет не готовился, как сейчас к их второй возможной встрече. Наверное, поэтому в университет и не поступил. Просидев за изучением пару часов, Чанёль немного разобрался в теории пограничных патологий, выучил наизусть все симптомы и уже мог сделать для себя кое-какие выводы. Он уверен, что не ошибся. Бэкхён — милый парень с красивой улыбкой, которого он провожал сегодня до дома, а тот так сильно смущался его внимания. И что-то рвалось внутри от затаённой тоски и нежности в его чёрных глазах, и так нестерпимо хотелось быть к нему ближе. Становится понятно, почему Бэкхён посылает такие противоречивые сигналы: почему сначала с готовностью отвечает на его попытки познакомиться, а в следующей момент уже отталкивает от себя, упираясь всеми конечностями. Почему он очаровательный и забавный ровно настолько, насколько зажатый и отстранённый через секунду. Чанёль ему понравился, он сам это сказал, но ему слишком страшно и тяжело. И, судя по прочитанному, у него есть на это серьёзные основания. Чанёль совершенно не собирается отдавать его в загребущие лапы болезни — выцарапает зубами, если потребуется. Бэкхён будет с ним, а не с ней, твердо решает Чанёль, закрывая ноутбук. И набирает ответное сообщение: я очень сильно хочу тебя еще раз увидеть, Бэкхён. давай сходим на свидание? я почитал что смог найти про прл в интернете дай мне шанс Ответ приходит почти сразу:Не нужно, Чанёль, пожалуйста.
Я не справлюсь, всем будет плохо.
я буду рядом, я буду помогать тебе всё будет хорошо Бэкхён молчит, хотя последнее сообщение помечено как прочитанное, и Чанёль решает, что, наверное, стоит привести более весомые аргументы: я знаю где ты живёшь если не согласишься я приду и буду орать у тебя под дверью до тех пор, пока ты не согласишьсяМне страшно
И хоть текст не может передать эмоций, Чанёль понимает, что если Бэкхён пишет такое, значит ему действительно очень страшно. хочешь я приеду?Ты можешь приехать?
хочу скинь ещё раз адрес пожалуйста я вызвал такси, буду через 30 минут Всю дорогу Чанёль вертит в голове ту информацию, которую уже знает о Бэкхёне, перебирая в голове варианты, как ему можно было помочь. Он осознает, насколько важно то, что Бэкхён позволил ему приехать и побыть рядом в такой момент. Сейчас у него много барьеров, которые мешают ему, ограничивают, подавляют, их много и они слишком крепкие, закостенелые, глубоко давшие корни. Они мешают ему, и Бэкхён мужественно борется, сцепив зубы, воюя с болезнью каждую секунду своей жизни за право быть собой. Чанёль и сам не замечает, как непослушные мысли продолжают раз за разом возвращаться к его образу, рисуя прищуренные, лукаво блестящие глаза, плюшевые волосы, уголки красивых губ, изменчиво вздрагивающих в мягкой усмешке над глупыми шутками Чанёля. Он и правда не замечает, как уплывает в фантазиях куда-то далеко-далеко, улыбаясь своим мыслям, мечтательно и задумчиво. Бэкхён открывает ему дверь растрёпанный и помятый, без очков. Смотрит с чем-то скрытым и почти пугливым. Ему стыдно за внимание, что уделяет ему Чанёль, и страшно, что его может накрыть в любой момент, и он поведет себя как последний мудак, а потом умрёт от ненависти к себе. — Привет, — первым находится Чанёль, и ничем не может себе помочь, когда губы сами растягиваются в улыбку. — Привет, — уже привычно тихо отвечает Бэкхён и выглядит при этом так рассеянно, словно никого никогда не ждал. Он чуть отступает назад, приглашая, и комнатный свет заливает его лицо. У Бэкхёна глаза немного припухшие, и на скулах едва заметный неровный румянец. При других обстоятельствах Чанёль бы обязательно счёл все эти мелочи ужасно милыми, но сейчас сердце сжимается от осознания, что ещё несколько минут назад Бэкхён мог плакать в одиночестве в собственной квартире. Чанёль переступает порог прихожей, скидывая лёгкую куртку. Бэкхён отходит к стене, пропуская, и закрывает за ним дверь, подавая тапочки. Между ними нет неловкости, только растерянность и смущение Бэкхёна, и Чанёлю так безумно сильно хочется попробовать его стеснительность на вкус. — Как ты? Чанёль хочет знать Бэкхёна, хочет, чтобы он рассказал ему что-нибудь о себе, хочет, чтобы они поговорили. Он ещё не совсем уверен, как к этому можно подступиться, но и взваливать всё на Бэкхёна он тоже не собирается. — Уже лучше, — несмело улыбается он. Ответ на вопрос Чанёль не получает, но, кажется, он может простить Бэкхёну всё что угодно, когда тот прозрачным намёком говорит, что рад его видеть. — Чай будешь? Или что там обычно в фильмах предлагают. От чая никто не отказывается, и Бэкхён ведёт Чанёля на кухню по просторному и длинному коридору. Тот успевает прикинуть, что квартира у него довольно большая. В собственной кухне Бэкхён выглядит так, будто забрел туда впервые и по чистой случайности. Он делает много лишних движений, суетится и как будто совершенно не чувствует пространства вокруг себя. Даже по кнопке включения чайника попадает не с первого раза, и зачем-то несколько раз открывает и закрывает шкафчик, когда чай у него стоит на столе на самом видном месте. В плохие дни Бэкхёну с трудом удаётся взять что-то в руки, и сейчас, только сильнее нервничает под взглядом Чанёля из-за того, что тело может подвести его в любой момент. Неточным движением он подхватывает кружку, и та, выскользнув из рук, хрупко разбивается об кафельный пол. Чанёль не успевает его остановить — Бэкхён уже неосторожно режется об осколки, сразу же дёрнувшись зачем-то их поднимать. — Не трогай, Бэкхён-а, — почти ласково просит Чанёль, сокрушаясь. Он ловит его руки в свои, заставляя подняться. — Я уберу, не трогай. Сильно порезался? Бэкхён сконфуженно даёт разглядеть пострадавшую руку, и Чанёль умирает от эфемерного ощущения его аккуратной, худой ладони в своей. У Бэкхёна изящные, преступно красивые пальцы, на подушечке одного из которых ярко блестит неглубокая, но неприятная ранка. — Есть чем помазать? Бэкхён отрицательно качает головой. — А заклеить хотя бы? Снова отрицательный ответ. — И что ты обычно делаешь, когда режешься? — Не знаю. Просто плачу? — то ли шутит, то ли серьёзно говорит Бэкхён. — Значит, подарю тебе аптечку на второе свидание. — А что на первое? Если шутит — значит всё в порядке, жить будет, резюмирует Чанёль. — Могу предложить себя. — А не слишком ли рано? Чанёль смеётся, но отвечает серьезно: — Мне, если честно, без разницы, но ты можешь взять, когда захочешь. Кровь останавливается, запёкшись, но Чанёль не выпускает его руку, потому что Бэкхён стоит посреди осколков в одних носках, в отличие от него самого. — Не против, если я донесу тебя до стула? Бэкхён мотает головой скорее растерянно, нежели разрешая. Чанёль перехватывает его за пояс, честно стараясь сильно его не лапать и, сделав два шага в сторону, аккуратно усаживает на стул. Он ни о чём не жалеет. Потом Чанёль быстро закидывает большие осколки в мусор и по указаниям Бэкхёна находит пылесос, чтобы собрать и мелкие тоже. Он улыбается ему, чтобы подбодрить, и ловит в ответ смущённые улыбки. Чайник как раз закипает, и Чанёль разливает чай. Он подаёт Бэкхёну кружку и, только убедившись, что тот крепко держит, отпускает. — Ты употребляешь наркотики? — решается, наконец, спросить Чанёль, пытаясь заставить свой голос звучать как можно более непринуждённо. — Что? — уязвлённо вздрагивает плечами Бэкхён. — Я спросил, употребляешь ли ты наркотики? — безжалостно повторяет он, и эти слова разрушают мир Бэкхёна до основания. Простой вопрос. Но Бэкхён не может вспомнить. Всё, что было до, — исчезло, стёрлось, словно никогда и не существовало. Словно Бэкхён не собирал так старательно свою жизнь по кусочкам. Всё, во что он верил — стало неправдой в один момент. Его больше не существует. Его опять нет. Все ему лгали о том, что он есть, что он хороший, что он делает достаточно, правильно. Страхи множатся, становятся реальнее, критичность достигает максимума и переваливает его с грохотом ломающейся плотины. Бэкхён не может вспомнить себя. Ничего о себе. Так было или нет? — он продолжает судорожно и бесполезно насиловать свое сознание одним и тем же вопросом, надеясь получить ответ, который вернёт ему хотя бы что-то. Он знает, что никаких наркотиков не было, но почему он, чёрт возьми, не может быть в этом уверен? Почему не может реагировать нормально? Почему не может защитить себя? Глаза щиплет от обиды и подступающих слёз, и Бэкхён чувствует себя таким безвозвратно униженным и преданным. Он уже сделал шаг к тому, чтобы довериться Чанёлю, переступив через себя и свои страхи, но тот оказывается таким же, как и все остальные. Только думает, что может понять, что может помочь, не требуя ничего взамен, не требуя от Бэкхёна быть тем, кем он не может быть. — Такого ты значит обо мне мнения? — сверкает глазами Бэкхён, ещё пытаясь уцепиться за клокочущее напополам с истерикой раздражение, что бурлило в нем в эту самую секунду. — Выметайся, — Бэкхён не церемонится, и резкая сталь его голоса почти ужасает Чанёля. — Что? — теперь пришла его очередь растеряться. — Я сказал, выметайся из моей квартиры, — громче, но менее уверенно повторяет Бэкхён, вставая из-за стола. Он не чувствует себя больше в безопасности в собственном доме. — Просто уходи, Чанёль, или я сам выставлю тебя за дверь! — голос ломается, и он спешно выбегает из кухни вразрез своим словам, даже не пытаясь скрыть небрежного движения руки, утирающей непрошенные слёзы. — Стой, Бэкхён! — Чанёль срывается за ним следом, хватая за руку и зажимая к стене. — Что за реакция? Зажмурившись, Бэкхён резко отшатывается от Чанёля, словно тот его ударил. Перед его взором уже совершенно другая картина. Рука на запястье всколыхивает в душе мутное чувство дикого, животного страха — эхо прошлых воспоминаний, что до сих пор заставляет бездумно бросаться на тени взбешённым, запуганным зверем. Бэкхён чувствует себя загнанной в угол крысой, которую собираются убить. Он чувствует угрозу непонятно откуда, чувствует всегда, когда рядом находятся люди, которые что-то ему говорят. Он ненавидит это чувство и свою жалкую беспомощность перед ним. Хочется кидаться с обидами и претензиями на всех, кто осмелится приблизиться, чтобы они почувствовали хоть немного того, что чувствует он: необъяснимый, заполняющий сознание страх. Словно страшная сущность настигает его в тёмной комнате, а Бэкхён, находясь в моменте жутчайшего испуга, не в состоянии даже осознать, что это всего лишь его собственное отражение в зеркале. И это — то, как он чувствует постоянно. И как бы Бэкхён не старался, ему не выбраться. Болезнь сильнее. — Зачем ты это сделал? Зачем ты всё сломал? — Бэкхёну кажется, что он повышает голос, но его дыхания хватает лишь на тонкий скулёж. — Что я сделал? — искренне не понимает Чанёль. — Мне просто нужно знать, Бэкхён. Пожалуйста, успокойся, и мы поговорим, — продолжает он зачем-то давить на чувство разума, пытаясь унять в объятиях бьющегося в истерике Бэкхёна. Но тот уже совершенно невменяемый, и пугается от его действий только сильнее. Слишком близко. Слишком опасно. Не получается вывернуться. Перестает хватать воздуха. Бэкхён готов поверить уже во что угодно, лишь бы этот кошмар закончился. — Блять, да, я колюсь марихуаной утром и вечером после еды. Доволен? Пусти меня, пусти! — остервенело выбирается Бэкхён. Ощущение того, как ты сам методично разносишь свою жизнь на куски — ужасно. Но остановить это уже невозможно. Чанёль запоздало понимает, что растревожил что-то потаённое и больное. Что Бэкхён, перейдя черту, уже не в состоянии воспринимать что-либо адекватно и уж тем более не в состоянии говорить и объяснять. Все его эмоции в тот момент неуместны, гипертрофированы, перемешаны, отравлены друг другом и доставляют невыносимую боль. В следующую секунду Бэкхён понимает, что не ощущает больше ничего — лишь бесконечную пустоту внутри и вокруг. Она распахивает для него свои объятия, поглощая, засасывая, и он сливается с этой пустотой, переставая себя ощущать. И у него нет ни одной причины, чтобы сопротивляться этому забвению. Бэкхён психически истощён до предела. Болезнь не просто раскалывает его восприятие на чёрное и белое, она заставляет чувствовать любую мелочь на грани фола. Это отнимает все силы, ничего не давая взамен, лишь выжженное пепелище, когда кончается пожар эмоций. Его реакции упрощаются до элементарных, совсем детских, он плачет без особого повода и тут же успокаивается, проявляет несвойственную агрессию и уже через секунду отчаянно нуждается в любви. — Прости меня, я правда не хотел, чтобы так вышло, — обескуражено шепчет Чанёль, когда Бэкхён опустошенно затихает в его объятиях, только изредка тихонько всхлипывая. Хватка становится мягче, теперь руки Чанёля лишь осторожно придерживают его за локти, не давая упасть. — Я правда очень боюсь тебе навредить. Прости, что сделал сейчас что-то то не так. Я больше не буду приставать к тебе с вопросами, хорошо? До тех пор, пока не научусь делать это безболезненно. Давай я сейчас просто позабочусь о тебе и уложу спать? — Зачем тебе всё это, если ты обо мне такого мнения? — не скрывая обиды, запальчиво шепчет Бэкхён, но так отчаянно обнимает Чанёля, прижимаясь ближе. — Какого мнения, Бэкхён? Что ты самый особенный человек из всех, что мне доводилось встречать? — Чанёль гладит его по волосам, не пытаясь отстранить, чтобы посмотреть в глаза, но пытаясь убедить поверить в искренность своих слов. — Я просто хочу знать, что с тобой происходит. Потому что я хочу быть к тебе ближе. Плечи Бэкхёна немного настороженно опускаются, расслабляясь. Потому что Чанёль не уходит, не кричит, не оставляет. Говорит с ним спокойно и просто обнимает, пытаясь успокоить и позаботиться. «Это болезнь заставляет тебя так чувствовать. Не Чанёль», — повторяет себе Бэкхён замученную фразу, заставляя себя вернуться в нормальное состояние. «Я не должен идти на поводу у своих больных эмоций». «Чанёль приехал ко мне на ночь глядя, он проводил меня до дома днём. Он всё ещё не ушёл. Он пытается успокоить меня. У меня нет ни одной объективной причины не верить его словам». И Бэкхёну на самом деле очень хочется ему верить. Марево в голове рассеивается, растаяв без следа, и на место ему приходит уже знакомое раскаяние. — Это я должен просить прощения, — пристыженно всхлипывает Бэкхён. — Я на ровном месте тебе нагрубил. Прости, — выдыхает он почти на грани, стискивая в пальцах чужую футболку. — Всё в порядке, — воркует Чанёль мягко и ласково. — Я не злюсь на тебя. Только испугался. — Ты все ещё хочешь продолжать общение со мной? — Конечно. — Тебе быстро надоест. — С чего ты взял? — Так было со всеми. Всегда. И я знаю, что провоцирую сейчас, — Чанёль совсем не ожидает, что после того, как они вроде бы поговорили и смогли найти дорожки друг к другу, Бэкхён вдруг снова резко и сильно расплачется. Чанёль пугается не на шутку его стихийных эмоций, впервые встречаясь с такими мощными истериками. Он даже не замечает, как сам дрожит, прижимая к себе его сотрясающееся от рыданий тело. — Все в порядке, Бэкхён, тише-тише. Почему ты плачешь? — ляпает, не подумав, и через секунду уже мысленно отвешивает себе затрещину. — Все хорошо, я с тобой, — Чанёль нервически зачесывает ему за уши растрёпанные волосы и старается говорить, не прерываясь, чтобы Бэкхён слышал его голос, чтобы он ощущал его рядом, чтобы он не был больше одинок против мерзкого навязчивого голоса в своей голове. — Ты не виноват, что с тобой такое происходит. — Но несу ответственность за это, — с перебоями скулит Бэкхён. — Несёшь, — соглашается Чанёль, — но не страшно, если ты разделишь часть своей ответственности со мной. — Прости, — неустойчиво отстраняется Бэкхён, неловко размазывая слёзы по щекам, — я не хотел устраивать концерт. — Тебе не за что извиняться. Не три только глаза, — Чанёль мягко отстраняет его руки. — Где у тебя ванная? Бэкхён неопределенно машет рукой в сторону, позволяя отвести себя туда под руку. Когда Чанёль зажигает свет, воспаленные глаза снова начинают слезиться. Он придерживает Бэкхёна за дрожащую спину, стараясь не касаться слишком низко и не смотреть слишком долго, чтобы не смущать сильнее. Бэкхён безропотно умывается, стирая с лица соль, что неприятно щиплет чувствительную кожу. — Ты ведь уже наблюдаешься у врача? — Чанёль подаёт ему с батареи полотенце. Бэкхён кивает, вытирая лицо. Он чувствует себя таким разбитым и уставшим. — Я поговорю с ним, он объяснит мне, что я должен делать и как вести себя с тобой. Я буду делать всё, как он скажет. От слёз тяжело гудит голова и болят глаза. Пушистый ворс полотенца ненадолго утешает, даря успокоение. — Посиди немного, — Чанёль замечает его состояние и усаживает на бортик ванной. Взгляд такой измученный и виноватый, что он понимает — пройдет ещё очень много времени, прежде чем они смогут обходить в общении подобные углы. — Ты голодный? Бэкхён пожимает плечами. — Ужинал? — Нет. — А будешь, если я приготовлю? — Ты не должен, ты же мой гость. — Я пришёл, чтобы позаботиться о тебе, забыл? Бэкхён колеблется. — А мы можем сделать что-нибудь вместе? — неуверенно спрашивает он после паузы. — Конечно, мы можем. Почему ты спрашиваешь? — Тогда идем? Чанёль кивает, и они возвращаются на кухню, держась за руки. — Ты разрешаешь мне хозяйничать? — дождавшись кивка, Чанёль лезет в холодильник, сразу прикидывая, что можно приготовить из имеющихся продуктов. — Ты хорошо умеешь готовить? — спрашивает Бэкхён, ломая пальцы, словно снова не зная, куда себя деть. — Никто ещё не жаловался, — подмигивает Чанёль. Бэкхёну больно. Но он уже привык и просто отворачивается, опуская глаза в пол. — Что случилось? Что не так? — Не знаю, — отвечать не хочется, и Бэкхён лишь сконфуженно закрывает ладонями лицо, прислонившись спиной к плите. — Это глупо. — Не глупо, — Чанёль захлопывает дверцу и подходит ближе, трогая за руку. — Если тебя это волнует. — Я ревную, — признаётся Бэкхён. — К кому? Здесь никого нет. — Я просто мыслю как максималист, — вздыхает он. — Уже ревную тебя к бывшим. — Ну, знаешь… это даже как-то мило, что тебе хочется раз и навсегда. — Но не таким образом. Не когда я могу выбирать это осознанно, а когда моя травма решает за меня. — Да, звучит отстойно, — задумчиво соглашается Чанёль. Но, кажется, он уже нащупал ниточку. Бэкхён сам всё прекрасно осознаёт, пожалуй, даже лучше него самого. Ему просто нужно немного помочь в моменты, когда скачет его маятник. Поговорить с ним, успокоить. Бэкхён рассуждает о таких сложных вещах и спотыкается на откровенно элементарных. Чанёля уже какой раз за день затапливает от невыразимой нежности. — Что? — замечает его взгляды Бэкхён. — Ничего, просто нравишься мне, — слова звучат легко, но искреннее. Бэкхён теряется, опуская голову, и Чанёль решает не смущать его больше. — У тебя лапша есть? — Вроде была. — Сделаем её тогда. Я там всё равно ничего кроме овощей не нашёл. Поможешь порезать? С остальным я сам справлюсь. Бэкхён кивает, доставая нож и доску. — Если хочешь, можешь спрашивать про бывших, — доносится приглушенный голос из холодильника. — Расскажу тебе всё, что захочешь. — А это разве не слишком? — А что такого? — Чанёль вручает Бэкхёну морковку и помидоры. — Ладно, — долго уговаривать не приходится, идея воспринимается с энтузиазмом. — Сколько, говоришь, у тебя было отношений до меня? — Трое. — Так мало? — Бэкхён даже отвлекается от мытья овощей. — Я думал, ты назовёшь мне трёхзначную цифру. — Ну, — Чанёль не знает, как можно корректно сказать о том, что отношения и секс не всегда связаны. — С остальными я как бы просто спал. В смысле без отношений. И он уже успевает подумать, что зря вообще это всё начал, но Бэкхён реагирует неожиданно спокойно: — Не очень ты что-то похож на человека, который предпочитает отношения без обязательств, — только и говорит он. — Да просто не везло на парней, — отмахивается Чанёль. — Не лишать же себя удовольствия только из-за этого. — Резонно, — вздыхает Бэкхён, начиная нарезать на доске морковь. Чанёль ставит кастрюлю с водой на плиту и выставляет на сенсорной панели нужное значение. — Так, справляешься? Просто всё помельче режь, — он тоже берет в руки нож, присоединяясь. Теперь они стоят совсем близко, почти касаясь плечами. Чанёль украдкой поглядывает на Бэкхёна, который очень старается нарезать помидоры, не превратив их в кашу. Его нож звонко и неровно стучит по доске, навевая совсем домашнюю атмосферу. — У тебя ведь были парни? — теперь очередь Чанёля задавать вопросы. — Только девушка. — В смысле? — вырывается, кажется, слишком резко. — Это плохо? — Бэкхён пугается, его голос заметно вздрагивает. Чанёля это отрезвляет моментально. — Нет, я просто… не хотел пугать, прости, — губы трогает виноватая улыбка. Бэкхён пытается не задумываться над его интонациями. — Просто… суть в том, что мне уже двадцать шесть и я не начинаю общаться с человеком с мыслью, как же будет классно потусить с ним пару лет, дней, месяцев, а потом просто перестать. — А мне что тогда делать? Если мне двадцать семь? — Не ёрничать, — Бэкхён начинает смеяться с изображающего раздражение Чанёля, — я тебе тут душу изливаю, а ты… — Я понял, к чему ты. Всё нормально, мне уже двадцать семь, давно пора остепениться. Я вообще с бывшей ещё собирался, но не срослось. — Может, расскажешь мне про неё? Если хочешь. Мне интересно. — Почему-то я всегда пытался знакомиться именно с девушками, — пространно начинает Бэкхён, — наверное, потому что подсознательно знал, что с ними у меня ничего не получится. И таким образом избегал ответственности. Я, честно, не знаю. Очень тяжело теперь пытаться понять, что я творил со своей жизнью до того, как узнал о своём диагнозе. А несерьёзные отношения меня в принципе не интересуют. У меня не так много сил, чтобы вкладываться в переходящие вещи. — Понятно, — притихает Чанёль, раздумывая над его словами. — А как было у тебя? Ты действительно любил тех троих? — Почему я не удивлен, что ты задал именно этот вопрос? — Чанёль хотел бы, чтобы этот вопрос прозвучал насмешливо, но получилось как-то слишком нежно. — Думаю, все разы я был просто сильно влюблен. Я достаточно легко влюбляюсь, наверное, да. А ещё я очень мягкий с теми, кого люблю. Но я никому никогда не позволял пользоваться собой. Поэтому и не складывалось. По итогу больше года я так ни с кем и не провстречался. Собственно, поэтому я начал выбирать отношения без обязательств — так проще. Дальше Чанёль в основном всё делает сам. Достает сковороду, находит такие-то то ли специи, то ли приправы — Бэкхён без понятия откуда они вообще взялись в его доме и зачем. Этикеток никаких нет, Чанёль добавляет их на глаз, ориентируясь на собственный вкус. Овощи начинают вкусно шипеть в масле, наполняя кухню запахами еды, и для Бэкхёна это всё выглядит, как тайные шаманские обряды, в которые он никогда не сможет быть посвящён. Он путается под руками Чанёля, предлагая помощь, но тот лишь бережно подталкивает его себе за спину, чтобы на него случайно не брызнуло масло или ещё чего похуже. — Бэк, тебе острого побольше, поменьше? — спрашивает Чанёль, всё ещё стоя к Бэкхёну спиной. По тишине становится понятно, что он опять сказал что-то не то. Обернувшись, Чанёль натыкается на взгляд «ты охуел?». — Что? — смущается он. — По-твоему, мама дала мне такое красивое имя, чтобы ты называл меня собачьей кличкой? — Нет! Прости, пожалуйста. Бэкхён примирительно усмехается. Он не собирался злиться. — У тебя правда красивое имя. — Спасибо. У тебя тоже. И фамилия с именем классно сочетаются. — Будем обмениваться любезностями? — Ну да, раз слюной пока правила приличия не позволяют, — бессовестно выдаёт Бэкхён и довольно смотрит, ожидая реакции. — Хватит флиртовать со мной, — Чанёль делает вид, что он «не такой». Как раз плиту уже можно выключать. — Марихуану, кстати, не колят, — говорит он Бэкхёну, когда они раскладывают дымящийся ужин по тарелкам. — А ты большой знаток, я погляжу, — саркастически замечает Бэкхён. — Это был мой лучший флирт, а ты решил, что я наркоман? Серьёзно? — А что ещё я мог подумать? Ты так плохо себя чувствовал и… — Чанёль запинается, не уверенный, что сможет выразиться не слишком обидно. — Что? Договаривай. Был похож на торчка? — звучит и правда грубовато, но судя по интонации Бэкхёна его это не особо задевает. — Ты выглядел очень худым и измождённым, — в голосе Чанёля отчётливо слышны нотки горечи. — Вот у меня ассоциативный ряд и пошёл. И, кстати, заметь, я всё равно перезвонил тебе. Хотя даже в интернете пишут, что пограничники все поголовно алкоголики и наркоманы. — Это правда, но, к сожалению, или к счастью, не мой случай. Мне на это всё здоровья не хватит. Пойдем, что ли, в комнату? Не люблю есть за столом, — Бэкхён с видом, не терпящим возражений берет в рот палочки, а тарелку в руки. — Какое совпадение, я тоже, — на лице Чанёля появляется такое довольное выражение, как у маленького ребёнка, которому мама разрешила остаться поесть в комнате, где показывают мультики. Бэкхён приводит с интересом оглядывающегося Чанёля за собой в гостиную и с размаху плюхается на мягкую софу. Выбор цветов для интерьера оказывается довольно неожиданным на первый взгляд, но в целом выглядит свежо и гармонично: тонкий светлый гарнитур контрастно выделяется на фоне тёмно-пепельных стен. Очень удачный выбор, как понимает потом Чанёль. Глаза не устают от обилия цвета, но и не становится скучно от более приевшихся классических оттенков. А немного изыска минималистичному дизайну придают чёрные тяжёлые плотные шторы. Бэкхён давно решил повеситься на их карнизе, но, конечно, ничего об этом не говорит. — Миленько у тебя тут. И как-то пустовато. Так задумано? — Я просто здесь особо не бываю. Всё моё барахло в моей комнате. — Какого рода барахло? — Учебные материалы в основном. Просто их много. Реально много, — Бэкхён забавно округляет глаза, пытаясь выразить телом, что он сам думает по этому поводу, потому что рот его уже занят едой. Чанёль ещё какое-то время оглядывает стеллажи, пробегаясь взглядом по корешкам книг. Всё равно больше не за что было зацепиться, а Чанёлю ужасно хотелось знать, какие мелочи составляют простую ежедневную жизнь Бэкхёна. — Ты врач? — наконец спрашивает он, окончательно потерявшись в каких-то трудах по нейрофизиологии и биоинформатике. — Нет, просто люблю медицину. — А чем ты занимаешься? — ИИ. — Чем? — не понимает Чанёль. — Искусственный интеллект, — неразборчиво поясняет Бэкхён, не переставая жевать. — В сфере медицины. — И как? — Чанёль так далёк от всей этой научной темы, что даже не знает, какой вопрос можно задать, чтобы ему рассказали побольше. — Ничего, спасибо, развиваем потихоньку. Скоро, думаю, уже в школу пойдёт. — Чёрт, ты хоть представляешь, как долго я готовился, чтобы пафосно сказать тебе о том, что я музыкант? — Чанёль усаживается рядом. — Но, если сравнивать с тобой, похоже, я «просто пишу музыку». — Да это же круто, — глаза Бэкхёна ярко вспыхивают, он даже забывает о еде на несколько секунд. — Дашь мне потом послушать? Потыкать аппаратуру? У тебя и инструменты есть? — Есть, — гордо отвечает Чанёль, довольный произведенным эффектом. Бэкхён поджимает под себя ноги, будто не решаясь занимать всю свою половину. Он такой мягкий и уютный в своей домашней одежде, что даже в его не особо обжитой квартире Чанёль чувствует себя как дома. Блуждающий взгляд постоянно цепляется за растрёпанную чёлку и худые кисти. То, как Бэкхён топит свои тонкие улыбки и заинтересованные взгляды в стакане с вновь заваренным тёплым чаем. — Может быть, останешься? — легко предлагает Бэкхён. — Уже очень поздно. Мне неловко тебя выгонять. Чанёль знает, что не в этом дело. Ему ехать до дома двадцать минут, если взять такси. Бэкхён просто не хочет оставаться один. — Дашь? — Чанёль знает, за какое слово нужно зацепиться, чтобы Бэкхён среагировал, а сам Чанёль получил, наконец, от него ещё немного внимания. Ну или просто получил. Прямо как сейчас — ногой по бедру. — Скажи спасибо, что не в ухо, — беззлобно бурчит Бэкхён, усаживаясь обратно. — Да ты не дотянулся бы, — не удерживается от подначки Чанёль. Дразнить Бэкхёна теперь его новое хобби, потому что Бэкхён ужасно милый и легко ведётся на любую провокацию, а ещё никогда на самом деле не бьёт. — Так, я сейчас передумаю, и ты покатишься домой колбаской. Что ты ржёшь? — Я не над тобой, — сквозь смех пытается проговорить Чанёль. — Просто настроение хорошее, когда ты рядом. Бэкхён на это лишь фыркает, но Чанёль видит, как тот пытается скрыть улыбку, делая очередной глоток. — У тебя дома никого? — спрашивает Бэкхён. — В каком смысле? Мы же вроде всё выяснили. — Да я не про людей, может, рыбок покормить надо или собаку? — Нет, никого. Пустая холостяцкая квартира. — Гейская пустая холостяцкая квартира? — Да, именно. — Я почему-то был уверен, что у тебя кто-то есть, — поймав непонимающий взгляд, Бэкхён решает объяснить: — Выглядишь, как чокнутый собачник. Но, может быть, это просто из-за ушей. — И причём тут мои уши? — Не знаю. Мои какие-то ассоциации. Ничего не могу поделать, — Бэкхён очень сильно пытается не показывать, что сказал это специально. И будь на его месте кто-то другой — давно бы уже собирал своё лицо у хирурга по кусочкам. — Ты такая маленькая язва, Бэкхён, — шипит Чанёль, наваливаясь сверху и затевая шутливую возню. Бэкхён начинает дёргано отбиваться, истерично хихикая, и приходится забрать у него из рук кружку, отправляя её на пол, чтобы продолжить. — Не правда, — упирается он, свалив на пол все подушки и откинувшись на спину, мешая вскинутыми конечностями, пока Чанёль пытается его то ли обнять, то ли задушить. — Я сейчас тебя лизну, — угрожает Бэкхён, когда тот решает применить силу и утянуть его за пояс к себе на колени. — Я сам тебя сейчас лизну, — пыхтит Чанёль, всё-таки добиваясь своего, обнимая крепко и бережно, словно они не провели вместе последние несколько часов, а встретились только что после долгой разлуки. Бэкхён успокаивается так же быстро, как и выходит из берегов, и отвечает ему тем же, слегка стиснув коленями и тепло дыша куда-то в шею. Такой ласковый и уютный вечер, и Бэкхён в его руках, что не верится даже. Кажется, что всё в жизни Чанёля в этот момент становится на свои места. Словно всё, что он делал, вело его к тому, чтобы встретить сегодня Бэкхёна. — Я останусь, наверное, на диване, а ты поспишь в моей кровати, ладно? — первым нарушает молчание Бэкхён. — Я думал, я буду спать на диване. — Ну уж нет, не будешь. Ты мой гость, а гости на диванах не спят. — Хорошо, как скажешь, — не спорит Чанёль. Если Бэкхёну так будет спокойнее — то пусть. — Пойдешь первым в душ? Я пока постелю. И надо тогда тебе ещё полотенце выдать, — вслух рассуждает он, — и зубную щётку, раз у нас всё серьёзно. — А если бы было несерьёзно? — Почистил бы пальцем, смысл на тебя ещё свои запасы переводить, — невозмутимо отвечает Бэкхён, вставая с коленей и залезая в шкаф с бельём. — А ты, оказывается, ещё и циник. — Я не циник. Всего лишь стараюсь прикладывать голову к тому, что делаю и как живу. — Это так и называется. — Слушай, умник, — разворачивается к нему Бэкхён с полотенцем в руках. — Всё-всё, ухожу. — Стой, пошли щётку тебе выдам сначала, — берёт его под руку, ведя в направлении ванной. — И остальное покажу. Закончив с душем первым, Чанёль, валится на большую кровать Бэкхёна, чувствуя себя приятно уставшим от эмоций и разморённым тёплой водой и паром ванны. Он какое-то время неподвижно вслушивается в шум воды за стеной, а потом садится и пару раз подпрыгивает на кровати, проверяя её на пригодность к занятию на ней сексом. В мягкости не получается утонуть, и пружинить не больно — результатом Чанёль остаётся доволен. Сама же комната Бэкхёна представляет собой сущий бардак, в идеальном порядке здесь только кровать, аккуратно перестеленная специально для него. В противоположном углу стоит длинный угловой стол, заваленный бумагами так, что некуда было поставить ноутбук. Даже на стене всё завешено мелкими подробными чертежами, какими-то бесконечно длинными списками литературы, Чанёль ничего из этого не разглядывает, потому что спросил разрешение посмотреть только фотографии, висящие тут же на стене. Видимо, чтобы хоть немного разбавить это унылое море белых, исписанных формулами и расчётами листов. Фотографии висят самые разные, с совершенно несочетающимися палитрами цветов — с туманами, восходами и закатами, ночными неоновыми городскими пейзажами. Они все яркие и красивые, удачные, но обезличенные. И нет фотографий самого Бэкхёна, ни его семьи, ни друзей, нет даже ни одного банального сэлфи с половиной лица, которая есть у всех. Чанёлю удается найти только одну не самую чёткую фотографию, судя по всему, из примерочной. На ней не видно лица, но зато хорошо видно кое-что другое. Бэкхён не позирует, просто стоит, дерзко привалившись плечом с стене, развязно позволяя шёлковой рубашке летящего кроя открыть небрежный вид на шею и крупные ключицы. Чанёль непроизвольно улыбается. Он безнадёжен — ему нравится любая вещь, сделанная Бэкхёном. И этот завораживающий момент иной его стороны, запечатлённый на снимке, не исключение. Чанёль достаёт телефон, чтобы сохранить для себя это фото. — Ты что там делаешь? — раздаётся вдруг за спиной. Чанёль едва не роняет телефон из рук. — Н-ничего, — он так пугается от неожиданности, что не замечает даже, что Бэкхён спрашивает это с совершенно обычной интонацией. — Ты можешь забрать, если тебе понравилась какая-то фотография, — он бросает полотенце на постель и подходит ближе. — Какая? Вот эта? — Бэкхён показывает правильно, и когда Чанёль кивает, отдаёт ему её. — Поставишь в рамочку, — нахально улыбается он из-под влажной чёлки, вьющейся на кончиках и непослушно лезущей в глаза. Волосы на макушке, что подлиннее, наоборот расправляются, напитавшись водой, и мокро облепляют затылок и шею, отчего Бэкхён кажется ещё более щуплым. У него на лице мазки какого-то перламутрового крема, который он небрежно принимается размазывать по щеке. — Это что? Бэкхён смотрит на него каким-то странным взглядом, ему так невыносимо хочется мерзко пошутить, потому эта мазь действительно очень многозначительного цвета, и кажется неоднородной от того, что быстро впитывается, подтаивая на коже. — Возрастной крем, что. Мне, знаешь ли, уже не шестнадцать, — Бэкхён всё-таки справляется с собой, потому что Чанёль, возможно, пока не готов услышать от него подобные шутки. Но Бэкхён сможет делать это после свадьбы, когда он уже никуда не сможет деться. — Серьезно? — Чанёль не верит, что с его кожей может быть что-то не так, потому что он ещё не встречал людей с настолько идеальной кожей. — Да шучу. Просто если я не увлажню после душа свой еблетос, он треснет ко всем херам. — У тебя всё хорошо? — Да. — Ты какой-то перевозбуждённый. — Может немного, — признаётся Бэкхён, смущённо улыбаясь, и обнимает его за руку, прижавшись виском к плечу. — Мне очень нравится, — Чанёль возвращается к подаренной фотографии. — Спасибо. Только у тебя больше не останется твоих фоток. — Лучше потом повешу какую-нибудь с тобой. — Хорошо, — улыбается Чанёль ему в волосы, впитывая свежий, слегка сладковатый запах его шампуня. Взгляд залипает на матовой, чуть раскрасневшейся от горячей воды коже, возбуждающей чем-то чистым и нежным. Чанёлю приходится умолять себя не пялиться. — Давай спать? — наконец поднимает голову Бэкхён. Чанёль кивает. — Тогда спокойной ночи, — нежно произносит он, не спеша уходить. — Спокойной ночи, — тихо вторит Чанёль. Бэкхён нерешительно колеблется несколько секунд, а потом невесомо прикасается губами к щеке Чанёля, чуть сбиваясь с дыхания. Получается смазано и немного неустойчиво, потому что ему для этого приходится встать на носочки. Чанёль даже не успевает никак отреагировать, потому что Бэкхён сразу же выходит из комнаты, не оборачиваясь. Посреди ночи Чанёль один раз просыпается, не понимая, что его разбудило. Недовольно вздохнув, он переворачивается на другой бок и замечает узкую полоску света, пробивающуюся из-под двери. Забеспокоившись, Чанёль решает проверить, не случилось ли чего. Разлепив один глаз, он выползает из комнаты, направляясь на кухню, где горит освещение. — Что-то случилось? — хрипло спрашивает он, подслеповато щурясь от режущей белизны света. — Просто встал выпить таблетку, — голос настолько истощенный, что почти лишается всех своих красок. — Не могу заснуть, — жалуется Бэкхён, отставляя стакан с водой. — Прости, что разбудил, — расстраивается он. — Я сам проснулся, — зевает Чанёль. — А что у тебя со сном? — Тревожно, — ёжится Бэкхён, — плохо засыпаю. Чанёль заводит руку ему за шею, трогая чуть повлажневшие волосы на затылке. — Кошмары? — И кошмары, — тихо подтверждает Бэкхён, опуская взгляд. — Может быть почитать тебе? Хочешь? Что-нибудь вообще помогает? — Поспи со мной? — нерешительно спрашивает он, будто неуверенный, что ему можно о таком просить. — Идём, — кивает Чанёль, уводя за собой обратно в комнату. — Хочешь к стеночке? — он даёт ему выбрать, когда они вместе располагаются на кровати. — Я, наверное, с краю. — Хорошо, — Чанёль отползает к стене и, приподнявшись, укрывает шмыгнувшего следом Бэкхёна, заботливо натягивая одеяло ему на плечо. — Засыпай. Я буду рядом, — выдыхает он совсем близко, целуя щёку. — Сладких снов, — смущённо утыкается в подушку Бэкхён. — Мне нравится, как развиваются наши отношения, — шумно укладывается рядом Чанёль, — ещё пару часов назад было просто «спокойной ночи». — Ещё пару часов назад я вообще спал в другой комнате, — расслабленно смеётся Бэкхён. Он вдруг думает о том неуютном чувстве непричастности и чужаковости, что всегда испытывал, когда засыпал не один. Сейчас оно вспоминается каким-то плохим сном, словно и не было этого никогда. С Чанёлем всё совершенно по-другому. — Спасибо, что приехал ко мне сегодня, — Бэкхён чувствует острую потребность сказать об этом сейчас, надеясь, что однажды и он сможет сделать для Чанёля то же самое в ответ. — Я не принимаю это как должное. Для меня очень много значит то, что ты делаешь всё это ради меня. — Мне это не трудно, — в голосе Чанёля столько нежности, что у Бэкхёна не получается ей не верить. — Давай спать, — робеет он, подтягивая одеяло до самого носа. Чанёль совершенно не чувствует себя смущённо, пока глаза не привыкают к темноте, до этого надёжно укрывавшей их друг от друга. И теперь чем больше деталей могли различать его глаза, тем сильнее теплели щеки и оглушительнее билось сердце. Бэкхён вдруг выдыхает устало, но это так похоже на стон, что тело Чанёля отзывается мгновенно, бросая в жар и заставляя вздрогнуть от озноба пробежавших по спине мурашек. Он лежит неподвижно какое-то время, боясь пошевелиться или даже вздохнуть, до тех пор, пока звук не повторяется. — Так, стоп, — сдавленно шипит вполголоса Чанёль, резко садясь на кровати. — Что? — вздрагивает Бэкхён с запозданием и выглядит так, словно уже успел задремать. — Что ты делаешь? — Что я делаю? — испуганно повторяет Бэкхён, сильнее сжимая одеяло в руках. Чанёль глупо смотрит на него, не в состоянии сказать словами, а Бэкхён просто хлопает глазами в ответ. — Ладно, наверное, я просто давно ни с кем не спал, — Чанёль плюхается обратно на подушку и решает думать, что ему это всё померещилось на фоне сегодняшнего перевозбуждения. — А может, это просто я очень горячо стону? — невинным голосом интересуется Бэкхён. Чанёль только и может, что перевести на него округлившиеся глаза. — Я это не специально, прости, — возвращается к своему нормальному голосу Бэкхён и теперь говорит абсолютно серьёзно. — Такое бывает, если я сильно устаю. — Я не думаю, что это то, за что тебе стоит извиняться, — неуверенно мямлит Чанёль. — Понравилось? — Давай спи, Бэкхён. И если вдруг вздумаешь издеваться специально, пойдешь спать обратно на диван. — Пожалуйста, нет! Всё что угодно, только не это, — опять стонет Бэкхён. Чанёль со вздохом отворачивается к стене. Не проходит и минуты, как Бэкхён нерешительно подползает сзади, приподнимаясь над плечом, и пристыженно тихо зовет: — Чанёли? — М? — Ты злишься? — плаксиво спрашивает он. Чанёль мысленно бьёт себя по лбу. Это была плохая идея, он забыл, что Бэкхён всё слишком чувствительно воспринимает. — Нет, я не злюсь, — он мягко укладывает его рядом с собой, развернувшись. — У нас всё хорошо? — недоверчиво уточняет Бэкхён. — Да, у нас всё хорошо, — Бэкхён сразу расслабляется от его слов. — Давай спать, нельзя убивать режим, — заспанно бормочет Чанёль, ласково проводя рукой по волосам и аккуратно опуская ладонь на спину. Рука душит, становится тяжело дышать, хочется вывернуться. — Чанёли? — снова раздаётся рядом, когда он был уже готов заснуть. — М? — Можешь не обнимать, пожалуйста? Чанёль слушается, убирая руку. Наконец, воцаряется идеальная тишина. Идеальная, не потому что бесшумная, а потому что наполненная звуками ещё не уснувшего Бэкхёна. Они лежат максимально близко, почти соприкасаясь лбами и носами, тепло смешивая общее дыхание. Чанёль находит на ощупь его маленькую руку, переплетает пальцы и целует худые костяшки, прежде чем окончательно провалиться в сон.