Thats life

— Ура! — радостно восклицает женщина и отпивает из прозрачного невысокого стакана воду. — Счастливой Пасхи.       Найтмер морщится и стискивает зубы, пытаясь ножом разрезать тарелку. Желваки пляшут на скулах, из-за чего зубы неприятно немеют, а жилка, выскочившая на лбу, навязчиво пульсирует, раздражая ещё больше. Нервы накаляются до предела, и Найтмер в который раз кусает себя за язык, ощущая надоевший привкус крови во рту, из-за чего непроизвольно морщится. Он накалывает кусок жареного мяса на вилку и макает в томатный соус, когда у него вдруг дёргается рука, а злость возобновляется с новой силой, вставая комом в горле, но мужчина лишь закрывает глаза и тихо шипит от ожидаемого удара по колену со всей силы.       Дрим твёрдо-взволнованно глядит на него, напряжённо сглатывает и говорит что-то одними губами. Она без конца теребит зелёный пояс такого же зелёного платья, и мужчине хочется всё послать, развернуться и уйти, но сестра пытается натянуть на лицо что-то наподобие улыбки, когда поворачивается в сторону отца, что сидел во главе стола. Найтмер смотрит на неё лишь краем глаза, сжимая свободную руку в кулак, и сглатывает, когда смотрит на маму, что сидела по правую сторону от Кросса, сидевшего напротив. У женщины дёргается правый глаз, трясутся руки и в нервном тике передёргивается нога, но она упрямо суёт парню что-то аппетитно пахнущее в руки и пытается выглядеть радушной.       Она разглаживает подол чёрного платья с пуговицами на груди и трогает свои выкрашенные в светло-русый цвет волосы по каре, пытаясь их поправить, но лишь заправляет непослушные пряди за ухо, открывая своё худое лицо с аккуратным чертами, в которых Кросс видит семейное сходство. Женщина растягивает тонкие губы в улыбке, до зубного скрежета натянутой, и Кросс чувствует, как у него сводит живот в неком отвращении от этой идиотской пародии на идеальную семью. Он сглатывает, и ком с каким-то кислым, вызывающим тошноту, привкусом неприятно дёргается где-то глубоко в горле. — Итак, Кросс, — говорит женщина и подаёт соус к картофельному пюре. Этот нелепый театр одного актёра не вызывал ничего, кроме раздражения и злости, но юноша лишь сдержанно улыбается и кивает, принимая из тонких изящных рук одну из многочисленных соусниц, — чем ты занимаешься?       Парень устремляет взгляд в стол и смотрит на то, как соус неторопливо скатывается с холмиков картофельного пюре, превращаясь в какую-то красную лужицу на самом верху. Он на некоторое время замирает, а потом, всё также улыбаясь, перемешивает красно-жёлтое нечто и бездумно дёргает ногами, как какой-то ненормальный бегун. — Работаю официантом в ресторане, — пожимает плечами Кросс, чуть ослабляя развязанный на шее галстук, что затянул слишком туго в порыве волнения. Его накрывает слабо контролируемой ностальгией, видя всё их семейство вместе, хоть и не в благоприятных обстоятельствах. Он вспоминает их ужины, то, какими они были счастливыми, или, по крайней мере, то, как это несравнимое ощущение счастья затапливало восьмилетнего Кросса с головой, в котором он купался, мечтая, чтобы оно было настоящим, было истинным. Он старался не замечать того, что они живут в наполовину пустой квартире, деньги на аренду которой отец проиграл в автоматы, старался не замечать поношенную одежду, из-за чего многие над ним смеялись, старался не замечать постоянные, до боли знакомые по ту сторону стены голоса, что перекрикивали друг друга. Он старался замечать только потрясающие мамины рисовые рулетики, её удобные колени и всегда напряжённо подбегал к маме, слыша её нескончаемый кашель, что с каждым годом становился всё хуже и хуже. Его волновал младший брат, отсутствие улыбки на его лице и недостаток времени, чтобы поделиться с ним кусочком шоколадки, что дал ему папа по дороге домой, и Кросс давит в себе слёзы вместе с желанием заскулить.       Заносчивый хмык, что раздался с другого конца стола, полный яда и ненависти, разрезал на несколько секунд воцарившуюся тишину, от которого Найтмер дёргается, как от пощечины. Властный, ненавидящий Кросса с самого первого взгляда, едва парень ступил на порог, высокий, мрачный мужчина сидел на стуле с высокой спинкой, подперев лицо кулаком, и смотрел на юношу не отрываясь. В его глазах читалась самая настоящая взрослая ненависть, и парень видел, как кривятся бледные губы в злорадной усмешке. Его стеклянные голубые глаза, что сейчас метают гром и молнии, смотрят исподлобья то на сына, что молча сидел напротив Кросса, упрямо сжав зубы, в секунде от состояния полной ярости, то на самого Кросса, что усиленно чувствует себя не в своей тарелке и желает провалиться сквозь землю, лишь бы не находиться здесь и сейчас. — Ох, замечательно! — воодушевилась женщина, изображая самый настоящий живой интерес. В её потрясающих глазах пляшут звёзды, и Кросс ей почти что верит. — Ты совмещаешь учёбу с работой? — Нет, — качает головой парень и отрезает кусочек индейки, который макает в соус. — Я хотел пойти в армию, а потом начать служить по контракту, но передумал, — голос в голове упорно твердит, что он — просто невероятный идиот, и Кросс с ним легко соглашается, отпивая немного воды из высокого стакана.       Мужчина презрительно хмыкнул и закатил глаза, и Найтмер стискивает челюсти под очередной удар по колену. — Господи, дорогая, — вдруг начинает мужчина и встаёт изо стола, — видит Бог, я держался изо всех сил. — Пап, — дрожащим голосом говорит Дрим, чувствуя, как трясутся руки. — Пожалуйста, не начинай. — Что не начинай? — кричит он, взмахивая руками и Кроссу почему-то кажется, что он похож на медузу Горгону. — Это же полный идиотизм! Найтмер, я, может быть, и готов принять тебя со всеми твоими предпочтениями, но найди себе хотя бы кого-то получше. — Сильвестр! — вскакивает женщина и возмущённо кричит на супруга. — О, и кого же? — шипит сквозь зубы Найтмер. У Кросса сжимается горло, и вода, что он пил, перекрывает воздух, заставляя закашляться в припадке. — Ты стоишь гораздо больше этого ходячего недоразумения, что занимается чёрт пойми чем! Где ты вообще его откопал? — Не смей так говорить о нём, — Дрим, сидевшая рядом с ним, цепляется за плечи, пытается его успокоить и говорит какую-то чепуху, которую Найтмер никак не может разобрать. Перед глазами расплывается кровавая пелена, что затмевает всё, а голос сестры доносился словно сквозь плотную вату, что до отказа запихали в уши. — Мы уезжаем.       Он так быстро вскакивает со стола, что Кросс даже не понимает сначала, куда он исчез. Где-то на краю сознания он слышит, как очень громко хлопает дверь, как кто-то кричит или орёт им в спину, и парень кидает через плечо поспешные извинения, выбегая на крыльцо, что едва ли не валилось от обилия цветов самых разнообразных оттенков, от которых щекотало нос и рябило в глазах. Горшок с каким-то цветком, стоящим на пути, шатается, грозится упасть на темно-коричневые дощечки, и парень бы непременно попытался бы его поймать, но Найтмер дёргает его за руку в свою сторону, до боли сжимая пальцами. — Мы уезжаем, — ещё раз повторяет мужчина дрожащим голосом и пытается трясущимися руками достать ключи из кармана, но те выскальзывают из непослушных пальцев снова и снова. — Сейчас же. — Конечно, — кивает Кросс, но тут же ловит Найтмера за плечи, когда тот пытается сесть за руль. — Но поведу я. Не уверен, что ты сейчас сможешь вести машину. Пожалуйста. — У тебя есть права? — Да, положил с собой на всякий случай в рюкзак. И взял с собой толстовку. Она чертовски тёплая, — он улыбается чему-то своему и открывает заднюю дверь, кивком головы приглашая мужчину присесть. — Можешь надеть её и, что будет лучше, вздремнуть. Договорились? — Да, — мужчина трёт ладонями глаза, надавливая, растирая их до разноцветных кругов перед глазами, и шмыгает носом. — Договорились.       Толстовка действительно была тёплой. Меховой, он бы сказал. Найтмер утыкается в неё носом, накидывает на плечи, не решаясь надевать её полностью, и натягивает капюшон на голову, с ногами забираясь на сидение. Резкий выброс эмоций, что он сдерживал, стискивая зубы за обеденным столом, сменяется усталостью, подбадриваемой жаром одежды, и мужчина пытается устроиться поудобнее, вслушиваясь в тихие копошения Кросса спереди. — Мы купим шоколадные яйца? — вдруг спрашивает Найтмер спокойным голосом, от чего парень чуть дёргает рукой. — Купим конечно, — улыбается Кросс и сжимает пальцами руль, включая мотор. — Можем купить что-нибудь поесть. Ты едва прикоснулся к тарелке. А потом можем посмотреть фильм или сериал, если хочешь. — Честно? — Разумеется. Я разбужу тебя, если что, когда мы подъедем, — улыбается Кросс. Почему-то именно сейчас с этим радостно-пустым выражением лица, в огромной красной толстовке и с коленями, прижатыми к груди, мужчина напоминал маленького ребёнка.       Кросс не уверен, поступает ли он правильно, оставляя спящего Найтмера, что иногда от души пинал переднее сидение, одного в машине. Он чуть приоткрывает стекло спереди и выходит из тёплой машины на чуть прохладный воздух, немного передёргивая плечами. Кросс чуть хмурится, когда видит большое количество машин у входа в магазин, а желание немедленно сбросить телефон возрастает до неприличного сильно. Гудки, которые всё никак не прекращаются, будто твердят бросить трубку и сказать, что он просто случайно позвонил, но они резко прекращаются и на том конце отвечают. — БРАТ! Я ТАК РАД, ЧТО ТЫ ПОЗВОНИЛ! — кричит по ту сторону трубки заводной голос брата, и Кросс непроизвольно морщится, измученно улыбаясь. — Да, привет, — выдыхает он и трёт переносицу. — Чё как дела? — ПРЕКРАТИ ТАК ГОВОРИТЬ, ПОЖАЛУЙСТА! — всё также громко говорит он, а потом добавляет чуть тише, словно, наконец, остался один. — Я в порядке. Ты как? — Всё хорошо, — ровно говорит он и пинает камушек, что валялся под ногами. — Кажется. — Всё точно хорошо? — Да, конечно, просто… мне нужно тебе кое-что сказать. И это очень важно. — Ты так говоришь будто умираешь, — хмыкает брат, но тут же его голос становится очень серьёзным. — Ты же здоров? — Да, вполне. Папс, — тихо говорит Кросс и дёргает галстук во все стороны, то накручивая его на палец, то расслабляя, — я гей.       С минуту на линии звучит только пугающее молчание, а потом брат заливается мягким смехом. — Отлично, хорошо, да. Молодец, что признался. Горжусь тобой. — Чего? — Ну, — Папс мычит какое-то время, а потом опять хихикает. — Я давно подозревал об этом, но было неправильно заставлять тебя говорить насильно что ли. Боюсь, что мы поспорили с Эпиком, и я выиграл. — Вы спорили на меня? Серьёзно? — он трёт переносицу и зажмуривает глаза до цветных кругов. — Ага, — усмехается брат, и Кросс уверен, что он сейчас в этот момент теребит волосы. — Прости за это. У тебя уже кто-то есть? — Да, — устало вздыхает Кросс и подходит в магазину всё ближе. — Я могу с ним познакомиться? Обещаю, что попрошу ребят из академии прикрыть меня. — Конечно, я спрошу у него, — зябко поёживается Кросс, стоя около холодильников с молочными продуктами, от которых разило холодом так, будто он вышел зимой на улицу в одной футболке. — Целую. — Люблю тебя.       Кросс болезненно морщится и шипит, когда Найтмер дёргается во сне и разлепляет глаза от сильного хлопка двери машины. Он вылезает из тёплого кокона толстовки и чуть вытягивает ноги, на которые натянул тёплую вещь, и сразу кривится от холода. Он вновь накидывает капюшон и зевает, выгибаясь, словно кошка, в позвоночнике, и Кросс слышит, как хрустят его позвонки. — Мы уже приехали? — хрипло спрашивает мужчина и сонно смотрит в окно, наблюдая за выезжающими машинами. — Да, давно ещё. Я не хотел тебя будить, прости, — тихо говорит Кросс. — Папс пригласил нас вроде как на ужин. Пойдёшь?       Найтмер замирает на секунду, так и не зевнув до конца, а потом беззаботно пожимает плечами и прикрывает глаза. — Да, почему бы и нет. Наверняка ужин с ним не будет хуже, чем с моими родителями. С Гитлером отобедал бы с большим удовольствием. Сомневаюсь в том, что твой брат — Гитлер во плоти.       Кросс смеётся и заводит машину, вслушиваясь в копошения за спиной, и радостно улыбается. Интересно, если сделать Найтмеру белую корону из картона, ему подойдёт?