Пересекая

Чанёль сидит в тихом коридоре здания суда, ожидая исхода. Сегодня утром врачи подписали документы о выписке, и теперь оставалась только одна проблема — чтобы Бэкхёну вернули его дееспособность. И чтобы судья просто отпустила их домой, а не придумала какое-нибудь наказание, раз уж больше не было смягчающих обстоятельств. Последние два месяца пролистнулись, как в каком-то забытьи, подгребая под собой приход весны и день рождения Бэкхёна. Дела у Чанёля шли не так уж отвратительно — впадать в депрессию просто не было времени. Нужно было платить за квартиру, решать вопросы с юристами, держать на контроле лечение и все остальные взрослые дела по списку. Жаловаться он собирался. Это то, что он должен был делать, как человек, на которого можно положиться, и как партнёр, который может прикрыть спину в тяжёлой жизненной ситуации. Из агенства пришлось сразу уволиться — наконец-то появился весомый повод. Чанёль даже не расстроился. Только выдохнул с облегчением. Работал теперь официантом в кафе недалеко дома. Смены бывали тяжёлыми, но главное, что с переработками и чаевыми стабильно хватало на обязательные платежи. Уж что-что, а улыбаться и быть с посетителями милым и обходительным, Чанёля не нужно было учить. Ручка на двери резко опускается вниз, и он, весь на нервах, вскакивает со своего места. Из зала суда выходят все трое. — Успех, мистер Пак! — объявляет адвокат. Чанёль даже не сразу понимает, что это значит. Не верится, что у них всё получилось с первого раза. — Я вынужден откланяться, джентльмены, — сразу вежливо прощается доктор Ли. — Пациенты ждать не будут. Надеюсь, больше не увидимся с вами, мистер Бён. И с вами тоже, мистер Пак. Он принимает благодарности и спешно покидает их. Мистер Чхве вручает им кипу документов, сразу договариваясь позже созвониться, чтобы переговорить насчёт формальностей по завершению процедуры. И, тоже попрощавшись, уходит, оставляя в коридоре их одних. — Давай мне и пойдём, — Чанёль забирает у Бэкхёна айди и какие-то бесконечные справки. — Чанёли… Бэкхён не может так просто переступить через эту ситуацию. Он даже не представляет, что нужно сказать сейчас. Понимает, что не может просто вести себя, как обычно. Не может спросить, как дела, не может узнать, как прошла неделя. Не может обнять или пошутить. Ничего не может. — Идём. Давай руку, — мягко говорит Чанёль. Правда берёт за руку и ведёт за собой, как будто… ничего не случилось. Бэкхён покорно идёт следом, не понимая, нужно ли ему начать разговор? Или просто ждать, пока его начнёт Чанёль? Металлоискатели на первом этаже пропускают их молча. Чанёль не брал с собой ничего, кроме телефона, чтобы не раздражать сотрудников службы безопасности, а у Бэкхёна и так не было с собой ничего, кроме надетых на нём вещей. Чанёль только накинул на него привезённую из дома ветровку, потому что весеннее тепло бывает обманчиво. Пусть и лето в календаре уже через две недели. На улице небо такое яркое, что раздражает сетчатку. А от ощущения лёгкого ветерка на щеках Бэкхён весь покрывается колючими мурашками. Хочется сбежать и спрятаться обратно в стены. Внешний мир ощущается чужим и, наверное, он никогда уже не примет его обратно. Провести в психиатрической больнице больше трёх месяцев — это как возвращаться к нормальной жизни после тюрьмы. И с каждым разом будет только сложнее. Чанёль не знает, что можно сейчас сказать. Не знает, что у Бэкхёна внутри. Как его поддержать? Каково это? Когда ты сходишь с ума? Когда твой мозг начинает жить свою собственную жизнь, наплевав на твои чувства, желания и мечты? Кожа Бэкхёна кажется белёсо-сизой, только вокруг глаз цветут зеленушно-розовые тени. И даже через свободную одежду видно, что опять отощал. Чанёль научился уже определять масштаб проблемы по рукам — по тому, как прозрачно выпирают кости на запястьях. Нужно быстрее вернуть его домой. Говорят же, что родные стены лечат. Чанёль дёргает из кармана ключи и снимает машину с блокировки. Открывает дверь на пассажирское сидение, подталкивает Бэкхёна в спину и помогает пристегнуться. Сам обходит машину и садится за руль. Пахнет незнакомо, Бэкхён чувствует себя в салоне ужасно неуместно. Жмётся плечом к окну, будто Чанёль ещё не решил, хочет ли, чтобы он вообще здесь оставался. Потому что Чанёль — очень хороший, воспитанный и гиперответственный, конечно, он не мог бросить его, пока Бэкхён лежал в больнице. Но это совершенно не значит, что он всё ещё хочет, чтобы они были вместе. А кто бы захотел? Кто захочет встречаться с человеком, у которого разрушена жизнь? — Держи, — Чанёль протягивает ему что-то маленькое. Бэкхён несмело раскрывает ладони. В руку ему кладут кольцо — то самое, которое Чанёль подарил ему после переезда. В голове всплывают воспоминания, как они занимались ремонтом в перерывах между работой и сном. Как Чанёль забавлялся, совершая поползновения в его сторону, зная, что тот ни за что он не согласится на секс в такой грязи. Бэкхён за всю жизнь столько полов не помыл и мебели не перетаскал, как тогда. Но он бы повторил, даже не задумываясь. Бэкхён вспоминает всё. Как они сидят в темноте комнаты, и как Чанёль втолковывает ему прописные истины. Как терпеливо укладывает спать, выдумывая на ходу какой-то новый способ, потому что Бэкхён не может успокоиться сам, а таблетки не помогают. Вспоминает домашние свидания, прогулки, разговоры. Как Чанёль рассказывал о своём детстве, о юности. Первые дни Ариель в их доме, когда они принесли её ещё совсем маленькую. Семья Чанёля, которая приняла его как родного. Мама, сестра и такие клёвые племянники. Столько моментов, событий, дат. Бэкхён словно смотрит фильм от третьего лица. Держит в руках кусок простого металла и не понимает, как оно может хранить столько воспоминаний. Словно какой-то магический артефакт. Бэкхён делает глубокий вдох, чтобы справиться с эмоциями. Он хочет помнить каждое их общее воспоминание. Потому что они создают их с Чанёлем связь и помогают переживать такие моменты. Однажды Бэкхён уже возвращался из психушки. И они с этим справились. Бэкхён выдыхает, подавляя желание разреветься. Смаргивает пелену выступивших слёз и возвращает дрогнувшими пальцами кольцо на место. — Может быть, хочешь чего-нибудь вкусного? — спрашивает Чанёль, заводя машину. Бэкхён мотает отрицательно головой, стараясь не встречаться взглядами. — Даже картошку фри? — Не хочу… — Ладно… Говори, если чего-то захочешь по пути. До дома едут в молчании. В молчании заходят в квартиру. Бэкхён очень тихо раздевается, вешает куртку на вешалку, и аккуратно снимает кроссовки, чего за ним раньше никогда не наблюдалось. Лучше бы он всё побросал как обычно. Но вместо этого он сиротливо озирается в собственной квартире, будто потерял что-то. Бэкхён вообще не знает, в какой момент решил купить её. Он никогда не собирался жить так долго, чтобы имело смысл приобретать хоть какую-то недвижимость. Всё лежит на своих местах, ничего здесь не изменилось. Только в гостиной разложен диван с неубранной постелью. — Не мог спать без тебя на большой кровати, — зачем-то объясняет Чанёль, проходя на кухню. Бэкхён идёт за ним и просто стоит до тех пор, пока ему не укажут на стул. В проходе показывается сонная Ариель, подтягивающая лапы. Только проснулась, даже не соизволила встретить в коридоре хозяев. Бэкхён окликает её и аккуратно берёт на руки. Целует, но кошка неприязненно дёргает головой. — У неё зубик воспалился, — говорит Чанёль, гремя посудой. — Удалили на прошлой неделе. Врач сказал, что плохо зубы чистит. Так что придётся теперь чистить тебе, мне она не даётся. Ариель совсем не хочет сидеть на руках, вырывается и спрыгивает с колен. Обиженно прилизывает всклоченную шерсть и уходит в другую комнату. Можно было бы просто отмахнуться — это всего лишь кошка, но… Бэкхён действительно пропускает важные события. Теряет связи и целые куски своей жизни. Его не было рядом, когда в нём нуждалось существо, чья жизнь целиком и полностью зависела от него. Ариель — это его искупление, он должен был думать о ней в первую очередь. Потому что Бэкхён забрал её из приюта, чтобы вернуть вселенной должок. А если бы у него был ребёнок? Малыш мог бы сказать первое слово или пойти в школу, а Бэкхён бы всё пропустил, потому что опять лежал в дурке. — Не переживай, ты просто незнакомо пахнешь для неё, — пытается успокоить Чанёль, ставя перед ним тарелку с супом. — Поешь? Я приготовил, что ты любишь. Бекхен правда это любит? Он не помнит. — Я ел. — Зачем врёшь? Бэкхён пропустил завтрак, потому что его сразу забрали на осмотр к главному врачу. — Надо поесть, Бэкхёни. Чтобы выпить таблетки. — Меня тошнит. Как его теперь кормить — неизвестно. Бэкхён не может есть, потому что его перманентно тошнит от таблеток, но ему нужно есть, потому что эти таблетки нельзя пить на голодный желудок. — Давай дам таблетку. — Не надо… Бэкхён уже не может видеть эти таблетки, не то что засовывать их в себя. А теперь ему обрисовывается перспектива жрать таблетки от тошноты, потому что тошнит от таблеток от поехавшей крыши. — После того, как поем, обычно немного отпускает… — Хорошо, тогда ешь. Похоже, они возвращаются в самое начало, когда только начинали жить вместе. Приходилось изворачиваться каждый божий раз, чтобы господин Бён Бэкхён изволил хоть что-нибудь съесть. Чанёль не хочет давить на него сейчас, понимает прекрасно, что Бэкхён просто морально уничтожен. Какая еда, когда его самого заживо сжирают суицидальные мысли? Но поесть всё равно надо. — Нужно начать хотя бы с еды. Для выздоровления нужны силы, — Чанёль склоняется к нему, приобняв за плечи, целует в макушку. — Ты же хочешь выздороветь? Бэкхён вздыхает, сдавшись. — Молодец. Давай, хотя бы несколько ложек. Для себя Чанёль достает нож с доской и садится рядом нарезать таблетки, чтобы разложить их на неделю в таблетницу. Хоть немного облегчить Бэкхёну жизнь. Теперь появилась новая проблема, о которой как-то не подумалось заранее: он не мог ведь оставить Бэкхёна завтра на весь день одного в квартире. Потому что для этого нужно было как минимум выбросить все ножи, ножницы и бритвы, а потом замуровать все окна. И какие тогда варианты? Можно, конечно, просто не выйти завтра на смену, но пока неизвестно даже, сможет ли работать Бэкхён. Если нет — портить отметкой о плохой дисциплине себе трудовую может быть слишком глупым решением. Как вариант — припахать друзей? Но все работают. Отправить к маме? Чанёль задумывается. Не будет ли это выглядеть слишком странно? Но, наверное, нужно думать уже не об этом. Как раз абсолютно не странно будет, если Бэкхён вскроет себе вены углом стола. С его усердием и старательным подходом к жизни — дел на полчаса максимум. Мама как раз ещё в начале месяца укатила на дачу сажать рассаду. Вот и будет для Бэкхёна отличная трудотерапия. Тем более что внукам дохаживать в садик ещё минимум неделю, а одной на огромной даче ужас как скучно. — Огород любишь копать? — интересуется Чанёль, отвлекаясь от бумажки со схемой приёма. — Что? — тихо переспрашивает Бэкхён с запозданием. — Мама там огурцы на даче собралась сажать, ей помочь бы надо. Я просто пока не знаю, что с работой буду решать. — Хорошо, я помогу, — спокойно соглашается. Вообще-то в этом году очередь Юры херачить грядки, но она будет безмерно счастлива, если Бэкхён спасёт её от этой участи. Мучения сестры теперь переносятся на следующий год, раз они с Бэкхёном считаются за одного. Значит, для Чанёля будет целых два спокойных года без этого блядского огорода, который он вынужден полоть, чтобы быть хорошим сыном. — Спасибо. Мама будет тебе очень рада. Она переживала, спрашивала про тебя постоянно. Чанёль не делился с ней полной версией произошедшего. Семье и друзьям хватит того, что у Бэкхёна на фоне переработок и стресса ухудшилось здоровье. — Что мне… ей сказать? — Хочешь — правду, хочешь — скажи, что просто обожаешь огурцы и всю жизнь мечтал их сажать. — Я ненавижу огурцы. — Я знаю. Но мама вроде ещё нет. Я сказал, что у тебя переутомление, так что можешь оставить эту версию или вообще ничего не говорить. Кстати, я тут тебе подарок купил. Сейчас, подожди, — Чанёль встаёт, откладывая нож подальше, и выходит. Когда он возвращается, у Бэкхёна не получается разглядеть, что там такое у него в руках. Но уже привык за столько месяцев смотреть на мир, как через мыльное стекло. — На Рей-Бен у меня, конечно, отродясь денег не было, — зачем-то оправдывается Чанёль, — поэтому выбрал… как из одного моего порно-сна с тобой. Потом купишь, какие сам захочешь. Бэкхён аккуратно принимает из рук очки. — Спасибо… — Наденешь? На секунду о чём-то задумывается, но всё же опускает массивную чёрную оправу на переносицу. — Ну как? Видно что-нибудь? Мир вокруг обретает невыносимую резкость, и глаза, отвыкшие от линз, посылают в мозг красные сигналы тревоги. Бэкхён жмурится, моргая пару раз, перебарывая головокружение. Через несколько минут оно должно пройти. — Да. Вроде норм. — Значит, правильный рецепт нашёл. — Мне идёт? Чанёлю всегда казалось, что Бэкхёну больше идут тонкие, незаметные оправы, которые не отвлекали бы на себя всё внимание от и без того неброских черт лица. Но ошибался. — Очень, — честно отвечает он. — В реальности даже лучше, чем во сне. И вот, телефон ещё, — Чанёль протягивает ему тот, что Бэкхён купил сразу после Хайнаня взамен якобы потерянного, — я восстановил всё, что смог. — Спасибо… Чанёль ещё после первого телефона, павшего жертвой психоза, озаботился тем, чтобы теперь всё автоматически копировались в облако. Это был лишь вопрос времени, когда Бэкхён угробит ещё один. По молодости Чанёлю, бывало, приходилось переписывать один и тот же трек десятью разными способами из-за собственной беспечности. Потому что опять вдруг что-то полетело или не сохранилось, а он не сделал вовремя дубль. Выбесившись пару раз, он приучил себя думать об этом заранее. Бэкхён находит свои заметки, которые вёл вместо дневника, и даже фотки, сделанные в самые последние дни. Посмотрит это всё позже. А пока открывает какаотолк с двумя тысячами уведомлений. — Ты писал мне? — Ага. Почти все две тысячи сообщений от Чанёля. — Можешь не читать, но я подумал, вдруг тебе будет интересно. Переписка выглядит совершенно обычной, за исключением того, что от Бэкхёна нет ни одного ответа за почти четыре месяца. Чанёль кидал смешные картинки, которые искал специально для Бэкхёна, чтобы повеселить, рассказывал, как прошел его день в подробностях, которые были не очень неуместны во время коротких встреч. И каждую ночь перед сном писал, что любит и очень скучает. — Я всё прочитаю, — Бэкхён рад, что у него есть хоть какая-то ниточка, связывающая его с Чанёлем из того времени, что они не могли быть рядом. — Спасибо. Будет тяжело уместить в себе целую отдельную жизнь за достаточно продолжительное время, но Бэкхён всё равно прочитает. Не сразу замечает новые сообщения от друзей — они были отмечены, как прочитанные, хотя пришли не так давно. Писал даже Лухань. Чанёль, судя по всему, сказал им, что он в больнице, но причину не назвал. Так что во всех сообщениях его просили выздоравливать и звали выпить, как только станет лучше. Чунмён вообще писал каждую неделю, а Минсок был расстроен, что нельзя было навестить. От родителей ни слова и ни одного звонка, хотя их должны были уведомить о произошедшем. Мать с отцом к нему даже ни разу не наведались за всё время. — Родители не звонили? — Нет… Чанёль каждый день переживал, что они опять внезапно объявятся и снова всё испортят, как в прошлый раз. Но сейчас стало даже грустно, что они ни разу не дали о себе знать. Всё-таки это родители его любимого человека. Конечно, хотелось бы, чтобы у Бэкхёна были хорошие отношения с близкими. Но не с такими же… — Ну и чудно. Надеюсь, они забыли, наконец, про моё существование. У Бэкхёна нет никакого желания снова их видеть. С него хватит. У него нет на это ни времени, ни здоровья, ни сил. У него есть Чанёль, о котором он должен заботится. И который совершенно не обязан приводить его в чувства каждый раз после общения с его конченой матерью. Свой выбор Бэкхён сделал. Он всё ещё хочет их любви — в конце концов, он просто человек и хотеть любви от самых близких нормально. Но пора смириться, что от матери и отца он не получит её никогда. Тяжело взрослеть, когда никто не держит тебя за руку, не наблюдает за твоими первыми шагами, не поддерживает и не разговаривает. Когда Бэкхён спотыкался в детстве — рядом не было взрослого, который мог бы его удержать, чтобы он не разбился. И нет ничего удивительного в том, что сверстники во многом обогнали его. Они просто никогда не падали, так как Бэкхён. Но взрослеть всё равно надо. Тем более, что есть ради кого. — Тебе там… — Чанёль не знает, как признаться, — бывшая писала опять с какого-то левого аккаунта. Я сказал ей угомониться уже и заблокировал. Бэкхён не видит в диалогах никакого левого аккаунта. Уже догадывается, в чём дело. На его телефонах и ноутбуках никогда не было паролей, потому что казалось, что и так очевидно, что не нужно копаться в чужих вещах. — Все мои переписки прочитал? — Если честно… то давно уже. Для Бэкхёна это не становится какой-то шокирующей новостью. Слежка была очень даже в стиле Чанёля — ему всегда было тяжело держать ревность при себе. Бэкхён предполагал, что это случится рано или поздно. — Ты знал? — спрашивает Чанёль, удивляясь отсутствию реакции. — Догадывался. — И ты не злишься? — Нет. Наверное, по всем законам отношений Бэкхён должен сейчас встать и сказать, что это переход всех границ, но… какая теперь уже разница? У Бэкхёна нет в этих отношениях ничего своего, кроме шизы. Остальное давно принадлежит Чанёлю. Потому что именно он несёт ответственность за него. — Надеюсь, тебе хотя бы полегчало, — без сарказма выдыхает Бэкхён. — Прости, пожалуйста… Чанёль понимает, что этого недостаточно. Неправильно прощать чтение переписок после одного-единственного «прости», но Бэкхён, кажется, даже не собирается развивать тему: — Ты карту тоже привязал? Мне там отпускные должны были прийти, которые набежали. Чёрт, работа. Чанёль так и не нашёл сил об этом поговорить. — Привязал. Я и не знал до этого, что мы настолько богаты, — шутит не очень весело. — Просто я не брал отпуск с тех пор, как устроился туда на работу. — А у вас так можно? — Да, дни просто копятся да и всё. А брать можно, когда хочешь. — Ты там проработал… три года? — Почти, да. — Я вообще не удивлён, что у тебя сорвало башню. Давай, теперь ты будешь брать отпуск несколько раз в год, как полагается? — Ну… я правда никогда не уставал настолько, чтобы брать отпуск. — Бэкхён. — Ладно… — Я там только за кредит пару раз отщипнул, мне не хватало немного. Можешь проверить списания. — Да не важно. Я тебе верю. — Что купишь на них? Может, дачу? — Не знаю… Можешь придумать что-нибудь. Я не могу больше, — вздыхает Бэкхён над супом. — Держи тогда, — Чанёль ссыпает таблетки на ладонь. — Тебе три утром, две днём и четыре вечером. Сейчас воды дам. Или, может, сок хочешь? Чай? — Просто воды. — Хорошо. — А это тоже моё? — спрашивает, замечая на столе знакомые транквилизаторы. — Нет, это уже моё. Наверное, до этого момента Бэкхён даже не догадывался, насколько это всё влияет на Чанёля. Господи, просто убейте его уже кто-нибудь. Зачем он должен жить? Зачем? Дальше создавать другим людям проблемы? Бэкхён в таком обессиленном состоянии, что нет даже сил думать о смерти. Он просто хотел бы никогда не рождаться. Просто исчезнуть, будто его никогда и не было. Чтобы не было ничего вокруг. Людей вокруг, этого мира, который делает больно. Бэкхён просто не хочет. Ничего не хочет. Ни чувствовать, ни жить. Он не выдержит этой ответственности за всё, что он сделал. Пожалуйста, пусть больше не будет ничего. Никогда. Просто оставьте его в покое. — Это просто для сна, — отмахивается Чанёль. Когда всё просто, транквилизаторы не назначают. Уж Бэкхёну ли не знать. Он запихивает в себя разом все таблетки, потому что жалеть себя уже не хочется. — Отвезу тебя к маме ближе к вечеру, ты не против? — Нет… — Хочу с тобой побыть. — Полежишь со мной? — просит Бэкхён. — Да, пойдём. В комнате Бэкхён раздевается, скидывая вещи прямо на пол. Чанёль подбирает их и вешает на стул. Заводит будильник на случай, если они всё же задремлют. Тоже раздевается и залезает следом на кровать. Притягивает Бэкхёна к себе под одеялом и наконец-то чувствует облегчение. Спокойствие. Нежность. Бэкхёну даже в его объятиях кажется, что его присутствие здесь лишнее, что он пришёл и остался без спросу. — Ты не хочешь со мной говорить? — тихо срывается с губ, больше похожее на выдох. — Просто очень устал, Бэкхёни… — Я постараюсь побыстрее устроиться на работу. — Отдохни хотя бы пару недель. Тебе всё ещё нужно время на восстановление. — Наотдыхался уже, если честно, за четыре месяца. — Лежать в больнице — это не равно отдыхать. Но Чанёль понимает: может быть, это правильно. Работа может помочь Бэкхёну быстрее восстановиться. Других идей всё равно не было. — Может быть, попробуешь найти что-то удалённо? — Можно попробовать… Я пока вообще не представляю, что делать. Бэкхён не знает, как жить дальше. У него впервые нет плана. — Ну, если не приживёмся здесь, поедем в Африку тогда, — то ли шутит, то ли серьёзно говорит Чанёль. — Будешь детям английский преподавать за еду. Я на ферму пойду работать. — И ты уедешь со мной? — Может это вообще моя тайная мечта — жить на ферме и разводить страусов. Я бы тебе вырастил самого красивого. И он бы тебя любил. — Теперь я хочу страуса… — Будет страус, если захочешь. Неужели они и правда переживут это? — Ты всё ещё хочешь быть со мной? — Конечно, — отвечает Чанёль. — Между нами же ничего не случилось. Нам не из-за чего расставаться. По крайней мере, я не вижу ни одной причины. Бэкхён ни в чём не виноват. Он старался, всё делал, выполнял все рекомендации врачей. Только сейчас выяснилось, что ему нужно другое лечение. В произошедшем не было его вины. Бэкхён не должен был пострадать. — Ты правда всё ещё любишь меня? — Правда. Я всегда буду тебя любить. Чанель не врёт ни на секунду. Даже если они по какой-то причине решат прекратить отношения, он не начнёт любить Бэкхёна меньше. Такие чувства так просто не проходят. — Я никогда не смогу любить тебя меньше. Просто не умею, — шепчет Чанёль и целует в лоб. Как ребёнка. Какое-то мерзкое ощущение от этого. — Поцелуй меня, — едва слышно просит Бэкхён. И Чанёль притягивает его ближе к себе.

***

Бэкхён отодвигает запотевшую стенку душа, вставая на расстеленное на кафельном полу полотенце, уже немного влажное после Чанёля. На новом месте забывает оставить дверь открытой, и вся ванная теперь забита влажной духотой. Поэтому вытирается уже наспех, быстро кутается в халат, влезает в тапочки, цепляет очки и выходит. В комнате пахнет отельной чистотой и приятным кондиционером для белья. Чанёль что-то щёлкает на телевизоре, развалившись в халате на огромной постели. За окном уже темнота, но основное освещение включать не стали — подсветка на стене за изголовьем кровати распространяла уж слишком романтичный приглушённый свет. — Ну что, ты доволен жизнью? — интересуется Чанёль. — Максимально, — Бэкхён по привычке встряхивает рукой волосы, чтобы быстрее сохли. — Всё ещё не понимаю, как так вышло, что люди придумали, как слетать на Луну, а как техобслуживание провести без отключения горячей воды на неделю — так это до сих пор нерешённая загадка человечества. Собственно, это и была его идея — снять отель пошикарнее и трахаться все выходные. А заодно и помыться, как белые люди. Потому что если Чанёль ещё мог, сцепив зубы, стерпеть холодный душ, то вот Бэкхён задолбался уже мыться дома из чайника. Проходя мимо стола, он заинтересовывается выбором пакетированного чая. Вдруг им положили какой-то интересный вкус, который они ещё не пробовали. — А почему только чай? Презервативы на выбор не дадут? — рассматривает Бэкхён предложенный ассортимент. — Тоже мне пять звёзд... Чаю хочешь, Чанёли? Тут с манго есть. — Хочу тебя на своих коленях. — Ты смотри какой, — и оборачивается, улыбаясь загадочно-насмешливо. Чанёль на досуге провёл несложные расчёты и выставил ему счёт в тридцать шесть сексов, которые Бэкхён задолжал, если учесть их стандартный график и время, что он пролежал в больнице. Чанёль даже великодушно не стал ставить его на счётчик и не накинул ни одного процента за моральный ущерб. Бэкхён заползает к нему на кровать и плюхается рядом, принося с собой навязчиво-сладкий запах шампуня. Сразу притягивается для короткого приветственного поцелуя — уходил ведь на полчаса в ванную. — Что за халтурный чмок, нормально целуй давай, — требует недовольный Чанёль. — Так сильно соскучился? — Ужасно просто. — Я же никуда не уходил… — Целуй давай. Бэкхён тихо смеётся, выдыхая, и снова наклоняется. Уставший — это чувствуется по взгляду — но уже не измождённый. Тени пропадают с век, а в тёмных глазах снова плещутся живые отблески. Чанёль хочет целовать каждый оттенок на его улыбающемся лице. Прошло больше месяца с момента, как Бэкхёна отпустили домой в связи с утратой социальной опасности и восстановили ему дееспособность. Чанёль очень боялся, что ему не хватит сил вернуться к нормальной жизни. Просидеть столько месяцев взаперти, потерять любимую работу, чуть не сесть в тюрьму и дважды пройти судебный процесс — чтобы пройти через такое и не сломаться, нужны огромные силы и невероятное желание жить. Нормальные люди не восстанавливаются от такого за какой-то жалкий месяц. Наверное, секрет в том, что Бэкхён никогда и не был нормальным. На прошлой неделе он принёс домой первую зарплату. Новая работа не слишком вдохновляла, хотя и раздражения не вызывала тоже. Болезнь неизбежно внесла свои коррективы, но и Бэкхён пересмотрел свои приоритеты. Когда лишаешься чего-то важного, приходится искать что-то другое на замену. Да и его подростковое желание спасать этот ебучий мир порядком иссякло за последние годы. Теперь хотелось побольше покоя, времени на себя и любимого человека рядом. Бэкхён не потерял смысл жизни — он просто нашёл другой. С работой решил оставить пока так, как есть. Тем более удалённый формат был очень кстати. Сейчас нужно было просто вернуться в ритм. Возможно, потом он что-то поменяет. Или они сделают это вместе. В конце концов, с голоду не умрут. Для Чанёля время сразу после выписки было самым тяжёлым. Мама очень выручила, когда забрала Бэкхёна на неделю к себе и нашла ему применение в огороде. Трудотерапия и свежий воздух смогли немного вывести его из состояния анабиоза, пока Чанёль закрывал вопросы в городе. Уволился сразу, как только смог, забрал Бэкхёна домой и больше не отходил от него ни на шаг. Они оставались дома, спали, заказывали еду, разговаривали и просто были рядом друг с другом. Бэкхён чувствовал себя разбитым и много плакал. Не хотел спать, потому что не хотел просыпаться. Не хотел есть. Не хотел ничего. Но с появлением работы стало легче. Чанёль брал Бэкхёна с собой на студию, тот устраивался с ноутбуком на диване, совсем не мешал, а заодно был под присмотром. Спал в обеденный перерыв, укрытый пледом, просыпался по будильнику и продолжал. А вот Чанёль уже почти месяц был официально безработным и бессовестно счастливым по этому поводу. Отныне от него требовалось только просыпаться по утрам и быть гениальным. — Ваш пропуск на вечеринку с оргазмами, господин, — Чанёль с видом фокусника достаёт тёплые носки, прихваченные из дома. — Как ты не забываешь?.. — Твои оргазмы волнуют меня в первую очередь, ты же знаешь. — Спасибо, — Бэкхён натягивает один за вторым. — Поблагодаришь, когда сладенько кончишь. — Господи, ты такой бесстыжий… — Я? — картинно удивляется Чанёль. — Вообще-то это ты пригласил меня в лав-отель. — Скоро будет год, как мы встречаемся. Уже можно. — А романтика тогда моя где? Ухаживания там всякие, внимание? Почему я должен сразу прыгать к тебе в постель? — Я пригласил тебя трахаться в отель — это разве не ухаживания? В отель, а не в лав-отель, так что я бы попросил. — А какая разница? — Отель был дороже в три раза. А сколько стоила гитара, я вообще молчу. — Ладно, — признаёт Чанёль. — Но я сплю с тобой не за гитару, чтоб ты знал. А из большой и чистой любви. В понедельник утром им нужно быть уже дома, чтобы принять доставку из музыкального магазина, в который они зашли, пока гуляли после работы. Просто слонялись по городу, просто покупали какую-то бесполезную фигню, которая сделает их счастливыми на пару секунд, просто поели четыре раза в четырёх разных местах. Чанёль физически не смог пройти мимо музыкального — надо было обязательно проверить ассортимент. Бэкхён честно пытался вникнуть, что тот пытался отыскать, но потом его интерес захватил стенд с педалями для электрогитар. Можно было трынькать струны, нажимать ногой на разные педальки, подкручивать настройки и получать разные эффекты. Чанёлю понадобилось пятнадцать минут, чтобы без памяти влюбиться в какую-то гитару, а Бэкхён просидел бы там до самого закрытия, пробуя вертеть переключатели во все стороны, пытаясь понять, как работает физика эффекта, значившегося на педали как «хорус». Педаль создавала копии звука, которые воспроизводились с разной задержкой, но этого явно было недостаточно для такого богатого звука, поэтому должно было быть что-то ещё… но теперь придётся просто скучно загуглить, потому что его развлечение прервал Чанёль: — Смотри, какая крутая! Бэкхён поднял тогда голову, отвлекаясь. Ну прикольная, да. Чёрно-белая. «Как шахматная неизбежность», — всё, что он мог выдать умного по этому поводу. Смыслил он в инструментах не то чтобы много. — Такая же крутая, как и твои другие восемь? — сказал вместо этого. — Ты не понимаешь, эта — вообще другая. Вот у неё даже… — Хорошо, я понял. Другая, значит, другая. Пошли на кассу. — Нет, ты дослушай, вот тут у неё… Гитара — это же не спорткар, в конце концов. Новую гитару Бэкхён ему может хоть каждый месяц покупать. Спасибо на том, что Чанёль тащится по ним, а не по часам каких-нибудь кутюрных брендов. Да и, наверное, Чанёль прав. Для музыканта девять гитар — это не так уж много. — Как говорится: «не продалась, а полюбила и дала»? — подъёбывает его теперь Бэкхён. — Ни разу не слышал, чтобы так говорили. — Только что придумал. Чанёль не хочет смеяться, но всё равно смеётся, а Бэкхён мягко и пушисто сворачивается под боком, обняв поперёк живота. И Чанёль тоже устраивается поудобнее, поправив подушку под головой. Бэкхён никогда не произносил этого вслух, но ему бывает сложно переключаться между контекстами. Поэтому даже когда они только вдвоём Чанёль всегда старается накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды, чтобы для Бэкхёна это всё не смазывалось в одну буферную зону невзрачного цвета. А её снятие означало бы вполне конкретный переход. Чанёль в итоге очень даже проникся моментом раздевания, хотя ему всегда было достаточно одного фирменного взгляда Бэкхёна, чтобы поймать кураж. — Порнушку не хочешь посмотреть? — предлагает он, беря в руки пульт. — Я у них тут подписку нашёл. — Давай. Вместе фильмы они практически не смотрят — слишком скучно. Болтать друг с другом всегда намного интереснее, и не важно даже, сколько Оскаров получила картина и кто у неё там режиссёр. Бэкхён вообще не считает совместный просмотр фильмов за проведённое вместе время. Чанёль никогда не был резко против, хотя на фильм действительно всегда было пофиг. Он просто чувствовал близость и успокоение от молчаливых объятий на диване, жаль, для Бэкхёна это было бессодержательно со всех сторон. Ему всегда были необходимы слова и внимание, стопроцентно уделённое ему одному, пусть и всего на пять минут. Чтобы с ним говорили, слушали, делились чем-то своим. — Так, фембои, трапы, негры, БДСМ… Фу, гетеро, — Чанёль пробегается по заглавной странице с ужасно пошлым чёрным оформлением. — Что хочешь? — Я как ты. — Тогда всё, что угодно, только не гетеро. — Почему? — Никогда не понимал этого прикола — тратить десять минут своей жизни на просмотр ролика, в котором актриса даже не кончает. — А ты смотришь прям полностью с сюжетом? — удивляется Бэкхён. — Ну да. А как ещё? — Не знаю, как-то проматываю обычно… — Точно можно включить? — Да, давай. Чанёль уточняет, потому что раньше Бэкхён закрывал глаза на рейтинговых сценах даже в обычных фильмах — невыносимо было смотреть. И если сам изредка и шарился в поисках контента, то не на порнхабе, а на специализированных сайтах, где много насилия, боли, унижений и почти нет секса. Бэкхён даже как-то признавался в этом Чанёлю, но тот почти никак не отреагировал. А сейчас… это просто куда-то делось, а он и не заметил. — Актив не стонет, мне не нравится, — бракует первый же ролик Бэкхён. — Окей, — Чанёль соглашается найти и включить другой. — А тут члены некрасивые. Чанёль сказал бы, что вообще-то все члены красивые, как снежинки, но парни и правда что-то совсем не заходили. Хотя объективно вроде были симпатичными. — Да и не только члены. Лица тупые у них какие-то, скажи? По вздрагивающий спине Чанёль понимает, что Бэкхён смеётся. — Чего ты угораешь? — Так приятно знать, что не я один бываю крысой в наших отношениях. — Почему ты думаешь, что ты крыса? — Потому что я думаю о людях плохо. — Ты думаешь о людях плохо? — Очень часто. — Ну даже если и думаешь, ты же им ничего плохого не делаешь. — Если не считать две мои госпитализации, то, наверное, да, — не удерживается от сарказма Бэкхён. — Просто… ты не знаешь, что иногда происходит у меня в голове. И ты бы со мной даже за руку не здоровался, если бы знал. — Мне кажется, ты был бы счастлив, если бы я мог видеть, что у тебя там происходит, — чуть-чуть издевается Чанёль, потому что Бэкхён периодически предъявляет ему, что он его не любит, раз не умеет читать мысли. — Но я не могу. Так что получается делать выводы только по твоим действиям. К ним у меня претензий нет. Бэкхён ничего не отвечает. Только тычется лбом в шею. — Давай другой. Этот тоже не очень. Как-то сухо. — Надо просто смазки добавить, — глупо шутит Чанёль, но Бэкхён всё равно усмехается. — Что-нибудь, что-нибудь… Подборку оргазмов, может? Нарезка лучших моментов по идее должна удовлетворить придирчивость кого угодно. — Я так не успеваю проникнуться героями… — опять недоволен Бэкхён, когда картинка меняется второй раз за минуту. — Как с тобой сложно… Вот, держи пульт — выбери сам, что тебе понравится. Бэкхён забирает всё в свои руки и пытается искать по тегу любительское. Кликает на видео, которое кажется ему самым милым по превью. — Задолбали… — вздыхает, когда парни опять начинают нализывать друг другу члены. — Сколько можно сосать? — Ты перематываешь то, ради чего я вообще всё это смотрю. — Ладно, как скажешь, — и мотает обратно, как было. Чанёль пытается заинтересоваться историей с самого начала, но лишь без энтузиазма скользит взглядом по оголённым телам. Стандартные фигуры, ничего интересного, даже смотреть не хочется. Взгляд устаёт моментально. — Короче, давай просто найдём какую-нибудь прикольную позу и повторим, — сдаётся Бэкхён, закрывая очередной ролик. — Тебе экстрима в жизни что ли не хватает? — Ну всё равно же смотрим. Заодно сделаем полезное дело. — То есть это была не шутка, когда ты мне заявил, что мы занимаемся сексом в одной позе? — Так мы правда ебёмся в одной позе. Ну почти. И я никогда не говорил, что мне не нравится. Знаешь, если бы ты мне сказал, что просто секс с тобой стоит тысячу вон, а попробовать что-то новое — пять, то я бы дал тебе пять штук, чтобы мы пять раз поебались, как обычно. — Я бы, может, и хотел оценить, как ты сейчас красиво подлизался, но возникает вопрос: почему секс со мной стоит так дёшево? — Это просто пример. Не придирайся к словам. — Да, этим ты у нас обычно занимаешься. Не буду отбирать твою работу, — говорит Чанёль переслащенным голосом, ласково поглаживая по волосам. Бэкхён делает вид, что с достоинством сносит насмешку и не собирается никак отвечать — заслужил, в конце концов. Но делает в голове пометку покусать Чанёля при возможности. На экране начинают сношаться двое парней, а потом к ним присоединяется третий — Бэкхён зашёл в каталог с групповым, видимо, чтобы поиск шёл эффективнее. Пассива укладывают спиной на одного из активов, и сверху пристраивается ещё второй. — Выглядит прикольно вроде. — Что? — уже пугается Чанёль. — Ну то, как чувак лежит у него на груди. У нас так получится? — Думаю, да. Но только если ты будешь сверху. — Я хрен выгнусь так. — Да это не обязательно. Давненько они не обсуждали секс. В последнее время они им только занимаются. — За качество исполнения тут отвечаю я, так что тебе не обязательно париться об этом. Хочешь, сегодня попробуем? — А ты? — А я хоть раз отказывался от твоих предложений? — игриво уточняет Чанёль. — М-м, например, когда я сказал, что нам надо переехать в Доминику? — Ну, во-первых, я не отказывался. Чанёль давно уже понял, что не надо сразу спорить и пытаться как-то вразумить. Надо просто аккуратно съехать с темы и переключить Бэкхёна на что-то другое. В гипомании сделать это легко, потому что внимание в полном расфокусе. А придумать можно вообще всё, что угодно, главное, не говорить ничего поперёк. Потому что в гипомании Бэкхён уверен в каждой своей гениальной идее и настроен воинственно. Пытаться останавливать — просто опасно. Может казаться, что он в порядке, что у него просто прилив сил и чувствует он себя прекрасно, но на самом деле Бэкхён беспокойный, дёрганный от критического перевозбуждения и измученно раздражительный. Даже ещё более уязвимый и беззащитный, чем в депрессивные фазы. В гипомании он нестабилен не меньше, только теперь у него появляется куча сил, чтобы со всеми поругаться и наворотить дел. Очень высок соблазн начать что-то в этот момент объяснять, упиваясь своей заведомой правотой. Только это слишком жестоко — самоутверждаться за счёт человека, который даже не осознаёт реальность в полной мере. — Я просто сказал, что нужно взвесить все за и против, — напоминает Чанёль, — и что на нормальную подготовку понадобится время. А, во-вторых, на следующий день ты сам уже передумал, так что чё ты мне вообще теперь предъявляешь? — Ну правильно: когда я хотел — ты ты со мной не уехал, а когда я перехотел — тогда и не надо уже. Эта логика умиляет и смешит Чанёля каждый раз. Бэкхён такой угарный. Наверное, и сам даже не осознаёт, насколько. — Ты всё ещё хочешь жить в Доминике? На самом деле, Чанёль никогда не хотел отмахиваться от его желаний, ссылаясь на то, что это всего лишь бред, очередной психоз и мания. — Нет. — Тогда я прощён за то, что не полетел с тобой? — Прощён. — Спасибо. Вы очень великодушны, — снова подхихикивает Чанёль, мягко гладя ладонью по спине. Иногда у него появляется смутно грызущее ощущение, что им стоило бы сейчас не шутить и тискаться, а причитать, страдать и плакать, обсуждая, как всё на самом деле хреново. Но хочется верить, что их общее лёгкое отношение к происходящему в какой-то степени тоже лечит Бэкхёна. У Чанёля плохие мысли уже давно не задерживаются надолго. Всю голову занимает: чем порадовать, чем накормить, что рассказать. Надо ещё успеть проследить за таблетками, сном, отдыхом, составить анализ настроения за последние дни. Выслушать и вникнуть во всё, чем Бэкхён пытается поделиться. Чтобы заметить то, о чём у него не получается сказать. И понять то, что он пока не может выразить. Бэкхён бессовестно закидывает на Чанёля ногу, прижимаясь ещё ближе, и эта возня заводит куда больше происходящего на экране. Ладонь смещается с талии на грудь, сначала просто лежит, а потом пальцы вероломно пробираются под ворот, касаясь кожи, гладят. Бэкхён чуть привстаёт на локте, и Чанёль покрывается дрожью от одной его блуждающей, какой-то шальной улыбки. — Когда ты так улыбаешься, у меня мороз по коже, — тихо признаётся. — Так — это как? — Вот так. Хитро очень. — Почему тебе кажется, что хитро? — Ну потому что хитро. — У меня просто лицо такое. Отстань. — Нет. Просто ты смотришь, как хитрая лисичка. — Лисичкой сейчас будешь ты, — угрожает Бэкхён, полноценно нависая сверху. И всё снова как раньше. Снова романтика, разговоры, секс. Секс — просто потрясающий, как в последний раз перед гибелью мира. Без игрушек и баловства — будто они две влюблённые малолетки, впервые дорвавшиеся друг до друга. — Люблю тебя, — выдыхает Бэкхён весь воздух из лёгких. — И я тебя люблю, — растроганно шепчет ответ Чанёль уже в самые губы. От Бэкхёна не часто можно услышать признания. Обычно это Чанёль тот, кто бесконечно говорит о своей любви, а Бэкхён просто отвечает «я тоже». Но это никогда не смущало. Потому что слова — лишь формальность, когда чувствуешь себя любимым. Бэкхён любит, как умеет. Слушает, поддерживает, оплачивает счета и развлечения, дарит подарки. Масло в машине Чанёль не менял ни разу, а какие на неё должны быть страховки, сколько они стоят и как их обновлять — он об этом и не задумывался никогда. Он даже коммунальные выписки ни разу в глаза не видел. Просто в этом не было нужды — Бэкхён всё делал сам. И молча. А это очень много. Чанёль никогда не обесценивал того, что Бэкхён делал и продолжает делать для него. — А любил бы, если бы я убил человека? Ну всё, началось. Любимая игра Бэкхёна, правила которой невероятно просты… — Любил бы. — А если бы… — Любил бы. Сощуривается подозрительно. — Точно? — Клянусь своей новой гитарой. У Бэкхёна просто не получается различать градиенты и полутона. Он бы и рад, но его восприятие совершенно слепо к ним. Никак не получается почувствовать, достаточно ли хорошо к нему относятся. «Достаточно» в его понятии просто не существует. «Я люблю тебя» — слишком серое и безликое. Чтобы в чувства Чанёля поверили, это должно быть: «Я всегда рядом и никогда тебя не оставлю. Всё вокруг может подождать. Весь мир может подождать. Потому что ты — важнее всего. Важнее меня и моих чувств. Ты можешь ненавидеть меня и обесценивать всё моё существование — я прощу тебе всё. Я всё равно буду рядом, буду любить тебя и заботиться о тебе. Я вытерплю ради тебя всё. Любую боль». Бэкхён ничего этого в действительности не попросит. Но и не простит, если Чанёль хотя бы на секунду задумается, что он хочет слишком многого. Полы халата расходятся, щекотно соскальзывая по коже, и на живот опускается ладонь, огладив бедро. Бэкхён касается поцелуями открытой шеи, будто и не собирается раздевать, просто дразнит. А у Чанёля уже тянет мышцы до самых колен от сладкого предвкушения. Губы трогают ямочку между ключиц и исцеловывают каждый сантиметр до сгиба плеча под отвёрнутой тканью. Освещение даёт тёплый, приглушенный свет, но бледная кожа Чанёля всё равно сохраняет свой прохладный подтон. Только на подсыхающих волосах тускло мерцают золотистые отсветы. Бэкхён задирает широкий рукав и касается языком сгиба локтя, ощутимо сжимая запястье. Прихватывает зубами кожу повыше тазовой косточки у кромки задравшегося халата, и Чанёль едва не вскрикивает, потому что с Бэкхёном у него становится чувствительным всё тело. Пальцы касаются длинных отметин на бедре, похожих на синяки от плётки, пока Бэкхён опускается между ног ниже, но Чанёль просит остановиться: — Я так быстро кончу… — Так я здесь за этим, — уверяют его и улыбаются неприлично. — Ну же мы договорились… — Ты ничего не подписывал, расслабься. — Я уже настроился, давай… — руки тянутся к плечам, чтобы Бэкхён снова оказался над ним на коленях. Чанёль меняет их местами и аккуратно укладывает Бэкхёна на подушки, чтобы не закружилась голова. Сам вытряхивается из рукавов стянутого с плеч халата и, не глядя, откидывает куда-то на пол. — Два захода не осилишь? — нагло шутит Бэкхён, чувствуя свободу и уверенность от безмерного обожания Чанёля. — Мне напомнить тебе, кто из нас действительно никогда не готов на второй заход? — Не стоит, я думаю… Чанёль тянет за пояс и разводит белый ворс в стороны, раздевая. Прикасается бесконтрольно, потому что у Бэкхёна такая мягкая кожа — просто безумие. Растекается мёдом под пальцами, подтаивая под тёплым светом. Очки Чанёль сразу откладывает на тумбочку, чтобы не мешались, хотя уже привык целоваться и так. Но возможно когда-нибудь он всё-таки решится попросить не снимать их… Поцелуи с губ соскальзывают на щёки, лоб, уголки век. Бэкхён хихикает и представляется. Ему щекотно от дыхания и совсем немного — от таких нежностей. Но он хочет этой нежности, просит. Чанёлю нравится быть щедрым и великодушным. Нравится отдавать, когда ему это ничего не стоит, а человек нуждается, как в воздухе. Нравится быть ласковым — он до сих пор тайно радуется, что Бэкхён не провоцирует его на грубость, отбивая такими выкрутасами желание моментально и напрочь. Бэкхён любит поцелуи и размеренно-прочувствованный темп. Иногда — чтобы сильно держали и обнимали. Такое было очень приятно ему устроить. Чанёль не хочет пугать человека, чтобы заставить уважать себя. Это больная натура людей, которые как-то связывают это дерьмо в своей голове, и уж никак не его проблема. Бэкхён целует нежно и сладко, гладит по плечам, сжимая голыми ногами. И Чанёль чувствует глубокую благодарность к нему за то, что больше не страшно быть слишком прилипчивым, слишком приторным, слишком собой. Это ощущается, как безопасность, как принятие, как признание. Как ни с чем не сравнимое чувство, что ты можешь нравиться настоящим. Другие парни теряли интерес, как только Чанёль становился эмоционально доступным и вёл себя слишком открыто. Они говорили, что он надоедает, когда всё время старается быть рядом, бесконечно шлёт сообщения, едва сказав после свидания «пока». Говорили, что он вообще уже наскучил, потому что влюблён по уши и всегда первым идёт мириться, не разбираясь, кто виноват. К своим годам Чанёль выучил главное правило отношений: нельзя любить, если хочешь, чтобы любили тебя. И он безумно счастлив, что в итоге эта глупость ему не пригодилась. Потому что Бэкхёну нужны его внимание и забота. И как бы Чанёль не душил — всегда будет мало. Не нахлебаться. Можно быть сколько угодно приставучим и навязчивым — Бэкхёну всегда будет недостаточно его любви и тепла. Ему необходимо так много, что даже не получается ощутить то, что уже есть. Чанёль готов отдавать ему свою любовь вёдрами, но едва ли Бэкхён может заметить это, потому что вместо чаши у него — огромный иссушенный каньон. Так ощущается, когда тебя никто никогда не любил. За все твои почти тридцать лет. Чанёль бы сошёл с ума, если бы чувствовал себя нелюбимым и брошенным постоянно. Он до сих пор с содроганием вспоминает две худшие минуты в своей жизни — когда мама, не предупредив, куда-то ушла, оставив его одного на кассе. А Бэкхён живёт в этом ощущении всю жизнь. И совсем не получается на него злиться, когда он снова и снова бесконечно требует подтверждений любви. Провоцирует, испытывает, проверяет, а успокаивается совсем ненадолго. Чанёль больше всего в жизни хочет, чтобы хотя бы на секунду его каньон заполнился водой. Чтобы хотя бы один раз в жизни Бэкхён почувствовал себя любимым. Чтобы ощутил хотя бы чуточку того хорошего, что ощущает Чанёль благодаря нему каждый день. Подушка под головой разлохмачивает ему волосы, впитывая с кончиков лишнюю влагу. Длины пока не хватает, чтобы они кудрявились как раньше, хотя отросли уже достаточно сильно. Чанёль успевал привыкнуть ко всем цветам, в которые красился Бэкхён, и они казались даже естественнее, чем его натуральный цвет волос. Чёрный — слишком классический, слишком безоттеночный, слишком строгий. Тоже красивый и очень элегантный, но как будто совсем не родной. Всегда казалось, что растрёпанная чёлка подходила ему идеально, но и без неё сейчас тоже хорошо. Лицо ничем не занавешено, кончики ушей не прикрыты волосами. Такая открытость — с одной стороны наглая, с другой такая беззащитная, смешивала разом все чувства в груди Чанёля. В Бэкхёне каким-то образом соединяются совсем детская беспомощность и сильная, бесконтрольная энергия, которой хватило бы, чтобы согреть своим теплом весь мир. Или спалить его дотла. Чанёль, не задумываясь, шепчет на ухо тихий комплимент — первое, что приходит в голову. Самое искреннее. Его густой тембр обдаёт мурашками, острой дрожью по спине. Голос у Чанёля низкий, тёплый и приятно-шероховатый, как шагрень. Совсем не грубый. — Ты тоже… На губах ощущается смешок: — Тебе не обязательно отвечать мне на комплименты каждый раз. — А что мне тогда говорить? — решает поболтать Бэкхён. — Я знаю? Спасибо? Рад за тебя? — Айщ, да говори, что хочешь… — из-под спины выдёргивают халат, и тихий смех Бэкхёна постепенно превращается в сбитое, приглушённое дыхание. Чанёль спускается вниз от груди, вылизывает тени на рёбрах и вены, плетущиеся внизу живота, прикусывает выступающие над бёдрами косточки. У Бэкхёна сразу подскакивает давление и ускоряется сердцебиение. Глухие удары в груди ощутимо отдают пульсацией в кончики пальцев, только не понятно — возбуждение это или просто тахикардия разыгралась. Всё ещё неловко от того, что Чанёль любит этот вид секса больше всего остального, и делать ему нравится даже больше, чем получать. Хочется отказаться из вежливости, но Бэкхён просто не успевает. И теперь остаётся только восхищенно вздыхать и гладить благодарно по волосам. Одеяло мнётся в пальцах, когда становится невыносимо — Бэкхён отнимает руку, чтобы не сделать больно резким движением. Хотя Чанёль уверен: ему бы понравилось даже это. Он не мучает долго — знает, что Бэкхён быстро устаёт от этих ощущений. Так слишком чувствительно, но одновременно будто бы недостаточно, хоть физически и получается кончить только от этого. Чанёль просто помнит об этом и старается не затягивать. Мягко останавливается, вновь нависая сверху. Бэкхён стирает подушечкой пальца прозрачный подтёк на щеке и лезет целоваться. У смазки в руках Чанёля практически незаметный запах и терпкий клубничный вкус с кислинкой киви — удивительно даже, как у них до сих пор от неё ничего не слиплось. Он ложится рядом, укладывая локоть под голову. Бэкхён остаётся на спине, выдыхает, чуть разводя колени. Цепляется руками за шею — движение едва заметно скованное, и локти привычно зажаты. До сих пор считывается застарелая боль от физических надругательств. Чанёль всегда растягивает его сам, потому что Бэкхён не жалеет себя, торопится и попросту делает больно. А ещё потому что Чанёль уж слишком это любит. Как будто это вообще может когда-нибудь надоесть. Он не спешит, зная, как могут быть приятны просто прикосновения самыми подушечками пальцев. И не приходится даже прикладывать каких-то волевых усилий, чтобы уделить ему время — всё получается само, потому что это что-то само собой разумеющееся. Тепло разливается по бёдрам, и Бэкхён нетерпеливо проскальзывает ногами по прохладной простыне. Он вообще не слишком чувствителен к боли, а когда сильно возбужден — перестаёт замечать её совсем. Приподнимается, чтобы быстрее, но Чанёль, не позволяет, вытаскивает совсем. Приходится принять его правила и постараться расслабиться. Бэкхён всегда так реагирует на пальцы — вздрагивает, сжимает коленями, что Чанёль заводится до предела за пару секунд. Немного льстит себе каждый раз, добавляя третий, но всё равно делает это, дожидаясь, пока проникновение станет совсем лёгким. Рвёт зубами упаковку презерватива — не получается так же круто, как у Бэкхёна, и приходится ещё отплёвываться под сочувственные смешки. Но веселье быстро заканчивается, когда Чанёль подтаскивает его к себе за живот, прижимая спиной к груди. Из-за разницы в росте получается идеально, даже не приходится напрягать поясницу. Неровное дыхание за ухом ерошит короткие волосы на затылке, и Бэкхёна всего лихорадит от этих жарких выдохов в загривок. Чанёль двигается медленно, чувствуя, как растягиваются мышцы и как колоссально ощущается каждый миллиметр. Попробовав всё на себе, он понимает ощущения Бэкхёна как свои. И очень хочется, чтобы так было всегда. Чтобы Бэкхён мог сказать, а Чанёль мог его почувствовать и всё понять. Бэкхён откидывает голову на плечо, и Чанёль глушит стон в сгибе его шеи, притискивая всем телом к себе. Забывает дышать от напряжения, но чувствует дыхание Бэкхёна и старается дышать вместе с ним. Прижимается губами к взъерошенному виску и придерживает за ногу чуть выше колена. Делает первые движения, давая почувствовать себя. Бэкхён комкает одеяло в вытянутой руке, но это не делает легче совершенно, и он хватает чужую ладонь, намертво переплетаясь пальцами. Чанёль кусает сгиб плеча, слизывая с разгорячённой кожи их общий запах. Знакомое чувство плавит внутри сводящим с ума медленным темпом. Бэкхён отклоняется назад чуть сильнее, перекидывает ногу, и Чанёль скатывается на спину, с легкостью закидывая его на себя. Сначала страшно даже дышать, но найдя опору, получается выдохнуть, снова расслабившись в руках, гладящих всё его тело. Мокрые поцелуи в шею отдаются мурашками. Чанёль придерживает, помогая двигаться, и Бэкхён прогибает спину, чувствуя, как напрягается каждая жилка. Это сложно, но приятно. И очень близко. А потом он снова оказывается на спине, хоть и не очень любит эту позу. Такая послушность возбуждает — Чанёль вообще любит, когда его слушаются, когда пользуются его советами, когда признают его правоту. Он рукой забирается под спину и подтаскивает к себе одним движением. Раскрывает худые бёдра, которые идеально укладываются на его собственные. Бэкхён совсем не гибкий, но пластичный, и даже это противоречие кажется очень настоящим и сексуальным. Он двигается навстречу лёгко и плавно, измученно скребёт пальцами по груди и ключицам, пытаясь зацепиться за плечи. Сводит колени, пытаясь закрыться от слишком сильных ощущений, но Чанёль нависает так низко, что это становится невозможно. После антидепрессантов, забивавших чувствительность, всё ощущается так ярко, что едва получается дышать. Сложно сказать, почему это случилось, но Бэкхён стал получать куда больше удовольствия от секса. Была ли причина в новых таблетках — неизвестно. У Бэкхёна просто не было представления о том, как работает его тело без них, потому что сидел на каких-то препаратах всё то время, что вёл сексуальную жизнь. Теперь с ним не приходилось долго возиться. Чанёль так вообще был рад больше всех. Он всегда делал максимум, но иногда даже этого было недостаточно. Они оба мало на что могли повлиять, что тогда, что сейчас. И всё же хотелось, чтобы Бэкхёну было так же хорошо в процессе, как и ему. Чанёль прижимает его к себе с ревностью и отчаянием, что скопилось в нём за время одиноких ночей в пустой квартире. Держит так, будто боится, что если разожмёт пальцы или отвернётся хоть на секунду — уже не найдет Бэкхёна рядом. Он физически, до боли в груди чувствует, как ужасно соскучился. И, кажется, скучал по Бэкхёну всю свою жизнь. Потому что их любовь была предрешена. Потому что она должна была быть. Эта мысль вдруг сама собирается в строки, и Чанёль сбивается, выпадает из реальности. Бэкхён замечает сразу, но не злится, только обеспокоенно смотрит поплывшим взглядом, касаясь пальцами лица. — Ты в порядке?.. Проблемы творческих людей. — Да? Да… всё нормально, — Чанёль выдыхает так сильно, будто и не дышал всё это время. — Нормально? — Давай только сейчас не придирайся к словам… — говорит то ли серьёзно, то ли в шутку. Склоняется к самому лицу, отчего распушившиеся после мытья волосы падают кудряшками на лоб. Бэкхён зачёсывает их назад и откидывает подбородок, чувствуя на шее поцелуй. Их отношения… сложные. Но сложные не той эмоциональной тяжестью, которая обвисает камнем на шее, не давая дышать. А сложные тем, как сплетаются их личности на бесконечности разных уровней. Как запутанно и прочно вцепляются друг в друга травмы, страхи и потребности, образуя почти колтуны. И это ощущается правильным. Каждая шероховатость характера Бэкхёна такая милая, знакомая и любимая. Он прикрывает глаза с расширенными зрачками и хмурит тонкие брови, тыкаясь носом в щёку. Чанёль целует каждую морщинку на переносице, и ощущает, насколько туго затянуты связывающие их узы. Уже не распутать. Только вырвать с мясом, артериями и сухожилиями. И от этого очень спокойно. Прикосновения уже не гладят, а хватают за руки, плечи, бёдра. Бэкхён выгибается и стонет так честно, делая что-то невероятное с самооценкой Чанёля. Его эмоции такие горячие, и Бэкхён такой живой, что всё остальное кажется картонно-пластиковым, совершенно нелепым и ненастоящим. Бэкхён отвечает на каждое прикосновение, и Чанёль чувствует его. Чувствует, что существует прямо сейчас в этом моменте. Запястья всё больше начинает тянуть от нагрузки, и Бэкхён тоже уже ощутимо вымотался, но останавливаться совсем не хочется. Чанёль выпрямляет спину, чтобы снять напряжение с подзатёкших мышцы, и немного меняет положение. Ловит за щиколотки раскиданные конечности Бэкхёна и забрасывает их себе на плечи. Так сильнее напряжение мышц — будет ещё приятнее. Все подушки валятся на пол, когда Бэкхён вытягивает руки и упирается ладонями в изголовье, чтобы его не таскало по покрывалу от толчков. Дебильная кровать бьётся об стену при каждом движении, и всему отелю понятно, чем они тут занимаются. И это даже весело. Растянутые под коленями сухожилия быстро начинают болеть — Бэкхёну приходится немного согнуть колени, уперевшись пушистыми пятками в грудь. Чанёль проскальзывает прикосновениями по ногам, ощущая под руками легко ерошившиеся волоски, и забирается пальцами под резинку, гладя маленькую косточку у лодыжки. Этого сразу становится мало, недостаточно. Чанёль не чувствует угрызений совести, стягивая носок — он с первого дня знакомства предупреждал, что оближет его всего. Например, как сейчас, целуя изгиб стопы и легко прикусывая за краешек. Бэкхёна под ним всего будто стискивает. Неудивительно совершенно: после мании, психушки, таблеток, судебных разбирательств… Его тело на взводе постоянно. Он сбивается на прерывистое, слишком глубокое дыхание и сжимается, почти пульсирует. Внутренние органы перекручивает до ощущения невозможности сделать вдох. На секунду Бэкхён даже ловит панику, ощущая, как чувствительность повышается одним большим скачком. — Всё хорошо, Бэкхёни, — шепчет Чанёль, аккуратно опуская его колени и склоняясь к самому лицу. — Кончай… Когда-то давно Бэкхён выдвигал идею попробовать сделать это одновременно, но результат не оправдал ожиданий. Подстроиться было несложно — оба уже запомнили, сколько понадобится времени каждому, учитывая настроение, загруженность на работе и количество дней перерыва. Но даже так Бэкхён ничего не почувствовал, кроме неловкости и неудобства, потому что всё, о чём он мог думать в этот момент — как бы не испортить кайф Чанёлю случайным резким движением. А Чанёля только сбивали и отвлекали ощущения в теле, пока он пытался сконцентрироваться на Бэкхёне. И по итогу они больше друг другу мешали, чем помогали. С того момента решили навсегда вернуться к проверенной схеме — делать это с небольшой задержкой. Чтобы полноценно чувствовать свои ощущения, а потом сразу чужие, получая двойное удовольствие. Чанёль дышит шумно, раздувая грудную клетку, и стук сердца Бэкхёна замедляется, будто подстраиваясь. Напряжение медленно отпускает, и получается нормально выдохнуть. Бэкхён опускает руку, чтобы помочь себе, и плавно двигает бёдрами, совсем немного, лишь намёком. Чанёль помогает найти удобное положение, и больше ничего не делает, просто смотрит. Мышцы под кожей напрягаются очень естественно, и почему-то очень нравится мысль о том, что Бэкхён совершенно не думает сейчас о его удовольствии и делает всё так, как хочется ему. Низ живота неотвратимо сводит. Внутри что-то с болью сворачивается и воздух застревает в горле. Всё скопившееся напряжение разом спадает, отнимая последние силы. Слух закладывает, и в груди мешаются собственные рёбра. По вискам текут горячие слёзы, уже теряясь где-то в волосах. Первая реакция Чанёля — ужас. Он помнит, рассказ про неслучившийся секс с бывшей, когда Бэкхёну стало настолько отвратительно и противно, что он просто разрыдался. Но слабые руки тянутся к нему, и, кажется, Бэкхён просит, чтобы его обняли. Чанёль успокаивает себя, что это просто шок от резкого расслабления. — Дать воды? — Бэкхён слышит чужой севший голос словно сквозь толщу воды. — Да… Чанёль аккуратно приподнимается, чтобы не потревожить, и берёт с тумбочки бутылку, откручивая крышку. — Держи. Я открою окно, — он выкидывает презерватив куда-то на пол и встаёт с кровати, чтобы дёрнуть форточку, впуская в номер шум проезжающих машин и ещё не остывший вечерний воздух. — После секса со мной ещё никто не рыдал, — признаётся немного неловко, забираясь обратно. — Надеюсь, это не от разочарования. — Это не от разочарования, — заверяет Бэкхён, делая пару заторможенных глотков, и возвращает бутылку, чтобы Чанёль её закрыл, потому что собственные руки всё ещё едва ощущаются. — И почему после? Мы вроде ещё не закончили. — Да? — Ага. Чанёль целует его смягчившиеся от воды губы, и Бэкхён сразу падает на спину с вытянутых в упоре рук, утягивая за собой. — Как хочешь?.. — Можно… руками? — Чанёль говорит так тихо, будто выдаёт какую-то тайну. — Почему ты вообще спрашиваешь? — Ну, мы же занимаемся сексом… вместе. Бэкхён усмехается, опаляя дыханием щёку. Скользит ладонью по животу, не обхватывает сразу, только дразнит, трёт подушечками и пропускает между пальцев — кожа там очень нежная и давление оказывается сильным, неравномерным. После его рук не хочется больше прикасаться к себе самому. Бэкхён выдумывает каждый раз что-то новое: касается набухшей головки центром ладони и соскальзывает вниз, задевая место, о котором Чанёль даже не подозревал. Всего пару минут, и он кончает ему на живот, чувствуя, как Бэкхён возбуждённо вздрагивает от ощущения его спермы на себе. То, что ему тоже нравится происходящее, делает его ещё в тысячу раз лучше. Чанёль падает рядом и даже не переведя дыхание, сразу тянется за телефоном, чтобы что-то там судорожно напечатать. — У творца нет отговорок? — слабо усмехается Бэкхён, пристраиваясь щекой на плече. — Не подглядывай. — Я без очков дальше носа всё равно не вижу. — Всё, успел, — объявляет Чанёль и откладывает телефон обратно. — Салфетки давать? — Вытри сам, пожалуйста… — Да я могу и просто облизать. — От твоих слюней я не стану сильно чище. — Как хочешь, — Чанёль дёргает сразу много штук. — Ты сегодня какой-то другой, у тебя случайно не депрофаза началась? — Да вроде нет. А что?.. — Не знаю, в мании тебе обычно хочется сверху. В депрессии снизу. — Ты мне теперь будешь диагнозы ставить по тому, как мы трахаемся? — А вдруг это так и работает? — Тогда позвоню завтра своему психиатру и скажу: чел, кажется, началось. Вчера мне захотелось, чтобы меня выебали. Чанёль хихикает, выкидывая смятые салфетки просто куда-то за кровать, и валится обратно, восстанавливая дыхание в чужих объятиях. Физическое напряжение рассеивается, оставляя после себя чувство усталости, близости и успокоения. — Если так и дальше пойдёт, то я засну… — Выработка окситоцина пошла, — сонно комментирует Бэкхён, едва ощутимо поглаживая пальцами взмокший затылок. Чанёль вздрагивает, усмехнувшись. — Что ты смеёшься? Котики поэтому и засыпают, когда их гладишь. Это же гормон доверия и привязанности. — Может, давай спать? — Я собираюсь с силами, чтобы идти в душ. Да и зря что ли номер с джакузи брали, надо поплавать, поставить галочку. — Иди, я тогда воду наберу пока, — предлагает Чанёль, потому что Бэкхён всегда ноет, что хочет побыстрее смыть с себя следы преступления. — Разрешаю не ходить, если что. — Надо. Не хочу купаться с остатками твоих нерождённых детей. До Чанёля долго доходит смысл шутки. — Почему с моими? Нашими вообще-то. — Ну да, наверное нашими, там уже хрен разберёшь. — Нет, я про то, что ты хочешь сказать, если бы я сейчас родил ребёнка, он был бы «мой», а не «наш»? — Слушай, я только что кончил, а ты мне такие вопросы задаёшь… — Нет, ты ответь. — Тебе меня мало или что? Куда тебе ещё один ребёнок? — В смысле куда? Дети клёвые. — Давай начнём хотя бы с собаки? — С собаки? — оживляется Чанёль. — Ну да. Только гулять с ней будешь ты. Иначе она откинется от разрыва мочевого пузыря в первую же мою депрофазу. — Или сердце остановится от перевозбуждения, если ты будешь с ней играть в психозе. — Ага. — Договорились. Ты какую хочешь? — А ты? — переводит Бэкхён. — Не знаю, это всё как-то резко, я прям так даже и не знаю… — Ну, у тебя будет время подумать. — И ты не обидишься, если я выберу? — Нет. — Круто, — заключает Чанёль. — Ну что, в душ идёшь? Или всё-таки спать? — Иду… Бэкхён кое-как поднимается и ушлёпывает в одном носке в ванную, а Чанёль встаёт, чтобы включить воду в джакузи, которая стоит в паре шагов от кровати. Кнопок всяких просто тьма — видимо, для пузырьков. Покрутив те, что побольше, получается настроить нормальную температуру. Бэкхён будет ворчать, что опять слишком холодная, но если сделать погорячее — сердце спасибо не скажет. Тем более после нагрузки. Оставив воду набираться, Чанёль расшторивает полностью занавески. За огромным стеклом — ночной город с тридцать пятого этажа. Красивый и зрелищный вид: огни ярко отливают на стенах зданий, будто сделанные в хорошей компьютерной графике. Надо снять и выложить сторис. Сэхун обзавидуется. Когда шум воды за стенкой стихает, Чанёль идёт в ванную проверить, чем таким интересным занимаются без него уже две минуты. Бэкхён находится у зеркала домазывающим на лицо крем, расслабленно оперевшись о раковину и подогнув одну ногу. Он всегда это делает, даже в самые плохие дни. Наверное, успокаивает такой элемент заботы о себе и помогает почувствовать контакт со своим телом. Бэкхён вообще никогда ничего не делает просто так. Зачем только Чанёль об этом думает? Ну мажет и мажет. Много у кого кожа сохнет от воды. Бэкхён не циклится на внешности, просто у него нет выбора. С его здоровьем даже незначительный сбой может спровоцировать пиздец, поэтому приходится за собой следить. Режим сна и нормальное питание — железно. Спорт — для укрепления сосудов. Любая успокаивающая рутина — чтобы мозг соизволил выделить хоть немного счастливых химикатов. Подойдёт и просто намазать кремом лицо перед сном. Наверное, Бэкхён просто всегда неосознанно чувствовал потребность в этом. — И что такой красавчик делает здесь совсем один? — не придумав ничего умнее, интересуется Чанёль, подходя ближе. — А где ты видел, чтобы орлы стаями летали? — Я бы сказал, что твоё тотемное животное — это домашний сычик, а не орёл. Под белым светом Чанёль замечает на вздрагивающей лопатке почти зажившие следы от ногтей. Он так и не признался. А Бэкхён просто не почувствовал в процессе. — По-твоему, я похож на комок пыли из-под дивана? — Не знаю, про какие комки пыли ты говоришь, но в моём мире сычики похожи на маленькую милую сову. И я слышал, что они очень ласковые питомцы. — Совы же тупые. У них айкью, как у курицы. — Ты во всём видишь только плохое? — Тяжёлое детство, прости, — паясничает Бэкхён. — Я тебя тут немного подрал в прошлый раз, — сознаётся Чанёль, касаясь рукой отметины. — Если это значит, что тебе было зашибись, то я только рад. — Мне с тобой не бывает не зашибись. Чанёль устраивает подбородок на плече, обвиваясь руками вокруг. Бэкхён смотрит в зеркало, ловя их слившееся отражение, и невольно любуется тем, как красиво на нём смотрятся объятья Чанёля. — Напомни, почему мы никогда не занимались сексом у зеркала?.. — мурчит тот куда-то в шею, задевая носом косточку у уха. — Потому что тебе нравится в миссионерской, когда я сверху, и в итоге мы ебёмся только так? — А тебя не устраивает что-то? — Меня всё устраивает. Даже более чем. — Ну вот и не выпендривайся. Чанёля в последнее время так вообще всё устраивает в его жизни. Как и всегда устраивал их секс, хотя ничего особенного они вроде бы не делали. Даже не вышли за пределы кровати и двух с половиной поз, а самый экстремальный у них был в машине. — Тебе правда не надоело? — спрашивает Бэкхён, повернув голову. — Что? — не понимает Чанёль. — Ну… всё. Бэкхён переживает, что Чанёлю всё это осточертело уже тысячу и один раз, но он зачем-то продолжает делать это ради него. — Может, всё-таки я что-то не так делаю, что ты не чувствуешь, что мне нравится? Хочешь, отчёты тебе буду писать? Или, может, стонать громче в процессе? — Да нет, ничего не надо, просто… мне так хорошо с тобой, и я всё время боюсь, что тебе со мной не так. — Мне ни с кем не было так классно, как с тобой, — Чанёль обнимает за плечи, прижимаясь щекой к макушке. — Я же говорил. Мне нравится всё, что ты делаешь. Вообще всё. Бэкхёну будто бы не нужно даже специально что-то делать для того, чтобы им обоим было хорошо. Просто всё, что он делает, оказывается идеальным. С другими не получалось даже толком расслабиться. Сказать о своих желаниях было неловко, потому что эта опция как бы не предусматривалась — парни видели в нём доминантного актива и желали получить свои фантазии в постель. Даже если от кого-то и ощущалась отдача — всё было не то и ощущалось неправильным. Неплохой секс случался раз через два, зато претензий к Чанёлю — этого всегда было завались. Обиды вечно какие-то глупые, постоянно ссоры на пустом месте, а дома никто даже не обнимет, не погладит, не поинтересуется, как день прошёл. Диалог вечно тоже какой-то кривой. Всё не так, неуместно и некстати. Просто ни к чему. — И если уж быть совсем честным, ещё больше мне нравится, что тебе нравится, — признаётся Чанёль. — Самоутверждаешься за мой счёт? — А это запрещено? — Нет. Мне же не жалко. Чанёль целует в кончик носа — иначе опять будут возмущения, что он слизал ему с щёк весь крем, который стоит кучу денег. Ну а что поделать — тридцатник не за горами, а эффект и правда заметный от него. Крем, конечно, возраст не замажет, но Бэкхён хотя бы будет спокоен, что сделал всё, что мог. — Ну что, пошли? — чмокает он коротко в губы, развернувшись в объятиях. — Ага. Вода как раз успевает почти набраться, и если они залезут в джакузи сразу вдвоём, будет, наверное, уже достаточно. — Приехал помыться в горячей воде, а в итоге буду купаться во льдах Арктики, — страдает Бэкхён, брезгливо намочив пальцы. — В кипятке сидеть вредно, — замечает Чанёль, уже забравшись внутрь и пытаясь куда-то вытянуть ноги. — Зато тепло. — И ускоряется процесс старения. — Ты только что это придумал? — Нет. — Тогда помянем, — вздыхает Бэкхён, забираясь следом. Чанёль приоткрывает бёдра, позволяя ему устроить колени между. История помнит времена, когда Чанёль неплохо зарабатывал, но всё равно не настолько, чтобы плавать в джакузи. Так что сегодня он, можно сказать, лишается джакузной девственности. Наугад нажимает на кнопки, включая пузырьки, но не на максимальную мощность, а чтобы можно было слышать друг друга. Хотя Бэкхён, кажется, не очень настроен говорить и собирается просто полежать в тишине. — Я есть хочу, — оповещает Чанёль через пару минут молчания. — Ну закажи что-нибудь, — предлагает Бэкхён. — Я же специально взял рум-сервис. Там огромное меню. Тебе принести? — У меня нет денег. — Так я в курсе. Я вроде как содержу тебя за то, что ты меня качественно трахаешь, — и говорит это очень серьёзно, откинув голову на бортик, не приоткрыв даже ни одного глаза. — Наверное, это должно было быть обидно, но вторая часть мне слишком льстит. Бэкхён расслабленно усмехается в потолок. — Будешь моей красивой молодой содержанкой, — игриво пихает он его ногой. — Я младше тебя всего на полгода. — Ну классно же, всегда будешь молодым на фоне меня. — Тебе всего двадцать восемь. — Не всего. А уже, Чанёли, уже… — С каких пор двадцать восемь это «уже»? — Тебе не понять, тебе всего двадцать семь. Вот доживешь до моих лет — тогда поймешь… — Мы с тобой одного года, — напоминает Чанёль. — Год — это просто социальный конструкт. На самом деле времени не существует. — Возраста тоже не существует. — Верно… возраста не существует, зато морщины — это пожалуйста. Я уже три штуки насчитал. — Не драматизируй. В морщинах нет ничего ужасного. Это даже мило — значит, ты много смеёшься и улыбаешься. — Тебе не понять… — Слушай, у меня вообще ещё прыщи не прошли. Так что я выиграл. Бэкхён чуть не давится слюной от смеха. — Так, ладно, я пошёл за меню, — подтягивает он аккуратно колени, собираясь встать. — Не поскользнись, — Чанёль придвигается ближе, подавая руку, чтобы помочь вылезти. — Я думал, ты хочешь меня поцеловать. — Нет, я переживаю, что ты упадёшь. Там плитка, аккуратно вставай. Бэкхён продумывает заранее траекторию, чтобы не шастать лишний раз туда-сюда, заливая пол текущей с себя водой. Залезает в рюкзак за тканевой маской, а на обратном пути берёт со стола меню и телефон. — О, спасибо. Ты всегда знаешь, что мне нужно, — благодарит Чанёль, забирая всё, что ему принесли. В последнее время он неслабо подсел на эти тканевые маски, и Бэкхён купил ему целую кучу, пока они гуляли по городу. От стресса испортилась кожа, хотя по мнению Бэкхёна надо было просто не есть всякую фигню. — Я бы не отказался, конечно, чтобы вместо маски были твои бёдра, но так тоже ничего, — Чанёль разворачивает ткань, укладывая её себе на лицо. — Ты становишься слишком предсказуемым в своих шутках, — фыркает Бэкхён, плюхаясь обратно. — Ну, я так-то не шучу… — Чанёль многозначительно разглаживает маску по массажным линиям, надеясь, что так эффект будет лучше. — Знаешь, кого вспомнил? — Кого? — Бывшего одного. — С чего вдруг? — Маска напомнила. Она тоже такая, знаешь, чуть-чуть увлажняет, сильно лучше не становится, но и хуже в принципе тоже. — Мне всегда казалось, что эти маски созданы, чтобы прикладывать их к израненной душе, а не к лицу. — Я думаю, так и есть. Чанёль листает меню, которое смотрится откровенно дёшево из-за ламинации страниц. Но администраторы правильно озаботились её наличием — как знали, что кто-нибудь обязательно будет выбирать себе поесть, сидя в воде. — Будешь со мной что-нибудь? — Нет, наверное. Бэкхён никогда не будет. Он просто не помнит, что давно не ел, не знает, что ему нравится и не понимает, чего бы ему хотелось прямо сейчас. Поэтому выбрать что-то из меню — для него мучение, которое не увенчается успехом. — Тогда, как обычно, на мой вкус? — Давай. Чанёль помнит, что Бэкхён любит. Даже может предположить, что ему захочется съесть на ужин после секса. А ещё уже выучил все пункты его рпп-стиля. — Тогда я выбрал. — Там номер на обратной стороне. — Ага, вижу. Дело остаётся за малым — позвонить и продиктовать заказ. А потом просто его дождаться. — Сказали, минут сорок, — Чанёль кидает телефон обратно на кровать, чтобы случайно не утопить. — Всем бы так жить, — блаженно выдыхает он, скатываясь обратно в воду. — Ничего не делать, только есть в ресторанах и несколько раз в неделю расплачиваться сексом с офигенным парнем. — Ты работаешь, — привычно возражает Бэкхён. — Но я нихрена не зарабатываю. — Не работать и не зарабатывать — это две совершенно разные вещи. — Только ты так думаешь. — А чьё мнение тебя ещё интересует? Я что-то не пойму, тебе на любовника что ли не хватает? — Нет! Просто… Иногда Бэкхён задаёт настолько логичные вопросы, что это даже не очевидно, и мозг Чанёля тупо ломается. — Сделай мне массаж, если тебе заняться нечем, — и наглейшим образом впихивает щиколотку Чанёлю в руки. Бэкхён не переживает не потому что ему плевать, а потому что знает, что всё в порядке. Чанёль тревожится — как любой нормальный человек — но эти сомнения и страхи не сидят в нём глубоко. Ему просто нужно отвлечься и отдохнуть. — Я уволился, но… стало как будто только сложнее. Вообще теперь не понимаю, что я должен делать, — Чанёль задумчиво гладит выступающие венки. Он сам от себя не ожидал, что растеряется от того, что больше никто не будет говорить ему, что делать. — А что ты хочешь? Чанёль ненавидит, когда Бэкхён задаёт такие правильные вопросы. Хочется успеха и популярности, вот только он давно уже не дерзкий подросток, которому весь мир по колено. Взрослая жизнь очень быстро разбила его о камни реальности. — Ты можешь попробовать всё, что приходит в голову. Или сделать то, что давно хотел. Для Бэкхёна мир — паутина возможностей. Для Чанёля — стеклянная клетка. Он вроде бы видит, как бывает, но не знает, что для этого нужно делать. — Я же теперь снова работаю. Да и вообще о деньгах в ближайшее время переживать вряд ли придётся. Бэкхён будто никогда не сомневается в своих правах на этот мир. У него — амбиции и планы, а у Чанёля — лишь страхи и неуверенность. Иногда перед тем, как заснуть, он думает о том, что они совершенно не сочетаются как люди. В этом тяжело себе признаться, но если Бэкхён сдаться — Чанёль сдастся тоже. И это колоссальная нагрузка на Бэкхёна, Чанёль понимает. Это очень много. Он никогда не сможет отдать столько же, даже если всю жизнь будет собирать по всей квартире его разбросанные носки и терпеть его внезапные командировки по психушкам. Бэкхён просто стал для Чанёля тем человеком, который дарит уверенность в себе, своих силах и в будущем. Бэкхён верит в Чанёля и в то, что всё будет хорошо. Он не просто вдохновляет Чанёля, он — причина, по которой Чанёль находится там, где находится, давно забыв, как это — стремится к чему-то. Верить во что-то лучшее для себя. — Иногда мне кажется, что ты слишком сильно в меня веришь… — Не слишком. В самый раз. Бэкхён заботится, как умеет. И Чанёль никогда не обесценивал его стараний. Ему абсолютно не сложно забрать на себя ответственность за их отношения, чтобы Бэкхён мог отдохнуть хотя бы так. Это меньшее, что он может для него сделать. — Таких, как я, в любом случае осуждают ещё больше, — успокаивает Бэкхён. — Так что я выиграл. Это печально, но поспорить не получится. Общество осуждает таких людей, как Бэкхён. Да вообще всех, кто сильно полагается на партнёра и меньше отвечает за свои эмоции и поступки. Никто никогда не одобрит такие отношения, как у них. Только вряд ли уже что-то кардинально изменится. Психологи говорят, что в отношениях должны состоять двое взрослых самодостаточных личностей. Что в отношениях нужно отдавать и принимать поровну... Чанёль помнит все эти красивые слова и советы, которые они никогда не смогут применить. Все эти проработки травм, которые Бэкхён никогда не сможет проработать. «Вы можете помогать, мистер Пак, но не позволяйте ранить себя в процессе». Чанёль так и не понял, как это нужно было делать. Если он самый близкий человек — разве это не логично, что он первый, кто пострадает? «Мистер Бён должен разбираться со своими проблемами сам, не обременяя вас». Насколько тогда эти проблемы вообще мизерные, если такое возможно? «Ему нужно работать над своей самооценкой и не ожидать, что кто-то будет подтверждать его ценность». Чанёль даже не представляет, как можно выправить самоощущение Бэкхёна, если он сам прекрасно всё видит и осознаёт? Как он может не сомневаться в своей ценности для Чанёля, когда вокруг столько симпатичных и неглупых парней, которые не лежат месяцами в психушках, не дерутся с полицией и не планируют массовые убийства? «Мистер Бён не сможет выстроить отношения с другими, пока не выстроит достаточно устойчивые отношения с собой». Бэкхён не сможет выстроить их никогда. Если будет стараться в таком же духе ещё лет десять — может быть, лёд тронется. Но гарантий нет. Бэкхён просто никогда не будет настолько же здоров, как Чанёль. Что им тогда делать? Психолог говорила, что любовь не поможет. Что сможет помочь только врач. Вот пусть она теперь скажет ему это в лицо ещё раз после того, как врачи столько времени не могли даже поставить верный диагноз. А потом ещё проебались с таблетками, которые спровоцировали у Бэкхёна манию. Чанёль отписался от всех психологов в инстаграме и на ютубе, потому что доебало это новомодное психологическое просвещение, сделанное здоровыми людьми для таких же абсолютно здоровых. Оно никогда не помогало понять. Оно учило лишь отбраковывать таких, как Бэкхён. — У тебя нет ощущения, что психотерапия плохо повлияла на наши отношения? — вдруг спрашивает Чанёль. — М? Как? — Такое ощущение… что я слишком много думал о том, как сделать правильно, чтобы наши отношения были правильными. Но мне не нужны «правильные», я хочу такие, в которых тебе будет хорошо. — Это взаимно. Бэкхён не рассказывал, но ему частенько приходилось защищать Чанёля от нападок психолога. На одной из сессий он говорил с ней о том, что у них никак не получалось прийти к соглашению, сколько им стоит общаться в рабочее время. Чанёль не выдерживал тишины между ними дольше часа, а Бэкхён хотел бы вообще не брать телефон в руки, потому что ему потом сложно сосредоточиться обратно. Психолог говорила, что проблема не в терпении Бэкхёна и не в его проблемах с концентрацией, а банально в эгоизме Чанёля. Иначе к чему такая необходимость: разговаривать по телефону в обед, если вы виделись с утра и совсем скоро увидитесь вечером? Это просто нездоровое требование внимания любой ценой. Тем более, что проблема уже обсуждалась, но ситуация не изменилась. Она говорила, что Чанёль ставит свои потребности и комфорт выше его. А это и есть эгоизм. Сил спорить с ней Бэкхён не нашёл, покивал на отъебись и в глубине души не согласился. Ему просто не понять этого: почему обязательно в ком-то должна быть проблема? Как вообще любимый человек может быть проблемой? В Чанёле нет и не было никакой проблемы. Просто он беспокоится, когда близкие не рядом, потому что такой он человек. Ему тоже нужно время почувствовать себя в безопасности в этих отношениях, чтобы перестать тащить в них старые обиды и травмы. Это не будет длиться вечно, если Бэкхён поймёт его и поможет справиться с этой тревожностью. Надо было всего лишь найти какой-то компромисс на первое время, пока Чанёль не почувствует себя спокойнее. Прошло полгода, и проблема решилась сама собой, когда их связь естественным образом окрепла. — Хочешь договорить? — возвращается Бэкхён к предыдущему разговору. — Про работу. — Давай завтра? Сегодня хочу отдохнуть. — Хорошо, как скажешь. Сейчас как будто бы правда не самое лучшее время для серьёзного разговора. Вечер пятницы, они оба уставшие после рабочей недели. Чанёль без усилий разминает мышцы, и Бэкхён расплывается окончательно от его нежных прикосновений. — Как тебе ещё помассировать? — Да мне хватит, спасибо. — Ты каждый раз так изъёбываешься, когда мне дрочишь, я тоже хочу наращивать скилл, — не соглашается Чанёль. — У меня вообще из-за тебя новый фетиш развился. Ты постоянно в носках, и мне постоянно хочется их с тебя снять. Надеюсь, тебе стыдно. — Вот не надо только с больной головы на здоровую перекладывать. Найди в себе мужество признаться в собственных предпочтениях. — Подрочишь тогда мне как-нибудь ножками? — Мне два месяца назад исполнилось двадцать восемь, какие нахрен ножки? — То есть тебя только это смущает? — Я смогу подрочить тебе хоть ушами, если ты предложишь мне это в гипомании. Пользуйся, не стесняйся, как говорится. Чанёль хихикает, а Бэкхён закидывает на него и вторую ногу, стекая в воду до самого подбородка. Её температура уже практически перестаёт ощущаться, а мерное бульканье ужасно успокаивает. Они сидят молча ещё какое-то время. Бэкхён чуть не засыпает, убаюканный звуками воды и прикосновениями, когда со стороны коридора слышится довольно приятная трель. — Хаванина приехала, — Чанёль подрывается, расплёскивая всю воду и идёт открывать дверь, накидывая халат по пути. Бэкхён дожидается, пока за официантом закроется дверь, и, не торопясь, вылезает тоже. — Что заказал? — заглядывает на поднос с едой, не очень аккуратно вытираясь полотенцем. — Серьёзно? Из всего меню ты опять выбрал пасту с пиццей? — А что ты имеешь против пасты и пиццы? — Просто удивляюсь, как ты можешь каждый раз заказывать одно и то же. — Конечно, можешь разбить мне сердце, их же у меня их два... — Ну, Чанёли... — ... как ты там сказал: трахаюсь в одной и той же позе, ем постоянно одну и ту же еду, пользуюсь одной тоналкой со школы, как ты со мной живешь вообще... — Нормально живу. — Нормально? Вот прям нормально, не здорово, не классно, нормально… Бэкхён закатывает глаза. — Так, держи, я взял тебе фрукты и… хрен знает что. Бэкхён хорошо сегодня пообедал, так что душа Чанёля спокойна. Съесть что-то посерьёзнее он не сможет всё равно. Бэкхён, как домашний удавчик: хорошо поел — теперь будет переваривать ещё неделю. — Спасибо. А это что? — Не знаю. Единственный веганский десерт, который был в меню. Я подумал, ты захочешь попробовать. — А с чем он? — Я без понятия, честно. С выбором еды для Бэкхёна нужно быть очень аккуратным. В идеале вообще ничего ему не покупать, чтобы не шарахнуло. Но от фруктов он не откажется, даже если предложить ему их невовремя. Правда, пока не нарежешь, как маленькому — ни черта есть не будет и даже холодильник не откроет. Пофигу, что Чанёль ему накупил там всего, что он любит. — Коть, ты не в курсе, у нас мини-бар бесплатный? — лезет Чанёль в холодильник под столом. — Без понятия. Денег дохуя — бери, что хочешь. — О, орешки есть. Будешь? — Мне только попить. Я вижу там пивасик. — Может, не надо? У тебя только-только настроение устаканилось. — Ну ладно, — не спорит Бэкхён. — Колу тогда? Правда тут только обычная, зеро нет. Да и вообще выбор какой-то стандартный, ни за что взгляд не цепляется. — Да, достань, пожалуйста. — Хочешь посмотреть что-нибудь? — садится рядом Чанёль, взяв себе какой-то лимонад. — Включай своё, — уступает Бэкхён, пробуя первую ложку десерта. — Хорошо. Ну как? — Прикольно, но сладко очень, — это скорее комплимент, когда любишь сладкое. — Как будто просто сахар ем. Ещё и колу зеро не положили. Завтра жопа вырастет. — Ну, знаешь, как говорила моя мама — на костях счастья, не построишь… — И что это должно значить? — Бэкхён опасно прищуривается. Всегда так делает, когда настроение игривое и очень хочется к чему-нибудь прикопаться, чтобы на него обратили внимание. — Это зависит от того, какой комплимент ты хочешь услышать, Бэкхёни. — Скользкий ты человек, Чанёль. С тобой страшно иметь дело. — Просто я прирождённый дипломат, мой господин. Работодатели на собеседованиях впадают в экстаз от моих способностей. — Мне абсолютно неинтересно, кто там впадает от тебя в экстаз. Избавь меня от этой информации, пожалуйста. Чанёль усмехается и включает свежее видео на канале забавного чувака, который делает обзоры на музыкальные альбомы популярных исполнителей. Бэкхён, кажется, смотрел уже все его видео и тоже залипает в экран, периодически что-то спрашивая. Потому что это другое. Это не просто какой-то фоновый шум, чтобы заполнить пустоту и убить время. Чанёль показывает ему то, что ему интересно. Это важно. — Мне кажется, или после секса еда вкуснее? — спрашивает он мнение Бэкхёна. — Не кажется. Чанёлю вообще бесполезно есть перед сексом, потому что после него он в любом случае захочет есть снова. После еды они просто валяются на кровати, болтают и иногда смотрят видео. Бэкхён облокачивается спиной об изголовье, а Чанёль ложится между ног, уложив голову на бедро. — Ты сытый у меня? — проверяет он. — Я обожратый, — признаётся Бэкхён. — Я тоже. Второй заход не потяну. — И я… — Видел, кстати, тренажёрку у них? Завтра не захочешь сходить? — Как обычно? — Ага. — Тогда сходим. Как обычно: это пятнадцать минут размяться в зале, а потом плескаться в бассейне и бегать греться в сауну. После выписки Чанёль вынес на семейный совет предложение, что с драками лучше завязать, и Бэкхён согласился. Даже как-то слишком легко. Теперь это казалось странным. Чанёль знал, что Бэкхён не особо жалует воду и ходит с ним просто ради компании, в этом ведь не было ничего такого?.. — Ты не скучаешь по своей груше? — всё-таки спрашивает Чанёль. — Скучаю. — Может быть, вернёшься? — Да нет. — Уже не хочешь? — Нет, просто ты сказал, что лучше мне завязать с боями… и мне показалось это логичным. Бэкхён никогда не спорит. Это уже как черта характера, к которой Чанёлю стоит привыкнуть. — Но я ведь могу быть неправ. Может быть, пользы от них больше, чем вреда. — Как-то не думал об этом… — Почему? Тебе же нравилось. Нет сил на это сейчас? — не понимает Чанёль. — Да нет, просто… ты сказал, что лучше не надо… не знаю, я подумал, что ты прав. — Я просто предположил, что они могут тебя слишком перевозбуждать. Может быть, они тебя наоборот успокаивают, я же не знаю. Только ты знаешь. Поэтому и хотел поговорить про это. Я же не могу тебе просто указывать. — Да можешь. Почему нет? — тихо говорит Бэкхён, гладя по волосам. — На каком основании? — На том, что я не могу принимать адекватные решения. А ты можешь. — Кто тебе это сказал? — Судья. — Перестань. Суд вернул тебе дееспособность. — Ну а до этого отобрал. Бэкхён просто понимает, что он в любом случае менее прав. Чувствует, что его мнение не равноценно мнению Чанёля. Потому что у Бэкхёна справка. Потому что он неполноценный. Потому что его восприятие мира искажено. Чанёль задумывается и понимает, что ему даже никогда не нужно было действительно доказывать свои компетенции и авторитет. Бэкхён и так верил. Потому что у Чанёля справки нет. Значит, он знает лучше. Значит, нужно его слушаться. — Бэкхёни, — Чанёль немного приподнимается, чтобы сесть к нему лицом, — я знаю, что ты всё воспринимаешь на свой счёт, и я правда всегда стараюсь говорить так, чтобы моё мнение не звучало как какой-то приказ, но… если ты совсем не будешь мне помогать, у меня даже не будет шанса заметить, что ты не согласен. Понимаешь? — Но как я могу быть не согласен?.. — В смысле? Ну как… как обычно бывают не согласны люди. — Ты столько всего делаешь, как я могу быть не согласен? Тем более заявлять, что мне не нравится что-то? Чанёль хотел бы никогда не думать о том, что он только что услышал. — Ну так нельзя… — Ты ведь правда очень много обо мне заботишься. Как я могу?.. Страшно считать, сколько моментов Чанёль уже упустил, потому что их может оказаться слишком много. И как давно Бэкхён ничего ему не говорит? Что вообще у них происходит? Как они дошли до этого? Как они пришли к тому, что спустя год отношений Бэкхён даже не может сказать о том, что думает? Насколько сильно Чанёль подавлял его личность всё это время? Он ведь не делал ничего плохого. Или делал слишком много хорошего? И в чём тогда вообще разница, если итог — вот такой? Чанёль не хотел этого. Правда не хотел ничего плохого. Никогда не хотел, чтобы Бэкхён жил в постоянном чувстве долга перед ним. Было просто очень страшно оказаться брошенным и ненужным ему. И Чанёль пытался так справиться со страхом отвержения — делал Бэкхёна обязанным, тем самым привязывая к себе. Теперь кажется, что нет ничего удивительного в том, что другие люди отталкивали Чанёля, когда он предлагал им отношения. Потому им это всё не нравилось. Они не хотели быть вечно ему должными, и это нормально. А Бэкхён был просто не в том положении, чтобы отказывать. Потому брал всё, что ему давали, молча соглашаясь с огромным долгом. Чанёль никогда этого не планировал. Он просто хотел такие отношения, где безопасно, где на него не нападают, где его любят и ценят, потому что он полезен. Бэкхёну требовалось больше поддержки, чем обычному человеку, казалось, что всё складывается идеально. Вот только «больше» — это насколько больше? Что, если проблема всё это время была не в нём, а в Чанёле? Что, если это он создавал такие условия? Делал тысячу шагов вперед, не дожидаясь ответных, чтобы ощущение вины за это не давало Бэкхёну лишний раз что-то возразить? До Чанёля медленно начинает доходить, что происходило с ними на протяжении последнего года. Ценность никогда не была в Бэкхёне. Ценность была в его положении и состоянии. Чанёль просто любил его как хорошенького пуделя, который хоть и часто болеет и бывает неуправляемым, но никогда не сможет доставить столько же проблем, сколько доставляет другой человек. Потому что у человека всегда припрятаны в карманах свои цели и мотивы, своё мнение в конце концов, которое не обязательно всегда будет совпадать с твоим. И даже с точки зрения вложений — Чанёль почти ничего не тратил. Немного времени и немного сил, но ценность, которую он извлекал, превышала все издержки. Простыми манипуляциями он получал в своё полное и безраздельное пользование живого человека, с которым можно было делать всё, что хочешь. Чанёль не осознавал своего господства, но даже без этого он с вполне садистским удовольствием игрался с Бэкхёном в бога. Ему безумно нравилось получать искренние эмоции просто на пустом месте. Когда Бэкхён был благодарен ему за совершенно обычные вещи, которые даже не стоили обсуждения. Чанёль любил спрашивать о том, чего бы ему хотелось, чтобы сохранять свою исключительную власть давать или не давать. А Бэкхён вообще не должен был ничего просить. Он просто должен был делать так, так как ему хочется, и не ждать когда кто-то посчитает нужным ему это дать. Чанёлю просто повезло оказаться немного лучше, чем все, кого Бэкхён встречал в своей жизни до него. И вспоминая то, как они к нему относились, было достаточно просто не бить его, не насиловать и не унижать, чтобы быть хорошим человеком и самым лучшим парнем на их фоне. Все эти элементарные вещи — это всё немного не то, за что стоит быть благодарным. Или по крайней мере не так сильно благодарным. Бэкхён считал Чанёля особенным лишь потому, что тот к нему прислушивался и старался понять, хотя это совершенно базовое право любого человека — быть воспринятым серьёзно в отношениях. Бэкхён не должен считать Чанёля хорошим только из-за этого. И если Бэкхён действительно счастлив только этим… это ужасно. Настолько, что хочется просто плакать. И Чанёль позволяет себе это, пряча лицо на груди и всхлипывая. — Чанёли, ты чего?.. Всё же хорошо… Он просто хотел чувствовать себя хорошим и не бесполезным. Рядом с Бэкхёном он это чувствовал. Вот и всё. Никакой магии и никакой любви. Лишь человеческая игра, в которую они оба заигрались. Игра, где Бэкхён — просто удобный инструмент, чтобы Чанёль не чувствовал себя плохо и потеряно. Но он правда очень хочет любить Бэкхёна. Это ведь искренне? Или за Чанёля решила какая-то его травма, а он вообще никакого отношения к этому не имеет? Он хочет попытаться всё исправить, но чувствует, что слишком сильно виноват. Как можно в таком сознаться? А если Бэкхён не простит? Кто бы вообще такое простил? Даже если Чанёль искренне раскаивается в своих манипуляциях, это уже не сделает его меньшим манипулятором. Дело уже сделано. Одного года в таких отношениях для слабой психики вполне достаточно, чтобы осознать своё бессилие и безысходность. Даже если какой-то мудак, вроде Чанёля, думает, что любит, это уже не сделает его меньшим мудаком. Песни о любви не должны быть смягчающим фактором. — У тебя посткоитальная депрессия? — негромко спрашивает Бэкхён, мягко прикасаясь к волосам. Шмыгает носом — всегда тоже начинает плакать, если видит, как кто-то плачет. Очень странный рефлекс, работает даже с актёрами на экране. — Бэкхёни, ну хоть ты не плачь. Тебе нельзя, ты не заснёшь. — Не могу. Бэкхён гладит его по вискам, пытаясь успокоить, хотя сам ничего не понимает. Не всегда может понять, но всегда тонко чувствует. Всегда очень сильно чувствует его эмоции. — Поговори со мной? Им особенно важно говорить друг с другом. Потому что такой уж Бэкхён по характеру — всегда молчит, соглашается и терпит. Просто не хочет ссориться и заметает все проблемы под ковёр. И из этой пылищи просто однажды соберётся монстр, если они не будут её оттуда выгребать. Чанёль усмехается: — По-моему, весь последний год мы с тобой только и делаем, что пиздим без отставки, прерываясь разве что на еду и сон. На самом деле ему хотелось сказать: «пожалуйста, только не бросай меня». — Я же серьёзно… что-то ведь не так. Чанёль старается дышать ровнее, чтобы не разрыдаться окончательно. Это сложно, потому что на самом деле он такой слабый. А силы появлялись лишь из страха остаться одному. Бэкхён затаскивает его на себя и обнимает за плечи молча — не хочет болтать глупостей. Успокаивающе мягко прикасается к волосам. Забирает его эмоции, разделяет. Никогда не отвечает истерикой на его чувства, хотя ему это даётся тяжелее всех. Чанёль редко позволяет себе такую роскошь — показывать кому-то свои слёзы, потому что люди не выносят чужих сильных эмоций. Они в лучшем случае пугаются, в худшем — начинают злиться и обвинять во всём тебя. И чаще конечно же второе, потому что Чанёль парень. Ему вообще не положено. Это кажется элементарным, но Бэкхён первый человек в его жизни, который может просто без слов обнять и посидеть рядом столько, сколько будет нужно. Который разрешает любые эмоции и даёт право на сомнения, страхи и нерешительность. Просто держит за руку, поддерживает, но не мешает. Это очень помогает. Слёзы перестают уже так сильно душить, и Чанёль понемногу успокаивается. — Теперь ты мокренький из-за меня, — вздыхает, размазывая сопли. — Как будто первый раз. Держи, — подаёт Бэкхён салфетку. — Я бы предпочёл, конечно, потратить их на другие телесные жидкости, но как есть. Дома у них тоже всегда есть салфетки у кровати. Чтобы вытирать сперму и рыдать с удобствами. Чанёль от души сморкается. — Пойдём умоемся? — Я схожу. Ты выпей пока таблетки. — Ладно, — не спорит Бэкхён. Чанёль уходит, а когда возвращается — тот уже сопит. На столе лежит открытая таблетница с пустым отсеком за пятницу и за всю предыдущую неделю. С новыми таблетками отрубается, как солдат на посту. Чанёль гасит свет и присаживается рядом на кровать. Перекладывает очки на тумбочку, потому что Бэкхён всегда оставляет их прям возле подушки, где они могут пострадать буквально от чего угодно. Не просыпается от движения и едва слышного хруста матраса, только издаёт на выдохе звук уставшего щеночка. А раньше всегда подскакивал в болезненной предпаничке, едва в другой комнате просто щёлкал выключатель. Бэкхён первые за долгое время хорошо спит и больше не дёргается во сне. Ему даже не снятся сны. Вообще. Умыть лицо не помогло ни капли. Чанёль особо ни на что и не надеялся — просто нужно было как-то слиться с разговора. Потому что он не мог позволить, чтобы Бэкхён его успокаивал. Нельзя было давать ему возможность расплатиться, иначе — прощай чувство долга и здравствуйте ежедневные споры по всякой херне. Таким ведь был изначальный план? Чанёль смотрит на Бэкхёна, свернувшегося калачиком и как-то неловко поджавшего руки на груди — отвык уже засыпать один. Хмурится едва заметно, будто видит что-то тревожное. Бэкхён очень глубоко понимает происходящее, даже если не осознаёт до конца. Пальцы сами тянутся погладить по обнажённому плечу в инстинктивной попытке успокоить, пока Чанёль ловит себя на каким-то совершенно неуместном любовании. У него и правда получилось привязать Бэкхёна к себе. Сделать его зависимым и по гроб жизни обязанным. Похоже, что всё это время из них двоих лечится нужно было совсем не ему. Было бы намного лучше, если бы Бэкхён ударил его. Чем просто мило заснул, сжавшись клубочком, не дождавшись. Чанёль поправляет одеяло, подтянув его повыше, и тянется за телефоном, вбивая в поисковую строку «как понять что ты абьюзер». На первой странице мелькает какой-то экспресс-тест, и это кажется неплохим решением для быстрой оценки проблемы. Вы уверены в том, что должны контролировать партнера? Нет. Ваши чувства важнее, чем его? Нет. Есть два мнения: ваше и неправильное? Нет. Как же вашему партнёру повезло! Вам до абьюзера, как до Луны пешком. Чанёль только раздражается и закрывает вкладку. Тупой тест. Для кого такое вообще делается? Для умственно отсталых? Наверное, просто спросить Бэкхёна — даже от этого будет больше толка. Им просто нужно поговорить, Чанёль понимает. Но Бэкхён всегда так расстраивается из-за проблем в отношениях, что будить его ради этого кажется самым неправильным. Только он опять скуляще выдыхает и болезненно хмурится, будто закрываясь от удара. Не сможет спокойно спать. Поэтому Чанёль склоняется над ним, чтобы всё-таки разбудить, обнимает без давления, просто чтобы дать почувствовать своё присутствие. — Бэкхёни, — зовёт едва слышно, чтобы не испугать. — Бэкхёни… — М?.. — всё равно вздрагивает, непонимающе вскинув голову, но вгляд, потерянный и мутный взгляд, быстро проясняется. — Прости, уснул… — Это я долго возился. — … всё в порядке? — Ага, — Чанёль целует в плечо и перебирается на свою половину, куда Бэкхён сонно подползает, чтобы поближе к теплу. — Можешь, пожалуйста… пройти тест для меня? — Тест? — удивляется Бэкхён, будто не расслышал. — Какой тест? Интегралы искать? — Нет, вот. — «Тест на абьюзера в отношениях стопроцентная точность?» — читает Бэкхёна с экрана, щурясь то ли от непонимания, то ли от яркого света. — Пройдёшь? — Поздравляю, ты меня раскусил. Давай теперь спать, — шутит, но Чанёлю совсем не смешно. — Это для меня. — Тебе-то зачем? — Пожалуйста… — Тебе правда полегчает, если я пройду? — Очень сильно. — Хорошо, давай. Так. «Сколько раз в неделю вы извиняетесь перед партнёром?» Вопросы, конечно, уровня собеседования в Гугл… откуда я должен это знать? Я же не веду статистику. — Ты много извиняешься… — Ну простите. Не знаю, пусть будет десять. «Бывают ли у него приступы агрессии?» Эм, нет. «Обвиняет ли он вас в своих неудачах?» Тоже нет. «Принуждал ли он вас к сексу?» Нет. «Он не замечает ваши достижения в учебе или на работе?» Нет. «Поздравляем, он не абьюзер!» — зачитывает результат и с видом победителя возвращает Чанёлю телефон. — Они просто все какие-то тупые. Давай другой. — Чанёли, успокойся. Ты не абьюзер. — Вот видишь, ты не понимаешь… потому что ты жертва. — Наркоман никогда не признается в том, что он наркоман. Так что ты уже не подходишь. — Всего один. Пожалуйста. — Хорошо, давай, — смиряется со своей участью Бэкхён и устраивается виском на плече, раз уж это всё надолго. — Просто чтобы ты убедился, что всё с тобой нормально. Так. «Ваш партнёр невероятно ревнив?» М-м, да не прям критично. — Но ты всё равно сидишь дома и вообще никуда без меня не ходишь. — А зачем мне куда-то ходить? Я ничего нигде не забывал. Так, дальше. «Запрещает ли партнёр вам общаться с родственниками или друзьями?» Нет. — Но ты всё равно ни с кем не общаешься... — А нафига мне это? Когда я с кем-то общаюсь, у меня всё время ощущение, что я говорю с рыбой. У тебя такого нет? — Нет… — не понимает Чанёль. — Мне кажется, иметь возможность не общаться со всякими идиотами — это даже привилегия. — Но ведь не все люди идиоты… — Хорошая шутка. — Любому человеку нужно общение с разными людьми. Ты ведь не можешь общаться только со мной. — Я тебе не рассказывал… — вдруг начинает Бэкхён, — точнее, я говорил, что участвовал с коллегой в хакатоне, помнишь? На прошлой неделе. Чанёль кивает. — Ты тогда порадовался, что мы заняли второе место и не спрашивал «а почему не первое». А не первое потому что нам не хватило десять минут времени закончить описание, потому что из шести часов, отведённых на задание, я два просидел в ванной, дыша в пакетик, из-за того, что этот уродец написал хуйню и меня переебало с неё просто нахуй! — А что он сказал? — Я не помню дословно. Помню, что у меня чуть крышку не сорвало, повезло, что он в другой стране, сидел бы рядом — я бы разбил ему ебало. — Прям разбил бы? — Да просто расхуярил! Ой, блять, сил моих, сука, нет… — Ну всё-всё, тихо, кисик, — обнимает Чанёль разбушевавшегося Бэкхёна. Он понимает, что Бэкхён относится так к людям не со зла. А потому что они регулярно делают ему так больно, что он едва ли может это пережить. Чанёль чувствует через всё тело, как у него даже сейчас шарашит сердце и заходится пульс. Дыхание надрывается от сдавленности в груди. Бэкхён и рад бы просто не обращать внимания, но тело само реагирует. Его колбасит. Слёзы, дрожь, ненависть, обида, всё это перемешивается и просто выносить это — очень непросто. — У меня всё ещё пригорает, блять, пиздец… А если я бы сорвался? Это была бы самая тупая причина в мире, чтобы порезать себя. Чанёль старается как-то утешить, сжимает напряжённую руку повыше локтя. Это больно, но помогает Бэкхёну держаться в реальности за это ощущение. — Я буквально все два часа сидел в ванной и не мог ответить ему по заданию, чтобы, блять, не засрать это уёбище. Я поучаствовать решился только потому, что там команды были по два человека, думал, ну с одним-то я смогу найти общий язык, но нашёл в итоге я только залупу за щеку и порцию психоза. А ты представь, если бы у меня таких, как он, было бы десять человек? Можно было бы сразу дурку вызывать перед началом, как раз успели бы доехать, — выговаривает всю обиду Бэкхён. — За первое место денег в два раза больше давали, ну ёбаный ты рот… — Никакие деньги не стоят твоих переживаний. — Там было пять миллионов вон… Чанёль молчит с пару секунд. — Тогда реально обидно… Бэкхён даже хихикает. — С реакциями совсем не стало легче? — Как будто бы стало только хуже... Но приступов стало меньше. — Наверное, теперь просто срабатывают только очень сильные триггеры. Поэтому так кажется. — Наверное. Бэкхёну нельзя сейчас срываться. Нужно переломить тенденцию ухудшений за последний год. Иначе там, где были истерики и порезы, со временем начнутся алкоголь, наркотики, беспорядочный секс и опасное вождение. Наверное, лучшее, что они могут сделать сейчас — это сократить контакты с внешним миром, и надеяться, что когда-нибудь станет легче. Бэкхёну нужны люди, которые смогут поладить с его эмоциональной нестабильностью и неуживчивостью с жизнью. Которые смогут понять, что вот таким он уродился, и всё равно будут любить его. Любить Бэкхёна — это совершенно другой уровень. Любить его, когда он сходит с ума. Любить, когда он тебя не узнаёт. Когда видит в тебе врага. Когда пытается себя убить. Чанёль может заучить все слова и формулировки, которые могут быть поняты на так. Может приглядывать за его состоянием. Но другие люди не могут. Бэкхён обречён быть одиноким всю жизнь. — Это так грустно… — Что? — Тебя даже некому будет поддержать, если мы вдруг разойдёмся… Бэкхён изолирован от других людей. Ему даже некуда сбежать от всех этих сетей, которые расставляет Чанёль. Которому, в отличие от него, всегда есть, куда вернуться. — Чем больше людей, тем ведь проще переживать трудности, — пытается объяснить он, — особенно если это разрыв каких-то важных отношений. — Чем больше людей — тем больше тупых проблем, ты хотел сказать. Чанёль вздыхает. — Человек ведь не может быть один. Это неправильно… — Если я буду не один, в один прекрасный день просто чей-нибудь тупорылый пиздёж станет для меня последним. И это правда. — Ладно, это всё равно бесполезный разговор. Давай дальше, — возвращается к тесту Бэкхён. — «У вас бывает страх открыто озвучить партнёру своё мнение?» Нет. — Разве? — Ну страх — точно нет. — А не страх? Это сложно объяснить. — Просто я не хочу расстраивать тебя лишний раз… Мне же не сложно уступить. Вот это: «он прививает вам постоянное чувство вины даже тогда, когда вы не сделали ничего дурного», это всё делаешь не ты. Я просто это чувствую. Без контекста. Просто чувствую и всё. — Ну я мог бы попытаться сделать хоть что-то… — Не думаю, что тут вообще можно что-то сделать. Просто так вышло. Ты же не виноват, это я такой… — голос, вздрогнув, пропадает на последнем слове. — Ну чего ты? — Чанёль пытается заглянуть в лицо, но Бэкхён отворачивается, и он забирает его в объятия, перекидывая руку за спину. Бэкхён льнёт ближе и его дыхание жжёт шею. Он всегда очень сильно расстраивается из-за таких вещей. Всегда принимает всё на свой счёт. — Я же ни в чём тебя не обвиняю, — тихо говорит Чанёль, гладя по спине. — Даже в мыслях не было. Я наоборот чувствую себя очень виноватым перед тобой. Потому что то, как я о тебе заботился, заставляло тебя чувствовать обязанным мне. Но я никогда не считал, что знаю лучше или что ты не в состоянии что-то сделать сам, просто я боялся… что буду тебе не нужен, если не буду как-то помогать. И тогда ты меня точно бросишь. Чанёль нервно водит пальцами по прохладной коже, боясь, что Бэкхён просто вывернется сейчас и уйдёт. — Мне правда за многое нужно попросить прощения. Прости, пожалуйста, я не специально, я только сейчас понял, как это выглядит со стороны и как это выглядит для тебя… — судорожно тараторит он. — Ну ты кукловод, конечно, — как-то расслабленно усмехается Бэкхён, немного отстраняясь. — Я бы в жизни не додумался. — Прости… Не так страшно даже, сколько раз Бэкхён уступал ему, хотя на самом деле не хотел, намного хуже то, что действия Чанёля не оставляли ему и шанса выбраться из состояния этой выученной беспомощности. — Да ничего страшного. — Ты не злишься? — Нет. Ты же не специально это делал. Тебе тоже было тяжело, — разумно говорит Бэкхён. — Просто ты не знал, как справиться с этой тревожностью. Чанёль долго молчит, его руки замирают. — Я вообще режусь, когда не знаю, как помочь себе по-другому. Это по сути то же самое. — Ты хотя бы делаешь больно себе. А не близким. — Ой, ладно тебе, у меня этих заёбов… — Бэкхён переворачивается на спину, придавив затылком предплечье, — одним больше, одним меньше, какая разница вообще? А нам с тобой ещё жить вместе. Ты ведь не хотел ничего плохого, просто наши травмы так совпали. Ты тоже не выбирал так себя вести и так себя чувствовать. Мы в этом мире вообще мало что действительно контролируем. — Да ты прям философ… Когда ту же самую ситуацию описывает Бэкхён, можно просто охуеть от того, как на самом деле всё просто. Не верится даже, что скандала сегодня не будет. — Я всё исправлю, честно… — Давай, с понедельника уже? — горестно вздыхает Бэкхён. — Я хочу спать завтра до обеда и ебаться всё оставшееся время, а не решать проблемы в свой законный выходной. — Пообедать ещё надо хотя бы. — Ты же сказал, что не будешь больше насильно обо мне заботиться. — Кормить тебя — не в счёт. — Начинается… — Бэкхён закатывает глаза и демонстративно отворачивается, поворачиваясь спиной. — Ой, не бубни. Хоть еду мне можно оставить? — Я подумаю. Если хорошо попросишь. — Что, прямо сейчас? — уточняет с придыханием, касаясь пальцами живота. — Нет, завтра, — Бэкхён цепляется за руку и чуть поворачивает голову, чтобы уткнуться носом в щёку. Он чувствует какую-то парадоксальную близость и освобождение до лёгкой эйфории и щекотки в груди. Хочется беситься и скакать на кровати от какого-то ебанутого чувства. Чанёль ощущается рядом как никогда раньше. Бэкхён чувствует себя равным ему, чувствует, что они одна команда. Чувствует, что они вместе — совершают ошибки и всё ещё учатся жить эту жизнь. Но хотят продолжать делать это вместе и дальше. Чанёлю тоже бывает страшно. Он не всегда всё понимает и не всегда всё контролирует. Запоздалое осознание, что Чанёль тоже всего лишь человек — становится освобождением. Оказывается, не один Бэкхён здесь наёбывается об жизнь. И это ощущается нормальным. И уже нет причин быть настолько суровым к себе. В душе какой-то моральный подъём, вдохновение жить и любить своего Чанёля. Вины Бэкхёна никогда не было в том, что тот столько всего делал. На это были свои причины. И Бэкхён для Чанёля не бесполезный ребёнок, просто у него такой способ справляться с неприятными переживаниями — сублимируя их заботой о других. — Спасибо, что рассказал мне, — негромко благодарит Бэкхён, всё ещё обнимаясь с его рукой. — Прям отлегло, если честно. Как будто кто-то включил свет в тёмной комнате, и перестало быть страшно. И перестало быть больно где-то глубоко, что я раньше раньше не замечал этого. А сейчас это пропало, и я заметил. Чанёль даже не знает, что сказать на это. Просто обнимает крепче, взъерошив щекой волосы на затылке. — Вернись ко мне?.. Бэкхён шумно разворачивается обратно, пытаясь заново пристроиться и деть куда-то свои коленки. — Ты бы хоть трусы надел, — упрекает он Чанёля. — Да не холодно вроде. И всё равно утром снимать. — Я раньше обеда просыпаться не собираюсь, — напоминает Бэкхён. — А как же бесплатный шведский стол?.. Он не бесплатный, а включенный в стоимость, но для Чанёля не жалко ничего. — Я оплачу тебе другой. Который в обед. — Но я хочу бесплатный… — Бесплатный вкуснее? — Конечно. — Во сколько он? — Бэкхён сдаётся без боя. — С семи до десяти. — Ставь будильник на девять тогда. И давай спать уже. Мне на работу через пятьдесят шесть часов. Бэкхён решает всё-таки лечь на спину, чтобы выпрямить ноги. Они натоптали сегодня десять тысяч шагов по городу, и мышцы теперь тянуло от непривычной нагрузки на грани приятной усталости и дискомфорта. Чанёль сразу шмыгает под локоть, закидывая на Бэкхёна руки и ноги. Он всегда будет благодарен ему за эти разговоры и то, что ему не приходится ночевать на улице после того, как они узнают о не самых приятных сторонах его личности. — Ты же знаешь, что я тебя очень сильно люблю? — Чанёль не знает, как можно выразить свои чувства сейчас. — Знаю. Я тоже тебя люблю. И никуда от тебя не денусь, — тихо обещает Бэкхён, уже засыпая. — Правда? — Ну сам подумай: что в этом мире может быть крепче созависимых отношений? Ты когда-нибудь видел лишайник без грибов? Или лишайник без водорослей? — А ты водоросль или гриб? — Я водоросль. — А чё я гриб сразу? — обижается Чанёль. — Ну хочешь, будешь водорослью? Уступлю тебе как обычно. — Вот не надо. — Вот и всё. — Всё. — Ну и всё, — оставляет Бэкхён за собой последнее слово. — Ты абьюзишь меня… — Иди пожалуйся на меня психологу. Он тебя пожалеет. — У меня нет денег на психолога… — Тогда просто поплачь. — Вот и поплачу… — Ты сам меня выбра л, что теперь скулишь? — Просто кроме тебя никто больше не захотел меня терпеть. — Это было очень близко к моей травме сейчас, — предупреждает Бэкхён. — Шучу. Я с тобой, потому что ты самый особенный, — сразу исправляется Чанёль. — И совсем не потому, что я привык получать своё манипуляциями, а никто не соглашался быть моей марионеткой. — Запомни этот сценарий. Завтра поиграем. — М-м, тогда хочу, чтобы ты был моим марионеточником. — Опять попросишь сесть тебе на лицо? — Ну а тебе сложно что ли? — Мне не кажется, что это безопасно. — Да почему? — Чанёль даже поднимает голову в возмущении. — В мире существует столько удобных поз для орального секса, что ты прицепился к одной этой? — Ну вот ты представь, как мне будет девяносто лет, я буду лежать на смертном одре и всё, о чём я буду жалеть в своей жизни, это… — Хватит манипулировать моим чувством вины! — Но я очень хочу… Бэкхён громко стонет в потолок. Он всегда как-то без обсуждений соглашался на всё, что хотел от него Чанёль, но тут внезапно упёрся в то, что это опасно, и вообще он тяжёлый, и прочее, прочее… — Может, у меня фетиш унижения развился, — продолжает Чанёль. — Я ведь встречаюсь с тобой уже год. — Когда это я тебя унижал? Ты меня с кем-то путаешь. — С кем я могу тебя путать? — Не знаю. Рискну предположить, что с тем, кто тебя плёткой шлёпает, пока я работаю. — Я же говорил, это просто Шифу на меня прыгал и поцарапал через штаны. Он же нереально здоровый, ты помнишь? — о, этого неугомонного приютского метиса стаффорда тяжело забыть. — У меня просто кожа очень нежная, ты же знаешь. Поэтому такие синяки. — Я как раз очень хорошо это знаю. А вот твой доминант, видимо, не очень. — Какой доминант, это Шифу… — Да-да, я не изменял тебе, дорогая, просто снимал кошку с дерева и она мне всю спину расцарапала. — Ой, ты затрахал, спи.