Разные

      — Как ты? — прокашлявшись, спрашивает Геральт.       Лютик сидит на крыше пятнадцатого этажа и курит что-то ядрёное и ужасно крепкое. На нём чёрные джинсы и такого же цвета футболка.       Геральт смотрит и не узнаёт своего друга, которого не видел практически два месяца. Месяц и четыре недели, если быть точным.       Те два месяца, которые Йеннифер жила у него.       Первые дни Лютик приходил по утрам по привычке заходя за другом по пути на работу. Каждый раз Йен встречала его такой холодной волной презрения, что самому Геральту становилось не по себе.       Поэтому Лютик перестал приходить по утрам. Казалось бы, что всё не так страшно, ведь у них оставались совместные возвращения с работы, но раз за разом Йен звонила, прося вернуться пораньше. Ссылалась то на плохое самочувствие, то на проблемы в доме. Иногда же его задерживали по совсем уж дурацким причинам — и Геральт, если быть честным с самим собой, — жопой чувствовал что-то неладное.       Лютик приходил раньше, Лютик уходил позже. Лютик звал его на выходных, приглашал на мини-концерты их с Присциллой группы.       Геральт хотел, Геральт не мог. Геральта не пускали.       Всё это сыграло свою роль. Между ними залегли трещины, а потом и вовсе всё проломилось, как тонкий лёд на весеннем пруду. Они перестали общаться.       Эти месяцы без Лютика были самыми худшими в его жизни. И Геральт наконец расставил приоритеты.       Первым делом выгнал Йен. Хотя далось это с трудом.       Разговоры и ссоры не помогали. И Геральт прибегнул к тяжёлой артиллерии: попросить Трисс о дружеской услуге. Однако она, узнав причину, алой ведьмой ворвалась в квартиру, переругалась с Йен, с Геральтом и рыжей фурией унеслась прочь. Йен поступила так же.       Вторым делом было нужно найти Лютика, и это оказалось труднее всего. Лютик переехал, окончательно потеряв с ним всякую связь. Оказалось, Геральт — тот ещё педрила — не взял его номер: ему и голову не могло прийти, что Лютик может куда-то пропасть. Лютик — тот ещё репейник, прилепившийся в его жизнь — не мог попросту исчезнуть. Но исчез.       И сейчас, наконец-то нашедшийся, спустя столько времени, совсем не вписывался в то последнее воспоминание, которое Геральт хранил как зеницу ока.       — Как ты? — прокашлявшись, спрашивает Геральт.       Лютик сидит на крыше пятнадцатого этажа и курит что-то ядрёное и ужасно крепкое. На нём чёрные джинсы и такого же цвета футболка. На глазах нет привычной подводки. Он выглядит — обычным.       А ещё — он молчит.       Курит.       Не боится высоты.       И, кажется, больше не любит Геральта.       — Она ушла. Я прогнал её.       — Зачем? Освободить кровать для новой? —  голос Лютика неприятно-высокий, а в интонации — едкие ноты ядовитого сарказма.       — Да. Н-нет, да...  Прости. Кажется я облажался. С тобой.       — Однозначно.       Лютик крайне малословен. Лютик мрачен. И, кажется, больше его не любит. Это плохо, ведь Геральт…        — Я люблю тебя.       Геральт любит Лютика. Того самого Лютика, без умолку болтающего, курящего какую-то сладкую лабудень, не умеющего плавать, боящегося высоты, умеющего играть на гитаре, носящего кричащую о его ориентации одежду.       И который всё также любит Геральта.       Не смотря на то, что они — р а з н ы е.