Затворник

      Лори казалась лучшей сестрой, чем Энни: не требовала петь ей колыбельные, не плакала и не отбирала внимание, с таким трудом добываемое Ноланом. Напротив, она дарила заботу так искренне, как только могла, всю дорогу к их дому поглаживала по голове и уверяла, что когда-нибудь станет легче.       Легче, чем что, Нолан не знал. Он только жался к Лори поближе, потому что она помогала справиться с головокружением, и из раза в раз пытался вслушаться в разговоры Бретта и Гейба на передних сидениях. Что-то там о Тео, ссорах, странных заскоках Лиама и неправильной дружбе. Иногда даже говорили про вину и агрессию, но уставший Нолан не вдавался в подробности, намеренно терял нить разговора в такие моменты.       Вместо этого он вновь погружался в свои мысли. Он думал о сестре, утопая в объятиях Лори, но как-то вскользь и нехотя, точно по необходимости или с досады. Второе, пожалуй, даже вероятнее, потому как после очередного долетевшего с периферии «бить» Нолан со скорбью заметил, что Энни это точно не касается. Энни не касается ничего из того, что случается с ним, как не касается мамы и... Машина затормозила на подъездной дорожке, и Лори, поцеловав его в макушку, попросила выйти. Нолан кивнул, не замечая, что опять нервно улыбается — зато это заметил Бретт и, рассеянно смеясь, сказал, что Нолан неисправим. По-доброму так сказал, искренне, заставляя даже Нолана поверить, что его неисправимость не так уж и плоха.       Лори проводила его на кухню, пока Бретт и Гейб пошли куда-то ещё. У них, кажется, появились свои секреты после этого недопоцелуя в палате... Нолан не злился на них, они хорошие, но, наверное, тоже очень уставшие. Он только злился на себя за то, что, кажется, немного ревнует. Как будто если Лори — это «правильная» Энни, то кто-то из этих двух должен был стать его «правильной» мамой. Или отчимом... Или им, раз уж он сам по себе такой нескладный.       Рис с овощами, кружка какого-то грибного чая — Лори поставила поднос и присела напротив, нервно пряча под себя руки и кусая губы.       — Тебя...       — Я сам, — стараясь звучать убедительно, ответил ей Нолан, искренне благодарный ей за сегодня, но глубоко в душе уже почувствовавший себя виноватым за то, что она крутится вокруг него с самой больницы, выполняя и роль костыля, и жилетки, и кухарки.       В ответ Лори понимающе улыбнулась, кивнула на тарелку и отвернулась, но, не выдержав и минуты, посмотрела на Нолана вновь.       — Твоя одежда... Я, наверное, схожу за одной из футболок Бретта.       — Может... — Нолан поперхнулся рисом, почему-то представив себя в самой просторной и грязной одежде Бретта. Эта картина стихийно и быстро пронеслась у него перед глазами, но вместо хоть сколько-то приятного чувства платонической близости принесла дискомфорт, потому что вместе с ней в сознании возник не только образ себя, но и образ отчима, за это «себя» ругающего. Всего два щелчка в воображении — неприлично поношенная футболка друга и мерзкий комментарий «мы тебя не такому учили».       Прежде чем Лори, подскочив, стала его хлопать по спине, Нолан отодвинул от себя тарелку с сиплым и сдавленным «спасибо».       — Может... — повторил он ещё мгновение спустя, — я лучше схожу в душ?       Всё-таки нужно было убедиться, что он хотя бы стёр крем с лица. Вдруг чужая одежда испачкается?       — Ой, да, прости, — пробормотала она, отходя, — извини, я не подумала... То есть, наоборот, я подумала, что тебя обмыли в больнице, ну, знаешь...       Её нервозность казалась такой сильной, что оседала на груди Нолана физическим грузом и превращала мысли в кашу из обрывков событий.       Теперь Нолану придётся заботиться и о ней, как о «правильной Энни»?       Чувствуя, что пауза затягивается, Нолан взглянул на Лори и, подавив свою странную улыбку, озвучил одну из тараканом забегавших мыслей:       — Я мало что помню из приезда в больницу, но полагаю, мне просто протёрли лицо или что-то в этом роде.       — Да, точно, — схватившись за эти слова, точно за ниточку, радостно поддакнула она.       — А грязь за день... Она всё ещё на мне, полагаю. — «И внутри».       Когда она прибежала с новой одеждой, Нолан, уже надумавший, что девушке стало неловко с ним от того, как много жалости даже по сравнению с собой прошлым он стал вызывать, едва не сбежал в ванную.       Столь отчаянный жест остановил Бретт, спустившийся вслед за сестрой: он резво ухватил Нолана под локоть.       — Спокойно, — на всякий случай произнёс он, наверняка лучше самого Нолана понимая его переживания, — всё хорошо?       — Да, просто... Ты же знаешь, всё просто...       Лори сиротливо обхватила ладонь Нолана и, глядя на его пальцы, обратилась к Бретту:       — Он такой отстранённый с больницы, я волнуюсь.       Бретт отпустил Нолана, убеждённый, что он всё равно не сбежит, и положил обе руки на головы ему и Лори, создавая хаос в их волосах.       — Сегодня просто нужно отдохнуть и ни о чём не думать, хорошо?       Когда Нолан неуверенно согласился (Лори закивала сразу, и вибрации от её энергичности Нолан мог бы почувствовать, даже закрыв глаза), Бретт прошептал «отлично» и по очереди поцеловал их в лоб, убирая руки с головы.       Какая приятная семейная привычка... Может, если бы в семье Нолана была такая же, получать по лицу было бы больнее.       — Вообще, — не давая Нолану вновь уйти в глубины разума, сказал Бретт, — я пришёл спросить, где тебе лучше постелить, отдельно или рядом?       — Рядом, — не колеблясь ответил Нолан, потому что знал, что с Бреттом будет в любом случае легче. Он успокоит, пошутит, приободрит и обнимет.       — Хорошо. Если что, ложись спать сразу, мне ещё нужно будет отвезти Гейба.       — А что... — Что с чем? С Гейбом? С их тайнами? Или теми разговорами, которые Нолан игнорировал? — С Тео... Да, Тео, я слышал, он сегодня тоже был странным?       Собственное «тоже» пришлось выпустить из виду, вместо этого Нолан сосредоточил внимание на Бретте и его резко сменившейся реакции: тот задумчиво замер, глубоко громко вздохнул, подпёр подбородок рукой и снова вздохнул.       — Честно говоря, я и сам не знаю, — наконец произнёс он, мотнув головой. — Мы позвонили ему без особого смысла, когда оказались в больнице, но он сказал что-то глупое, и Лиам сорвался к нему на разборки... Для Лиама это нормально, я понимаю — Тео он ненавидит больше, чем меня, но... Я не уверен, что правильно понял, и не хочу разбираться в этом. Не сегодня.       Нолан виновато посмотрел на Бретта, устало и неловко улыбнувшегося им с Лори разбитыми губами, и извинился, сам не понимая, за что конкретно. Наверное, просто не хотелось, чтобы этот человек с объятьями нараспашку чувствовал себя обязанным вмешиваться в проблемы всех и вся.       Но... уловив короткий напряжённый вздох Бретта, Нолан понял, что «прости» было шагом назад и по отношению ко всеобщему признанию добродетели Бретта, и к собственной самоценности.       Чтобы не видеть в чужих глазах разочарования, Нолан всё же спрятался в ванной. Впрочем, Бретт, наверняка и не хотевший смотреть на Нолана хоть сколько-нибудь осуждающе, сам поспешил готовить постель. Так что побег вновь получился скорее от Лори, чем ситуации, и мысленно Нолан извинился перед ней.       В ванной комнате его встретили обыкновенное небольшое зеркало и испуганно раскрывшее глаза отражение.       Нолан сделал над собой усилие, чтобы немного прищуриться и вглядеться в собственное лицо: некогда зелёные волосы совсем выцвели, остались в память об оттенке лишь несколько жёлтых прядей, а кожа лица, ещё недавно привлекавшая чьё-то внимание, побледнела, и выставилось наружу всё самое отвратительное, что на ней было — ссадины и веснушки.       Положив руку на макушку и проведя ею вниз, к подбородку, чтобы если не смыть, то содрать с себя остатки безумного дня, Нолан в конце концов почувствовал, что хочет плакать. Весь последний месяц учил его, что жалеть себя и желать внимания можно, все люди, нормальные люди, твердили ему об этом, и даже мысленный он, всегда скрывавшийся за наушниками и дурацкими ухмылками, поверил.       И даже было чему верить, ведь рук, протянутых ему, не стало меньше сегодня.       Тео не считается. Нолан не в силах понять Тео.       Но также Нолан снова был не в силах понять себя. То ли он боялся отчима, то ли до сих пор боялся остаться один.       Встав спиной к своему отражению, Нолан понял, что снова боится себя «настоящего».