Голоса убитого прошлого

— И все же, я никак не пойму… — Не верю. Вы не глупый человек, Армитаж — по глазам видно. Просто подумайте еще немного, ну же! Хакс был уверен — сейчас по его глазам было видно исключительно то, что эта женщина его утомила. Она становилась серьезной и задавала неприятные вопросы, когда он не ждал, а когда был настроен соответствующе — вдруг принималась дурачиться. Он сдался. То есть, нет, конечно, просто решил сыграть по ее правилам. — А знаете, Лея, здесь, у нас, это было бы не концом вашей политической карьеры, а вовсе даже наоборот. Ваш до досадного бездарный отпрыск на том и держался, например. Лея растрепала пальцами волосы. Обычно она всегда заплеталась, ни разу еще Хакс не видел ее с небезупречной прической. Сейчас тоже — рассыпанными по плечам ее волосы каким-то образом ухитрялись выглядеть все так же безупречно. Может, все дело было в том, как ровно, но при этом естественно, она держала спину. — Что я слышу. Вербуете меня в свою организацию, апеллируя к тому, с какими ужасными людьми мне приходилось иметь дело в республике, но сами сетуете на те же проблемы у вас. — О, тут есть некоторое отличие, Лея. Здесь больше некому мне докучать. — Ну да, ну да. Вы от всех избавились. — Я такого не говорил, — Хакс развел руками, изображая кристальную невинность, — это все случайности. Очень трагические. Для моих коллег. И вот, она опять это сделала. Прикрыла рот ладонью, плечи ее мелко затряслись — чтобы он видел, как ее позабавил. Воспитанные принцессы смеются одними глазами, но Лея Органа не слишком-то воспитанная принцесса — она только старается таковой быть, и то не всерьез. А потом все прекратилось так же резко, как началось — она больше не смеялась, сложила руки на стол перед собой, сцепила пальцы. И посмотрела на него пристально, оценивающе. — Неужели это зависть, генерал? Называть кого-то бездарным за родственные связи? Насколько мне известно, вы и сами потомственный имперец, не человек из ниоткуда. — Мое родство не такое… Громкое. — И все же, очевидно, более удобное, чем мое оказалось для меня, верно? — К чему вы клоните? Вино вдруг показалось ему очень кислым. Он поморщился, отставил бокал и хмуро посмотрел на собеседницу… То есть, пленницу, конечно же. — Ох, простите. Мне подумалось, ваш отец наверняка вами очень гордился. И, наверняка, поддерживал во всем. — Поспешные выводы. Мне многого пришлось добиваться исключительно своими силами. Она кивнула и сощурилась. Плечи ее вдруг расслабились — хотя и до этого напряженными не казались. — Понимаю. Да, кажется понимаю. Одна сторона еще ничего не значит — возможно, у Хакса-старшего были очень высокие стандарты, и все ваши блестящие успехи принимались как должное? Жалеете, что он не дожил до этого дня только потому, что, возможно, по крайней мере пост главы всего Первого ордена мог бы стать достойным поводом для хоть какого-то проявления одобрения? Он так старался сохранить равнодушный вид, что наверняка даже перестарался. — Поразительная бестактность. Я позволяю вам пребывать в заключении без наручников, а вы применяете свои фокусы с разумом. — Что? Вовсе нет. Я этого даже не умею. Просто предположила, опираясь на ваши поистине грандиозные амбиции. Хакс выругался про себя. Он поторопился — и выдал себя с головой. Впрочем, он видел перед собой блестящую возможность немедленно отыграться — и собирался ею воспользоваться, раз уж она позволяла себе так себя вести. — Так или иначе, дело ведь не только в амбициях. Едва ли они помогли бы мне, если бы не трагическая кончина Верховного лидера Сноука. Он видел, как она насторожилась. Расцепила пальцы, сложила руки на колени, и смотрела на него теперь прямо и открыто. С вызовом. Он продолжал. — Знаете, служить под руководством этого… Человека тоже было своего рода испытанием, на самом деле. Люди, обладающие Силой, склонны считать себя выше других. Позволять себе поведение, не очень-то приемлемое у цивилизованных людей. Они считают, что к таким, как они, стоит подходить с совсем другими мерками. Хакс отпил еще немного кислого вина. Он не торопился. Если она не соврала о том, что не умеет видеть чужих мыслей, значит, сейчас она нервничает, гадая, в какую сторону он собирается увести разговор. Если соврала… Это тоже вовсе не плохо. Он отставил бокал. — Ранее в этом была проблема. Чем выше пост — тем ближе к нему. Чем ближе к нему — тем более… Бесцеремонное обращение он себе позволял. Но я, генерал Органа, обычный человек. Не наделенный особенным запасом прочности, когда речь заходит об… Определенных вещах. Ага. Хакс внутренне торжествовал. Губы генерала Органы сжались в тонкую линию. Он готов был поспорить, еще несколько слов — и она опустит глаза. Он постарался не думать о том, что какая-то маленькая и тихая его часть задумалась перед тем, как он ударил по самому больному. Она, в конце концов, только что делала то же самое — так что пусть теперь не жалуется. Она не будет, конечно, в любом случае. — Случалось, конечно, всякое. Но все же я никогда не отправлялся прямиком из тронного зала после аудиенции в медотсек. Никогда не бывал при этом без сознания. Лея Органа все еще не опустила взгляда. И руки держала все так же, на коленях, под столом. Должно быть, чтобы он не видел, как она сжимает кулаки до побелевших костяшек. — Никогда не уходил оттуда с ожогами, — медленно говорил он. Не глядя на нее — Хакс смотрел на красную кислую гадость в своем бокале. — И совершенно точно у меня никогда после общения с Верховным лидером не лопались сосуды в глазах так, что они становились сплошь красными, генерал Органа. На редкость жуткое зрелище. Я до того и не подозревал, что с глазами вообще может такое случиться. Она все еще смотрела на него. Впрочем, не то ей не хватало самообладания, не то она даже не пыталась — глаза ее влажно блестели, сжатые губы подрагивали. — И знаете, что меня интересует? Каково должно быть кому-то дома, с семьей, чтобы предпочесть в конечном счете вот это? Она ничего не ответила. В этот раз он определенно победил. Идя по белым коридорам, Хакс пытался понять, что во всем этом не так. Догадка ему не понравилась. Лея… Да, ей бы хватило самообладания, она все же просто предпочла не скрывать то, что его удар угодил в самую точку. Вот только он против воли задумался, как отреагировал бы на такой рассказ его собственный отец. Что-то подсказывало ему, что не так, как Лея Органа. Что-то в нем не сомневалось — в таком случае следовало бы ожидать слов «Если бы ты старался лучше, такого бы с тобой не происходило. А ты подводишь руководителя». *** Как только дверь камеры закрылась, Лея спрятала лицо в ладонях. На которых остались отпечатки от ее ногтей. Она не знала, есть ли здесь камеры — но ей, по большому счету, было все равно. Если кому-то так хочется понаблюдать за тем, как пожилая женщина плачет… То у этого человека странные предпочтения и Лея могла бы разве что посоветовать ему как следует задуматься о своей жизни. Лея почувствовала прохладное движение воздуха у себя на плече. Или что-то очень похожее. — Ну и скотина. — Люк… — Даже не думай. Ты ни в чем не виновата, понимаешь? Ни в чем. Лея глубоко вздохнула и вытерла глаза. — Нет, Люк. Я не собираюсь прятаться от правды и дальше. Люк медленно обошел стол, сел напротив нее, недовольно поморщился, будто ему было неприятно сидеть на стуле после главнокомандующего Ордена. Накрыл ладонь сестры своими. — От какой правды? — После того, что случилось у тебя в храме… — Лея утерла глаза, раздраженно отряхнула ладонь. — Он ведь не пришел ко мне. Потому что думал, что я не приму после всего. И знаешь, что? Скорее всего, он правильно думал. Только я не понимала. Я всегда беспокоилась о его будущем. О том, что с ним станет. Кем он станет — будь то опасения или надежды. Я так много об этом думала и говорила, но понятия не имела, что происходило с ним в настоящем. — Ты все еще о себе? Или это про меня? — Горько усмехнулся Люк. — Близнецы. И ошибки одинаковые. — Твоя правда. Ладно уже, Лея. Будет тебе. *** Ондеронские повстанцы жгли костры прямо в пещерах. Сложно было сказать, насколько это оправданная предосторожность — наверное, это было одно из тех непреложных правил жизни в горах. Наверняка была предусмотрена какая-то вентиляция — здесь вообще за то время, что повстанчество являлось едва ли не народной традицией, было предусмотрено, доработано и отлажено практически все, что можно. И все же, у гостей слезились от дыма глаза. Чубакка не выдержал первым и теперь сидел на улице вместе с группкой караульных. Они, впрочем, не столько караулили, сколько дышали свежим воздухом и любовались звездами. Языка вуки они не понимали, но для такого общения это было и не нужно — состояло оно из мечтательных вздохов и передачи друг другу металлической кружки с чем-то крепким, а говорил, как это часто бывает, только один. Тот, в чьей голове хранился такой архив баек и курьезных историй, что приди кому-то в голову их напечатать, и они заняли бы собой половину не самой маленькой библиотеки. Роуз и Финн вскоре присоединились к вуки. Когда ритуальная кружка дошла до Роуз, она храбро отхлебнула, фыркнула и закашлялась, и ондеронцы разразились громовым хохотом, а девушка, что сидела рядом с ней, принялась хлопать ее по спине. Финн, посмотрев на все это, немного подержал кружку как бы в знак сопричастности, но пить не стал. Фазма и По не то были закалены не хуже местных, не то слишком сильно увлечены игрой в кости. По явно рассчитывал, что у короля можно выиграть что-то стоящее. Было неясно, верны ли его расчеты — король пока поставил только корзинку фруктов. Монарх, даже здесь, в горах, носил расшитый золотыми нитями голубой камзол, правда, накидывая его поверх такой же, как у остальных, грубой походной рубахи. Дэмерон порывался поставить С3ПО, но Рей отчитала его за это. И вскоре поняла, что не зря — Дэмерон проигрывал их пайки раз за разом. Впрочем, не очень-то он и расстраивался — Фазма сочувственно приобнимала его за плечо, когда он эмоционально ругался после каждой проигранной партии. Оппозиционер, который их встречал, неодобрительно качал головой и вслух радовался, что все же не подбил Дэмерона играть на принятие королем условий оппозиции. И еще удивлялся, как По все еще не дрейфует в космосе по частям вместе с обломками своего крестокрыла с таким везением. Джедаи сидели почти у самого выхода — там, где было уже не так дымно. Рей повертела в руках нечто оранжевое и круглое, оглядела критически со всех сторон и укусила. И тут же поморщилась — на вкус нечто оказалось поразительно горьким. Бен вздохнул, взял фрукт из ее рук, снял перчатки и поддел ногтем кожуру там, где осталась вмятина от ее зубов. И вернул, но уже очищенным. Рей снова подвергла фрукт тщательному изучению, разломила пополам. Положила на язык одну дольку, задумчиво пожевала и зажмурилась от удовольствия. Бен любил наблюдать за тем, как подруга его жизни открывает для себя что-то новое в мире и радовался, что галактика достаточно велика, чтобы этого нового там хватило еще очень надолго. Впрочем, наслаждаться моментом и дальше им не дали. — Так и не явился. — Ага. — Слушай… Ты действительно совсем-совсем не думал, что на самом деле не хочешь его видеть? Бен вздохнул. Он не знал. То есть, он действительно очень старался дозваться Люка. И действительно подсознательно сопротивлялся, но понятия не имел, что может с этим поделать. — Да ладно тебе, Бен, — махнул рукой Оби-Ван, — если он будет невежлив, Рей просто огреет его палкой. — Ага, — фыркнул Энакин, — И как ты себе теперь это представляешь? — Что? — Бен переводил недоуменный взгляд с одного на другого. Посмотрел на Квай-Гона, но тот только пожал плечами. Наконец, взгляд его остановился на Рей. Она смущенно потупилась. — Послушайте, я… Не знаю, но он ведь даже разговаривать не хотел! Я просто разозлилась и… — Рей, ты… Ударила Люка? Он, конечно, знал, что они… Повздорили. Но теперь пытался вообразить себе эту сцену — и не мог. — О, да, — торжественно сказал Энакин, — поздравляю, Бен. Она настоящая защитница. — Речь, вообще-то, о твоем сыне, — напомнил Квай-Гон. — И уж кому-кому, но не мне отчитывать кого-то за неподобающее обхождение с ним. — Так или иначе, а если он не объявится, придется идти за ним кому-то из нас, — сказал Оби-Ван. Повисла неловкая тишина. Ровно до того момента, как снаружи послышался взбудораженный шум. Воздушный патруль вернулся с еженочного облета, и вернулся не с пустыми руками. *** Парни выглядели растерянными. Руки их были связаны, а на головы надеты мешки. Впрочем, как только их усадили в центре пещеры, у самого костра, мешки все же сняли. И оба начали щуриться — глаза заслезились. Финн и Фазма переглянулись, но промолчали. Вообще, вокруг пленных собралось много любопытствующих, только джедаи все так же наблюдали со стороны. Квай-Гон высказал свое одобрение: — Иногда и правда лучше просто понаблюдать. Может статься, мир сам справится с происходящим должным образом. — Как вы вообще поняли, что мы не местные? — спросил один. И вытер нос плечом. — Ну, вы заблудились и шатались по джунглям, как два кретина. Тут варианта два: либо не местные, либо слабоумные, — сказал король и пристально присмотрелся к обоим, словно бы прикидывая, какой из вариантов вероятнее. Парни переглянулись. Будто им только что подбросили интересную идею. Но было уже поздно. — К-С, Н-И, зачем вы вообще потащились в джунгли? — Спросил Финн. — Тебя найти, — отозвался один. Пусть Финн и Фазма не так много успели сказать тогда, с крыши, но, судя по всему, слова оказались удачными и на благодатной почве растущего недовольства взошли скоро. — В общем, надо говорить с Троем. — Можно его разбудить. — Нет, не нужно, — уверенно сказал повстанец-оппозиционер, — всему учить надо. Прежде, чем говорить с руководством, нужно четко обозначить свои требования. — Хороший совет. Если б вы, ребята, еще сами ему следовали, — вздохнул король, потирая рукавом камзола глянцевый бок зеленого фрукта. — Ну… — неуверенно начал К-С. — Мы, вроде как, хотим прояснить вопрос с пенсией. — Это хорошо, что хотите. С людьми, которые чего-то хотят, можно иметь дело, — кивнул оппозиционер и удалился, вернувшись вскоре с планшетом для заметок. Штурмовикам развязали руки — в любом случае, их было всего двое, вручили планшет и процесс начался. — С пенсией пока можно и обождать, — задумчиво говорила Фазма, — с довольствием бы разобраться. — Никакой генерал в здравом уме не одобрит признать виски как необходимую часть ежедневного рациона, — советовал король. — И будет при этом полным дураком, — возражал оппозиционер. Джедаи продолжали наблюдать со стороны. — Генерала Троя с утра ждет большой сюрприз. Готов поспорить, он-то рассчитывал на лояльность просто потому, что Хакс — преступник, — нарушил молчание Оби-Ван. Энакин хотел было ответить, но тут Бен, который до этого момента словно бы вовсе спал, привалившись к стене, резко согнулся, сжал виски, с силой вцепляясь в собственные волосы и зашипел. Лицо его исказилось будто от резкой и сильной боли. Призраки озадаченно переглядывались, пока Рей мягко трясла его за плечо, пытаясь выяснить, что произошло. — С ней что-то случилось, — только и сказал он. И быстро покинул пещеру. Рей отправилась следом, у самого выхода обернулась, обнаружила, что По и Финн действительно вопросительно на нее смотрят. Она отрицательно покачала головой и выскользнула в прохладную ночь. — Я должен знать! — Должен. Поэтому успокойся и сосредоточься. На то, чтобы мы нашли его через поток, может уйти много времени. — Ровно сказал Квай-Гон. Теперь Бен действительно был решительно настроен увидеть Люка, несмотря ни на что. Возможно, чересчур решительно. Он сидел в позе для медитации так ровно и напряженно, словно к спине привязали палку. Рей рядом была не намного более спокойна. Как бы он ни старался… Это сработало. — Ну… Здравствуй. Ох. И вы тут. Ему понадобилось сделать некоторое усилие, чтобы обернуться. Похоже, Люку, теперь такому же прозрачному и светящемуся, как трое уже привычных спутников, стоило не меньших усилий все же поднять на него глаза. — Что с ней? — Спросил Бен, быстро поднимаясь на ноги. Получилось гораздо более хрипло и сдавленно, чем он бы хотел. — Все в порядке. Насколько это может быть, — серьезно ответил призрак. И, видимо, решив, что этого заверения достаточно, чтобы он не был гадом, который тянет время и заставляет окружающих тревожиться, принял беззаботный вид и огляделся. — Здравствуй, отец. Оби-Ван, хорошо выглядишь. Мастер Джинн. Наслышан. Рей, как дела? Он обошел всех по очереди, обменялся рукопожатиями с другими представителями загробного мира, вежливо кивнул Рей. Бен смотрел на него все это время так, будто хотел испепелить. Но когда Люк закончил с приветствиями и встал напротив, серьезно глядя ему в глаза, взгляд его смягчился, плечи опустились. Он вздохнул глубоко, будто не дышал последние пять минут вовсе. — Я почувствовал, что ей больно. — Ей было, — кивнул Люк, — но ей ничего не угрожает. По крайней мере, пока. Просто этот подонок кое-что ей сказал. — Что? Бен довольно скоро пожалел, что задал этот вопрос. Или, по крайней мере, не попросил всех оставить его с Люком наедине. Или о том, что не чувствовал себя готовым действительно остаться с ним один на один. В присутствии остальных было как-то… Проще. Как будто это позволило бы им двоим не говорить о том, о чем им стоило бы поговорить. — О методах твоего учителя. — Осторожно сказал Люк, отводя взгляд. Какое-то время было тихо. Рей вдруг судорожно вздохнула. Бену не хватило духа на нее взглянуть. — О чем ты? — Начал было Оби-Ван. Квай-Гон, до сих пор не проронивший ни слова, взял его под локоть и развернулся. И многозначительно кивнул Рей. Она не сдвинулась с места. — Иди, — сказал Бен как мог мягко, но посмотреть на нее так и не решился. Остались только они трое. Энакин, Люк и он. — Как она? — Вздохнул Энакин. — Как очень ценная заключенная, — пожал плечами Люк, — они просто периодически болтают о своих политических делах, и все. Просто… Это же Лея, понимаете? Она все время его выводит. Он и решил… Ответить. Бен… — Послушай, я не готов сейчас… Люк кивнул и пожал плечами. — Я тоже. Но у нас на это еще будет время, верно? — Спросил он осторожно. — Верно, — выдохнул Бен и почувствовал что-то сродни благодарности. — Нам стоит поторопиться? — Нет, пап. Вот этого точно не стоит. Незаметные безумные проникновения — это не тот вариант. Он не такой дурак, этот Хакс. — Кто бы мог подумать, — хмыкнул Бен, — Люк, скажи ей, что я… — Я уже. Довольно давно, на самом деле, — ответил он и посмотрел куда-то вверх, — она была рада это услышать. Бен только устало потер переносицу. Рей и Оби-Ван ведь видели Лею. Наверняка… Видимо, за всем такая мелочь просто не пришлась к слову. Впрочем, так оно было даже лучше. Он посмотрел Люку в глаза. — Значит, скажи ей, что я приду за ней. — Скажу. — Что я тоже приду, лучше пока не говори. — Хм. — Послушай. Нам нужно, чтобы ты спросил у Леи, как найти Калриссиана. — Подумать только. Старый хитрец и впрямь так надежно запрятался? — Надежно или нет, а хорошо искать у нас нет средств и времени. Но Лея должна знать, — Энакин прошелся взад-вперед, пнул мелкий камешек. Тот запрыгал по земле с тихим стуком. — Это не нормально, — вздохнул Люк. Пожалуй, говорить с Люком впервые за многие годы действительно было… Легко. — Увидимся? — Сказал призрак, неуверенно улыбаясь. Бен только кивнул. Энакин взмахнул рукой. — Значит, методы преподавания? — Глухо спросил Энакин, когда призрак его сына растаял в воздухе. — Я не хочу об этом. Не сейчас. И потом тоже не очень. — Понимаю. Хорошо. *** Его не было слишком долго — новоявленные бунтари почти успели закончить свой список требований. Правда, Рей не слишком следила за ходом разговора — не могла сосредоточиться. Когда Роуз подошла, склонилась к ней и спросила, все ли в порядке, Рей потребовалось с полминуты, чтобы сообразить не слишком-то сложную отговорку «просто устала». Бена все не было, и в конце концов она встала и направилась к выходу. Квай-Гон хотел было что-то сказать, но, подумав немного, только махнул рукой. Она нашла его на тесной площадке, поодаль от входов в жилища. Стояла кромешная темнота, едва рассеиваемая светом звезд. Рей подумала, что расхаживать вот так просто в такой темноте высоко в горах — не самая лучшая затея. Впрочем, Сила могла до определенной степени заменить зрение. — Эй… Она подошла и мягко положила руку на его лопатку. Он шумно выдохнул и прикрыл глаза. Пытался показать ей, что он в порядке. Спокоен. Рей знала, что это… Не совсем так. — Он… То есть, я догадывалась, но не знала. — Тебе и не нужно, — быстро ответил он, разворачиваясь и прижимая ее к своей груди. Так, чтобы она точно не видела его лица, будто при таком освещении это в принципе было возможно. — Правда, Рей. Не нужно. Это все уже прошлое. Рей упрямо отстранилась. И помолчала с минуту, подавляя порыв начать спорить. Где-то внутри всколыхнулась обида — он ей не доверял. Но… Она сдержалась. Отпустила, дала мимолетному чувству расцвести и раствориться, расползтись, пока от него не осталось ничего. И тогда пришло понимание того, что нужно сделать. Наверное, это и был правильный джедайский покой. Она обязательно расскажет детям об этом. — Послушай, Бен… — Тихо начала она, легко поглаживая пальцем кожу на его запястье. — Я понимаю, это трудно, и ты имеешь полное право оставить это при себе. Но… Если ты позволишь мне это забрать — я отдам тебе свое. Идет? Он раздумывал какое-то время, внимательно изучая ее лицо, будто мог что-то видеть в такой тьме. — Пожалуйста, — прошептала она. Наконец он согласно кивнул. Была уже середина ночи - небо на горизонте стало желтовато-зеленым. Они забрались в расщелину меж скал — это место идеально подходило. Никто не застанет их за тем, как они обмениваются чем-то, предназначенным только для них. Здесь, на Ондероне, звезды были особенно яркими, большими — но даже они сейчас казались нежелательными свидетелями. Рей глубоко дышала. Ей предстояло зайти гораздо дальше, чем прежде — и показать гораздо больше, чем она показывала. Она бы соврала, если бы сказала, что не боится. И она знала, что он нервничает не меньше нее — для этого даже не нужно было чувствовать его через Силу. Они сидели напротив друг друга, выпрямившись, какое-то время. Изучали. Решались. «Ты не должен нести это один.» «Как и ты.» Она уже видела кое-что — и он тоже. Но это было только то, что на поверхности. Черная гладь, скрывающая под собой бездну. Что-то, чего ей не хватило, чтобы понять — разве что достаточно, чтобы… Наверное, на тот момент этого действительно было достаточно. И Рей даже задумалась о том, что зря она все это затеяла. И он… Для чего ему вообще то, что она может предложить взамен? «Потому что ты сама не понимаешь себя до конца. И его», — думала Рей. Она боялась. В этом-то и было дело. Поддавшись порыву, Рей вдруг подалась к Бену, устроилась на его ногах, обхватила за поясницу своими. Он словно только и ждал этого — подхватил ее под локоть, помогая устроиться удобнее, положил ладони на ее талию. Так было гораздо лучше. Рей решилась и подняла руку, касаясь пальцами его влажного от пота виска. И закрыла глаза. В боли нет ничего нового… Не в такой. И он чувствует себя обманутым — его семья так или иначе отказывалась от него всегда, один за другим, и теперь, когда назад дороги нет… Но он рассчитывал на другое. Ему обещали другое. Принять, открыть правду о том, кто он есть. Дать шанс стать кем-то. Ему обещали силу. А получил он электрический разряд — тщательно контролируемый. Такой, который не убьет, только превратит окружающий мир в один сплошной болевой поток. Он даже не может слышать собственный крик, если его сжатое спазмом горло, конечно, способно на что-то. — Никогда, ни разу я не обещал избавить тебя от боли, ученик, разве ты невнимательно меня слушал? — Надо же, вкрадчивый голос звучит даже… Ласково. От этого еще сильнее хочется оторвать эту голову. — Я обещал тебе силу. Боль — это цена. Источник. Учись. И это так. Боль действительно делает сильнее. Чем дальше — тем больше. Разве какая-то рана от выстрела теперь помешает ему продолжить сражаться? Не после того, как из него заживо вырывали позвоночник. Не на самом деле, но наверняка это чувствовалось бы именно так. Боль в голове — и учителю ничего не стоит заставить мозг поверить во что угодно. И… На самом деле, не такая-то у него, учителя, богатая фантазия — содранная кожа, вырванные ногти… В общем-то, Силовые молнии, настоящие, осязаемые, остаются его любимым приемом. Он не может не знать, что каждый раз ученик мечтает о том, как однажды его убьет. И учителя это вовсе не беспокоит. И ученик не делает этого, конечно же. Ведь это… Работает. Он эффективен. Он может больше. Его Сила растет — боль действительно неиссякаемый источник. Он достаточно сильный, чтобы принять то, что это будет длиться вечно. Такова цена за… Хорошо бы до конца понимать, за что именно. Рей вздрогнула, но не отняла пальцев. Ей стало холодно, ее спина устала и она подалась еще ближе. Бен крепче обхватил ее одной рукой. Рей почувствовала, как вторая легла на ее затылок. Она обещала — и она открылась тоже. Страх. То, что сопровождает ее столько, сколько она вообще себя помнит. Платт любил повторять, что пустыня не щадит трусов (слабаков, глупцов — варианты были разными, на самом деле). Она довольно быстро поняла — пустыня не щадит никого. Палящему солнцу все равно, храбрый ты или нет, и если задиристо кричать в небо ругательства, солнце не впечатлится и не начнет жарить кожу меньше. Она пыталась как-то. Люди. Трусов не щадят люди. Пока она была еще слишком мала, никому и не надо было ее бить, чтобы отнять что-то — еду или добычу. На самом деле, тут не важно, храбрая она или нет. Она ничего не делала, только замирала — и они делали вид, будто ее вовсе нет. Она попыталась протестовать — как могла, и ее просто отпихнули. Кого она может запугать своими крошечными кулачками и тщедушным тельцем, в самом-то деле? Платт разглагольствовал о том, что пустыня не щадит трусов, и не давал ей новой еды взамен украденной. И все же, она выучилась. Выучилась прятаться, всегда быть начеку, спать вполглаза. Бить первой. Первой, и так, чтобы наверняка. Бежать. Это были трудные уроки. Бывало, ее догоняли. И били, конечно. Бывало, удар не очень-то выходил — и она получала в ответ куда больше, чем собиралась нанести сама. Страх всегда был надежной опорой. Он не давал забыть, что будет ее ждать, если она не будет сильной и быстрой. Или рисовал картины ужасного будущего, если ей грозило что-то, чего до сих пор удавалось избежать. И она находила в себе все, что нужно, даже если казалось, что ничего там, внутри, нет. Иногда она даже не совсем помнила, как била и бежала — страх делал всю работу за нее. Страх будил ее, когда опасность приближалась во сне. Если подумать, лучшего друга и защитника, чем страх, у нее никогда не было. Рей вздохнула. Не было сейчас в мире такой силы, которая заставила бы ее отнять лицо от его горячей шеи. Мокрой — от ее слез. Она провела большим пальцем по его щеке — тоже мокрой — запоздало беспокоясь о том, что может случайно угодить ему в глаз. Она не видела, но почувствовала его болезненную усмешку. Он даже не заметил бы, ведь… Едва ли в мире осталась хоть какая-то боль, которая может его задеть. То есть, это не совсем так, конечно. Да, он смертоносен и неотвратим, как горная лавина, даже когда истекает кровью так, что мог бы оставить за собой километровую дорожку из красных брызг. Большая проблема для его врагов — спастись от него можно, только действуя сразу и наверняка, а это не так-то просто. Увы, это не все. И он не совсем понимает, чему его должна учить другая боль — такая, которая вспыхивает, стоит учителю в очередной раз отчитать его за… За что угодно, он всегда находит причину. Наверное, есть какой-то смысл в том, что он никогда не достаточно хорош, но вынести силу и равновесие из гнева и унижения никак не выходит. Если посмотреть, все это ничем не отличается от того, что было прежде, с семьей. Должно быть, он просто идиот. Рей вдруг поняла, что он уже пожалел обо всем этом. Ей действительно стоило это видеть? «Страх? Серьезно? Ты — и страх?» «Храбрость — это всего лишь обратная сторона страха. Не понимаю, что тебя удивляет». Страх — хороший друг, чтобы выжить в кошмаре. Но он вовсе не то, что поможет перестать в кошмаре находиться. Страх заботливо укрыл от нее ее же воспоминания — правду — о родителях, приковал к тому, что постыло и безнадежно, но знакомо. Страх — это цепь, которая не дает уйти. Она даже придумала причину, такую, которая кажется весомой. Страх — коварное чудовище, что маскируется за надеждой. «Там все незнакомо, ты потеряешься и сгинешь», — шепчет он на ухо, когда она с неясной мукой в сердце смотрит на далекие звезды. Она не ждала никого, она просто боялась. И признаться самой себе в том, как обстоят на самом деле дела, боялась тоже. Она так и не одолела его — тогда, по крайней мере. Просто обстоятельства оказались сильнее. А потом у страха появился образ. Высокий, черный и не имеющий лица. Идеальное олицетворение ужаса. «Боишься?» Конечно, она боялась, чего тут удивительного. Опасность и неизвестность. Беспомощность — одним движением руки он лишил ее возможности бежать и бить. Сделать хоть что-то, чтобы спастись. Страх в ней надрывается от воплей, ведь быть беспомощной — все равно, что быть мертвой. А может, и того хуже. Он судорожно стиснул ее ребра. Он сожалел. Уже давно, на самом деле. Она… Подумать только, как легко ей удается добраться до самого больного. Не хуже, чем учителю. Добраться, повертеть и небрежно бросить прямо ему в лицо. Унизительно. Так же, как рана на лице — едва ли его хоть секунду беспокоили ощущения, которые она доставляла сама по себе. Здесь бывало и хуже. Что совсем скверно — то, что он не может прекратить испытывать сожаление, вспоминая, как со злости ударил ее о дерево. Пожалуй, теперь она — очень красочное воплощение его боли. Раны, унижение и вина — полный набор. И еще что-то такое, о чем даже думать не стоит. Напоминание о том, что для него закрыто. Отвержение — стоило на секунду задуматься о возможности… Да, довольно красноречивый отказ. Вот теперь точно полный набор. Все компоненты его жизни в одной девице ниоткуда. «Прости» — «И ты прости тоже» «Не нужно. Теперь — не нужно. Смотри». Сражение — это не тот момент, когда она начинает противостоять страху. Он ведет ее от и до. Потом… И потом — повинуясь ему, она хватается за бластер прежде, чем успевает задать себе вопрос «а что он вообще здесь делает?». Наверное, впервые она действительно борется со страхом, когда позволяет ему с собой говорить. Когда ныряет в неизвестность, вопреки всему, что говорил Люк, чтобы убедиться в том, что монстр бессовестно соврал. И позже, когда решается заглянуть за свой страх — и увидеть другого человека. Коснуться. И это куда труднее, чем сражаться, потому что это не то, что диктует страх. И все это — начало пути. Она будто обрывает с себя липкие, тугие путы, слой за слоем. Все легче и легче. Когда они сражаются вместе. Когда она склоняется над ним, еще не пришедшим в сознание — и не убивает. Потому что страх в ней кричит во весь голос, что именно так поступить и стоит. И после, когда гасит меч за секунду до… И теперь снова трудно — ведь страх, как и всегда, за руку вел ее сквозь все это сражение. И она усмиряет его. Позже она уже борется со страхом на несколько ином уровне — когда медленно, нехотя признается самой себе в том, почему она так поступила. Впрочем, он ведь мертв. Ради нее. Она все-таки не ошиблась, когда поверила — и потому принимать свои чувства, которым она пока не знает названия, не так мучительно. И все это помогает принять решение и уйти из безопасности и определенности в неизвестность, чтобы отыскать свое настоящее место. Благодаря ему — далеко не в последней степени. Старые привычки еще с ней, она все еще боится иногда — но страх больше не ведет ее. У ее отваги теперь другой источник. «Ты. Ты-причина. Источник» «Честный обмен?» «Что?» «Смотри.» Все продолжает разваливаться. Боль копится, вытесняет из жизни все, что только можно — и не делает сильнее. Учитель не соврал только наполовину. Только… Наверное, она делает все еще хуже. Нет, не когда выливает на него свою враждебность — это то, чего стоило ожидать. Но когда вдруг решает… Возможно, она не специально это сделала. Показала, что может быть что-то еще. Что-то кроме боли всех разновидностей. Он даже пока не знает, что именно. Здесь стоит быть осторожнее — надежды, которым не суждено сбыться, это тоже своего рода пытка. Но он идиот, так что позволяет мимолетным видениям захватить свои мысли. Удивительно. Почему-то видеть, как эта сволочь проделывает с ней… Пожалуй, даже не самое худшее из всего, что умеет — уж он-то знает, гораздо мучительнее. Ему-то что, он уже ко всему этому привычен. Она отравила его сознание надеждой, теперь вот еще и состраданием. И, подумать только, он решился избавиться от учителя. Действительно решился. Это первый шаг на пути к свободе — и сейчас он этого еще даже не понимает. Позже, когда пытки остаются в прошлом вместе с обеими половинами старого ублюдка, даже кажется, что стало хуже. Он все еще отравлен тем мимолетным обещанием избавления от боли, которое она дала ему. Ничего такого не будет, конечно, но он не может не думать о том, что могло бы. И боль никуда не девается — ведь теперь еще очевиднее, что он сам привел себя в тупик, выхода из которого попросту не существует. Он устал, он не на своем месте, лишен опоры — и от боли даже больше нет никакого прока. Он начинает подозревать, что она действительно может стать избавлением и… И она отказывается это сделать. Она предпочитает лечить его раны. Почему? У него есть некоторые предположения на этот счет — и они подтверждаются со временем. Вопреки доводам здравого смысла. И это исцеляет — медленно, но неотвратимо. Она не только избавляет его от боли — она еще и открывает кое-какую истину. Он может быть сильным без подобной платы. Он вообще теперь сильнее, чем был когда либо прежде — и для этого вовсе не нужно постоянно паршиво себя чувствовать. У настоящей силы совсем другой источник. Она… «Ты ведь любишь чинить сломанное, верно?» «Я и не подозревала, что кто-то однажды починит меня саму.»