***
— София, вы так очаровательны… — приторно улыбалась его цель, поднося к губам какое-то безумно дорогое вино с ценником в пять ноликов. Второй он попытался сплести пальцы с тонкими пальчиками Чуи, и тому пришлось искренне улыбаться, надеясь, что его улыбка не похожа на вымученный оскал того, кого все это очень-очень сильно достало. Себя касаться подобным образом Накахара разрешал разве что Дазаю, хотя и делал это не часто. Однако, сейчас он просто не мог отдернуть руку, потому что это бы свело весь план насмарку, поэтому ему приходилось терпеть то, насколько беспардонно этот мудак касается его руки и запястья, поглаживая его пальцы круговыми движениями. — От вашей ослепительной красоты у меня кружится голова… Я бы никогда не подумал, что смогу встретить настолько искреннюю и очаровательную девушку. Рыжик искренне понадеялся, что у него не задергалась бровь. Какой идиот вообще таким идиотским способом стал бы к кому-то подкатывать? Впрочем, учитывая, кто именно сидит перед ним, вопросы отпадали сами собой. Парень устало вздыхает и кусает губы, про себя морщась, когда этот нахал сильнее переплетает их пальцы, от чего со стороны они похожи на действительно влюбленную парочку. Будь на его месте настоящая скромная японская девушка, воспитанная в строгих традициях, то она бы в обморок от подобной наглости грохнулась. Чуе пришлось напоминать себе, что он играет иностранку-француженку, впервые приехавшую в Японию, и поэтому почти на все согласную априори (знали бы вы, как ему сильно хотелось врезать этому мудаку с ноги, когда тот буквально облизал его похотливым взглядом, раздевая). А то, что она оказалась в почти традиционном кимоно, это всего лишь череда совпадений и просьб вот этого вот… — София, вы так очаровательны… Может быть, вы согласитесь на поцелуй в конце свидания? — вопросительно спрашивает брюнет Яматото, картинно хлопая красивыми длинными ресницами и сверкая темно-синими глазами. В наушнике отчетливо раздалось сдавленное рычание. Накахара чуть не закатил глаза, буквально чувствуя желание Дазая собственными руками убить этого парня и стрелять в его труп столько раз, пока пули не кончатся. К большому сожалению его цели, который этого еще не знал, Осаму был очень большим собственником до всего того, что принадлежало ему. А то, что сам рыжик этого не признавал в принципе, даже несмотря на то, что они жили активной романтической и сексуальной жизнью на протяжении долгого времени, того совершенно не волновало. Главное, что сам шатен считал чиби своим (на что тот неохотно, но все же соглашался во избежание всеобщих разрушений), а на остальное ему было плевать. — София… — выдохнула его цель так жарко, настолько сильно закатывая глаза, что Чуя про себя задался вопросом, не плохо ли тому. Нет, он выглядел очень красивым и стильным, так серьезно подготовившись для свидания, вот только… Тот слишком сильно переигрывал. Если бы эмоции были наполовину приглушенные, то они смотрелись бы очень даже естественно, а так… Словно тот выступал в какой-то плохонькой комедии, ведя себя настолько неестественно, насколько это вообще можно. С другой стороны, если бы на месте опытного Накахары был какой-нибудь гражданский, это возможно и сработало. А сейчас нет, не вариант. «Терпи, Дазай!» — мысленно вздохнул рыжик, надеясь, что тот не сорвется и не примчится, чтобы самолично разъяснить этому франту всю степень его заблуждений. Осаму был умен и хладнокровен, но иногда, когда дело касалось того, что ему было дорого, тот реально перебарщивал. Каким таким магическим образом в его понятие «дорогие вещи» затесался владелец Смутной печали, это загадка. Но это не отменяло того, что мафиози просто не знал, плакать ему с этого или смеяться. — Мне очень нравится наше свидание, Яматото. — мило улыбается Чуя, делая свою улыбку как можно более естественной. Получается не особенно, но он старается. В конце-то концов, нельзя сорвать задание лишь из-за его личного отвращения к этому типу. Правда, куда больше Накахару волнует шатен, который, судя по всему, сдерживается из последних сил. Рыжика успокаивает лишь то, что рядом с тем находятся Фукудзава-сан и Мори-сан, которые бы вправили этой скумбрии мозги. Ну… он надеется на это. Это было простое задание. Очень-очень простое, поэтому Чуя даже мысли не допускал, что у него что-то не получится. Ведь у него была вся возможная информация, заботливо предоставленная Кое, Мори и Рампо, а еще его со стороны подстраховывали Акутагава и Ацуши. Конечно, тем совсем не обязательно было подобное делать, ведь Накахара сам по себе был очень сильным человеком, которого практически невозможно победить, но сейчас рыжик играл роль милой и беззащитной барышни, которой просто необходимы сопровождающие, которые бы защищали ее. А еще их милое воркование (как же хочется скривиться) с этим типом прослушивал Дазай, который должен был его поддерживать и наставлять, но по большей части сам бесился и скрипел зубами, явно надеясь прибить того с особой жестокостью. Про себя Чуя искренне радовался подобному, потому что ревность Осаму значит, что он ему не безразличен, но сам Накахара даже подумать не мог, что шатен будет звереть настолько сильно. Рыжик мысленно извиняется за нервы всех, кто находится сейчас рядом с суицидником, и мило улыбается своей цели, позволяя тому подсесть поближе и еле заметно коснуться рукой его колена. Конечно, то скрывало ткань кимоно, но мафиози в который раз уже почувствовал себя голым под пожирающим взглядом этой сволочи. В наушнике послышался сдавленный мат и проклятия. Чуя старается не обращать на это внимание, чтобы выглядеть максимально естественным, и тяжело вздыхает, вспоминая, сколько именно сил и времени Озаки со своими девочками (при активной поддержке Элис и Наоми, между прочим!) потратили на то, чтобы превратить его в практически полностью неузнаваемого человека. Нет, внешность у него осталась та же, но вот прическа, макияж и одежда точно делали его совершенно неузнаваемым. Кто бы мог подумать что он, Накахара Чуя, владелец Смутной печали, будет выглядеть как миниатюрная девушка-иностранка, приехавшая в Японию на каникулы? Помнится, во время его «случайного» столкновения с его целью у входа в ресторан, Чуя был одет в простое красивое платье чуть выше колен, на его лице был естественный макияж, который почти незаметно изменил его облик, делая его еще более красивым, на шее был привычный чокер, но с изящным кулоном-сердечком, а волосы были забраны в изящную французскую косу. На ногах были простые открытые сандалии на небольшой танкетке. После их столкновения, Чуя «искренне» извинился перед жадно рассматривающим его парнем, «смущаясь», как алый мак (интересно, почему эти извращенцы так охотно клюют именно на этот психотип?), весь разговор тупил красивые голубые глазки долу и вообще всеми возможными способами изображал то, что он — юная, милая и абсолютно беззащитная скромница, которая краснеет от легкого поцелуя в тыльную сторону ладони. При этом в мыслях Чуе хотелось убивать, потому что щеголь, который по какому-то недоразумению оказался его целью, был весьма и весьма навязчивым поклонником. Он подкарауливал его при выходе из дома и из магазинов, дарил огромные охапки цветов — Накахара банально не знал, что с ними делать, поэтому отдавал Кое, а Дазай потом постоянно сжигал те с каким-то зверским выражением лица (каким образом тот договорился с Озаки, рыжику до сих пор было не понятно) — постоянно звал в какие-нибудь милые местечки, которые бы совершенно точно понравились молодым барышням, и вообще вел себя, как идеальный возлюбленный, о которых в современном мире так мечтают девушки. Если бы Чуя действительно был девушкой, возможно, он бы и купился на подобные красивые ухаживания. Но он был парнем, у которого уже был на редкость ревнивый парень, которого лучше не злить. А еще все очарование этого очаровательного джентльмена (что-то слишком много поклонников исконно английского поведения мужчин в последнее время он встречает) окончательно портило знание о том, что тот на самом деле является работорговцем, продающим молодых девушек, которые были иностранками и сиротами и за которых совершенно некому было вступиться. При чем на территории всей Йокогамы он делал это настолько нагло, ничего не боясь, что абсолютно всех это просто дико выбешивало. Именно поэтому с такой легкостью объединились ВДА и Портовая мафия. Агенство, возможно, осталось бы на некоторое время в стороне, если бы не пара «но». Во-первых, этот мудак однажды попытался нацелиться на Кеку, благо что та быстро все поняла и вызывала Куникиду в качестве моральной поддержки (Атаковать гражданского, чья вина не была до конца доказана, способностью просто был не вариант). А во-вторых… Во-вторых все упиралось в Чую, который, что удивительно, с решимостью согласился исполнять роль подсадной утки, то есть девушки и потенциальной рабыни в одном ключе. А где Накахара, там обязательно появится Дазай, фанатично оберегающий своего напарника. Почему мафия вмешалась? Ну, это не сильно задевало их деятельность, но… Несмотря на то, что все они были теми еще ублюдками (убийцами, разбойниками, владели наркотиками и проституцией), но заниматься работорговлей… Это было за гранью добра и зла. Именно поэтому Портовая мафия собиралась вмешаться и положить подобному отвратительному занятию конец. ВДА, надо сказать, их поддерживало всеми руками и ногами, поэтому и присоединилось почти сразу (то, что об участии своего Чу узнал Дазай, было всего лишь случайностью — Мори очень искренне старался доказать это, глядя в испытующие голубые глаза собственного подчиненного). У них было несколько вариантов того, кто именно пошел бы на задание. Сначала хотели отправить девушек, но это было слишком опасно для всех них. Гин, Ичие и Наоми не владели способностью. Их никто бы не пустил, даже если они вполне могли постоять за себя. Элис? Ее не пустил бы Мори. Кека была слишком юна, да и Кое была резко против подобного. Оставалась мужская часть, но и тут очень быстро и легко отметали одну кандидатуру за другой. Все они были слишком высокими и широкоплечими. Да и лицо у них всех было исключительно мужским. В итоге почти сразу же выбрали Чую, который, недолго думая, согласился. Может он и ругался громко и долго, но все равно прекрасно понимал необходимость этого. Тем более, как бы это его не раздражало, он уже не раз выполнял задание, где представал в образе девушки. Да и его рост, телосложение и внешность прекрасно подходили для подобного. А еще его Арахабаки, благодаря которому никто не смог бы его транквилизаторами накачать. Можно сказать, он действительно был наилучшим кандидатом для подобного. Хм… Если бы еще Дазай так страшно не выглядел и не рычал, когда Накахару почти сдавали с рук на руки его цели, все было бы хорошо. — Ах, София, вы так прекрасны, как самая красивая и свежая роза! — мурлыкал ей Яматото, мило улыбаясь. Тот оплатил их счет и подал ему руку, предлагая следовать за ним. Рыжик улыбнулся ему в ответ, слыша, как в наушнике грохнул выстрел, а потом Осаму громко выматерился, обещая обрушить всевозможные кары на голову этому самоубийце. Мафиози закатил глаза, потому что его так и подмывало заявить, что из них двух самоубийца тут только сам шатен. Но скрип зубов его переубедил. Чуя поморщился, когда чужая наглая лапа обняла его за талию, притискивая к себе, когда они вышли на парковку, и искренне понадеялся, что все в итоге обойдется. Но, когда он почувствовал, что этот самый Яматото дергает его за руку и целует, то понял, что Ками его не услышали. Он охнул и со всей дури вмазал ему, уже особенно не сдерживаясь, когда почувствовал, что ему в рот пытаются влить какую-то странную жидкость. Из-за Арахабаки это не сработало, конечно, но вот Накахаре настроение полностью испортило, после чего он грубо вырубил этого мудака, полностью устав вести с ним дело. Ацуши и Акутагава мгновенно тенью возникли рядом с ним, помогая транспортировать тело цели к машине, а рыжик спокойно двинулся следом, про себя радуясь тому, что все закончилось. Вот только если бы. Потому что Дазай уже завелся. И несколько часов в пыточной (и как ему только в ВДА разрешили? Впрочем, чем дитя не тешилось, лишь бы мир не уничтожало) наедине с этим наглецом его ничуть не успокоили.***
— Ты. Мой. Чуя! Слышишь? — зло рычит Дазай, бешено обжигая Чую полубезумным взглядом карих глаз. Накахара громко стонет, выгибаясь на каждый сильный толчок и чувствуя, как у него закатываются глаза от удовольствия. У него саднит горло, а кожа, отчаянно покусанная и помеченная вдоль и поперек, пылает. У него из глаз почти текут слезы от нестерпимого наслаждения, а еще он удовлетворен по самое не могу, но Осаму даже не думает останавливаться. Когда шатен вернулся домой, рыжик думал, что тот полностью успокоился, раз столько времени провел в пыточной (понятно же чем он там занимался, верно?). Вот только ни хрена подобного! Что и стал доказывать вот уже который час подряд. — Ты. Мой! Мой! Слышишь?! Именно поэтому Дазай сначала почти насильно (Чуя не сопротивлялся) оттащил его в душ, где начал тщательно отмывать, принюхиваясь к его коже, чуть ли не как собака, чтобы проверить, что на нем не осталось ни следа того парня, который касался его. Потом вытер насухо большим полотенцем и оттащил на кровать, где зацеловал до потери пульса, запятнал метками любви, в очередной раз полностью присвоил себе, напоминая (то ли самому себе, то ли Накахаре), кому именно тот принадлежит. Как бы рыжик не шипел и не сопротивлялся, но секс ему с Осаму нравился. Именно поэтому он почти не сопротивлялся, когда тот нежно и осторожно растягивал его, целуя очень бережно, так, как, наверное, целуют очень важного и нужного человека, без которого не представляют своей жизни. Чуе все еще странно испытывать все это, учитывая, сколько именно они ругались с шатеном и ссорились, но… Он счастлив. Он правда счастлив. Он… — О-Осаму… — сладко стонет он, цепляясь за шею возлюбленного и прижимаясь к нему в поцелуе, когда Дазай снова и снова толкается в него, даря невероятное удовольствие и показывает, как именно дорожит им и любит. Чересчур сильно и долго, правда, но Накахара совсем не против. Рыжик охает и выгибается снова, но уже сильнее, когда в очередной раз кончает. Его стенки отчаянно спазмируют вокруг члена шатена, и тот глухо стонет, толкаясь до предела, когда кончает внутрь любовника, пропитывая его изнутри. — Осаму… — Я тебя тоже люблю, чиби мой. — мурлычет Дазай, наклоняясь, чтобы поцеловать свою прелесть прямо в губы. Он ждет некоторое время, после чего снова ощущает, как возбуждается, особенно когда смотрит на свое миниатюрное сокровище, которое раскинулось под ним, все в красных собственнических отметинах. Он снова начинает вколачиваться в Чую, заставляя того глухо застонать, вцепившись в него. — Оса… му… ты ах!.. чуд-довище! — недовольно фыркнул Накахара, чувствуя только нарастающее удовольствие. Интересно, когда тот устанет? Хотя, учитывая, сколько именно у того сейчас энергии, это будет еще не скоро. — Я просто люблю тебя, милый. — довольно усмехается Осаму, двигаясь внутри своего партнера и с радостью слыша, как внутри того от каждого движения приятно хлюпает сперма. Рыжик забился в судорогах удовольствия, когда шатен ударил его по простате, не отстранившись и начав ее слегка массировать. Как бы Чуе не хотелось отдохнуть, Дазай его еще долго и планомерно доводил до оргазма, не позволяя уйти. Иногда Накахаре казалось, что когда дело доходит до постели, Осаму просто неутомим. Ну, по крайней мере, когда дело касается его очаровательного любовника.***
Чуя уже который день чувствовал себя довольно вяло. Ему не было плохо, а еще не было никакой тошноты или температуры, но зато была просто жуткая сонливость. Ему трудно было вставать с кровати или что-то делать, потому что просто хотелось спать, спать, спать, спать и спать. Это больше всего напоминало бесконечное полусонное существования, когда ты даже вроде есть особо не хочешь, только спать. Конечно, за его питанием Дазай очень пристально следил, поэтому он ел вовремя, но если бы не Осаму, то Накахара, скорее всего, просто пропускал бы еду. Во время работы за сонным рыжиком почти постоянно следили Тачихара, Кое, Мори или Элис, которые заставляли его есть. Огай, насторожившись от странного поведения своего зама, даже перестал пускать своего верного подчиненного на выездные задания, постоянно придерживая его в своем поле зрения, потому что на одном тот едва ли не пропустил из-за своей сонливости пулю в сердце. К счастью, с ним рядом в тот момент был Акутагава, поэтому Чуя не пострадал, за что ошалевший Рюноске почти был затискан в благодарных объятиях Озаки и шатена, которые оба невероятно сильно беспокоились о рыжике. Кажется, когда Акутагаву начал тискать Дазай, бесконечно благодаря, в мировоззрении того что-то сломалось. На самом деле Рюноске в какой-то степени понимал, почему бывший наставник ему так сильно благодарен. Ну, учитывая, насколько именно тому дорог Накахара, это даже не было особенно удивительно. Хотя брюнет все еще был поражен тому, что бессердечный Дьявольский Вундеркинд, которого в свое время боялись почти все из-за его равнодушия и жестокости, все-таки имеет сердце. Вот только оно бьется исключительно в грудной клетке Чуи, и, пока тот жив, Дазай тоже жив. Акутагава даже не хотел знать, что было бы, если бы Накахара все-таки умер. С Осаму бы сталось разрушить полмира и потом самоубиться наиболее болезненным и быстрым образом, чтобы отправиться вслед за своим малышом. Даже если бы они держали его в смирительной рубашке в палате с мягкими стенами… Шатен все равно нашел бы способ умереть. Хотя бы потому, что не мог жить без своего рыжика. Мори долго наблюдал со стороны за странным и нетипичным поведением своего подчиненного, который чуть ли не вырубался на ходу, но упрямо ходил на работу. Правда, большую часть времени теперь отсыпался в своем кабинете, сидя в кресле, или в его, куда его усадила предусмотрительная Элис. Тот просто устраивался там и уже через пару секунд просто засыпал, не в силах бороться со сном. А уж о его флегматизме просто легенды начали ходить. И это было очень странно. От обычно фонтанирующего энергией и эмоциями Чуи в особенности. И если сначала Огай думал, что все рассосется само собой, то теперь, видя состояние Накахары и волнение Дазая (серьезно, его даже обычно спокойный и невозмутимый Юкичи своей паранойей по поводу странного поведения Осаму достал), то потом понял, что все само собой не рассосется. Именно поэтому взял своего клюющего носом подчиненного за шкирку, созвонился с Йосано (как бы та не была зла на него, но почти муж коллеги ей был все-таки важнее) и отволок его на обследование вместе с ним. Там же обнаружился и Фукудзава, напрямую заинтересованный в благополучном состоянии рыжика. Предупреждать шатена мужчины пока не стали, беспокоясь о том, что именно тот сделает при своих гениальных мозгах в своем неуравновешенном состоянии, особенно когда дело касается его рыжего сокровища. Обо всем как всегда догадывался Рампо, который довольно странно посматривал на флегматичного Чую, но ничего не говорил. Он пообещал подыграть, чтобы не дать Дазаю раньше времени прознать о том, что его обожаемого Накахару куда-то отволокли. Мори вздохнул, надеясь, что тот сдержит обещание. Еще не хватало истерики и очередного покушения от этого неуравновешенного ребенка, который ревнует своего Накахару чуть ли не к каждому столбу. В итоге… Сказать, что вердикт обследования шокировал абсолютно всех, кто был посвящен в эту тайну, это ничего не сказать. Чуя же уже благополучно дрых на больничной койке, растянувшись на ней. Ну, по крайней мере, теперь объяснялась его сонливость. Правда, от этого менее удивительной новость не стала. Огай отчаянно пытался понять, как и что именно объяснить Кое. А как объяснить все Осаму? Тот ни за что не откажется от Накахары из-за подобной странности, но его паранойя явно усилится. А это будет очень-очень опасно для окружающих их людей. — Чуя! — в медицинский кабинет, как по волшебству, влетел шатен, тут же бросаясь к спящему рыжику. Тот осмотрел его и ощупал, облегченно выдыхая, после чего резко обнял и прижал к себе, настороженно обводя их всех внимательным взглядом. — Что вам от него нужно? — в голосе Дазая звякнул металл, а атмосфера вокруг сгустилась настолько, будто одно неверное слово и движение, и тот кинется их убивать голыми руками. Мори устало вздохнул, понимая, что паранойя его бывшего подчиненного действительно перешла на новый уровень. Интересно, что будет, когда он узнает о беременности своего сокровища. Мда… об этом даже страшно думать. Но вот скрыть точно не получится. — Дазай, ты же помнишь, что сам говорил о том, что Чуя в последнее время очень вялый и сонный. Именно поэтому мы решили показать его врачу. — спокойно говорит Фукудзава, переводя все внимание подчиненного на себя. Огай, честно говоря, вздыхает с некоторым облегчением. — А кому, как не Йосано, мы доверяем больше всего, верно? — Верно. — Осаму немного успокоился и вздохнул свободно, хотя все еще смотрел на них исподлобья, прижимая мирно сопящего Накахару к себе, который даже не проснулся от его манипуляций. Лишь завозился, устраиваясь поудобнее. А это лучше всяких слов говорило о доверии рыжика к шатену. Детектив посмотрел на Чую, отчего по его лицу скользнула всепоглощающая нежность, после чего он снова резко вскинул взгляд, пристально уставившись на них. — Что с ним? — Э… Ну как тебе сказать… — пробормотала Акико, сглатывая. Она просто не представляла, как именно сказать это ему. Конечно, у нее был богатый опыт в медицине, но даже для нее это немного слишком. — Это серьезно? — взгляд Дазая стал, как у загнанного зверя, а пальцы скрючились, прижимая к себе Накахару так, будто его кто-то собирается у него отнять. Мори, Юкичи и Йосано переглядываются, вздыхая. Им лучше сообщить все Осаму сейчас, пока тот не начал снова сходить с ума. Во избежание разрушений и членовредительства, разумеется. — Тогда тебе лучше присесть. — медленно говорит Акико, глядя на шатена. Тот пристально и испытующе смотрит на них, от чего в его глаза мелькает нечто похожее на безумие, но все-таки покорно садится, прижимая Чую к себе. Он буквально всем своим видом показывает, что будет убивать, если будет что-то не так. Огай испытывает дежавю, потому что перед его глазами буквально встает тот Дьявол, которого он воспитал и когда-то действительно боялся. К счастью, он быстро понял, что Дазая власть совсем не интересует. А Накахара очень даже. — В общем… Дазай, он… он беременен. Они замирают, напряженно ожидая вспышки гнева, неверия, злости, хоть чего-то. Однако Осаму молчит, все еще напряженно наблюдая за ними. Он недоверчиво кладет ладонь на пока еще плоский живот возлюбленного. На короткий миг он чувствует тепло, пронесшееся по всему телу, а потом спрашивает: — Это не шутка? — руки все еще неуверенно гладят чужой живот, но потом с каждой секундой движения становятся все более смелыми. Собственническими. — А ты считаешь, что такими вещами можно шутить? — говорит Мори, пристально глядя на бывшего подопечного. Тот молчит некоторое время, а потом медленно говорит: — Это все?.. — Что?.. — не понял никто. Им думалось, что шатен будет рад. Неужели он?.. — Он не болен? Не умирает? Он не оставит меня? — в карих глазах мелькает безумие. — Нет. — судорожно выдыхает Акико, давя в себе желание просто отшатнуться. — У него внутри… мой ребенок? — Д-да… — Хорошо. — выдыхает Дазай и утыкает в рыжие волосы носом, затихая. Кажется, его больше совершенно ничего не заботит. Йосано, Мори и Фукудзава неуверенно переглядываются, пожимая плечами. Потом Огай все-таки подает голос: — Разве тебя не волнует, что это просто физически невозможно? — Нет. Пока Чуя со мной, на остальное мне наплевать. — спокойно заявляет Осаму с такой уверенностью, что по спине всех присутствующих проносятся мурашки страха. — А теперь со мной будет еще и наш ребенок. Я счастлив. И сейчас он ни капельки не лжет. Он правда счастлив. Шатен широко улыбается, прижимая свое сокровище к себе. Накахара абсолютно спокойно сопит в его крепких объятиях, прижавшись к нему всем телом и уткнувшись носиком куда-то в плечо. Он мечтательно думает о том, что надо будет своему рыжику подарить кольцо, чтобы они смогли создать полноценную ячейку общества. Теперь, когда у них будет ребенок… Он с нетерпением хочет посмотреть на Чую в белом свадебном платье. Как жаль, что рыжик из-за беременности настолько сонный, что даже возмущаться не станет… Дазаю бы хотелось услышать привычный скандал по поводу того, что он ни за что и никогда не наденет платье. Интересно, как скоро Накахара снова станет бодрым?***
Ну… Невестой Чуя все-таки стал, хоть и почти за кадром. Надеюсь, я достаточно хорошо написала и все понравилось)