Амортенция пахнет тобой

Лютик сходил с ума. Писем от Геральта не было больше месяца. Он предпринял попытку написать ещё одно, но в процессе вдруг задумался: а стоит ли?.. Есть ли в этом смысл, если на предыдущие ответа он так и не дождался? Он со вздохом скомкал пергамент и уткнулся взглядом в проигрыватель с пластинками. Музыки не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Тоска пополам с волнением съедали. Чувства были смешанными. С одной стороны, Лютик молился, только бы с Геральтом всё было в порядке. Только бы он ничем не заболел, только бы с ним ничего не случилось. С другой… если Геральт был в порядке, это означало лишь одно: он просто не хочет ему писать. По непонятным причинам. И какая-то часть Лютика даже хотела, чтобы с ним что-то случилось. Потому что… Было, наверное, даже проще принять это, чем то, что он… разлюбил его? Лютик ненавидел себя за то, что такие мысли иногда проскальзывали. Он ведь должен желать любимому счастья, — так какого чёрта тогда в его голове возникает вот это?.. Вынужденное общение с родителями тоже невероятно тяготило. Лютик пытался проводить время где угодно и как угодно, лишь бы подальше от них: готовился к экзамену по трансгрессии, который был назначен на конец августа, гулял по поместью, выполнял домашнее задание, которое им дали на каникулы, тренировался в полётах на метле: в квиддич он никогда не играл, чтобы не подвергать опасности руки, но летать умел неплохо, и на уроках полётов всегда зарабатывал хорошие баллы для Слизерина. Словом, он просто убивал время. Любыми занятиями. И старался не думать. И всё равно перебирал в уме все возможные варианты. Может быть, Геральт внезапно уехал куда-то и не успел предупредить его? И именно поэтому писем не получал? А может, он заболел? Но чем? Повредил себе что-нибудь в учебном бою? Вряд ли волшебная медицина Дурмстранга не смогла бы с этим справиться… Догадки постепенно заканчивались. Оставалась тупая ноющая боль от постепенного понимания: ни один из вариантов не звучал правдоподобно. Кроме… Кроме того, что Геральт просто не хотел больше с ним общаться. По неясным причинам. Лютик не плакал. Он не находил себе места весь этот месяц, переживал, кусал от волнения губы, злился и ненавидел всё вокруг, но не плакал. Что ж… Если Геральт действительно решил порвать с ним, даже не сообщив об этом, то… Так тому и быть. Он переживёт. Он и так уже слишком многое пережил в этом учебном году. Переживёт и это. Справится. Ему было нестерпимо больно. Как после всего, что произошло с ними, после всего, что они перенесли вдвоём, — как после всего этого Геральт мог просто прекратить общение, даже не объявляя о разрыве? Впрочем… Однажды он уже сделал подобное. Отвернулся от него, когда его прижали к стене. Прошёл мимо. Неужели всё повторяется?.. Неужели Геральт, который дважды рисковал жизнью ради него, и второй раз — уже после того, как на коленях просил прощения за предательство, который так не хотел его отпускать… Неужели он способен на такое? Лютику очень хотелось верить, что — нет. Не способен. Но иного объяснения происходящему придумать просто не выходило. Боль и волнение, которые он ощущал, постепенно превратились в постоянство. В серую рутину. Наверное, он даже не замечал этих чувств: они просто стали частью него. Эмоций почти не было: он будто был механизмом, который просто существовал. И единственным, что он мог сделать — это стараться не думать о Геральте, чтобы этот механизм не сломался. *** — Как твои дела, Юлиан? — поинтересовался однажды за завтраком отец. — Хорошо, спасибо, — равнодушно кивнул Лютик. Почти единственным местом, где он пересекался с родителями, была столовая: в остальное время он вежливо говорил, что у него очень много дел. Кажется, всех это устраивало. — Твой… друг — он так и не написал тебе? — почти равнодушно спросила мать. Этот вопрос был простой формальностью. Чтобы не завтракать в тишине. — Он остался в прошлом, — отчеканил Лютик. И только спустя пару минут до него дошло, что он только что сказал это вслух. Как так? Почему? Значит, он… смирился? Принял это, как должное? Как это произошло? Когда он успел осознать, что это конец? Вилка выпала из его ослабевших пальцев. Отец тихо хмыкнул себе под нос. — Ну, и стоил он того? — снова спросила мать — уже с усмешкой. — Всех твоих истерик в Хогвартсе? Лютик молчал. Родители мрачно посмотрели на него. — Не стоил, — осипшим голосом выдавил он. Есть больше не хотелось. Он поблагодарил и вышел из-за стола. И, оказавшись у себя в спальне, рухнул на кровать и впервые за долгое время разрыдался. Как смог он оставить Геральта в прошлом? Для чего врать самому себе? Не смог, да и никогда не сможет. Даже если это и вправду конец… Они должны хотя бы попрощаться. Всё ещё дрожа от слёз, трясущимися руками Лютик решительно достал из ящика письменного стола перо и чернильницу. Оставлять это вот так было нельзя. Он с силой потёр руками глаза, стараясь согнать влажную пелену. Перо заскрипело по пергаменту. «Здравствуй. Я долго думал, стоит ли всё это писать, учитывая то, что ты явно не горишь желанием общаться со мной, но и молчать я тоже не могу. Что случилось, Геральт? Что я сделал тебе? Писем от тебя нет уже больше месяца. Я понятия не имею, где ты, как у тебя дела, здоров ли ты. Я долго думал, что могло произойти с тобой, и пришёл лишь к одному очень болезненному для меня выводу. Я понимаю, что всё меняется. И люди меняются тоже. И что ты мог полюбить кого-то другого. Или просто разлюбить меня. И я должен пожелать тебе счастья. Я желаю. Действительно желаю. Я просто хочу правды. Хочу знать, почему. Что произошло. Мне кажется, после всего, что было, Геральт, после всего, через что мы прошли — я имею право знать. Я по крайней мере заслуживаю того, чтобы со мной попрощались. Впрочем, я понимаю, что ты можешь снова проигнорировать это письмо. Так вот, знай. Я всё ещё люблю тебя. И мои чувства не уйдут никуда ещё очень долго. Я надеюсь, что у тебя всё хорошо. Что ты жив и здоров. К сожалению, мне больше нечего сказать. Я не знаю, как ты отреагируешь на мои слова. Я буду рад ошибиться, Геральт. Правда. Я буду рад, если не ты виной тому, что происходит. Если ты не пишешь мне по какой-то другой причине. В таком случае я прошу тебя простить меня за то, что я усомнился в тебе. Ты — всё, что у меня есть. И я очень боюсь потерять тебя. Если же я оказался прав — что ж. Я не стану отказываться от своих слов. Ты действительно всё, что у меня есть. Вернее… уже было. И я переживу это. Всё будет нормально. Я не жалею, что встретил тебя. Спасибо за всё, что ты сделал для меня. Этого я уже никогда не забуду. Искренне желаю тебе счастья. Лютик. 2 августа 2008». Он плакал, руки его дрожали; почерк был неровным, пергамент в нескольких местах был влажным от слёз, кое-где даже расплылись чернила, но ему было плевать. Пусть даже Геральт и поймёт, почему так смазаны буквы. Переписывать письмо Лютик просто не вынес бы. Слишком больно. Он кое-как поправил заклинанием смазанные чернила, запечатал письмо и быстро отправил с ним сову. Быстро — чтобы не успеть передумать. А после — снова рухнул в кровать. Слёзы никак не хотели прекращаться. *** Ответа на это письмо он тоже не дождался. Впрочем, он даже не был удивлён. Лишь горько усмехнулся, стараясь унять подступившие к горлу слёзы, когда осознал, что прошло уже две недели, но Геральт так и не написал ему. Он был к этому готов. Приготовился к худшему — и худшее оправдалось. Если Геральт решил забыть его, то он сделает для этого всё. Лютик слишком хорошо его знал. Хотя… кажется, не так уж и хорошо. Потому что он даже не предполагал, что его Геральт способен на такое. Способен порвать с ним, даже не сообщив о разрыве. Даже не попрощавшись. После всего, что было. Это был уже не его Геральт. Его Геральт так бы не поступил. Только вот его Геральт навсегда остался в его воспоминаниях и его голове. Нужно было жить дальше. Как — он пока не представлял. Пустота внутри расползалась с ужасающей быстротой. Если раньше, когда в груди было так же пусто, согревала надежда на скорую встречу с любимым, то теперь — впереди Лютик не видел ничего. Единственным лучиком света в его жизни этим летом была Йеннифэр: он переписывался с ней много и часто, спрашивал, как у неё дела, — она всё же смогла вырваться к Цири на каникулы, и несколько раз присылала ему открытки из Франции. Родители отпустили её, лишь попросив быть осторожнее и почаще писать. И почему его семья не могла вести себя так же?.. Может быть, тогда ничего бы и не случилось?.. Йеннифэр рассказывала о Цири, о Париже; как могла, пыталась поддержать Лютика, убеждала его, что всё будет хорошо. Её письма были радостными и беззаботными. Лютик понимал: она счастлива. И был рад за неё. Правда, иногда всё-таки завидовал ей. Тоже хотелось вот так. Тоже хотелось верить и надеяться хоть на что-то. Её очередное письмо пришло в тот день, когда он, совершенно вымотанный, но довольный собой, вернулся с экзамена по трансгрессии, успешно сдав его и наконец получив разрешение. Лютик откинулся на подушки, удобно устроившись на кровати, и принялся читать. Письмо оказалось довольно коротким. «Привет! Как ты? Я вернулась в Лондон. Соскучилась по тебе и многое хочу тебе рассказать, но в письме будет неудобно. Ты ведь будешь покупать что-то к школе в Косом переулке? Встретимся там тридцать первого августа? Прямо у входа в Гринготтс. Мне как раз нужно заглянуть в хранилище. Буду с нетерпением ждать встречи. Удачи! Йен. 20 августа 2008». *** Косой переулок, как и всегда перед началом учебного года, был переполнен школьниками: взволнованные будущие первокурсники, которых вели за руку родители, заходили за формой в магазин мадам Малкин, девчонки со старших курсов интересовались приворотными зельями в местных лавках, «Всевозможные волшебные вредилки» радовали глаз своей яркостью. Лютик по-прежнему был абсолютно пуст, но сейчас, оказавшись здесь без родителей, он словно ощутил глоток свежего воздуха. Как он мечтал о дне, когда наконец-то станет свободен… — Лютик! Он обернулся, и впервые за долгое время на его губах заиграла искренняя улыбка. Йеннифэр спустилась с лестницы банка и быстрым шагом направилась к нему. Лютик стиснул её в объятиях, чувствуя какое-то успокоение в аромате её духов — запах сирени и крыжовника окутывал его с головой. Родной запах. Запах самого близкого человека. — Я скучала, — она поцеловала его в щёку и потёрлась носом о его висок. — Я тоже. Очень. Как каникулы? Как вы с Цири? — Отлично. Я кое-что покажу тебе через пару минут. А пока — не хочешь мороженого? Он просто покачал головой. — Но почему? Ты ведь его так любишь! — Не хочу, Йен. Она нахмурилась и посмотрела по сторонам. — Ты точно один здесь? — серьёзно уточнила она. Дождавшись его кивка, Йеннифэр взяла его за локоть и отвела в сторону. — У меня кое-что есть для тебя. Держи. Она протянула ему какой-то конверт, и сердце Лютика ушло в пятки. Потому что адрес на этом конверте был выведен знакомым ровным почерком. — Я получила это письмо неделю назад, — тихо сказала она. — С совой отправлять побоялась. Прочти его. Трясущимися руками он вытянул кусок пергамента из уже раскрытого конверта и развернул его. Это точно было его письмо. Но почему ей? Почему не ему, Лютику?.. Его затопила злость. Сердце бешено забилось, руки задрожали ещё сильнее, голова закружилась, и в ней звучало только одно — почему? Почему, чёрт возьми, всё случилось именно так?! Лютик заставил себя выдохнуть и прочесть письмо. И, пока он читал, эмоции сменяли друг друга с ужасающей быстротой. «Здравствуй, Йен! Мне нужна твоя помощь. Вернее, я просто хочу знать: что случилось с Лютиком? Почему он не отвечает ни на одно моё письмо? Наша связь прервалась, когда он написал мне, что уезжает из Хогвартса домой. Он должен был приехать ко мне на каникулы, но я так и не дождался от него ответа, и в то же время меня отправили на практику в местное министерство магии. И именно по этой причине я не могу приехать к нему и узнать, что происходит. Если увидишь его, передай ему это письмо, пожалуйста. Надеюсь, ты хорошо проводишь каникулы. Передавай привет Цири. Геральт. 23 августа 2008». Он… Он не забыл. Он всё-таки писал ему. Он всё-таки любит. Каждое слово стучало в мозгу набатом. Лютик неверяще хлопал глазами, глядя в пустоту и совершенно не замечая ничего вокруг себя. Рот его был открыт; он судорожно хватал им воздух, как рыба, выброшенная на берег, тряслись теперь не только руки: всё тело охватила мелкая дрожь. Всё это лето… все эти грёбаные недели он сходил с ума, потому что письма не доходили. Просто. Не. Доходили. От осознания на глаза Лютика навернулись слёзы. Его затопила злость на ситуацию, на то, что Геральт не удосужился написать Йен раньше… Но через секунду злость сменилась радостью и облегчением. Всё напряжение разом схлынуло, дрожь в теле стала приятной; он глупо заулыбался и перевёл взгляд на письмо. Йеннифэр понимающе хмыкнула. — Там внутри ещё одно письмо. То, которое он попросил тебе передать. Его я не вскрывала. В конверте и правда оказался ещё один конверт — поменьше. И Лютик, развернув послание, находившееся в нём, задохнулся от нахлынувших на него щемящих чувств. «Здравствуй, Лютик. Что происходит? Куда ты пропал? Всё ли у тебя хорошо? Я не мог связаться с тобой всё лето: писал, но ответов не получал. Я волнуюсь за тебя, очень волнуюсь. Я знаю о твоих отношениях с родителями. Я боюсь, что они могут помешать нам. Поэтому догадался написать Йен. Жаль только, что слишком поздно: лето кончается. Но ты ведь говорил мне, что она будет в Париже. Потому я и не написал ей раньше. Знаешь, ещё только год — и мы будем вместе. Я обещаю тебе. Мне тебя не хватает. Я чувствую себя идиотом, но так часто молюсь всем известным богам — пусть с тобой всё будет хорошо. Я ведь знаю, как ты любишь притягивать к себе неприятности. Ты нужен мне. Очень нужен. Очень надеюсь, что ты отзовёшься на это письмо. Обнимаю тебя. Ещё немного осталось, Лютик. Совсем немного. Люблю. Геральт. 23 августа 2008. P.S. Моя бабушка из семьи маглов; так вот — она приехала к нам на лето и привезла с собой магловский телефон: она болтает по нему с подругами. Ты же знаешь, как он работает? Вы должны были проходить на уроках магловедения. Номер я запишу на обратной стороне письма. В Лондоне наверняка есть телефонные будки. Тебе нужно бросить туда магловскую монетку и набрать этот номер на телефоне. Тридцатого и тридцать первого августа я буду дома — нужно подготовиться к учёбе. И смогу подойти к телефону. Я не знаю, когда это письмо попадёт к тебе в руки, но очень надеюсь, что всё получится. Я очень хочу услышать твой голос». Лютик всё же заплакал. По его щеке скатилась слеза, которую он тут же утёр рукавом. Он помнит. Он любит. Его Геральт. — Лютик, — встревоженно позвала Йеннифэр. — Там всё в порядке? Он вздрогнул, вынырнув из самого себя, и заторможенно кивнул. Потом огляделся по сторонам и тихо спросил: — Ты не знаешь, где здесь телефонная будка? — Что?.. *** Поиски заняли около получаса. Лютик понятия не имел, где такие будки находятся, и где можно достать магловские монетки… Но он понимал: он делает это не напрасно. Если сейчас всё получится — он сможет услышать Геральта. Сможет поговорить с ним. Это казалось чем-то нереальным. Лютик, словно в тумане, держа за руку Йеннифэр, бродил по улицам немагического Лондона, прилегающим к Косому переулку, выискивал взглядом телефонную будку и то и дело оглядывался по сторонам: он очень боялся, что за ним может следить кто-то из родителей или их знакомых. В конце концов, он впервые отправился сюда один, а его семья… — Лютик, нашла! — Что? Где? Йеннифэр дёрнула его за рукав и кивнула в сторону небольшого переулка, где стояла красная телефонная будка. Теперь вопрос был только в деньгах. Магловских монет они так и не отыскали. Впрочем, Лютик решил, что разберётся на месте: ему совершенно вскружила голову мысль о том, что он в шаге от того, чтобы услышать любимый голос, и он, не помня себя, ринулся в переулок. Йеннифэр догнала его спустя пару секунд и снова схватила за рукав. — Не торопись так, — прошипела она. — Выглядишь подозрительно. Вдруг маглы что-то увидят? — Плевать я хотел, — нетерпеливо отозвался Лютик. Войдя в будку, он всё-таки впал в замешательство. Непонятные кнопки. Непонятный круг с цифрами. Как этим пользоваться? Йеннифэр вошла следом и закатила глаза. — Ты серьёзно? Ты чем занимался на магловедении, интересно? Мы проходили устройство телефона на шестом курсе. — На шестом курсе я был занят другим, — едко ответил он. И снова обратил внимание на телефонный аппарат. — Смотри, — снисходительно вздохнула она. — Вот сюда нужно бросить монетку. Потом поворачиваешь круг, чтобы нужная тебе цифра попала в ячейку. И так до тех пор, пока не наберёшь номер. Вот так. Понял? Лютик кивнул. И продолжал тупо смотреть на телефон. — О, Мерлин… — взвыла Йеннифэр. — У тебя есть сикль или кнат? Лучше — кнат. Он поменьше. — Да, но это же не магловские… — Лютик, блять, — её раздражённый тон напомнил ему Геральта, который обращался к нему с теми же словами. В груди защемило. — Дай мне кнат и заткнись. Он протянул ей монетку. Она поднесла её к прорези для денег, примерила, потом достала палочку и уменьшила её заклинанием. — Готово, — Йеннифэр вложила ему в ладонь идеально подходящую монету. — Я буду ждать тебя на выходе из переулка. Передавай ему привет. — Ты просто гений, Йен! — выдохнул Лютик. — Спасибо! — А ты — просто тупица, раз сам не додумался. — Эй! — Ах, да, ты не просто тупица. Ты — влюблённый тупица. — Отвали. — Да с радостью. Она усмехнулась, дала ему лёгкий подзатыльник и покинула будку. Лютик трясущейся рукой вставил монетку в прорезь, приложил к уху трубку и медленно, каждую секунду сверяясь с запиской в письме, набрал номер. В трубке послышались гудки. И, казалось, они длились вечность. Лютик уже успел подумать, что это совершенно глупая затея, что он сейчас позвонит куда-нибудь не туда, но… гудки вдруг прервались, и он услышал низковатый женский голос. — Я слушаю. — Здравствуйте! Я… — он сказал это громче, чем нужно было: от нервов и от страха, что его не услышат. — Простите, я могу поговорить с Геральтом? В трубке что-то зашуршало. Последовала недолгая пауза, после чего голос ответил: — Минуту. И минута снова показалась Лютику вечностью. Его трясло, слёзы опять грозились вырваться наружу, он безумно волновался, а почему — и сам не мог понять. Радовало одно: если женщина сказала «минуту», значит, он попал на тот номер?.. Ну, если только она не позовёт сейчас какого-нибудь другого Геральта. — Алло. Сердце застучало где-то в висках. В горле пересохло, руки задрожали ещё сильнее, и, услышав его голос, Лютик только и смог выдохнуть: — Геральт? — Лютик?.. Это ты? В его голосе слышались облегчение и… да. Счастье. — Ты правда сейчас слышишь меня? — Да. Как ты... Чёрт. Я так скучал. — Я тоже, Геральт. — Я верю. Но… Почему ты не отвечал мне на письма? Что произошло? — Я писал тебе почти всё лето. Думал, что это ты мне не отвечаешь. — Ты… — Что? — Ты тоже боялся? — Что всё закончилось? — Да. — Боялся. Ровно до сегодняшнего дня, когда Йен передала мне твоё письмо. Ты… ты тоже? — Я думал, что ты разлюбил меня. — Мерлин, Геральт… — Прости меня. За то, что усомнился в тебе. — Я просто не предполагал, что ты тоже будешь так думать. Я и сам усомнился. И виноват в этом. — Оба хороши. Но почему тогда пропадали письма?.. Совиная почта всегда работает без перебоев. Послушай… В этом не могут быть замешаны твои родители? — Что?.. И Лютика словно ударило током. Он тупо смотрел на стеклянную стену будки, постепенно осознавая, что чуть не сделали с его жизнью его родители. — …ты меня слышишь? Лютик? Эй! — голос Геральта словно пробивался сквозь вату. — Да, да, прости, я просто… — Не делай поспешных выводов. Это всего лишь предположение. Какие тут могут быть предположения?.. Это единственно верное объяснение всему. Его родители довольно легко отпустили его к Геральту на каникулы, даже несколько раз интересовались его отношениями, что для них вообще несвойственно. Вели себя так, будто всё в порядке… Ну, и кто ещё мог помешать им? Только они… — Ненавижу, — прошипел Лютик. — Успокойся, пожалуйста. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Мы чуть не потеряли друг друга. Но, прошу тебя, выясни всё до конца, прежде чем рубить с плеча. Обещай мне. — Ладно. Обещаю. Геральт… — Что? — Я так хочу к тебе. Я так хочу тебя обнять. Ещё целый грёбаный год… Я не выдержу. — Мы выдержим вместе. Обещаю тебе. Мы скоро встретимся. С одной стороны — целый год, с другой — всего лишь год. Мы переживём это. Ты мне веришь? — Верю. — Ты плачешь? — Я… Нет. — Не ври мне. — Я ужасно скучаю по тебе. — Я тоже, Лютик. И я не хочу, чтобы ты плакал. — Я не могу. — Тише, тише. Давай поговорим о чём-нибудь другом? Хочешь, расскажу про практику в министерстве? И Геральт рассказывал. Долго, под всхлипывания Лютика, говорил о том, что готовится стать аврором в министерстве своей страны, что проводит там почти всё свободное время, — а точнее, просто убивает его, чтобы не думать о Лютике. Что потом собирается поступить туда на постоянную службу. Лютик улыбался. Слёзы всё ещё текли по щекам, но он просто слушал любимый голос, искажённый динамиком телефона, смотрел на солнце, наконец-то выглянувшее из-за туч и окрасившее улицы в тёплые тона, и думал о том, что когда-нибудь они и вправду будут вместе. Может быть, он закончит Хогвартс и уедет туда, к Геральту?.. В незнакомую страну, где можно начать новую жизнь. Идиллию нарушил прохожий, подходящий к телефонной будке с явным намерением ей воспользоваться. Лютик вздрогнул и затараторил: — Геральт, Геральт, прости, тут… кто-то идёт. Мне нужно бежать. — Хорошо. Будь осторожен. Не падай спиной на кинжалы. Лютик явно услышал улыбку в его голосе. — Ты же помнишь, что сказал мне почти то же самое в первые дни нашего знакомства? — Помню. Именно поэтому я сказал это сейчас. — Я люблю тебя. Я напишу тебе уже из Хогвартса, ладно?.. И, слушай… Если это всё-таки не родители… Если письма не доходили по какой-то другой причине, и ещё будут не доходить, то… В общем, не думай, пожалуйста, что это я не хочу тебе писать. — Я тоже тебя люблю. И ты тоже не думай так. Береги себя, Лютик. Иди. Не задерживайся. Я буду с тобой. — Я тоже буду с тобой, Геральт. Лютик хотел ещё что-то сказать, но не успел — в трубке послышались гудки. Он понял: Геральт закончил разговор сам, зная его вечную болтливость. Всё равно что в реальности, как это часто бывало, в шутку сказал «заткнись, Лютик». Он грустно улыбнулся, повесил трубку на крючок и, стараясь вести себя как можно более непринуждённо, вышел, обошёл стоящего у будки магла и направился к выходу из переулка. Внутри бушевала буря. Разговор с Геральтом, осознание того, что их отношения чуть не разрушили его собственные родители, — всё это навалилось снежным комом, обрушилось лавиной, и Лютик не сразу заметил, как дошёл до Йеннифэр, и как она окликнула его. — Эй! Всё в порядке? — встревоженно спросила она. — Да. Почти. — Что-то не так? Вы плохо поговорили? — Нет, нет, что ты. Всё хорошо. Я просто… — Скучаешь по нему? Лютик запнулся, потёр лицо руками и сказал: — Очень. И… ещё кое-что. — Да? — Это мои родители. Это они, блядь, делали что-то с письмами. Именно поэтому они не доходили. Йеннифэр встревоженно посмотрела на него. — Ты… уверен? — спросила она после недолгой паузы. — Это серьёзное обвинение, Лютик. — Абсолютно. У меня больше нет никакого разумного объяснения. Он так сильно сжал кулаки от злости, что ногти, впившиеся в кожу, едва не оставили царапины. Его колотило от вопиющей несправедливости. Почему? Почему другие семьи нормальные? Почему именно его родители отбитые наглухо? Иначе он никак не мог бы их охарактеризовать. Йеннифэр, видя его состояние, взяла его за плечи и слегка встряхнула. — Так, успокойся, — твёрдо сказала она. — Я понимаю твои чувства. Но ты должен убедиться в том, что это действительно были они. Спроси их прямо. Вызови на разговор. Всё равно завтра уезжать в Хогвартс. А потом — если совсем не сможешь вернуться домой, погостишь у меня. Мои родители точно будут не против. Лютик только кивнул и одними губами прошептал слова благодарности. Он всё ещё не понимал, как с ним могли поступить так его родные люди. — А сейчас, — продолжила Йеннифэр. — Мы возвращаемся в Косой переулок и всё-таки идём есть мороженое. Тебе нужно отвлечься и привести мысли в порядок. Она обняла его и потрепала по макушке. Лютик вздохнул и молча уткнулся носом в её волосы. *** Оказавшись в поместье, он долго бродил по саду и не решался войти в дом и заговорить с родителями. Что он скажет им? Как узнает правду? Озвучит свои подозрения и дождётся того, что они запрут его в доме и не пустят даже в Хогвартс, дабы он не рассказал всей школе об этом инциденте? Решение пришло само собой. Один из двух домовиков, служивших Леттенхофам, Дикси, появился из дверей, собираясь, очевидно, срезать в саду букет поздних роз, который каждый день должен был стоять на обеденном столе — причуда лютиковой матери. Домовик низко поклонился Лютику, заискивающе улыбнулся — и в ту же секунду был схвачен за горло и прижат к стене дома: не так, чтобы он задохнулся, но так, чтобы точно не смог вырваться. — Х-хозяин сегодня не в духе, сэр? — пискнул Дикси. Лютик почти зарычал. Он должен был узнать правду. Обязан. — Отвечай сейчас же, — прошипел он. — Куда пропадали письма, адресованные мне, от человека с фамилией Беллегард? — Я… Никуда, сэр, — домовик замотал головой — ровно настолько, насколько это было возможно в его положении. — Прекрати мне лгать! — Лютик выхватил палочку свободной рукой и направил её на эльфа. — Тебе несдобровать, если не скажешь правду. Дикси дёргался, пытался вырваться, но Лютик был настолько зол и напряжён, что держал его слишком крепко. — Хорошо-хорошо, — завопил эльф. — Отпустите, сэр, пожалуйста! — Нет. Сперва ты скажешь мне правду. — Я… Ваши родители, сэр, приказали нам перехватывать и сжигать письма, которые приходили от Беллегарда. И нам было также велено не говорить ничего вам. — Что с теми письмами, которые отправлял я? — Я не знаю, господин. — Ложь. — Пустите, сэр, — домовик опять принялся дёргаться. Лютик встряхнул его и снова прижал к стене. — Отвечай! — приказал он. — Я… Не знаю точно, хозяин, — рука Лютика на его горле сжалась сильнее, и он завизжал: — Стойте-стойте! Я… слышал кое-что. — Что ты слышал? — Я не могу сказать, сэр. Это тайна. — Хватит с меня тайн, Дикси. Я приказываю тебе говорить. Иначе, — Лютик кивнул на палочку, — мало тебе не покажется. — Я слышал, как мистер и миссис Леттенхоф говорили что-то о том, что ваши письма, сэр, перехватывают с помощью людей из министерства. — Вот с-суки… — процедил Лютик себе под нос. А вслух жёстко спросил: — Это всё? — Всё, сэр, клянусь, я больше ничего не знаю! — В твоих интересах молчать. Если ты расскажешь родителям об этом разговоре, они внезапно узнают, что ты воруешь столовое серебро. И что ты проболтался. Он резко отпустил Дикси, и тот рухнул на землю и ошалело захлопал глазами. — Серебро?.. Но сэр, я никогда не… — Я всё сказал тебе, — Лютик, резко поставив точку в разговоре, смерил домовика презрительным взглядом и трансгрессировал прямо в свою комнату. Появляться перед родителями сейчас не было никакого смысла. Нужно было всё обдумать. Внутри всё клокотало от ненависти. Больше всего на свете хотелось ворваться сейчас в гостиную, где они обычно сидят в это время, высказать всё, что он думает о них, не стесняясь в выражениях, сорвать голос, выпустить пар, накричать… И Лютик бы так и сделал, если бы вовремя не остановил себя. Они вели себя так, будто всё в порядке, и даже были иногда милы с ним? Он поступит точно так же. Оставшееся время проведёт в роли примерного сыночка, чтобы они ничего не заподозрили. Может быть, даже заставит их думать, что он забыл Геральта. И больше не вернётся сюда. Никогда. Сделает что угодно, но не вернётся. Так будет лучше всего. Лютик, укрепившись в своём решении, швырнул сумку с купленными учебниками на пол и рухнул на кровать. Мысли метались в голове как бешеные. Куда он пойдёт потом, после окончания школы? Как будет зарабатывать на жизнь, если не собирается возвращаться сюда? Как будет общаться с Геральтом, если родители так и будут перехватывать письма с помощью людей из министерства? Конечно, если он окончательно убедит их в том, что с этими отношениями покончено, то… Возможно, это сработает. И они ослабят контроль. Значит, так и нужно поступить. Может быть, притвориться, что ему нравится какая-нибудь девчонка… В целом, надо принять самый благообразный вид. И прямо сейчас спуститься вниз, чтобы сообщить о том, что он уже полчаса как вернулся из Косого переулка, и это время потратил на то, чтобы разобрать покупки. — Я вернулся, — учтиво сказал он, едва войдя в гостиную. Очень хотелось сказать какую-нибудь гадость, но он держался: большей гадостью будет то, что он задумал. А потому — Лютик елейно улыбнулся, когда мать и отец повернулись к нему лицом. Он на секунду успел испугаться, что домовик всё-таки рассказал им о внезапном допросе, но тут же понял по их глазам: бояться нечего. Они ничего не знают. — Как дела, Юлиан? Как Косой переулок? — спросил отец. — Неплохо, спасибо. Купил все нужные книги, ингредиенты для зелий, новый котёл, несколько перьев. — Видел кого-нибудь из знакомых? — почти равнодушно поинтересовалась мать. — Да. Немного поговорил с Йеннифэр, и… — он запнулся. Надо сказать. Надо. — Ещё пересёкся с однокурсницей, которая мне… прежде была симпатична. Я просто на время забыл о ней из-за… Не хочу произносить его имя. Брови матери поползли вверх. Родители переглянулись, но не сказали ничего. Лютик сохранял сдержанно-грустное выражение лица. Будто ему ещё чуть тоскливо, но он окончательно решил оставить Геральта позади. — Я… могу идти? Мне нужно собрать чемодан. Спущусь к обеду. — Как зовут ту девушку, Юлиан? — вдруг остановила его мать, испытующе глядя на него. — Трисс Меригольд, — соврал он, не моргнув глазом. — Я знаю её? Или её родителей? — Вряд ли. Она полукровка. Девушка-полукровка, конечно, не чистокровная волшебница, с которыми только и общаются Леттенхофы, но куда лучше и правильнее для них, чем парень из Дурмстранга. Что ж… Лютик знал это. И играл по их правилам. — И… что ты думаешь о ней сейчас? — осторожно спросила мать. — Она милая, — Лютик пожал плечами, постаравшись придать себе чуть смущённый вид. — Ладно, — сказал отец. — Иди к себе. Ты можешь быть свободен. — Спасибо. Ему было крайне неприятно врать. Он словно предавал самого себя этой ложью. Предавал свою любовь. Пусть даже родители и не принимали её. Но сейчас так было правильнее. Вполне возможно, что после этого они перестанут перехватывать письма. А потом — он сможет быть счастлив. Точно сможет. Думая об этом, Лютик собирал чемодан, пытаясь уложить как можно больше вещей, которые хотелось забрать из дома навсегда. Он даже не испытывал грусти или сожаления. Лишь страх перед неизвестностью. Но, как бы там ни было… Он больше сюда не вернётся. Никогда. *** — Ждём тебя на каникулы, Юлиан. — Конечно, отец. Лютик кивнул родителям и запрыгнул в вагон. Те трансгрессировали, как только Хогвартс-экспресс отошёл от платформы. А Лютик, заняв своё место рядом с Йеннифэр и Трисс, криво усмехнулся. Каникулы, как же. Он ни за что не приедет. Даже на пару дней. Много чести. Первое письмо Геральту он с замиранием сердца написал прямо в поезде, искоса поглядывая на ухмыляющуюся Трисс и невозмутимую Йеннифэр. — Что, Лютик, за каникулы писать разучился? Почему так руки трясутся? — Отвали, Меригольд, — беззлобно отозвался он. Руки и вправду немного тряслись. От волнения, что и это письмо не дойдёт до адресата. Йеннифэр хохотнула и закинула в рот несколько бобов Берти Боттс. До Хогвартса оставалось совсем немного. По поезду сновали уже переодевшиеся в форму студенты, в дверях соседнего купе ворковали Сабрина и Вальдо Маркс, Присцилла смотрела в окно… Всё было как обычно. И Лютик был рад окунуться в привычную суету, где он не чувствовал себя одиноким. Однако — этот год будет другим. И не только потому, что в этом году он окончит школу. В этом году ему ещё и придётся стать самостоятельным. Он больше не станет обращаться за помощью к родителям. Ни за что и никогда. А это письмо он зачарует. Наложит чары, скрывающие написанное от всех, кроме адресата — даже на самом конверте. Чтобы не перехватили по дороге. *** «Привет, Геральт! Я пишу тебе прямо из Хогвартс-экспресса. Это поезд, на котором мы обычно ездим в школу, если ты не знал. Чёрт, как же я надеюсь, что хотя бы это письмо дойдёт. Отправлю его, как только доберусь. А ещё — на нём чары, кстати. Никто не видит написанное, кроме тебя. Это на случай, если его всё же попытаются перехватить. Я скучаю по тебе. Очень. Ну, ты это и так знаешь, наверное, но я всё равно это говорю. А ещё я вот что хочу сказать. Я решил, что больше не вернусь домой. Хватит с меня. Да, это действительно были родители. Ты был прав. Это всё они. Я заставил домовика рассказать мне всё. Они сжигали твои письма, чтобы я не прочёл их, а мои — перехватывали, договорившись с кем-то в министерстве. Суки. Просто суки. Я ненавижу их. Они чуть не разрушили наши отношения. И я больше не позволю им лезть в мою жизнь. Буду подрабатывать в этом учебном году. Как — пока не знаю. Может быть, стоит попробовать писать контрольные за деньги? Мне важно сделать так, чтобы я смог жить самостоятельно. Без их чёртовой помощи. Мне не нужны их деньги. Мне вообще не нужно их присутствие в моей жизни. Прости. Так заговорился, что совсем забыл спросить, как у тебя дела. Как ты вообще? Что вы изучаете в последний год обучения в Дурмстранге? Что думаешь делать после выпуска? Я буду очень ждать твоего письма. А ещё больше — нашей встречи. Очень жаль, что у нас нет возможности снова поговорить по телефону, как тогда. Но, даже если бы у меня был телефон, я думаю, ничего бы не вышло — на Хогвартс ведь наложены маглоотталкивающие чары, поэтому телефоны наверняка бы там не работали. Я люблю тебя. Лютик. 1 сентября 2008». *** Первая неделя учёбы пролетела как-то быстро. Лютик вместе с остальными привыкал к расписанию, вливался в привычную жизнь, играл в шарады по вечерам и делал домашнее задание, которого сразу же стало значительно больше, чем на шестом курсе: в этом году нужно было готовиться к сдаче ЖАБА. В первый же день его позвал к себе в кабинет профессор Малфой, и, крепко обняв, начал расспрашивать о каникулах. Лютик хотел было рассказать, что произошло с родителями, и что больше он не вернётся домой, но потом понял — не стоит. Тогда Малфой наверняка предложит свою помощь, а Лютику необходимо было выбраться из всего этого самому. Он хотел бросить себе вызов. Когда сова принесла ему письмо на одном из завтраков — он не сразу поверил. Так давно не получал этих писем, подписанных знакомым ровным почерком, что сперва решил, что ему кажется. — Лютик? — осторожно позвала его Йеннифэр. — Всё в порядке? Что там? Он только кивнул и медленно вскрыл конверт. «Привет! Я очень рад, что связь восстановилась. Теперь мы наконец-то сможем нормально общаться. У меня всё в порядке. Первая неделя семестра началась спокойно. Тренировки, уроки… Предметы — все те же, что и у вас, в основном, только ещё боевая магия. И немагический бой тоже. Ты молодец, что зачаровал письмо. Я бы не догадался. Но теперь последую твоему примеру. Как у тебя дела? Меня волнует то, что ты собираешься жить самостоятельно. Я не сомневаюсь в том, что у тебя всё получится, но, прошу тебя, будь осторожен. Я не хочу, чтобы ты влип в неприятности. Если ты хочешь подрабатывать, делай это так, чтобы быть в безопасности. Я буду помогать тебе, чем смогу: на практике нам платили небольшие деньги, и у меня есть кое-что из сбережений, так что, если тебе нужна будет помощь — говори мне об этом. Я всегда готов подставить своё плечо. Ты это знаешь. Ты прав: очень жаль, что у нас уже нет возможности поговорить по телефону. Я был так рад слышать твой голос тогда. Твоя музыкальная шкатулка всегда со мной, и, если быть честным, я часто слушаю твоё пение. Я буду рядом. Пиши мне. Люблю. Геральт. 5 сентября 2008». *** Сентябрь плавно подошёл к концу. Студентов заваливали домашней работой, и Лютик решил попробовать писать эссе за небольшую плату, но спустя пару недель понял, что ничего не успевает сам. Заработать удалось лишь несколько сиклей, и эту затею пришлось оставить. Просить о помощи Геральта он точно не собирался. Не хотел доставлять хлопот. Он должен был сделать всё сам. И он написал об этом Геральту, поблагодарив за желание помочь. А Геральт… Ответил, что он — дурак. И прислал банку брусничного варенья. Лютик уже и забыл его вкус. И это было безумно приятно. Стояла середина октября, когда в одно из воскресений Лютик гулял по Хогсмиду вместе с Йеннифэр. На улице заметно похолодало, с деревьев облетала едва ли не последняя листва. Лютик кутался в осенний плащ и думал: если здесь так холодно, то насколько же холодно сейчас у Геральта? Они наверняка уже носят свои шубы из клочковатого меха. Он ходил по улочкам Хогсмида, вспоминая, как ещё меньше года назад они были здесь вместе. Как заходили в «Три метлы», как целовались в будке для фотографий. Всё это было словно вчера, а теперь… Лютик не представлял, что будет дальше. Как ему заработать себе на жизнь после окончания школы? В первое время он, конечно, может пожить у Йеннифэр, но дольше двух недель он явно не станет стеснять её семью. А этого времени точно не хватит, чтобы накопить на какое-нибудь съёмное жильё, даже если он будет работать где-нибудь почти круглосуточно. Поэтому — нужно готовиться уже сейчас. — Не хочешь сливочного пива? — спросила Йеннифэр, поёживаясь от холода. — Я ужасно замёрзла. Они вошли в «Три метлы» и заняли тот же самый столик, за которым он сидел с Геральтом тогда. Йеннифэр убежала заказывать пиво, Лютик — откинулся на стену, к которой была прислонена скамья, и невольно вспоминал, как именно здесь, в этом пабе, Геральт поцеловал его на глазах у всех, а до этого — он пел песню о любви, и посетителям даже нравилось… И Лютика осенило. Что, если он попробует?.. Что, если получится?.. Или не стоит? Ведь у барной стойки по-прежнему висит гитара. Наверняка здесь бывают музыканты. Нет, нет, наверное, он не к месту. Или?.. Он уже вскочил с места, чтобы подойти к бармену и поговорить с ним, но к столу подошла Йеннифэр, держа в руках две кружки сливочного пива и большую тарелку с печеньем. — Помоги мне. — Ой, точно, прости, — Лютик, спохватившись, взял из её рук тарелку и поставил её на стол. И подумал: значит, и вправду не стоит. Сливочное пиво оказалось очень вкусным. Впрочем, как и всегда. Йеннифэр рассказывала что-то о переписке с Цири, Лютик слушал её вполуха, думая совершенно о другом. Наверное, его внезапная идея действительно была бредом. *** Хэллоуин наступил незаметно. С самого утра студентов снова отпустили в Хогсмид, где всё было украшено паутиной и светящимися живыми тыквами, которые шептали каждому вслед устрашающие пожелания. На душе у Лютика было неспокойно. От свисающей с козырьков паутины бросало в дрожь: арахнофобия никуда не исчезла, а теперь при виде хоть чего-то, связанного с пауками, в голове ещё и мгновенно всплывали не самые приятные воспоминания, связанные с Запретным лесом и нападениями когтевранцев. — Пошли отсюда, — буркнул он Трисс и Йеннифэр, едва успев подавить приступ тошноты: прямо на крыльце лавки Зонко растянулась огромная паутина с двумя живыми арахнидами. Йеннифэр тяжело вздохнула и буквально силком утащила его и Трисс в дальнюю часть Хогсмида: здесь паутины было заметно меньше, зато всё вокруг пестрело от оранжевых, жёлтых и красных тыкв и летучих мышей. Они побродили ещё немного, успев полакомиться яблоками во взрывающейся карамели и тыквенными котелками, пересечься с Сабриной и Вальдо, — Лютик так гадко и приторно улыбнулся последнему, что вызвал у Йеннифэр приступ неконтролируемого хохота, — и послушать несколько музыкальных шкатулок в «Музыкальном магазине Доминик Маэстро». Они уже возвращались в Хогвартс, когда Лютик случайно посмотрел в окна «Трёх мётел», и взгляд его упал на гитару, всё так же стоящую у барной стойки. Решимость пришла сама собой. — Я догоню! — бросил он недоумевающим Трисс и Йеннифэр и сорвался в сторону бара. Посетителей было много. Мадам Розмерта, хозяйка «Трёх мётел», то и дело подавала блюда и напитки и явно крутилась, как белка в колесе, но Лютик прекрасно понимал: либо он сделает это сейчас, либо — ему уже никогда не хватит смелости. — Мадам Розмерта! — он еле-еле протиснулся между двумя кучками гриффиндорцев. — Можно вас на минутку? — Прости, дорогой, никак не могу отойти, — хоть она и сказала это вскользь, колдуя над ингредиентами к сливочному пиву, по ней было видно, что ей и правда жаль. — Мне очень важно, — тихо сказал Лютик. — Пожалуйста. Она помедлила, потом быстро оглянулась по сторонам, поставила перед гриффиндорцами несколько кружек с пивом и обратилась к Лютику: — Только очень быстро. Говори. — Понимаете, — он говорил на одном дыхании, не давая себе ни секунды раздумий. — Я был здесь как-то в конце февраля. Вас тогда не было, и вас заменял ваш помощник. И я пел здесь — просто так, для себя. Но посетителям понравилось. А сейчас мне нужна работа. У вас ведь стоит для чего-то гитара? Очень хорошая, кстати. Я мог бы… — Что? О чём ты говоришь? — Розмерта покачала головой. — Милый, мне очень жаль, но профессор МакГонагалл будет крайне недовольна, если я позволю выступать у меня ученику Хогвартса! Ты ведь явно ещё и старшекурсник. У тебя экзамены, а ты будешь подрабатывать? Нет, нет, это совершенно исключено. — Но… Пожалуйста! — в его глазах, вероятно, было такое отчаяние, что непоколебимая Розмерта явно дрогнула. Но всё же сказала: — Мне очень жаль. Я правда не могу. — Да, ладно. Я понимаю. Простите меня. Лютик шумно выдохнул и отступил от барной стойки. Вот и всё. Попытаться, конечно, стоило, но попытка ни к чему не привела. По-прежнему неизвестность. По-прежнему. Он уже выходил из бара, когда его вдруг окликнули. — Постой! Юлиан, верно? Он обернулся. Перед ним стояла Розмерта. — Да. — Я, кажется, видела тебя на концерте в прошлом году — специально пришла всех вас послушать. Ты тогда замечательно пел, — сказала она и вдруг, понизив голос, добавила: — Вот что. Я могу помочь тебе. Могу позволить тебе петь у меня по выходным, когда вас отпускают в Хогсмид. Но ты должен договориться об этом с деканом своего факультета. Пять галлеонов за воскресенье. Согласен? Лютик быстро прикинул. Если он будет работать каждое воскресенье все восемь месяцев учёбы, не считая праздников, то за весь год сможет заработать около ста шестидесяти галлеонов. Этого вполне может хватить хоть на какое-то съёмное жильё. — Согласен, — сказал он. — Спасибо! Я не подведу, обещаю. Розмерта потрепала его по плечу и сказала: — Ты и правда хорошо поёшь. Не знаю уж, зачем тебе понадобились деньги, но я буду рада помочь тебе. Лютик ещё раз поблагодарил её, пообещал получить письменное разрешение от Малфоя и наконец покинул тёплый бар, выходя в вечерние сумерки. Трисс и Йеннифэр уже давно не было. Наверняка поспешили на пир. И Лютик, впервые за долгое время ощутив спокойствие, очень хотел как можно скорее к ним присоединиться. *** — Профессор, можно мне поговорить с вами? — Лютик подошёл к Малфою сразу после урока зельеварения. На следующий день. — Конечно, Лютик. В чём дело? — Малфой устроился в своём кресле и улыбнулся ему. — В общем… Мне нужна ваша помощь. Дело в том, что я собираюсь развиваться в музыкальном направлении. И мне хотелось бы попрактиковаться петь на публике. Я смог договориться с мадам Розмертой, чтобы она позволила мне выступать у неё в баре по выходным, когда нас отпускают в Хогсмид. За… небольшую плату. Но нужно ваше письменное разрешение. Она боится, что профессор МакГонагалл будет недовольна. — Ты больше ничего не хочешь мне рассказать? — он скептически вскинул бровь. — Нет, сэр. Ничего, — не моргнув глазом, ответил Лютик. Малфой вздохнул. — Будь осторожен. Я напишу тебе разрешение. Заберёшь сегодня после занятий. — Спасибо, профессор! — Лютик просиял. — Огромное спасибо! Он счастливо улыбнулся и поспешно покинул кабинет: оставалось пять минут до начала урока ЗОТИ. *** Кажется, он не волновался так с самого январского концерта. Мандраж перед сценой не был сравним ни с чем другим. Непреодолимое желание сделать всё на высшем уровне — и почти настолько же непреодолимый страх того, что что-то пойдёт не так: пальцы случайно зажмут неверный аккорд, несмотря на постоянные репетиции, голос внезапно сорвётся, и нота прозвучит фальшиво. Ещё сильнее волновало то, что послушать Лютика соберутся в основном все его знакомые: Хогсмид — всего лишь небольшая деревушка, все жители которой вполне уместились бы в «Трёх мётлах», однако по воскресеньям эти уютные улочки становились шумными живыми реками: почти все студенты Хогвартса приходили сюда: покупали сувениры и сладости, гуляли, заглядывали в бары и кафе. И, если на концерте Лютик был уверен в себе, потому что там его выступление было совершенно нормально, то сейчас его больше всего беспокоило то, что люди увидят его поющим в обычном баре. На реакцию самих людей ему было плевать. Страшно было лишь то, что кто-то из них вполне мог бы как-нибудь сообщить об этом родителям. Однако… Кто не рискует, тот не пьёт огневиски. И в воскресенье — почти через неделю после Хэллоуина, — Лютик проснулся рано, сказал Йеннифэр, что сегодня он идёт в Хогсмид один и расскажет всё позже, — и быстрыми шагами направился в сторону деревушки. В «Трёх мётлах» было ещё немноголюдно. Мадам Розмерта произносила заклинание, чтобы вымыть стаканы и чашки, когда Лютик, раскрасневшийся от эмоционального возбуждения и утреннего холода, решительно распахнул двери бара. — О, — произнесла Розмерта с доброй усмешкой. — Всё-таки явился. — Вот разрешение, — Лютик протянул ей бумагу. Она посмотрела на неё и удивлённо приподняла брови, потом внимательно прочла написанное. Её взгляд задержался на имени и фамилии Лютика, дате выписки разрешения, подписи Малфоя. — Надо же… Я думала, у тебя не получится это сделать, — наконец сказала она. — Получилось, — улыбнулся Лютик. — Только вот… у меня к вам небольшой вопрос. Вы знаете моих родителей? — Леттенхофов? Нет, дорогой. Слышала, но мы никогда не пересекались: всё-таки, мои родители маглы, — она многозначительно поджала губы, очевидно, намекая на одержимость его семьи чистотой крови и правильностью. — Я понимаю. И не надо вам их знать. Мадам Розмерта, прошу вас, если вы хотите помочь мне, никак не сообщайте моим родителям, что я у вас работаю. И никому другому, кто может быть с ними знаком. Она внимательно посмотрела на него. Изучающим взглядом прошлась по белой пряди во взъерошенных волосах, по горящим глазам, чуть помятой одежде, разноцветному кольцу на пальце… Лютик терпеливо ждал. Сердце гулко стучало где-то в горле. Геральт однажды рассказывал ему, что у маглов есть приспособления для просмотра содержимого чемоданов: сканеры. И вот сейчас он чувствовал себя так, будто его… сканируют? Это же так называется? — Я никому не скажу, Юлиан. Можешь на меня положиться, — сказала вдруг Розмерта, мягко улыбнувшись. И Лютик увидел: ей и вправду можно верить. — Зовите меня Лютиком, мадам, — он улыбнулся ей в ответ. — Я могу настроить гитару? *** Петь он начал ещё в полдень: когда основная масса студентов только начинала выходить из Хогвартса. Нужно было привыкнуть к гитаре, освоиться, получить одобрение от пока ещё немногочисленных слушателей. Первой звучала та песня, что он пел здесь ещё тогда: в их свидание с Геральтом. Отчего-то это было важным. Он пел, глядя на тот столик, за которым они сидели тогда, и, хотя сейчас тот был пуст, Лютик представлял, что Геральт сидит сейчас там и слушает его. Как в тот самый момент. Это придавало сил. Геральт будто бы был рядом. Будто касался его рук своими, будто тихо говорил на ухо: у тебя всё получится. Я верю в тебя. И, когда Лютик допел последние строчки, и в баре послышались редкие аплодисменты, на душе стало чуть легче. Потому что аплодировали абсолютно все, кто находился сейчас в помещении. Он перевёл дух, сделал пару глотков воды из стакана, который попросил у мадам Розмерты, глубоко вздохнул и запел снова. В его репертуаре были и песни Queen и Beatles, и то, что он написал сам, и то, что слышал от кого-то… Он просто пел то, что было ему по душе, и как-то не уловил момента, когда бар начал наполняться студентами. Очнулся он лишь тогда, когда услышал своё имя: — Да ладно? Это Лютик? — Лютик?! Какого чёрта? Это были вошедшие Трисс и Йеннифэр. Они явно были удивлены, но не злились: в глазах плескались озорные искорки. Он подмигнул им, но продолжил петь, давая понять, что всё объяснит позднее. И, когда его пальцы ударили по струнам в завершающем аккорде, в баре раздались бурные овации. И в первых рядах аплодировали ему и Йеннифэр, и Трисс, и Сабрина, и остальные слизеринцы, и ребята с других факультетов. Один только Маркс, стоящий рядом с Сабриной, кисло улыбнулся и кивнул Лютику в знак приветствия. Лютик в ответ на это лишь рассмеялся. Теперь у него было всё. У него была поддержка друзей. Поддержка других студентов. И это было самым важным. А уже вечером, когда он, совершенно вымотанный, выходил из «Трёх мётел», сжимая в руке свои первые в жизни заработанные музыкой деньги, внезапно пошёл первый снег. В Хогсмиде уже стемнело и сильно похолодало, студенты возвращались в Хогвартс, чтобы успеть к ужину, лавочки загорались разноцветными огоньками. Горло у Лютика с непривычки саднило, изо рта вырывались облачка пара, пальцы болели — но он смотрел на падающие с неба снежинки, вспоминал тот день, когда они с Геральтом стояли у Чёрного озера… Тогда тоже пошёл первый снег. И тогда он ловил языком снежинки. Теперь нельзя. После пения — тем более. Нужно беречь голос. Поэтому он просто раскрыл ладонь и поймал на неё пару снежных хлопьев, которые тут же превратились в капельки воды. «Всё будет хорошо, — повторял он себе. — Ты справишься». И, медленно шагая по улочке Хогсмида, глядя на лужи, покрытые первой тонкой корочкой льда, Лютик мог думать лишь об этом: о тёплых объятиях одного конкретного человека. Того, кто в каждом письме приписывал слово «люблю». *** «Всё будет хорошо», — повторял себе Лютик. И недели летели незаметно. Минул ноябрь, прошла половина декабря, впереди были рождественские каникулы, которые он собирался провести в Хогвартсе. В связи с подготовкой к ЖАБА домашнего задания и занятий было много, по выходным он всё так же играл и пел в «Трёх мётлах», ходил на школьные матчи по квиддичу — и времени на тревогу и тяжёлые мысли о будущем практически не оставалось. Он постоянно переписывался с Геральтом, рассказывал ему обо всём, что его окружало, присылал ему какие-то безделушки. Геральт отвечал ему тем же. Его письма, конечно, были куда более сдержанными, чем письма Лютика, но Лютик привык к этому — и никогда не переживал на этот счёт. Пожалуй, если бы не чёртово расстояние, он мог бы назвать себя сейчас по-настоящему счастливым человеком. Да, была неизвестность, был страх будущего, но они были сейчас друг у друга. И это было главным. На Рождественские каникулы в Хогвартсе остался не только Лютик, но и Йеннифэр и Сабрина; лишь Трисс уехала к родителям. И, хоть девушки и говорили, что остались здесь только потому, что дома было бы скучно, он знал: они сделали это, чтобы ему не было так одиноко. Сабрина тоже была посвящена в историю с письмами и его родителями, а также знала, что он не собирается больше возвращаться домой, и потому старалась помочь ему всеми силами. Как и Йеннифэр, разумеется. Рождественское утро началось с подарка от родителей: серебряных запонок и письма, в котором они сухо поздравляли его с праздником и желали счастливых каникул, в конце упомянув, что сожалеют о том, что он не приедет к ним. Лютик лишь криво усмехнулся, скомкал письмо и бросил его в камин в слизеринской гостиной. Нет уж, спасибо. Оставлять его у себя он не собирался. А вот запонки очень порадовали: если продать их, можно выручить ещё немного денег. Не то, чтобы они ему не нравились: он и вправду любил такие изящные вещи. Просто… Принимать подарки от родителей для него было чем-то отвратительным. После всего, что они сказали ему. И после всего, что сделали. Конечно, он тоже поздравил их с праздником: послал красивую открытку, купленную в Хогсмиде. Чтобы не вызывать подозрений. Потому что, если он оборвёт с ними все связи уже сейчас, то они легко могут отыскать его через МакГонагалл или ещё кого-нибудь из преподавателей. Нет, он сделает иначе: всё оставшееся учебное время будет вести себя как обычно: поздравлять их с праздниками, коротко отвечать на их письма. И лишь потом, окончив Хогвартс, он никогда больше не заговорит с ними. Возможно, даже сменит фамилию. Например, на «Беллегард». Юлиан Беллегард. А что, неплохо звучит. — Лютик, эй! Просыпайся! — смех Сабрины заставил его вынырнуть из мыслей о будущем. — Идём в Большой зал. И уже за праздничным завтраком сова принесла ему ещё один подарок: от Геральта. Плоская картонная коробка приземлилась прямо на стол, уставленный пирожными и тарелками с блинчиками и джемом, едва не задев их. И, открыв подарок, Лютик увидел пластинку с песнями The Smiths: ещё на каникулах он послушал их музыку на своём магловском плеере, который подарила ему Йеннифэр на позапрошлое Рождество, и с тех пор больше всего хотел услышать их на виниле. Он упоминал об этой группе в письмах лишь раз, да и то — мельком, но Геральт запомнил. И это невероятно согревало душу. Открытка в письме тоже нашлась: красивая фотография зимнего Дурмстранга, на которой большими хлопьями падал снег. И, конечно, подпись. «Поздравляю тебя с Рождеством, Лютик! Очень надеюсь, что эта пластинка поднимет тебе настроение. Обещаю: следующее Рождество мы встретим вместе. Люблю. Геральт». Лютик улыбнулся. Следующее Рождество — вместе. Это было бы прекрасно, но его всё больше и больше тревожило их общее будущее. Потому что Геральт усиленно готовился к работе аврором в своём Министерстве магии. И не говорил ни слова о том, что хотел бы, чтобы Лютик переехал в его страну и жил вместе с ним. Но… как же тогда? Всю жизнь ездить друг к другу в отпуск? Так ведь нельзя. Это полнейший бред. Однако спросить прямо он почему-то боялся. Но что будет дальше?.. Лютик не знал ответа на этот вопрос. И это его пугало. *** Однако, как бы он ни боялся будущего, время летело неумолимо. Подготовка к ЖАБА шла полным ходом, переписка с Геральтом придавала сил, пение у мадам Розмерты по воскресеньям стало уже чем-то настолько привычным, что без этого было бы как-то странно. Будто бы он и вправду жил так всегда. Постепенно прошла зима, пролетела весна — и уже к концу мая Лютик вообще не мог думать ни о чём другом, кроме экзаменов. Но теперь, по крайней мере, он мог с головой уйти в учёбу: нужная ему сумма денег, которой хватило бы на один месяц аренды мало-мальского жилья и покупку необходимых вещей, была накоплена: ему действительно удалось продать в одной из лавочек Хогсмида те самые серебряные запонки, и это помогло ему выделить на плотную подготовку к экзаменам целый месяц, включая и воскресенья. И, когда наконец наступило время ЖАБА, его усиленная подготовка дала о себе знать: почти все экзамены были сданы, по его ощущениям, довольно неплохо. Точные результаты должны были прийти спустя месяц. А сейчас — оставалась ровно неделя до его последнего учебного дня. — Первое время ты будешь жить у меня, и это не обсуждается, — безапелляционно заявила Йеннифэр, когда они постепенно собирали чемоданы за пару дней до отъезда, собирая по гостиной оставленные когда-то вещи. — Мне неловко, Йен. Особенно перед твоими родителями, потому что… — Я всё сказала, Лютик, — отрезала она. — И, кстати, мои родители в курсе и уже подготовили тебе комнату. И твоим, конечно, они ничего не скажут. — Что?.. — задохнулся он. — Ты серьёзно?.. Мерлин, я просто… Как мне вас отблагодарить? — Считай своей платой то, что будешь петь нам по вечерам, — усмехнулась Йеннифэр. — А если без шуток: Лютик, ты мне как брат. Мы дружим с самого детства. Как я и мои родители можем не помочь тебе? Лютик просто прижал её к себе. И это было понятнее любых слов, что он вообще мог бы сейчас сказать. Прощальный пир в этом году был особенным. Лютик, Йеннифэр, Трисс, Сабрина — все они были здесь в качестве студентов в последний раз. И Лютик знал: дальше начнётся совсем другая жизнь. А ещё он знал то, что скоро увидит Геральта. Осталось немного. Совсем немного. И они обязательно решат, что будет дальше. Он успел сделать всё: попрощался с мадам Розмертой, поблагодарив её за то, что позволила работать в её баре и пообещав заглянуть к ней однажды, поговорил с Малфоем и поблагодарил и его тоже: за поддержку, которую он оказывал ему всё это время, за помощь. Просто за то, что он был рядом. И Малфой крепко обнял его, как собственного сына, сказав, что их общение не прервётся, и теперь, уже не являясь преподавателем Лютика, он будет очень рад как-нибудь выпить с ним медовухи и поболтать. «Ты станешь известным певцом, Лютик. Я в этом уверен. Тебя ждёт большое будущее», — сказал он ему напоследок. С МакГонагалл, Поттером и мадам Помфри Лютик тоже попрощался лично, поблагодарив за всё, что они сделали для него в прошлом учебном году. И МакГонагалл улыбнулась ему и довольно ласково потрепала по плечу. «Ты очень вырос, Леттенхоф», — тепло произнесла она. И Лютик не сразу понял, что всё закончилось. Что он и вправду окончил школу. Он сидел в Хогвартс-экспрессе, мчащемся обратно в Лондон, и ему всё казалось, что это просто очередной учебный год подошёл к концу. Что будут ещё и ещё. И лишь когда за ними с Йеннифэр закрылись ворота небольшого поместья, принадлежащего её семье, он вдруг осознал: именно сейчас всё меняется. Её родители приняли его как собственного сына: ласково и тепло. Ему выделили небольшую спальню на втором этаже, и они с Йеннифэр часто сидели там по вечерам, слушая пластинки и болтая обо всём и ни о чём. И именно там, за письменным столом, Лютик проводил много времени, перечитывая старые письма Геральта и отвечая на новые: он попросил его писать сюда сразу же, как только узнал, что будет гостить у неё. И всё, чего он только мог ждать, должно было наступить буквально через несколько дней… *** …И наступило. Семнадцатого июня Лютик проснулся рано: он почти не спал всю ночь, то и дело вскакивал и смотрел на часы, боясь, что проспал, ворочался, нервничал и чего-то боялся. Потому что накануне получил письмо, в котором Геральт сообщил дату своего приезда в Лондон. Семнадцатое июня. Лютик не стал завтракать: было не до этого. Он только выпил стакан крепкого чая, накинул лёгкую куртку, — на улице было холодно, — и, поблагодарив семью Йеннифэр, трансгрессировал в безлюдное место недалеко от вокзала Кингс-Кросс. Он шёл, не замечая вокруг ничего. Сердце колотилось как бешеное, руки дрожали и немели, дыхание срывалось. Сейчас он увидит Геральта спустя полтора года после их прощания в Хогвартсе. И это казалось чем-то нереальным. Будто моргнёшь — и всё исчезнет. Его мучили сотни вопросов: изменился ли Геральт? Будет ли он так же нежен с ним, как прежде? Надолго ли он в Лондоне? И что будет потом?.. Но, когда у платформы медленно остановился поезд, все мысли испарились со скоростью света. В голове гулко стучал пульс, ноги и руки не слушались, в глазах рябило: настолько сильным было волнение Лютика. Ему просто не верилось. Никак. Последние секунды казались чёртовой вечностью. Он затуманенным взглядом увидел знакомую фигуру в чёрной кожаной куртке: где-то в пятидесяти метрах от него Геральт спрыгнул на платформу, спустив на землю внушительного размера чемодан. И Лютик сорвался. Он не помнил, как нёсся к нему, врезаясь по дороге в людей, не помнил, как позвал его по имени и бросился в объятия: он очнулся лишь в тот момент, когда пытался спрятать слёзы, утыкаясь носом в его плечо и вдыхая запах лукового хлеба и костра. И Геральт прижимал его к себе так крепко, как только мог. — Я не верю, — едва придя в себя, выдохнул Лютик. — Я просто не верю. — Если ты не веришь, что я приехал, то как же ты поверишь в то, что я сейчас скажу? — ухмыльнулся Геральт. — В смысле? — Лютик наконец поднял на него влажные глаза и внимательно всмотрелся в его лицо, мягко провёл пальцами по его щеке, переносице, лбу… Он почти не изменился: разве что чуточку повзрослел. — Я перевёлся в британское Министерство магии. И приехал не в отпуск, а навсегда. Мне, как сотруднику, выделили здесь небольшой частный домик. Недалеко от Косого переулка. Не говорил, потому что хотел сделать тебе сюрприз. И Лютику показалось, что он точно спит, потому что вот это уже было чем-то совершенно нереальным. — Ты… Что? — севшим голосом выдавил он. — Поедем домой вместе, Лютик. А завтра перевезём твои вещи, — Геральт сказал это так тепло, с такой нежностью, что Лютик снова чуть не расплакался. Неужели всё оказалось так… просто? Они на самом деле будут теперь просыпаться каждое утро вместе? На самом деле будут вдвоём? Это не сон? Это правда? — Не сон, — улыбнулся Геральт. И Лютик сообразил, что последние слова произнёс вслух. — Ох, Геральт… — прошептал он, вкладывая в эти слова все свои эмоции. А их было слишком много. Восторг, счастье, замешательство, шок, удивление… всего было не передать. Но Геральт понял его. Он заглянул в его глаза, с улыбкой посмотрел на белую прядь в его волосах, осторожно намотал её на палец, как часто делал прежде… — Ты совсем не изменился, — усмехнулся он. — Всё тот же мелкий придурок из Слизерина. — Иди к чёрту, Геральт. И Лютик поцеловал его, схватив за воротник куртки. Прямо здесь, на платформе. Вокруг сновали пассажиры, были слышны гудки и шум прибывающих поездов, что-то объявляли по громкоговорителю… Вероятно, люди смотрели на них. Кто-то — с умилением. Кто-то — с неодобрением и недовольством. Но они этого не замечали. Им было абсолютно плевать на окружающих. Они наконец-то были вместе.