Подмена чувств

— За что? — над ней нависла угрожающая тень. Ей было очень страшно. Она не понимала, почему продолжала страдать, почему ей приходилось переживать новые испытания. Сил на новые переживания уже не было. Ведь проще было бы меня убить. К глазам вновь подступили слезы. А в темную комнату пробивалась тонкая полоска лунного света, из-за которого она видела лишь его маниакальную улыбку. Он ей смеялся и злился одновременно. И это выглядело пугающе. — Ой, ну не делай такое лицо. Ненавижу плакс, — эта улыбка исказилась и уже выражала недовольство. Этого она боялась еще больше. Боялась, что его изменившееся настроение повлияет на силу очередного удара. А она даже не могла дать отпор. Она сидела на полу и не могла даже пошевелиться. Слезы продолжали скапливаться в глазах и тоненькими струйками стекали по щекам. Она непроизвольно всхлипнула. — За что? — продолжала она спрашивать пустоту. И снова всхлип. Его улыбка стала злой. — Я же тебе сказал, дура: не ной! — он ударил ее по щеке. Это было сильнее, чем просто пощечина или оплеуха. Это был удар по самолюбию и гордости. В такие моменты эмоции брали над ней верх, а уроки по самообороне помогали их выплеснуть. — Не трогай меня! — она попыталась встать и ударить его. Улыбка вновь исказилась. — Ты еще брыкаться будешь? — он схватил ее за руки и поднял с пола. Она старалась ногами уцепиться за землю, словно это как-то могло ей помочь или избежать очередного удара. И она продолжала упрямо смотреть на него. Она продолжала следить за изменениями в его улыбке. Он поднял ее выше и прижал к стене. Стена была холодной. Ей хотелось зажмурить глаза, но она не могла отвести взгляда от улыбки этого маньяка. Буквально на минуту повисла такая тишина, что она услышала звук капли крови, падающей с ее разбитой губы. Но дальше так продолжаться не могло: она еще хотела пожить подольше и побороться со своей проклятой судьбой. — Чудовище, отпусти меня! — кричала она, пытаясь оторвать тело от холодной стены и разжать его сильные руки. Он засмеялся. Она была слишком ослаблена, чтобы противостоять ему. Она не имела прав противостоять ему. Она уже видела не улыбку: только звериный оскал и появившиеся в свете хищные глаза. Он снова приблизил ее к себе, а потом ударом опять пригвоздил к стене. По шее потекла струйка теплой крови. В ушах уже поднимался звон, но она слышала тихий шорох шагов. — Гриммджоу, хватит. Ты так убьешь ее, — это можно было бы назвать благородным поступком, если бы на месте ее спасителя стоял другой человек. Но это был лишь старый друг, пришедший разбить ее окончательно. — Как прикажете, Ичимару-сама, — маньяк резко отпустил ее руки, и она с характерным громким звуком упала на грязный, мерзкий холодный пол. В этом месте везде было холодно: стены, пол, мебель. Словно все было покрыто невидимым инеем. Когда она вновь подняла глаза, перед ними предстала самая ненавистная и страшная улыбка — улыбка лиса, перевернувшая всю ее жизнь. — Ты какая-то потрепанная. Где же твоя сила воли, Цу-ки-ко-тян? — не менее ненавистное с некоторых пор едва различимое мурлыканье ее имени над ухом. Он просто улыбался ей, издеваясь даже манерой своего разговора и обращения. *** — Где же ты? — она стояла за углом одного из зданий с закрытыми глазами. Она слушала. Слушала, как он зовет ее, как он пел каждый слог ее имени. Это действовало на нее как манящее заклинание. Кто-то любит слушать шорох листьев, колыхающихся от легких дуновений ветра, а она любила слушать заветный клич ее имени, приносимый тем же ветром. — Я нашел тебя! Идем со мной! — она взяла его за руку и молча пошла за ним — она подчинялась его голосу. Это было похоже на игру в прятки, в которую она всегда проигрывала. И это несмотря на то, что они уже давно выросли. — Гин, куда ты меня ведешь? — она пыталась показать привычное недовольство и неприязнь, которые когда-то к нему испытывала. Но это уже была маска, которую она надевала, когда они были не одни. То есть весь день от пробуждения до отбоя. С одной стороны это было противно, что она сдалась ему, что человек, от взгляда на которого ей становилась плохо, теперь стал ей так дорог. Но с другой стороны было так легко. Легко от того, что больше не надо язвить ему и пытаться превзойти. — Я хочу, чтобы ты это увидела! — он вел ее куда-то наверх. Они так бежали, словно в любую минуту могли упустить какой-то важный момент, так быстро ускользающий от них. Они были на крыше казарм. Она была так увлечена своей сентиментальной философией, что не заметила, как оказалась на обычном месте их прогулки. — Мы же по крышам каждый день гуляем. Что сегодня такого особенного? — она ждала от него какого-то удивительного ответа. Она каждый раз ждала от него какого-то чуда, которое появится со взмахом его тонкой руки. — Ты только посмотри на небо, — эта рука указывала еще выше. Только оторвав взгляд от его улыбки, она увидела полную луну. Она была такой же манящей, как и его голос. — Гин, спасибо. Луна сегодня так прекрасна. — Вы, женщины, такие падкие на красоту, — это можно было бы счесть за шутку, кто-то бы принял как упрек. Его же голос превратил эту фразу в комплимент. — Ты не понимаешь. Это так завораживает. Была бы возможность, я бы целыми днями любовалась на луну. — В мире Владыки есть только луна. Я мог бы тебе его показать, — она не знала, воспринимать это за шутку или нет. Но его улыбка, когда уголки губ чуть опущены, говорила о его серьезности. Кто бы мог подумать, что раньше ее тошнило от этого. Кто бы мог подумать, как эта улыбка переставила в ее душе все по другим полочкам.