Вино и сигареты

      Жизнь каждого в этом мире разделена на две полосы — до соулмейта и после, ведь как известно найденная родственная душа может изменить человека до неузнаваемости. Впрочем, не всем это удается понять. Счастливчики скорее исключение, чем правило.       Тревилю двадцать два года, и он прекрасно знает, что шанс найти своего человека после двадцати рекордно низкий. Время безжалостная штука, выдающая людям на поиски четыре года — между шестнадцатью, когда на руке появляется фраза соулмейта, и двадцатью, когда понимаешь, что никогда не встретишь свою вторую половину. Парня это уже даже не расстраивает — надпись все еще на коже, а значит родственная душа жива или жив. Что еще нужно для спокойного коротания своих дней? Тем более, думает он, в этом есть и плюсы — можно спокойно строить карьеру, пропадать днями и не беспокоиться, что где-то кто-то переживает за тебя.       Тревилю двадцать два года, и он примиряется с одиночеством. В конце концов, он молод и его еще ждет много всего впереди. Возможно, судьба сложится гораздо интереснее, чем можно представить. Но в университете Жан все равно пристально присматривается ко всем, не понимая значение аккуратно выведенного на руке «Тревиль, вы собираетесь отвечать?». Фраза частенько его забавляет, особенно на парах, особенно на культуре. Нет, он не собирается отвечать этому упырю Ришелье, зная, что каждое сказанное слово ему потом придется отрабатывать, а собственно, почему бы и нет? Жан с удовольствием еще несколько курсовых напишет, лишь бы посмотреть на исказившуюся гримасу преподавателя.       С Ришелье у них взаимная неприязнь с первого курса. Благодаря преподавателю, Тревиль теперь знает, что засыпать на парах не стоит. Даже, если это культура. Особенно, если это культура. Да и о том, что не стоит критиковать пьесу «Мирам» авторства Ришелье и его стихи за напыщенность, тоже знает.       — Вы что, спите?       Жан на подсознательном уровне понимает, что вопрос молодого преподавателя относится к нему, как и понимает, что настолько погрузился в свои мысли, что не услышал обращение к себе. Парень поднимает глаза и видит недовольное лицо Ришелье. Мужчина лет тридцати пяти с небольшой проседью в волосах — а что еще ожидать от сферы образования — пристально смотрит на студента. Лицо его выглядит бледнее обычного, а тонкие губы плотно сжаты. При виде этого зрелища Жан на минуту задумывается, не сказал ли он вслух чего лишнего, но, судя по всему, нет. С десяток одногруппников обращают взгляд на Тревиля, поэтому он не находит ничего лучше, как выдать:       — А? — четко и лаконично, нечего и добавить.       — Тревиль, вы собираетесь отвечать?       Парень еще раз поднимает на него голубые глаза, будто прося повторить сказанную фразу. Он с минуту переводит взгляд с Ришелье на запястье и с запястья на Ришелье, просто не веря в подобную насмешку судьбы. В какой-то момент Жан говорит себе, что лучше бы попал в число неудачников из статистики, нежели нашел своего соулмейта в лице этого скряги. Но, как говорится, любовь зла.       Конечно студент ничего не отвечает: во-первых, он даже не знает тему, по которой задан вопрос, что уже не малая проблема, а, во-вторых, он только что нашел свою родственную душу, о какой культуре тут может идти речь? Но о культуре речь идет и Жану в очередной раз сообщают, что он туп, как дерево. Впрочем, даже это не заставляет его злиться, нет, теперь ему еще забавнее представлять лицо Ришелье, когда Тревиль сообщит главную новость.       После пары Ришелье следует большой перерыв, а, следовательно, не стоит упускать шанс поиздеваться над соулмейтом.       — А вы целый только на половину, да, месье Ришелье? — задает вопрос Жан, пытаясь отдышаться после пробежки по лестницам университета в попытках перехватить нелюбимого преподавателя. Голос студент по обыкновению звучит дерзко.       — О чем вы, Тревиль? — Арман не замедляет ход и своим привычным широким шагом заходит в столовую. Он не испытывает ни малейшего желания разговаривать с этим юнцом, который чудом Провидения оказался его родственной душой. Нет сомнений, что только этот придурок мог стать причиной появления «ваши стихи дерьмо» на руке.       — О соулмейтах, конечно. — Ришелье пристально смотрит на собеседника и Тревиль думает, что с удовольствием сейчас спрятался бы куда-то, будь на то возможность.       — Так вы об этом? Смею вас заверить, Тревиль, что это глупости, в которые вам, будущему офицеру, точно верить не стоит. Вы друзей себе тоже по надписям на руках выбираете? Эти легенды пережиток прошлого. Лучше бы вы так культуру учили или мое творчество критиковали, и то полезнее было бы.       — Да сколько можно обижаться на меня за правду? — бурчит под нос себе Жан, расплачиваясь за две булочки и одну из них протягивая Ришелье. — Держите, а ваши стихи… я не возьму свои слова обратно. Ваши стихи дерьмо.       — Что вы сказали, Тревиль? — Арман недоверчиво смотрит на свое запястье. Конечно, он догадывался об этом и раньше, именно поэтому продолжал издеваться над студентом, но он сразу прекращал поток таких мыслей и не смел допустить, что этот самонадеянный хорошо сложенный и вполне симпатичный юнец, стоящий перед ним, его судьба.       — Что ваши, месье, стихи дерьмо. Ну так что, вы все еще не верите в легенды? — Жан ухмыляется, потому что понимает, что именно эта фраза красуется на запястье у его соулмейта, и то, что все-таки нашел родственную душу до двадцати, просто не знал об этом, а вот Ришелье, судя по исказившемуся от страха лицу, знал и знал уже несколько лет, намеренно умалчивая.       Преподаватель продолжает смотреть на своего студента сверху вниз, внимательно изучая каждую черточку лица. За соулмейтами уже выстраивается очередь недовольных, громко бурчащих, отчего герои вспоминают, что обсуждают настолько важные вопросы у всех на виду.       — Предлагаю встретиться позже и обговорить все более подробно. Я вас заберу вечером с автошколы, Тревиль. Будут еще какие-либо неотложные вопросы?       — Ага, будут, — Жан запускает руку в свои светлые волосы и ухмыляется во все белоснежные тридцать два. — Зачет поставите?