Мало ли кто...

      

Один из декабрьских дней 1995 года, дом на площади Гриммо, 12.

      За окном шёл редкий снег. От этого на площади Гриммо, которая просыпалась и оживала после сна, было тише, чем обычно. Декабрьское солнце постепенно поднималось над крышами. Снег и солнце — это выглядело, как будто маленькие пушистые искорки кружились над грязной площадью в причудливом танце.       — Объясни мне, будь так любезен, — Тонкс буквально ввалилась в гостиную, принеся с собой запахи Министерства, улицы, чужих людей и снега. Её розовые волосы, которые сегодня она укоротила до мальчишеской стрижки, стояли торчком, как после сна, и были мокрыми от снега. Неуложенная чёлка лезла в глаза, а под глазами залегли тёмные тени. Сама девушка была бледной и с трудом держалась на ногах. — Объясни мне, какой Морганы я должна проводить всю ночь, разгоняя пьяные драки тупых волшебников, которым после третьей рюмки надо померяться силами посреди маггловского, блин, бара?!       Римус посмотрел на неё с сочувствием. Он сидел здесь с самого утра, дожидаясь своего дежурства. В руках у него была книга, которую он сейчас закрыл и убрал на резной журнальный столик. Тонкс плюхнулась на диван рядом с Люпином и, устало ругаясь сквозь зубы, стянула с себя зимние ботинки. Она оставила их прямо здесь, на когда-то пушистом, а теперь поеденном молью дорогом ковре. Девушка вытянула ноги вперед и пошевелила пальцами в тёплых вязаных носках, плотно прикрыв глаза. Люпин увидел, что она была очень напряжена на протяжении долгого времени.       — Выглядишь ужасно, — произнёс он, помогая ей снять кожаный плащ. — Как долго ты не спала?       — Двое суток, представляешь? — пожаловалась Тонкс, по-детски дуя себе на чёлку, которая не прекращала лезть в глаза. Римус подумал, что она могла бы убрать её, воспользовавшись своими возможностями метаморфомага… А потом внутренний голос сказал ему, что, вообще-то, это безумно мило, когда она ведёт себя так. — Сначала — ночное дежурство по поручению Грюма. Окей, с этим можно справиться. Но потом я ушла в аврорат и там Скримджер решил, что было бы неплохо, если бы я попатрулировала улицы ночью! Он ещё спросил, чем я таким занималась прошлой ночью, что у меня такой кислый вид… — она недовольно зарычала, не сумев с первого раза освободить руку от узкого рукава плаща. — А мне и ответить-то нечего! Не скажу же я, что охраняла пророчество у него под носом, в Отделе тайн!       Люпин хотел забрать у неё плащ и отлевитировать его на вешалку, но Тонкс вцепилась в него и не отдала. От сильного недосыпа и усталости её морозило. Она набросила плащ на плечи и поёжилась.       — Это очень тяжело, Тонкс… — произнёс он. Римус не удержался, протянул руку и попробовал убрать чёлку с глаз, но у него это не вышло. Нимфадора фыркнула, тряхнула головой — и тут же волосы, отрастая за несколько секунд, рассыпались по плечам. От неожиданности Римус приоткрыл рот, а рука глупо замерла в двух дюймах от волос. Тонкс заправила их за уши и ухмыльнулась. Люпин не выдержал и тоже улыбнулся, глядя в её ясные, несмотря на усталость, зелёные глаза. Тонкс могла менять в своей внешности что угодно, но глаза она всегда оставляла неизменными.       — Скажу проще: я слишком молода для всего этого дерьма! — она потянулась, потом зевнула и потрясла головой. — Чёрт, я думала, что так и отключусь там, в этом аврорате. Ладно хоть, Кингсли подбросил сюда. Если я трансгрессирую одна, то заработаю расщеп. Даже до дома не доберусь сейчас…       — И не надо! — неожиданно выпалил Люпин. Всем сознательным и бессознательным нутром он понимал, что не хочет, ох как не хочет, чтобы эта молодая женщина уходила от него сейчас.       С большинством членов Ордена Римус поддерживал официально-деловые отношения, никого не подпуская близко к себе. Кроме, пожалуй, Сириуса, но тот был его другом ещё со школы. И Тонкс была первой и, практически, единственной, кого он принял в свой тесный круг впервые за долгое время. Он и сам не знал, почему это произошло — наверное, ему просто сразу понравилась эта молодая, активная, весёлая и невероятно дружелюбная девушка. Они сблизились во время нескольких совместных дежурств и операций Ордена, а когда он решился рассказать ей о том, что он оборотень, девушка лишь пожала плечами и произнесла: «Так и знала, что в учебниках всё врут! Оборотни — вообще милые ребята!»       И, сама того не ведая, покорила его сердце. Люпин не делал никаких шагов, чтобы сделать то же самое для неё. Она молодая, ей всё интересно. С ним она просто играется… И пускай!       Люпину это нравилось.       Люпину она нравилась.       Только вот Люпин знал, что, если Тонкс захочет сделать следующий шаг в развитии их отношений, он решительно отступит. Она даже представить себе не может, что это значит — жить с оборотнем. Ей и не надо это знать.       Но сейчас её зелёные глаза сузились и Тонкс наклонилась ближе. Два зелёных, с голубоватым оттенком и тёмной каймой вокруг радужки, хитрых и беспощадных омута.       — Почему это мне домой не надо? — хитрый оскал. Римус смутился, замялся — совсем как мальчишка! Он, чтобы потянуть время, притворился, что зевает, запустил руку в волосы, а потом самым-обычным-на-свете-тоном сказал:       — Ну… Ты очень ослабела из-за двух работ. Трансгрессируешь не туда или, не дай Мерлин, расщепление заработаешь. Сама же сказала. Лучше оставайся здесь, — он едва не сказал «со мной», — сил набирайся…       — Ты такой забо-отливый, дядюшка Римус! — засюсюкала она. Потом снова зевнула, поёжилась и добавила: — Чёрт, я просто умираю. Ты сейчас никуда не торопишься?       — Никуда. У меня дежурство только в час.       — Отлично! — обрадовалась Тонкс. Она сняла с плеч плащ и укрыла им себя, как одеялом, забираясь на диван с ногами. — Значит, я здесь покемарю…       — Хорошо… — Люпин резко встал. Ему надо уйти. Нечего сидеть и наслаждаться её обществом. Диван слишком маленький, чтобы она могла с комфортом здесь улечься. Он уже начал жалеть, что им нужно расстаться, но Тонкс поймала его за рукав пиджака.       — Нет, сэр! — недовольно произнесла она и потянула руку вниз, заставляя недоумевающего Римуса сесть обратно.       Люпин не понимал, что происходит, что от него требует эта яркая и странная девушка.       — Чего ты хочешь, Тонкс?       — Хочу улечься поудобнее рядом с тобой, — уверенно и просто заявила Тонкс. — Ты мне совсем не мешаешь.       — Мне лучше уйти. Или… Послушай, ты серьёзно? — начал он, но у Тонкс были другие планы. Он не знал, как эта девушка, которая моложе его на пятнадцать лет, может затыкать ему рот и заставлять чувствовать себя неловко.       — Да, абсолютно! И ты, — она ещё крепче схватила его за рукав, пододвигаясь ближе. Она начала злиться, а когда она злилась, в ней просыпалось её Блэковское происхождение. — Ты никуда не пойдёшь, ясно? Не для того я двое суток морозилась и носилась, как последняя сука, ни разу нормально не отдохнула, мечтая о тепле и уюте, чтобы ты просто ушёл сейчас и оставил меня одну!       Римус оторопел от этой тирады. Он всё ещё, нелепо моргая, смотрел на рассерженное и уставшее лицо Нимфадоры, на сдвинутые брови, на поджатые губы, на морщинки на лбу, которые появлялись только когда она сердилась…       «Не подпускай слишком близко. Это ошибка!» — твердил голос Рока. Римус вздохнул.       — Здесь есть и тепло, и уют. Зачем тебе я, Дора? — язык споткнулся на её имени. Само вырвалось. Он никогда её так не называл. Её вообще никто так не называл, кроме родителей. И если кто-то другой называл её Дорой, она быстро выходила из себя и доходчиво объясняла человеку, что он совершил ужасную ошибку. Да так объясняла, что этот несчастный вообще избегал с ней связываться. Но сейчас случилось неожиданное — она потеплела и расслабилась. А потом, не дожидаясь дальнейших слов и действий, просто повернулась на бочок и легла головой на его колени. Люпину осталось только укрыть её плащом. Он длинный, поэтому Тонкс, поджав ноги, вся под ним уместилась.       — Затем, что ты и есть — мой уют, Римус Джон Люпин… — сонно произнесла она и зевнула. Римус слегка побледнел, но Нимфадора этого не заметила. Он догадывался, что нравится ей, что она не просто так лишний раз тянется к нему, втягивает в разговор или меняется с кем-то, чтобы отправиться на задание именно с ним... И сейчас она почти открыто заявила о своих чувствах.       Но сейчас — именно сейчас, когда она удобно устроилась рядом с ним тёплым и сонным комочком, — он совсем не хотел с ней спорить. Потому что и Тонкс была его уютом, пускай из-за неё он и был практически обездвижен.       — Глупый ты… Очень глупый. И как тебя взяли в Хогвартс на должность профессора?..       — Ума не приложу, — отозвался он. Рука, поправляя плащ, сползающий с худого плеча, замерла.       Внутри него развязался конфликт. Голос Рока снова твердил: «Не надо сближаться с ней — это ошибка!». Люпин послал его подальше. Он стал осторожно гладить Тонкс по руке. Его мама делала так же в детстве, когда он не мог уснуть. Такое простое движение, почти невесомое из-за тяжёлой ткани плаща, но он чувствовал, что Тонкс становится очень спокойно. Нужно, чтобы она расслабилась и отдохнула. Он всё равно не сможет подарить ей ни своей любви (потому что он пока что соображает и понимает, что не хочет рушить девочке жизнь), ни чего-то материального (потому что он беден до неприличия).       Но спокойствие и уют на несколько часов — а почему бы и нет?       — Разбуди, когда тебе надо будет идти… — пробормотала она за пару секунд до того, как сонно засопела. За то время, что она работает в аврорате, она научилась засыпать как по щелчку пальцев. Римусу оставалось только тихо пожелать ей добрых снов. И замереть, улыбаясь.       За окном шёл снег. Крупные хлопья искрились на утреннем декабрьском солнце. Из-за снега грязная и неухоженная площадь Гриммо превращалась в большой снежный шар — маггловскую рождественскую безделушку. Простую, но красивую, на которую можно засмотреться на несколько секунд.       Конечно же, он не разбудил её, когда пришла пора идти на дежурство. Он поменялся с Гестией Джонс (при этом умудрился разругаться с ней, переговариваясь еле слышным шёпотом, но она в итоге согласилась). Конечно же, Тонкс будет ругать его за это, когда проснётся, но сейчас для Люпина это значило только то, что он проведёт с этой зеленоглазкой несколько тихих и счастливых часов.