Бог устал нас любить

Таня, выросшая на фильмах о любви, наверное где-то глубоко подсознательно и знает, что Онегин совсем не тот, кто ей нужен. Он мало похож вообще на того прекрасного главного героя, который к ногам мир положит и самого себя. Он смотрит на нее, усмехаясь. Он насмехается над каждым ее жестом, над ней самой. И Таня знает, что он не тот, знает, что с ним ничего не получится, но заставить саму себя не думать, не представлять десятки сценариев, где они гуляют по мощеным улицам вместе, никак не получается. Заставить сердце не биться чаще тоже не получается. Его насмешки становятся не колкими ударами прямо в грудь, а необходимым воздухом. Таня в самую гущу проблем лезет, Таня просто лезет, лишь бы быть к нему поближе. И совсем не замечает, как ее первый год в университете обещает быть проклятым, отвратительным и совсем не таким, как показывают в фильмах про любовь. Слова сестры оказываются где-то за пределами ее мира, когда она видит его улыбку. Слова сестры оказываются вне зоны ее досягаемости, она даже не пытается ее услышать. Онегин даже не пытается игнорировать. Онегин не видит ее в упор. У него голос громкий, он кидает книжки перед Ленским, он смеется над чем-то, что ее не касается. А Таня — дурочка маленькая, совсем не нужная ему дурочка — замирает в коридорах, забыв абсолютно, что она опаздывает, что преподаватель у нее зануда и консерватор, что ее просто не пустят на пару. Она смотрит на него и смотрит. (И совсем не видит, что он смотрит лишь на Ленского, а ей и ее чувствами играется по пьяни пару раз в неделю от скуки.) Таня только фильмы про любовь по выходным пересматривает и засыпает с мыслями о том, что однажды и у нее так будет. Однажды и непременно с ним — тем, кто переводит на нее насмешливый взгляд и говорит: — Какая милая юбка, где же ты ее нашла? — О, да я... — начинает она, а он останавливает ее взмахом руки. — Я угадаю. Клоповник закрыли, а шмотки надо было куда-то деть? — Жень, хватит, — одергивает его Ленский. А она лишь смотрит в его жестокие глаза и не видит. И дальше не видит; потому что он заговорил с ней. Он просто обратил на нее внимание. Они же ведь иногда даже переписываются. Он просто перед друзьями такой, он не специально, просто у него воспитание такое. — Ты извини его, он не специально, — оправдывается перед ней Ленский, когда Онегин собственную сумку с парты забирает и уходит. Когда она, как наивная дурочка, пялится ему вслед и совсем не слышит никаких оправданий. Оправдывает его сама в разы быстрее и проще. — Ничего, — мямлит себе под нос. — День сегодня просто такой. Магнитные бури. И лепечет что-то мало разборчивое. И верит в собственные дурацкие отговорки. Верит и даже зачем-то пишет ему посреди ночи огромное сообщение, признаваясь в своих чувствах, которые так давно не дают ей дышать, которые давят ее и сдавливают. Которые уничтожают ее просто. Первый год в университете становится злой шуткой, когда на следующий день у деканата толпа, а на нее все косятся и смеются. И она протискивается сквозь одногруппников и ребят постарше, сквозь незнакомых и одинаковых на первый взгляд лиц. Протискивается лишь для того, чтобы найти собственное письмо распечатанным и прилепленным на дверь. Шоры с глаз спадают резко, а свет слепит, когда она сдирает, ломая пару ногтей, плотно приклеенное письмо, не слыша чьи-то там слова успокоения и понимания. Таня ломает ногти и все свое представление о ее выдуманной любви к Онегину. Таня ломает саму себя где-то в позвоночнике, разрывая и без того порванную бумагу и кидая все это в мусорное ведро на том же этаже. Скотч липнет к пальцам, она его от себя резко отодрать пытается, но лишь сильнее нервничает. А и без того хорошо знакомый голос за спиной ее окликает. — Получила мой ответ? Ее любовь, оказывается, так легко в ненависть переплавить. Ее саму так легко переплавить в что-то сломанное и болезненное. Потому что когда Таня оборачивается, смотрит на его насмешку, на сложенные на груди руки и всю эту треклятую расслабленность в позе, в первые секунды ей кажется, что она сможет ногтями вцепиться ему в глаза. Выдрать, вырвать, разорвать. — Считай, что это посвящение в первокурсницы, Ларина, — фыркает он, сжимает лямку сумки на плече и уходит абсолютно безнаказанным, пока она пылает гневом, и болью, и ненавистью, и желанием разрыдаться, разочаровываясь не только в нем, но и во всем сразу. Таня выкуривает почти полную пачку сигарет, выпивает сколько-то там литров вина, но спустя месяц его имя вызывает только насмешку. В этот раз насмехается уже она. В этот раз она учится красить глаза, надевает чулки и самые высокие каблуки. И больше не чувствует зависимости ни от одного мужчины в своей жизни. Первый год оказывается херовым, но дохера поучительным.