Амортенция пахнет тобой

— Геральт... — М-м? — Можно?.. Геральт закатил глаза. Лютик только расхохотался. — Ну, пожалуйста! Ну, что тебе стоит? — продолжал он упрашивать. — Тебе ведь несложно, правда? А мне приятно. — Зараза, — проворчал Геральт. А потом — схватил Лютика в охапку и мстительно вцепился зубами в его шею. Тот охнул и судорожно вздохнул: по телу пробежали мурашки. Они сидели на ковре у камина: Геральт привалился спиной к креслу, Лютик — к его плечу. За окнами валил снег. Приближалось Рождество. — И почему тебе это так нравится? — хмыкнул Геральт. — Потом весь ковёр в шерсти. И твоя одежда тоже. Вот почему, скажи мне? — Просто ты такой уютный, — хихикнул Лютик. — И пуши-и-истый, — на этих словах он широко зевнул, едва успев прикрыть рот ладонью: Геральт всегда смеялся над тем, что его аристократические привычки останутся с ним на всю жизнь. Родители, кстати, искали его. И даже нашли их с Геральтом адрес. Присылали письма, требовали встречи. Лютик просто пускал этот пергамент на растопку камина. Хоть какая-то польза. Пока они не явятся сюда и не будут стоять на пороге с требованием поговорить с ними — он не станет этого делать. Да и тогда десять раз подумает. — А когда ты спас меня тогда в Запретном лесу, ты был таким страшным, — продолжал Лютик, снова отчаянно зевая. — Я решил было, что мне конец, пока не понял, что это ты. — Весёлый был год, нечего сказать, — с ухмылкой сказал Геральт. И Лютик вдруг понял, что сейчас происходит то, о чём он однажды сказал Геральту: когда тот заслонил его от режущего заклинания и истекал кровью у него на руках. «Когда-нибудь мы будем сидеть с тобой у камина и вспоминать весь этот год с улыбкой». Это было так... странно и прекрасно. И Лютик очень хотел с восторгом поделиться своим воспоминанием с Геральтом, но потом понял, что сил на это сейчас нет никаких: жар от камина сморил его, и он неумолимо засыпал. Но... он обязательно расскажет завтра. И, спустя какое-то время проснувшись и приоткрыв глаза, Лютик с довольной улыбкой обнаружил, что лежит уже не на плече Геральта, обтянутом тканью домашнего джемпера, а на боку большого и тёплого белого волка. Своего волка.