Thats life

      Первые дни отпуска были для Найтмера несколько странными, если это можно было назвать таковым. Не надо было куда-то идти рано утром, можно было полежать в кровати подольше, а спать можно было до десяти часов, а не до шести. Это создавало некоторые неудобства, нарушение его привычного уклада жизни, но знание о том, что ближайшие полторы недели он отдыхает, впивались в его мозг, и он успокаивался. Вроде как.       Только была одна проблема: Найтмер от слова «совсем» не знал, чем заняться. Раньше от скуки спасала работа и отчёты, давая вместо этого унылого чувства головную боль и нервотрёпку, а сейчас он просто пялится на натяжной потолок у себя в спальне и обдумывал сегодняшний день.       Первые несколько часов спасало чтение. Томик «Айвенго» Вальтера Скотта давно манил его перечитать, да вот только времени не было, а сейчас его хоть отбавляй. После был Александр Дюма, правда на «Графе Монте-Кристо» ему это резко наскучило, и он снова погрузился в вязкое и мерзкое состояние полного отчаяния и тлена от ничегонеделания. Где-то спустя полчаса он решил хотя бы чуть-чуть разобрать бардак, который он создал еще за неделю до его внезапных выходных, но в итоге застрял, разгребая всего лишь один несчастный книжный шкаф из темного дерева, под завязку заставленного книгами. День давно перевалил за семь вечера, когда к нему в квартиру позвонила Дрим, держащая в правой руке какой-то огромный белый пакет. — Привет! — сказала сестра с порога, налетая на старшего близнеца с объятиями, и ее красивое лицо озарила улыбка. — А я с гостинцем.       Что же касалось Дрим: Найтмер ее трепетно любил и боготворил в какой-то степени. Правда она была настолько раздражающей, насколько должны быть неугомонные младшие сестры, и от всей прущей из нее энергии в пору было пойти повеситься, но мужчина стоически держался. В конце концов, жизнь без его обожаемой и любимой сестры-близняшки была бы скукой смертной, и Найтмер бы давным-давно потонул бы под горой нестираной одежды и коробками из-под еды, если бы Дрим, ворча, не убирала за ним этот бедлам. Вы не подумайте, он человек взрослый и самостоятельный, но без сестры было бы гораздо сложнее. — Как ты узнала, что я не на работе? Я всего пару дней дома и тебе точно об этом не упоминал, — Найтмер скептически оглядел пакет с гостинцем, порываясь заглянуть в тайную обитель и успокоить свое любопытство. Получилось не сразу. В смысле, заглянуть в пакет. — Кэра ответила на звонок в кабинете вместо тебя. Сказала, что ты в отпуск ушел. Да. Ну, я попросила её померить температуру и позвонить мне обратно, как она оправится от работы, но она на полном серьезе заявила, что ты отдал все дела Эдгару. Так что, — Дрим неопределенно махнула рукой, описывая ею всю кухню Найтмера, — я здесь. С гостинцем.       Подарок сестры оставался загадкой. Ну, с первого взгляда, это был просто большой пакет с коробкой. С большим множеством коробок, происхождение коих было неизвестно. Найтмер уже строил некоторые догадки, и от его гигантского мозгового штурма между бровей пролегла привычная складка. — О Боги, Найт, прекрати свое «Как стать миллионером» и открой пакет. Я надеюсь, что ты все еще любишь роллы. Специально заказала для тебя побольше «Калифорнии».       Дрим очень любит покушать — по ней это видно. Покушать она может что угодно, начиная от лапши быстро приготовления из ближайшего круглосуточного магазина и до мраморной говядины в каком-нибудь крутом ресторане. И своё желание укротить голод она переносила на других — пыталась все время накормить своих многочисленных друзей и вечно уставшего худощавого брата. И Найтмер думает, что он не заслуживает такого человека в своей жизни, как Дрим.       Дрим ковыряет палочками ролл, вытаскивает на свет несчастные креветки и нерешительно смотрит на старшего близнеца, который сморщился от слишком большого количества васаби. Она макает выпотрошенный ролл в соевый соус, закусывает это все огромным имбирем и напряженно молчит, пока Найтмер, тяжело вздохнув, не откладывает палочки и не смотрит серьезными зелено-голубыми глазами на сестру. — Что случилось? — Мне мама звонила, — тихо говорит девушка, потроша очередной ролл в своем бенто. — Спросила, приедешь ли ты к ним на Пасху.       Мужчина напрягся, сузил глаза и прикусил губы в привычном нервном жесте. Внутри натянулось струной, только тронь — все оборвется, и Найтмер в некоторой растерянности берется за палочки, стукая ими друг о друга, создавая хоть какой-то звук в вязкой тишине кухни. — Вам с папой надо поговорить, — Дрим улыбается, с надеждой глядит на брата и понимает, что это будет зря. Станет только хуже. Станет хуже, чем есть сейчас, и папа о брате говорить вообще перестанет, даже не станет просить ее поздравить Найтмера с Новым годом или Рождеством. Все будет ужасно. И Дрим не хочет, чтобы так было. — Мне не о чем с ним разговаривать, — почти что шепчет Найтмер, макая «Калифорнию» с угрем в соевый соус. — Я не хочу с ним говорить.       Дрим грустно смотрит на брата, и ей кажется, что она может дотронуться до его обиды и боли голыми руками, смять ее, несколько успокоить, но не снять, не убрать восвояси. Остаток ужина они проводят в гробовом молчании.