Идентификация

Шум. От периодически нарастающего гула в ушах голову разрывало на части. Что произошло? Ох. Как же, блять, раскалывалась голова. Будто ножом по виску. Мозги готовы были взорваться, превратиться в жижу прямо в черепной коробке. Открывать глаза было смерти подобно. Безумно чесались руки прикоснуться к векам, и я не смог удержаться. Подушечки пальцев наткнулись на матерчатую преграду — повязку? Глаза, конечно, болели, но вроде не так сильно, чтобы их заматывать. Первым порывом было срочно сорвать тряпку с лица. Липкий страх остаться слепым подстегивал еще больше, и я уже было собирался ему поддаться, как кто-то перехватил мою руку. — Тише, подожди. Успокойся. Но страх был сильнее меня. Сорвать. Срочно убедиться, что оба глаза на месте, что я еще могу... — Прекрати, иначе я тебя свяжу, — женский голос прорезался сквозь панические мысли, заставив непослушные пальцы замереть. — Твои глаза в порядке, — она словно прочла мои мысли. — Т... — я пытался произнести знакомые мне слова: «Тогда, что со мной?» — но горло отозвалось першением, и я закашлялся, хватаясь уже за горло. На котором тоже была тугая повязка. — Мерлин, почему я должна это делать? — вместо ответа мне она тяжело вздохнула и вновь отвела мои пальцы. — Ты в безопасности, Малфой. Успокойся. Сейчас я помогу тебе сесть и сниму повязку с глаз, но не трогай их. Понял? Затем она довольно легко усадила меня, заставив опереться спиной на стену позади, и я почувствовал себя слепым беспомощным котенком. Руки тут же потяжелели и упали по бокам. — Сейчас сниму повязку, — предупредила она. Последовало легкое прикосновение к волосам, и повязка соскользнула. Я с нетерпением ждал момента, когда смогу убедиться, что я все еще способен видеть. — Все. Я попытался открыть глаза, веки задрожали, но даже это оказалось слишком болезненным — свет ослеплял. Тут же навернулись слезы и покатились по щекам. — Черт! Сейчас. Нокс. Источник света слева от меня погас, и глазам стало легче. Но вытереть слезы я не мог. Зато осознание, что я не слеп, позволило расслабиться, и все тело тут же отозвалось разбитостью, будто меня долго и сильно били, а теперь оставили в покое — отлеживаться и зализывать раны. — Попробуй снова открыть глаза. Сиплый вздох сорвался с моих губ, когда я медленно последовал совету. Веки по-прежнему дрожали, капельки слез все еще падали с ресниц, но я мог разглядеть силуэт девушки, сидящей рядом с постелью, на которой я находился. В ее руках еще светился маленький шарик, но погас, едва я поморщился, заметив его. — Ну как? Теперь единственным источником света была полоска под дверью, но она располагалась далеко от меня и едва освещала комнату. — Я принесла тебе воды. Выпей. Кинув взгляд на свои неподъемные руки, я заметил еще бинты — практически полностью заматывающие кожу от запястья до локтя. — Ч... — снова захотел узнать я, что же все-таки со мной произошло. Но девушка продолжала настаивать: — Выпей. Взяв с тумбы рядом с кроватью стакан, она протянула его мне. Я едва покачал головой, надеясь, что она поймет, что я даже пальцем пошевелить не могу, словно придавленный к постели. — Ясно. Она довольно жестко открыла мне рот и наклонила стакан с фиолетовой, не очень похожей на чистую воду, жидкостью. Мозг тут же воспротивился, но первые капли уже попали в рот прежде, чем я закрыл его. Жидкость потекла по подбородку. «ЗЕЛЬЕ» — странное слово словно ворвалось в мой мозг. И исчезло. Мне срочно захотелось закрыть глаза и уснуть. Она — или не она? — уложила меня обратно, бесцеремонно и довольно резко потянув за талию — так, что я ударился головой о спинку кровати. — Лучше бы ты сдох, — доброжелательно сказали мне, и я уснул или потерял сознание — мир маленькой комнаты для меня померк.

***

В следующий раз пробуждение прошло легче. Повязки на глазах уже не было, и я, распахнув их, уставился перед собой. Потолок покрывали трещины, кое-где отвалилась штукатурка, но на моем одеяле было чисто. Единственным источником света по-прежнему оставалась полоска под дверью, но теперь в комнате на удивление было светлее. Я осмотрелся и обнаружил окно, забитое наглухо досками, через щели в которых все же проникал скудный свет. Значит, либо утро, либо день. Кроме моей кровати и тумбы в комнате больше ничего не было. Разве что покосившийся стул возле стены, который я заметил не сразу — для этого пришлось приподнять голову, рискуя, что опять где-то замкнет и боль пронзит занывшую мышцу. Обои местами слезли, оголившиеся куски стен были чем-то покрашены. Устав, я лег обратно. Лучшим сейчас решением было просто не двигаться, пока тело не придет в норму. В комнате было тихо. Никаких посторонних шорохов или шума. Я был совершенно один. И мог подумать. Голова плохо соображала. Что со мной? Забинтованные глаза. Руки. Шея. Я ранен? Тело отозвалось странной усталостью, словно из меня выкачали все силы. Но чувствовал я себя на удивление в порядке — тело не хотело двигаться. Странное на вкус пойло, что дала мне незнакомая девушка. Вкус смутно знакомый, но неопознаваемый — что-то травянистое. Я находился в комнате. Но я совершенно не представлял, как попал сюда. Почему я ранен. И что еще более странно... Кто та девушка, что была рядом? Почему она желала мне смерти, но помогала? Как я здесь оказался? Кто меня сюда привел? Почему я не могу просто встать? Что происходит? Голова разболелась от всего этого. Без людей, что могли бы объяснить ситуацию, было не обойтись. Я вновь прислушался к тишине, пытаясь уловить хотя бы звук шагов или еще что-то. Немного хотелось есть. Желудок сжимался, но я, скорее всего, любую еду выблюю обратно или буду не в силах даже засунуть ее в себя без посторонней помощи. Тишина в бездействии начала напрягать. Появились шорохи, до этого незаметные, скрипы, сквозь окно я стал слышать завывание ветра. Чувствительность постепенно возвращалась к ослабевшим пальцам рук. Я не понимал, как мне вчера удалось прикоснуться к лицу и к шее. Или та «водичка» оказалась с подвохом, парализуя любое мое движение? К тому моменту, когда свет за забитым окном практически пропал и остался лишь тот, что был за закрытой дверью, я еле смог сжать пальцы в кулак. За это время никто ко мне не заходил, не слышалось ничего странного — шагов, голосов или еще чего-то «живого», приближающегося ко мне. И потому крики, резко раздавшиеся снаружи, заставили меня напрячься. Они приближались, а я с замиранием и содроганием смотрел на закрытую дверь. Кричали двое, может быть, трое. Мужской голос и, возможно, тот женский, принадлежавший опоившей меня девчонке. «Мерзкая грязнокровка...» Стоп. Кто? Грязно-кровка? Чего? С чего бы такая мысль? Почему я решил, что она имеет грязную кровь? Мерзкая — возможно, ведь от ее зелья я не мог даже шевельнуться. Хотя скорее всего это было сделано, чтобы я не ранил себя еще больше по неосторожности. Тем не менее голоса приближались, и я смог различить некоторые слова: — ...умер... МНЕ ПЛЕВАТЬ... твою... не смей... Зато когда дверь с удара открылась — я невольно зажмурился от хлынувшего в комнату света, — стали понятны произнесенные фразы. — Он, блять, притворяется! Смотри! А НУ ВСТАВАЙ! Открыв глаза, я увидел быстро приближающегося ко мне рыжего парня. Лицо его было красным, ноздри гневно раздувались, и он довольно быстро оказался возле моей постели. Позади маячила другая фигура, но мне в этот момент было все равно. Потому что этот рыжий ублюдок резко дернул меня за левую забинтованную руку, и я беспомощным кулем свалился на пол, потянув за собой простынь. Рука тут же отозвалась болью, но она была легче, чем от последовавшего удара ботинком в живот. — ПРЕКРАТИ, Рон! — взвизгнула знакомым голосом моя полуспасительница. Если бы мог говорить, я бы высказался, но голоса хватало едва прошипеть от еще одного удара, пришедшегося в бедро. Надо было защитить голову, но руки невольно съехали на живот в попытке унять пульсирующую боль. Которая отрезвляла и заставляла хорошо запомнить этот момент. Чтобы потом отомстить. — Ты его защищаешь? Ты хоть знаешь, что ОН... что он... — я видел лишь его обтянутые джинсой ноги и тяжелые ботинки, но мог понять, что этот бугай задыхается от гнева, плюясь слюнями и вновь замахиваясь в мою сторону. Хотелось стать комком. Я снова невольно сжался, плотнее обхватив себя руками. Лишь бы не в голову и не в живот. По рукам не так больно. — Рон, я прошу тебя успокоиться. Он не в том состоянии... — Ах, не в том состоянии? Ты еще предложи мне его пожалеть! Я вообще не понимаю, какого черта его держат тут. Надо было еще тогда... Сука. — Еще один удар впился чуть выше колена, но этот был слабый по сравнению с предыдущими. — ...добить тебя. Мразь. Я смог лишь умоляюще посмотреть на девушку, которая защищала меня. — Я НЕ ПРОШУ, Рональд! — она направила на парня палку с предплечье длиной, и я бы в сердцах рассмеялся, если б мог. Ну правда, кто в здравом уме испугается простой палки? Моя улыбка явно не пришлась по вкусу — рыжий пнул меня еще раз, попав в скрещенные руки, и, сплюнув рядом со мной, ушел, бросив напоследок: — Ты ведь знаешь, что будет дальше. Не так ли? — Он захлопнул за собой дверь, вновь погрузив комнату в полумрак. Я отчетливо ощущал холодный пол и пульсирующую боль в животе, ногах и руках. А еще привкус крови на языке. Девушка вздохнула и, немного постояв в стороне, медленно подошла ко мне. Ожидая нового пинка, я сжался, стараясь не двигаться. Она стянула простынь с постели, ногами сдвинула меня от кровати и, схватив подмышки, попыталась затащить обратно. — Какого хрена ты такой тяжелый? Если бы не запрет, я бы легко тебя левитацией закинула. Но нет же... нельзя. Еще Рон... Мерлин, какой ты тяжелый... После нескольких попыток, сопровождавшихся пыхтением, тяжелым дыханием, сбившимися волосами и развязавшимися бинтами, я вновь оказался неподвижной куклой на постели. Пустой стакан все еще был на тумбе. Она накинула на мое оголенное тело одеяло, пошарила по карманам и, найдя небольшую бутылку, открыла ее. Теперь жидкость была оранжевой и в свете встречи с рыжим козлом не вызывала приятных мыслей. — Это апельсиновый сок, — заметив мой скептический взгляд, сказала, — с зельем, которое ты выпьешь даже через силу. Иначе так и не сможешь разговаривать. А нам, кажется, надо поговорить. Или у тебя нет вопросов? Я отчаянно закивал — со стороны это, наверное, было медленное подергивание головой вверх-вниз. Но до нее быстро дошло, что я согласен. — Если бы я хотела тебя отравить, ты был бы уже мертв. Это к слову. И... ты уж прости, но реакцию Рона ты заслужил. Это еще мягко сказано. Ты ведь... — она вздохнула. Перелила из своей бутылки в стакан и, наученная горьким опытом, помогла мне приподняться. Терять мне было нечего. Сдвинуться и уйти я не мог, а она в какой-то мере защитила меня от посягательств. Выпив предложенное средство — апельсиновым соком там и не пахло, на вкус словно пожевал ткань, — я с ожиданием уставился на нее, чувствуя, как смягчается больное горло. — Спрашивай, — разрешила она. Множество вопросов тут же пронеслось в моей голове, но первый, что я задал, был совсем простым. — Кто ты? — и закашлялся. Мой голос оказался низким, хриплым, сдавленным. Но реакция девушки была странной. — В смысле? — она словно не поняла мой вопрос. Хотя он и не был сложным. — Я... кхе-кха... спросил, кто ты такая? Она застыла на месте, забавно вытаращив глаза. Словно я сказал что-то, что было вне ее понимания. Но я просто хотел узнать. — Ты решил поиздеваться надо мной? — выражение лица ее стало злым. — Не понимаю. — Кашель уже не так сковывал горло. — Я не знаю тебя, не знаю, кто тот ублюдок, который избил меня только что, или где я нахожусь. Хотелось бы мне это все услышать от тебя, но сначала хотя бы узнать, как тебя зовут. — Гер-ми-она, — довольно тихо и медленно произнесла она, смотря на меня с недоверием. — Хорошо, Гермивона, — это имя мне не было знакомо. Оно было странным, но не страннее, чем у Рональда, слава богу, покинувшего эту комнату. — Гермиона, без «в», — уточнила она, присев рядом со мной на кровать. Я едва кивнул, надеясь, что она заметит. — Хочу есть, — несмотря на сжавшийся от боли желудок, произнес я. Ведь если они еще не скоро придут в следующий раз, жидкость со вкусом ткани покажется мне раем. Да и болезненные ощущения в животе должны исчезнуть после еды. — Тебя запрещено кормить, Малфой. — Малфой? Это что за странная еда такая? Если ей запрещено — я бы съел хотя бы немного мяса. Или каши. Хотя бы воды, — ее лицо вытягивалось от удивления с каждым моим словом. — Малфой — это не еда. Драко Малфой — твои имя и фамилия. Я немного удивился ее словам. Драко — мое имя? Как дракон, что ли? Кто в здравом уме будет называть своего сына драконом? С фамилией я еще мог смириться. — Так что кончай ломать комедию, Малфой. — Драко Малфой, — тихо произнес я, словно пробуя свое имя на вкус. Так-то Дракон — хорошее имя, но я совершенно не представлял себя именно им. — Драко. Малфой. Малфой Драко. Дра-ко. Гермиона продолжала нетерпеливо смотреть на меня, но не перебивала. — Хорошо, — согласился я через некоторое время. — Драко, так Драко. Что со мной произошло? Если до этого она удивилась, то сейчас на ее лице снова была злость. — Ты... — она замолчала, глубоко вздохнув, словно набираясь смелости, и прикусила губу, так и не продолжив фразу. — Я сильно ранен? Весь в бинтах, но особо не чувствую боли, разве что травмы, которые нанесла та мразь. Бить безоружного, искалеченного — это каким моральным уродом надо быть? — Ты это заслужил. — Правда? Не помню, чтобы я совершил что-то такое, за что надо было меня бить. Просвети, пожалуйста, Гермиона. Последняя моя фраза заставила ее окаменеть. Она вновь достала уже знакомую мне палку и направила мне ровно в шею. — Прекрати играть со мной. Гермиона определенно была странной. Может быть, я в старой заброшенной психбольнице? Иначе, зачем вполне вменяемо выглядевшей девушке наставлять на меня кусок палки. Красиво вырезанной, вытянутой и похожей на толстый прутик. Она смотрела на меня выжидающе, не опуская свое оружие. А я не знал, что надо сказать. — Ты объяснишь, почему я ранен? — может на этот вопрос она ответит. — Ты не боишься? — Чего? — Я ведь могу прямо сейчас проклясть тебя. — Чем? Этим? — я перевел взгляд на палку и заметил, что она держит ее довольно уверенно. Хобби такое, что ли, — угрожать палкой? Волшебная она, что ли? — И? Почему я должен бояться? Она опустила палочку, но не перестала направлять ее на меня, задумавшись над чем-то. — Фиолетовая хрень, что ты влила в меня вчера, парализует? Я еле руками двигаю. — Это нужно для безопасности, — кивнула Гермиона. Значит, я был прав и они не сильно хотят мне навредить. Желают смерти, но почему-то держат здесь и, возможно, лечат. Я вздохнул, живот противно громко заурчал. На щеках невольно вспыхнул румянец. Это словно вывело Гермиону из транса. — Я хочу есть, — смущенно произнес я. Она кивнула, поднялась на ноги, убрав волшебную палочку в задний карман, и покинула комнату. Дверь за ней закрылась, и все погрузилось во тьму. Я посмотрел в сторону щели — света в коридоре больше не было. Глаза плохо привыкали к темноте. Руки сами непроизвольно сжались в кулаки, словно я испытывал непреодолимую злость от своего положения. Но я не чувствовал злости как таковой. Пришлось закрыть глаза и попытаться уснуть. Ведь, скорее всего, кормить меня не собирались.