Вообще, Дазай ожидал, что бог ответит ему довольно быстро, но прошло уже больше двадцати минут, а вокруг не было ничего, чтобы намекало на то, что на него обратили свое внимание. Это заставляло довольно сильно злиться, ведь Осаму терпеть не мог, когда его игнорировали. И если раньше его скорее порадовало бы, что такой странный бог не обратил на него внимание, то сейчас это вызывало только недовольство и злость.
К тому же, он со все большим беспокойством косился на Чую, который уже откровенно клевал носом, сидя на краю алтаря. После воды и еды он выглядел немного лучше, но все равно казался крайне истощенным. Он выглядел так, будто в любой момент может упасть без сил, безвольно раскинувшись. Больше всего шатен боялся того, что сердце в его груди остановится.
— Облокотись на меня, Чуя. — настойчиво попросил он, потому что действительно забеспокоился из-за того, что тот и правда упадет. Вообще, не в его привычках так сильно волноваться за кого-то, тем более за незнакомца, с которым он знаком меньше полутора часов. Единственный человек, за которого он серьезно переживал — Одасаку, но ведь с ним Дазай находился рядом практически всю жизнь, так что было совершенно неудивительно, что он так сильно привязался к своему лучшему другу.
Чуя же… Он… Осаму и сам не знает, если честно, кто он, но за рыжего он беспокоится слишком сильно, чтобы вспомнить о том, что не любит, когда его касаются посторонние. Все-таки, именно ради этого он и оборачивал себя в бинты, чтобы его не касались руки других людей. Даже Ода не имел права трогать его голую кожу, даже когда дело касалось обработки ран.
— Но ведь… — тихо шепчет тот, слабо поворачивая к нему голову и смотря своими ярко-голубыми глазами ему в самую душу.
— Прислонись, Чуя. — настойчиво повторил шатен, пристально выдерживая этот взгляд. Он видел, как его найденыш сильно колеблется и сомневается, не зная, сделать так, как его просят, или остаться просто сидеть. Но ведь если он просто останется сидеть, то наверняка упадет из-за слабости и ударится. — Чуя, прислонись ко мне. Пусть это и звучит глупо, но я волнуюсь за тебя. Пожалуйста, сделай это.
— Это не звучит глупо. — качает головой рыжий, внимательно смотря на него. Проходит несколько долгих секунд, прежде чем тот медленно начинает двигаться, действительно приваливаясь к боку своего спасителя. Дазай и сам не думал, что почувствует такое сильное и крышесносное облегчение, когда почувствует эту теплоту и тяжесть на себе. Его сердце, которое колотилось с такой скоростью, будто он пробежал марафон в несколько километров, постепенно начинает успокаиваться и приходить в норму.
Вообще, наверное, Осаму должен бояться того, что испытывает практически физическую необходимость в том, чтобы Чуя касался его и находился рядом, чтобы видеть его и убеждаться снова и снова, что тот в порядке.
Наверное, если бы это было раньше, шатен сбежал бы при первом же осознании того, насколько быстро и пугающе сильно привязался к этому прекрасному рыжему ангелку.
Но сейчас… наверное, впервые за очень долгое время он не хочет делать этого.
Не хочет оставлять его и бросать здесь.
Кого угодно, но только не Чую.
— Спасибо, солнце. — действительно облегченно улыбается Дазай, потому что сейчас он точно знает, что тот не свалится из-за своей слабости и истощенности. Тот сейчас использует его, как дополнительную опору, а значит все будет хорошо. Тот сможет высидеть достаточное количество времени, пока этого гребанный бог не ответит.
— За что спасибо? — удивился рыжий, потому что это он должен был благодарить своего спасителя за все, что тот делает ради него. Тот его и напоил, и накормил, отдав свою последнюю еду, и сейчас заботится, хотя в храм пришел исключительно только ради алмазного жезла. Тот был действительно очень добрым и благородным, даже если старался строить из себя плохого человека.
— Ты пока не поймешь. — пожал плечами Осаму. Он не мог так просто и открыто сказать: «за то, что ты не издеваешься над собой», ведь наверняка бы это прозвучало весьма странно и необычно. Чуя и так выглядит донельзя изможденным и уставшим, чтобы его еще и волновать тем, что его спаситель, который знаком совсем недолго, уже настолько сильно и неровно дышит к нему.
Рыжий смеривает шатена странным и немного удивленным взглядом, но кивает, признавая за ним право не рассказывать, если не хочется. Вместо этого задает вопрос, потому что его это волнует гораздо больше:
— И почему «солнце»?
Дазай внимательно рассматривает Чую, пытаясь понять, издевается тот или нет. Но, судя по всему, для него ласковое слово «солнце» такое же странное, как и слово «милый». Осаму все сильнее беспокоится за рыжего и все сильнее ненавидит Арахабаки. Это же какой сволочью надо быть, чтобы видеть, как этот очаровашка погибает на твоих глазах, и ничего не попытаться изменить?
— Потому что у тебя волосы ярко-рыжие, как жидкие лучи солнца. — он мечтательно улыбается, любуясь красотой Чуи. — Это комплимент.
— Комплимент… — тянет тот, хлопая ресницами. Он не совсем понимает, что такое «комплимент», но судя по всему, это что-то очень теплое и безумно приятное. Рыжий и сам не замечает, как слабо улыбается счастливой улыбкой, поражая Дазая в самое сердце.
— Улыбайся почаще. — просит Осаму, как никогда сильно жалея о том, что зафиксирован, а то было бы просто великолепно взять Чую за руку и поцеловать ее. Именно поэтому, он начинает сердиться на бога, который все никак не отвечает ему. Вот только из компании с ним только рыжий, а срываться на нем шатен считает абсолютно неправильным. Тот же не виноват, что Арахабаки — еще тот мудак. Тем не менее, куда больше его волновало сейчас абсолютно другое. — Как ты, Чу?
Было видно, что тому очень сильно хотелось спать, потому что носом тот клевал гораздо ощутимее, и даже на его слова реагировал с запозданием. Вообще, Дазай не стал бы сопротивляться тому, чтобы Чуя заснул, учитывая его сильную истощенность. Однако, Осаму был твердо уверен, что делать это сейчас крайне плохая идея.
Почему-то он знал, что если рыжий сейчас уснет, то он больше не проснется.
И именно это пугает до дрожи и заставляет судорожно говорить обо всем, что угодно, лишь бы его найденыш не заснул.
— Спать хочу. — протянул Чуя, зевнув. Но несмотря на сильную сонливость и истощенность, он сидит рядом с шатеном и ждет непонятно чего, периодически посматривая на своего собеседника. Он видит, что тот довольно сильно из-за чего-то волнуется, и, хотя не может до конца понять, почему именно, но он может его поддержать. — Не волнуйся. Все будет хорошо.
Дазай благодарно улыбается ему, радуясь тому, что сейчас рядом с ним находится хотя бы одна живая душа. Особенно та, к которой он дышит неровно.
— Как долго мне нужно тут лежать и чувствовать себя десертом на красно-черном блюдечке? — спрашивает он, стараясь юморить, но на самом деле его положение пугает его до усрачки. А вы бы не волновались, если бы легли на какой-то непонятный алтарь, который зафиксировал вас, мешая двигать даже пальцами? Тем более, в храме давно забытого бога, в котором непонятно что вообще происходит.
— Не знаю. У всех по разному. — тихо говорит Чуя, вздыхая и накрывая руку Осаму своей. Он видит, что после этого тот успокаивается, после чего взволнованно спрашивает. — Ты нервничаешь?
— Довольно сильно. — кивает шатен, потому что не видит смысла это скрывать. И дураку понятно, что любой нервничал бы на его месте, а значит ему не стоит строить из себя непонятно кого.
— Все будет хорошо. — повторяет рыжий, поглаживая его по руке. Сейчас он одет только в кофту Дазая, которую тот снял с себя и закутал его, чтобы тот не мерз. Чуя буквально тонет в этой одежде, которая висит на нем мешком, и выглядит настолько хрупким и завораживающе красивым, что Осаму буквально не может отвести от него жадного взгляда. Он понимает, что не должен так смотреть, но не любоваться рыжим выше его сил. — Почему ты так смотришь?
— Просто думаю, что ты очень красив. — улыбается шатен, мечтательно выздыхая.
— Красив?
— Боги! Чуя, только не говори мне, что тебе никогда не говорили, насколько ты красив. — просит Дазай, вглядываясь в завораживающие голубые глаза. Те лишь недоуменно смотрят на него и хлопают длинными ресницами, а потом рыжий склоняет голову на бок, спрашивая:
— Значит, я красивый?
Осаму окончательно убеждается в том, что Чуя рос в каком-то неправильном и отвратительно-уродливом обществе.
— На самом деле да. Очень красивый. — улыбается шатен, желая поднять руку и огладить бархатную щечку.
Чуя долго молчит, хлопая ресницами, а потом неуверенно бормочет, еле заметно краснея щеками:
— Э… Спасибо?
Вообще, Дазай крайне горд собой. Мало того, что он признался Чуе в том, как тот красив, так еще и на время отогнал от него опасную сонливость. Это ли не великолепно?
— Слушай, а может быть такое, что бог не ответит? — спрашивает Осаму, потому что его уже напрягает это молчание. Он лежит на этом дурацком алтаре уже больше часа, а от бога ни слуху, ни духу. Разве тот не должен был появиться сразу же?
— Ну… — задумался рыжий, машинально водя пальчиком по руке шатена. — Вообще, конечно может и не ответить, но ведь он забытый Бог, а значит с радостью уцепится за любую возможность продлить свое существование.
— Тогда… Он может быть мертв? — напряженно уточнил Дазай, обводя взглядом окружающее пространство.
— Нет, не может. — качает головой Чуя. — Если бы был мертв, то алтарь бы уже давно распался пеплом, а я — еще раньше умер бы.
Осаму пристально смотрит на него, внезапно понимая, что мысль о том, что только сила забытого бога поддерживала жизнь в рыжем, вызывает благодарность на пополам с дикой ревностью. Это, пожалуй, тоже удивительно, учитывая, что он не интересовался никем в таком ключе никогда, но… это не вызывает отторжения. Только понимание, что все так и должно быть.
Все правильно.
— Он поддерживал твою жизнь?
— Ну… Скажем так, если бы не он, меня бы никогда не существовало. — пожал плечами Чуя, нежно улыбаясь. Он недолго колеблется, а потом, получив разрешающий кивок, медленно укладывается на шатена сверху, сворачиваясь клубок. Дазая жжет невозможность коснуться рыжего, обнять его и прижать к себе, и за это он проклинает бога тоже.
— Значит, думаешь, он жив?
— Я уверен в этом. — кивает Чуя, машинально запуская руку в каштановые патлы и начиная перебирать их. Осаму жмурит глаза и почти мурчит от удовольствия.
— Ты уверен, что я его последний шанс? — хмурится шатен, чуть позже открывая глаза и отрываясь от приятной неги. В сердце засела навязчивая тревога, что может случиться что-то плохое. И, пожалуй, самое удивительное, что за себя Дазай не переживает совершенно. За рыжего страшнее, чем за самого себя.
— Ну… либо ты, либо я умру, и он заберет мои жизненные силы. — пожал тот плечами. На этом моменте сердце Осаму замерло от ужаса, а потом заколотилось с удвоенной силой. Он не знал, каких ему трудов стоило не измениться в лице. — Но ведь он так долго поддерживал мою жизнь, так что я не думаю, что он станет делать это. Но если все же…
— Не бывать этому! — обещает шатен, решительно хмурясь.
— Почему? — от удивления Чуя даже приподнялся, заглядывая в карие глаза.
— Потому что я не отдам ему тебя! — спокойно говорит Дазай, будто это самая простая и очевидная вещь во всем чертовом мире. И рыжий ему верит, пусть и знает его совсем недолго.
— Правда? — заглядывает Чуя ему в глаза.
— Да. Обещаю, Чу. — кивает Осаму.
— Хорошо. Я верю тебе. — слабо улыбается рыжий, снова укладываясь.
***
С самого детства Дазай не был тем, к кому благоволила судьба. Его мать была проституткой, которая забеременела от богатого клиента, и, желая нажиться на этом, сохранила беременность. Из публичного дома ее выгнали, даже если она готова была быть там уборщицей и кухаркой. У них не была легкая жизнь, но гораздо тяжелее она стала в три года, когда та умерла от воспаления легких, а Осаму оказался на улице без гроша в кармане.
Пожалуй, единственный раз, когда ему действительно повезло, это был момент встречи с Одасаку. Тот был старше него почти на пять лет, и шатен не знал, о чем думал Ода, когда взял его на попечение и стал заботиться о нем. Дазай гораздо позже узнал, что Сакуноске, желая подольше сохранить его детство, примкнул к воровской гильдии, чтобы получать за это больше денег.
В восемь Осаму и сам присоединился к гильдии, желая облегчить ношу Одасаку несмотря на то, что из-за этого они впервые крупно поссорились. Там он довольно быстро привлек взгляд Главы гильдии — Огая Мори, который мгновенно оценил и его ловкость, и его ум, и его остальные таланты. Так шатен всего за год стал учеником Легендарного Вора, который до этого никогда не брал к себе учеников.
Жизнь Дазая была бессмысленной и безумно скучной, несмотря на дружбу с Одой и вечный адреналин от погонь. Если поначалу это было достаточно весело и интересно, то потом не приносило ничего, кроме раздражения. Даже поиск новых способов преодолеть охрану и сигнализации не вызывали прежнего азарта.
Именно тогда Осаму начал искать способы покончить с собой, и начал скатываться вниз. Он не знал, почему Огай не велит устранить его, но тот, видимо, все еще считал его достаточно полезным.
У шатена никогда не было того, что вызвало бы у него действительно сильный интерес хоть к чему-то.
А после смерти Одасаку и вовсе…
Именно поэтому этот храм должен был стать последним заданием Дазая, после которого тот покончил бы с собой, просто исчезнув. Но именно здесь он встретил самое прекрасное и прелестное создание на всем белом свете, под чарами которого пал и влюбился с первого взгляда.
У Осаму никогда не было что-то дорогого и хоть сколько-нибудь ценного (разве что Ода, но и он…), вся жизнь бесконечной серой рекой протекала мимо, и ничто не могло привлечь его внимание или заинтересовать его, но…
Сейчас он готов был сражаться за то, чтобы быть единственным, кто завладеет Чуей.
Он уверен, что это стоит всего, что случилось и случится в его жизни.
***
Это походило на странный сон. Дазай чувствовал, как лежит на твердом алтаре, чувствуя спиной холод камня, тогда как сверху к нему жалось теплое тельце, свернувшись клубочком на груди. Одновременно же Осаму ощущал, что завис в воздухе.
Одновременно он смотрел на макушку Чуи и будто бы смотрел на них, лежащих на алтаре, сверху. Это было очень странное ощущение, но шатена куда больше волновало то, насколько хрупким и красивым выглядел рыжий, когда лежал вот так, прикрыв глаза.
— Ты очень противоречивый человек… — раздалось у него за спиной, и Дазай вздрогнул, резко разворачиваясь. Но там не было совершенно ничего, и это очень сильно напрягло его. Он завертелся на месте, пытаясь понять, откуда именно идет голос, но он, казалось, шел отовсюду. — Но ты мне, пожалуй, даже нравишься.
— К-кто вы?! — крикнул Осаму, сжимая кулаки.
— Вы называете меня Арахабаки. — медленно проговорил тот же голос.
— Так значит это вы — забытый бог?
— Можешь меня называть и так, если тебе хочется. — протянул невидимый собеседник. — Значит, ты пришел ради алмазного жезла?
— Так вы все уже знаете…
— Конечно. Я внимательно слушал этот милый разговор. — хихикнул Арахабаки. — Никогда не думал, что такая внешность может настолько сильно произвести впечатление.
— Если вы не понимаете, насколько очарователен Чуя, значит вы просто слепец. — пожал плечами шатен.
— Может быть. — не стал тот спорить. — Но ты же знаешь, что все имеет свою цену? Если ты хочешь завладеть алмазным жезлом, то должен предложить равнозначную цену за него.
— Что вы хотите взамен?
— Я уверен, что ты откажешься отдать свою собственную жизнь. — задумчиво протянул Арахабаки. — Тогда как насчет того, чтобы ты отдал мне жизнь Чуи?
— Исключено. — покачал головой Дазай. — Кроме того, разве его жизнь и так не принадлежит вам?
— С тех пор, как ты спас его, уже нет.
— Я не брошу его тут. — решительно сказал Осаму. Он видел, как Чуя, который лежал на его теле, дремал, спокойно дыша во сне. Он и помыслить не мог позволить этому дыханию и этому сердцебиению оборваться. Ни за что, пока он жив. — Вы же знаете, что я полюбил его почти сразу, как увидел.
— Чувства людей изменчивы.
— Но только не мои.
— Знаешь, я видел много людей, подобных тебе, и все они всегда пытались меня обмануть, думая, что это им сойдет с рук. — тянет Арахабаки. — Но… Почему-то я верю тебе. Я действительно верю тебе, так что, думаю, смогу доверить Чую.
Шатен кивает, продолжая вслушиваться в пространство, пытаясь определить, что бог делает, но он не слышит ничего.
— И что теперь? — спрашивает он.
— Все зависит от того, что ты хочешь заполучить сильнее — жезл или Чую себе.
— Значит, выбор или, или? — хмурится Дазай. Он с самого начала знал, что все не будет просто, но все-таки сейчас он теряется, не зная, на что решиться.
— Да. Если тебе нужен алмазный жезл, то ты должен убить Чую и положить его сердце на алтарь. Тогда он откроется, и ты получишь жезл. — спокойно говорит Арахабаки. — Выбор за тобой. Прощай.
Осаму хочется материться.
Он просыпается и смотрит на рыжего, который доверчиво лежит на нем и дремлет, спокойно дыша. Он чувствует, что теперь может шевелиться, и тут же сгребает Чую в крепкие объятия, укутывая в собственный плащ.
Убить его?
Да ни за что на свете!
Дазай, может, и не самый лучший человек, но убить кого-то вроде Чуи ради какой-то дурацкой штуковины с непонятными свойствами? Убить того, кого уже так сильно успел полюбить? Да хрена с два! И Фицджеральд может хоть сотню раз подавиться своими же деньгами, которые обещал заплатить за задание.
Осаму, если честно, совсем не хочет, чтобы за ним следовали профессиональные убийцы, но и допустить смерти Чуи он не может. Нет уж, хватит. Он и так потерял Оду. Потерять еще и рыжего он не может. Самое время уйти на затерянный континент к Достоевскому — тот уже давно приглашал его, обещая убежище за его способности. Пусть теперь в его будущем будут сплошные вопросительные знаки, но и раньше в его судьбе вряд ли было хоть что-то определенное.
Просто сейчас шатен действительно готов сделать все, чтобы быть счастливым вместе с Чуей.
Он сильнее закутывает рыжего в собственный плащ и поднимает на руки, унося прочь. Конечно, может быть, он и не так силен, но Чуя очень истощен и устал, а значит сам идти не сможет. Поэтому Дазай готов его нести на руках столько, сколько сможет.
Увлеченный тем, чтобы очень бережно и аккуратно нести рыжего, Осаму не замечает, как тот на мгновение открывает глаза, которые светились ярко-красным. Странный жрец, который на самом деле был сосудом Арахабаки, прекрасно понимал, какие изменения будут в его судьбе. О, и за это он был действительно благодарен шатену.
Конечно, он не может настолько быстро и беззаветно полюбить Дазая, как это сделал тот — все-таки, он не совсем человек, и, следовательно, мировосприятие у него другое, но он поклялся защищать и оберегать его от всего. Если тот решил спасти его, даже если знал, что может из-за этого оказаться в опасности… Это достойно преданности.
А чувства…
Со временем придут и чувства, так что он сможет с чистой совестью ответить Осаму взаимностью.
Оба поклялись, что сделают другого счастливыми, и будут счастливы вместе.
Пусть совершенно по-разному, но…
Они обязательно сдержат свое обещание.
