Академики

слайс для любимой Hiriden Солнце льется в кухню сквозь распахнутую форточку и тонкие занавески, прихватывая с собой сквозняк. Осень приходит в Токио раньше обычного, Киришима ощущает это босыми ногами на выстуженном полу. Тихо щелкают стрелки часов, виски давит от недосыпа. В холодильнике мышь повесилась, он глядит в пустое белое нутро и захлопывает дверцу. Слышит шаги за спиной, оборачивается и видит в проеме Бакуго. У него помятая футболка и такое же помятое лицо. Изнутри поднимается неуместная нежность. Киришима тянется к турке, будто она спасательный круг — не утони. — Кофе? — Угу. Бакуго падает на стул и широко зевает. Движения выходят кривыми, как у куклы на веревочках. В голове размытые картинки из вчера и яркие на контрасте ощущения. Сухие ладони, мокрые губы, вес чужого тела. А перед этим минуты в прихожей, напряжение: оттолкнуть, оттолкнет? Шепот в затылок: «Молчи, не разговаривай». Первый раз всегда страшно. Сейчас страх притупленный, совсем другой, тревожный и вязкий: а что дальше? Киришима просыпает кофе мимо и собирает его пальцем. Сердце бьется спокойно, но, похоже, держится из последних сил. Бакуго молчит, с его стороны вообще ни единого звука. Словно он и не дышит, и не существует, бесплотный мираж в мятой футболке. Киришима оглядывается через плечо и давит улыбку. Бакуго хмурит брови и морщит нос. — Молока нет. — Да пофиг. — И еды тоже. — Забей. — В ванной на верхней полке чистые полотенца. — Ага. Мысль, что Бакуго еще не был в душе, бьет по касательной. Он еще пахнет вчерашним, он еще весь из вчера. А Киришима уже из сегодня. И сегодня надо задавать вопросы. Только вместо «что дальше?» он говорит «тебе с сахаром?» и убирает турку с конфорки. Достает две чашки и садится напротив. Бакуго смотрит в окно, на рано приходящую осень. Киришима смотрит на него и думает, что если бы при первой встрече знал, как влетит, бежал бы в другую страну. Но он, дурак, несся только навстречу, на крейсерской скорости, пока вчера в прихожей его ладони не приземлились на чужие бока — аварийная посадка. Он не сразу понял, что Бакуго не отстраняется, а тоже ждет разрешения, когда глаза привыкли к темноте. В фильмах люди жадно бросаются друг на друга, а в реальности деревенеют, тычутся носами не туда и пытаются высчитать в голове сложные математические формулы — на сколько сантиметров вниз можно подвинуть ладонь, чтобы по ней не получить. Киришима видит засос чуть ниже подбородка и булькает кофе. Бакуго щурится и допивает залпом, подскакивает на ноги с коротким: — В душ. И чуть не вписывается в косяк. Пружина внутри расслабляется, Киришима смеется и встает мыть кружки. Вода не льется уже минут пять, но Бакуго все не показывает носа. Тревожность возвращается, ветер за окном усиливается, расшатывая металлический карниз и нервную систему Киришимы. Он перебирает множество вариантов развития событий и смиряется с каждым, пытается. В конце концов звенит щеколда. Дверь открывается медленно, а выскакивает из нее Бакуго быстро и минует расстояние в три широких шага. Потом, словно опомнившись, тормозит и жгет Киришиму взглядом. — Хочешь сделать вид, что ничего не было? — Херово. — Ла-а-адно, — тянет Бакуго. — Тогда? — Да. — Что «да»? Киришима пожимает плечами. — Что-нибудь. — Что-нибудь, — Бакуго кивает и трет лицо, пряча ладонью улыбку. Киришима лыбится тоже. — «Что-нибудь» — для начала хорошо. — А там разберемся. Он кладет ладони на чужие бока, и второй раз тоже страшно, и осень приходит рано, мерзнут босые ноги, но что-нибудь для начала хорошо, а дальше они разберутся.