***
Безумно больно осознавать, что самому дорогому и близкому человеку, который является самым нужным и важным для тебя, ты больше не нужен. Нет, он все также иногда может потрепать тебе по встрепанной макушке или чмокнуть в лоб, но уже не оказывает и сотой доли внимания, как было раньше. А ведь вы всегда были настолько близки, насколько вообще могли быть. В этом нет ничьей вины, потому что это обычное течение жизни, но тебе ведь все равно безумно больно и обидно, что тебя оставили. Выбросили, как ненужную никому игрушку, на обочину, оставив валяться в темноте, когда твой самый родной и близкий человек ушел на очередную вечеринку, где весело сверкают огни, а молодежь отжигает под безумно веселую и быструю музыку. Чуя вновь тоскливо смотрит в окно, за которым идёт проливной дождь. На улице также пасмурно и тоскливо, как и в душе парня. Ему хочется зябко передернуть плечами и сжаться в компактный клубочек, чтобы хоть немного согреться. Но он знает, что это бесполезно, поэтому и не пробует даже. Ему холодно, плохо и безумно больно. Его старший брат, Дазай, с которым он всегда был близок, снова умчался на какую-то вечеринку, оставив его одного. Осаму даже не обращал внимания на скандалы и упреки их матери, которая требовала, чтобы ее старший сын хоть немного одумался и перестал бессмысленно прожигать свою жизнь, но шатену все как об стенку горох. Он лишь выслушивал это, пожимал плечами и снова уходил, а Накахара оставался в одиночестве слушать, как мама ругается сама с собой, сметая осколки разбитой посуды, и понимать, что он снова остался один. Как же холодно… Рыжик смотрит в окно, сидя на подоконнике. Он внимательно просматривает дорогу, пытаясь хотя бы найти знакомую фигуру, но тщетно. Чуя понимает, что ждать просто бессмысленно, потому что тот не придет. Дазай совсем недавно, всего шесть часов назад, поскандалил с матерью, а значит раньше чем через трое суток не вернётся, но Накахара продолжает ждать. Время перевалило уже за час ночи, а он все еще где-то в глубине души надеется, что его старший брат все-таки придет, вспомнив, что его, как верный пес, продолжает ждать младший. Вот только Осаму на самом-то деле все равно. С тех пор, как ему исполнилось двадцать, он пустился в круговорот алкоголя, развлечений и случайных связей. Мама, которая прекрасно понимала всю ситуацию, пытаясь наставить старшего сына на путь истинный, вымотавшись, уже давно спит, а рыжик продолжает ждать. Он понимает, что не сможет уснуть. А значит, он вот так прободрствует целую ночь, а на следующий день отправится в школу учиться. Тошное существование, которое хочется просто прервать и не чувствовать эту боль, но сил не хватает. Не хватает, потому что он боится, что его брат будет грустить. Чуя знает, что не должен ни в чем обвинять шатена, потому что тот уже взрослый. Ему двадцать. Куда ему возиться с младшим братом, которому только-только четырнадцать исполнится? Но Накахара все-таки обвиняет, потому что ждет любимого старшего брата, а тому по сути все равно, что его здесь ждут. Иногда рыжику хочется спросить, почему тот не может почаще возвращаться хотя бы ради него, но он не может даже открыть рот, не то что поднять эту тему. Дазай ведь уже такой взрослый… Ему, наверное, с младшим братом даже не интересно теперь. Вечеринки, алкоголь и подружки куда важнее. Чуя вспоминает моменты, когда Осаму был помладше и проводил все время с ним. Он помнит теплые прикосновения и нежные поцелуи в щеку, макушку, нос. Он помнит каждый разговор до утра в обнимку. Он помнит, как тот читал ему сказки и заботился, когда он заболевает. Он помнит все то тепло и любовь, которые скользили в каждом прикосновении шатена тогда. Он помнит все и каждый вечер ждёт брата домой. Но Дазаю это уже не интересно. Чуя видит каждую его новую девчонку на фотографии в социальных сетях и чуть ли не плачет. Ему безумно больно и обидно от того, что Осаму перестал его замечать, заменив на кого-то другого. Обычно просто равнодушно смотрит, как на совершенно незнакомого человека, разворачивается и уходит, бросая. Неужели его старший брат настолько ненавидит его, что полностью перестал замечать? Накахара горько рыдает, сворачиваясь в клубок и прижимая к груди подушку, чтобы хоть как-то найти успокоение. Вот только успокоение не приходит, а в груди и горле печет с такой силой, что больно сглотнуть или даже сделать вдох. Рыжик беззвучно трясется, пытаясь сделать вдох и прижимая колени к груди. Ему больно. Ему больно и так обидно до горечи, что ему хочется вскрыть себе вены от осознания того, что он никому не нужен. Мать его ненавидит за то, что он — плод ее измены отцу Дазая, который после того, как все узнал, мгновенно развелся с ней и бросил. А его отец скрылся сразу же, как узнал о том, что она беременна. Чтобы Чуя ни делал, она им всегда недовольна и ругается, а ласкового слова он от нее даже не слышал. Он знает, что она вымещает на нем злобу за свою испорченную судьбу, но совершенно не понимает, он-то тут причем. Он разве просил ее о том, чтобы она рожала его, раз у нее к нему такое отношение? Нет, он все равно любил ее, но иногда он думал, зачем та рожала его, если ей он, по сути, не был нужен. Раньше единственное тепло, которое он получал, было от Осаму, который очень сильно любил младшего брата, который был младше него на пять с половиной лет. Тот обожал его и чуть ли не на руках носил. Именно шатен был тем, кто, по сути, воспитывал Накахару, пусть тот и был его младше всего на чуть-чуть. Рыжик чувствовал, что тот — единственный, кто его действительно любит, и тянулся к брату, как цветок тянется к лучику солнца. Все было просто прекрасно, пока Дазай не начал взрослеть, почти полностью забывая о младшем брате. Чуя всегда ждал его, но Осаму домой возвращался только набегами — что-нибудь перехватить пожевать или забрать некоторые вещи, а все оставшееся время проводил либо с друзьями, либо с подружками. Последних шатен менял, как перчатки, и Накахара вообще не мог понять, почему тот делает подобное. Разве человек не должен встречаться с тем, кого любит? Но рыжик готов был закрыть глаза на любые недостатки брата, если тот вернется к нему и будет вести себя с ним точно также, как и прежде. Вот только он понимал, что подобное едва ли может произойти, потому что Дазай и правда вырос. И времени на Чую у него просто не осталось. Накахара уже почти успокаивается, хотя и продолжает плакать от горечи и боли осознания. Он уже сотню раз пытался дозвониться до брата, но в трубке лишь механический вежливый голос девушки, говорящий, что абонент выключил телефон. И тишина. Рыжик всхлипывает и, сам того не замечая, засыпает на подоконнике, все еще прижимая подушку и телефон к груди.***
Чуя просыпается от того, что его бережно подняли на руки и по-родному поцеловали в макушку. Он не может сдержать слез, когда просыпается, и плачет навзрыд, прижимаясь ближе к любимому и родному человеку, который мягко и успокаивающе покачивает его на руках, как маленького ребенка, то и дело целуя в макушку. Накахаре стыдно и он понимает, что должен перестать плакать, но он ничего не может с собой поделать. У него в душе такой дикий коктейль эмоций, что, ему кажется, что он сойдет с ума, если хоть с кем-то не поделится этим. Вот только рыжик не хочет говорить брату о своих сомнениях, поэтому он лишь плачет, цепляясь за того и прижимаясь к нему поближе, вздрагивая и всхлипывая. Он думал, что когда Дазай обнимет его, вся эта горечь и сомнения исчезнут сами собой. Вот только ничего подобного, потому что он чувствует еще больший хаос, чем обычно. Он чувствует, как Осаму опускает его на кровать и ложится рядом, прижимая к себе. — Эй, малыш, ты чего?.. — шатен задает вопрос, которого больше всего боится Чуя. У того губы дрожат, а в груди и горле печет еще больше, и парень отворачивается, не зная, что предпринять. Накахаре хочется все выложить, рассказав, что его мучает, и скрывать одновременно. Ему хочется всего и сразу, от чего голова кругом и кажется, что ты упадешь в обморок. Дазай хмурится, когда видит, как тот старательно отворачивается, отказываясь отвечать. В груди поднимается глухая паника, причина которой кроется в том, что он безумно сильно переживает за Чую. Он любит его. Слишком сильно, чтобы допустить даже мысли, что с тем может что-то случится. Ему невыносимо каждый раз, когда он надолго оставляет рыжика, но он вынужден этого делать, потому что не хочет слушать очередной скандал и нотации от женщины, которая когда-то была его матерью. — Чуя, в чем дело? — настойчиво говорит Осаму, хватая Накахару и сжимая его лицо с обеих сторон, чтобы тот не мог отвернуться. В голубых глазах стоят слезы, от чего шатен чувствует в груди болезненный укол в сердце. Он смутно догадывается, что это его вина, от чего ему хочется со всей дури ударить самого себя по лицу. Ведь это он довел до слез это рыжее солнышко. — Чуя… — Ты меня ненавидишь? — Чуя и сам удивляется, как пусто и равнодушно звучит его голос. Вот вроде еще совсем недавно он рыдал и почти бился в истерике, а сейчас ему уже все равно. Он знает, что это из-за того, что он перегорел, но именно сейчас самое лучшее время для того, чтобы все выслушать и расставить точки над «и». Так он и правда сможет дослушать брата до конца, не срываясь на слезы и обвинения. — Ты не появляешься, потому что я тебе больше не нужен? — Нет, малыш, я… — Дазай запинается, не зная, что сказать. Он смотрит прямо в холодные-холодные голубые глаза, и ему становится страшно. Потому что он больше всего боится, что Накахара что-то попытается сделать с собой. Он никогда не хотел доводить до этого. Никогда не хотел… Не хотел, но в итоге довел. Он ненавидит себя. — Это из-за того, что мама постоянно ругается и кричит на тебя? — также спокойно спрашивает рыжик, а в груди печет просто нестерпимо. — Ты ненавидишь меня из-за этого? Из-за того, что она это делает? Ненавидишь, что ушел твой отец? Ты поэтому даже не вспоминаешь про то, что я жду тебя? Что каждый день сижу и жду, как верный пес, пока ты развлекаешься, даже не вспоминая про меня? Я уже не нужен даже тебе? — Нет, Чуя… — бормочет Осаму, протягивая трясущиеся руки к брату и крепко обнимая его, вот только никакой отдачи он не чувствует. Раньше бы его малыш крепко-крепко прижался бы к нему, радуясь этому и даря свое тепло. А сейчас он словно равнодушную куклу обнимает, вот только кожа теплая, а не холодная. А так разницы никакой. И это ужасно пугает, от чего в шатене медленно, но верно начинает рождаться паника. — Если бы меня не стало, тебе было бы лучше? — внезапно спрашивает Чуя, и тут же получает сильную пощечину. — Даже говорить про это не смей, дебил! — Дазай уже и сам на грани истерики. Особенно потому, что понимает, что сам, своими действиями, своими поступками, своим равнодушием довел до того, что его малыш стал думать о том, что без него ему было бы лучше. Осаму ненавидит самого себя, но трясущиеся руки крепко обнимают Накахару и прижимают к себе. — Пожалуйста, малыш, не говори подобного. Ты мне нужен. Ты мне правда нужен. Прости. Прости-прости-прости-прости-прости. Я знаю, что я идиот, мудак, сволочь бесчувственная, кто угодно! Пожалуйста, малыш, больше не говори подобного! Я прошу тебя, Чуя, пожалуйста. — Но я ведь… — рыжик вздрагивает, когда его стискивают почти до треска костей. — Ты самый лучший, Чуя. Я сделаю все, что ты захочешь. Я все прекращу. Останусь с тобой. Выполню любой твой каприз, только пожалуйста… пожалуйста, Чуя, слышишь? Пожалуйста, выкинь из головы глупость о том, что ты мне не нужен. Чуя медленно хлопает ресницами. До отупелого, сонного и равнодушного мозга все доносится словно через вату. Он долго смотрит в лихорадочно блестящие карие глаза, в которых стоят слезы, и искаженное горем и ужасом лицо, а потом медленно кивает: — Хорошо. — он выдыхает, когда Дазай обнимает его так, что еще немного, и кости хрустнут. — Хорошо, я выкину это из головы. Только ты останешься на ночь со мной. Я хочу, когда проснусь, снова чувствовать твои объятия. Ты же сделаешь это? — Да, что угодно, солнце. Все, что угодно. — Осаму стискивает брата в объятиях, крепко прижимая его к груди. Он чувствует себя бесконечно виноватым в том, что все их ссоры с матерью его малыш Чуя воспринял именно на свой счет. А значит, он должен сделать все возможное, чтобы переубедить Накахару в этом. Он смотрит, как рыжик быстро засыпает в его объятиях, и выдыхает, лишь после этого разжимая сведенные судорогой пальцы. Когда он увидел в родных голубых глазах такое пугающее равнодушие, ему бесконечно сильно стало страшно за то, что Чуя мог с собой сделать. Тот был в таком состоянии, что действительно мог с собой что-то сотворить, думая, что так для всех будет лучше. Но сейчас все будет хорошо. Шатен, конечно, мудак, но он больше не повторит своих ошибок. Он больше не будет ходить по вечеринкам, заводить девушек и искать развлечений. В этом он все равно ничего не нашел, кроме похмелья и головной боли от щебета, но сейчас он посвятит самого себя Чуе. Дазай бесконечно корит сам себя за то, что умудрился проморгать у Накахары депрессию из-за того, что так редко появлялся дома. У его братика и так состояние было шатким, а то, что Осаму постоянно уходил и скандалил с матерью, лишь усугубили это. Повезло, что шатен вовремя заметил, потому что он просто себе представить не может, чтобы случилось, если бы его малыш все-таки покончил с собой, думая, что так будет лучше. Дазай не думает, что смог бы с этим жить. Что он вообще смог бы жить, если его маленького братика больше не существовало. Осаму смотрит на безмятежное лицо Чуи, сопящего у него на груди, и выдыхает, думая, что пока все еще не так критично. Накахара жив, а значит, шатен сможет все исправить. Ему только нужно наконец-то начать работать, снять им квартиру и забрать рыжика от матери, которая каждый день гнобит его, расшатывая психику. Ему просто нужно отвести брата к психологу — ну, или к психиатру, чтобы тот выписал ему антидепрессанты. Он просто сделает все возможное, чтобы его малыш перестал думать о том, что никому не нужен. Дазай, конечно, еще тот мудак и сволочь, который почти прощелкал все на свете, чуть не потеряв самое важное, но он исправится. Пока Чуя жив, он будет делать все возможное, чтобы тот чувствовал себя лучше. Осаму нежно улыбается, аккуратно оглаживая пальцем щечку брата. Все будет хорошо. Он об этом позаботится.***
Из серии: сама сочинила — сама поплакала.