Вагаса

      Концы красной ленточки развевает ветер. Игривый, полный дорожной пыли, норовящий сорвать бант и бросить им в кого-нибудь. Красная ленточка трепещет, и все оборачиваются, когда видят округлое лицо с тонкими чертами. Вишнёвые глаза с чёрной опушью ресниц — как омуты, румянец — нежный, губы — розовые, точёные, и вся девушка — словно цветок. Того и гляди снесёт ветром, запылит, но корни плотно держат изящный стебель.       Незуко Камадо — охотница. Иногда, будучи без работы, меняет строгую, пропитанную кровью форму на простое кимоно, заплетает волосы и идёт по улочкам, вдыхая городской воздух едва зажившей грудью. Слушает беззаботный людской гомон, смешивающийся с криками торговцев, и смотрит на бессчётное число лиц.       В них — всё. От радости до скорби, порой — такое же демоническое, как у кровожадных нелюдей. Но Незуко всё равно радуется: сейчас она живет как простая девушка в семнадцать, и это ли не счастье, когда мысль о «завтра» подёрнута мраком.       На углу, вывалив язык, спит поджарая собака. Почти рядом, у коновязи, лениво грызёт удила грязная по колени серая лошадь, и Незуко машинально отдаляется от края дороги, обходя дугой округлый круп. Убирая за уши выбившиеся тёмные прядки, ловит взглядом в толпе золотистые волосы и болотно-зелёное косодэ. Догадка озаряет сознание быстрее, чем ресницы успевают сделать взмах.       Незуко тотчас оборачивается вслед юноше, замирая на месте. Пышный хвост покачивается, бьёт концами по расправленным плечам, а потом взметается в воздух, рассыпаясь на пряди. Между ними — лишь несколько быстро проходящих людей, и она отлично видит чужие черты.       Удивление уступает место радости, и в груди вспугнутым голубем тревожится сердце. Незуко улыбается — открыто и светло; с такой лаской, какой почти никто не удостаивается. Медовые же глаза взволнованно косятся через плечо, и тонкие, бледные губы приоткрываются в растерянном удивлении.       «Добрый день, Зеницу-сан», — говорит её поклон, и девушка с тихим смешком наблюдает, как замерший мечник моргает, едва заметно краснеет и спешно сгибает спину в ответ. Они вновь встречаются взглядами, и он в несколько решительных шагов оказывается подле неё, загораживая от бьющего в лицо ветра.       — Незуко-чан, тебя что, тоже сюда отправили?       — Нет, я здесь мимоходом. Не волнуйся, Зеницу-сан, не посмею отбирать чужой хлеб! — Незуко смеётся, в душе недоумевая насчёт чужого изумления: уж со слухом-то Зеницу не распознать знакомого в толпе! — Не ждала тебя встретить! Как нога?       — Почти зажила, только шрамы наверняка останутся. Меня прямо из госпиталя вызвали, даже швы не дали снять, — с оттенком недовольства в улыбке отзывается Зеницу и наклоняется ниже, а уголки его губ стремительно опускаются. — Похоже, в городке кто-то хозяйничает.       Незуко успевает различить в медовой радужке крохотное отражение собственной фигуры.       — Я тут уже второй день, но кругом тишь да гладь, — замечает с сомнением, заталкивая глубже настойчивое желание дольше поболтать на безобидные темы: разговор уже свернул на дела. — Ты не торопишься? Можем поговорить где-нибудь и перекусить.       — С радостью! Мне любая информация сгодится, а то кого ни спроси, молчат, что рыбы, — досадливо усмехается Зеницу, встряхивая густой копной в хвосте. — Кстати, Незуко-чан, тебя в такой одежде совсем не узнать! Я уж было решил, что мне в толпе мерещиться начало.       — Форма стирается, — лукаво шутит девушка, бесстрастно пожимая плечами. Зеницу пристраивается рядом, умерив темп и длину шага, а ветер — именно теперь, ни мгновением позже — немного успокаивается, давая передышку от пыли.       — Правда? Моя тоже, — ответ звучит в тон задорно, но он вдруг добавляет задушевнее, заглядывая прямо ей в глаза: — Знаешь, Незуко-чан, ты сегодня по-особому прекрасно звучишь.       У Незуко в груди тихо ёкает, и ей едва хватает сил от неожиданности не покраснеть и не опустить глаза. Эта тайная привязанность, в которой ни он, ни она не признаются в открытую, кажется захватывающей игрой, и желание растянуть момент «до» вечно перебарывает здравомыслие.       «Как же мы выросли оба, а всё равно в чём-то не меняемся».       Налетевший порыв ветра вновь подхватывает концы красной ленты, норовя развязать бант, и девушка, щурясь и склоняя голову, прижимает ладонью причёску, спасая ту от полного краха. Из горла вырывается громкий смех, от которого по лицу её спутника пробегает румянец, а в медовых глазах зажигается огонёк.       — Ну и ветрогон сегодня! Точно к дождю!