мало ли кто прошит тобою насквозь, в ком ты ось, холодное острие Вера Полозкова
Начало января 1996, дом на площади Гриммо, 12.
— Он совсем плох после отъезда Гарри и других ребят, не так ли? — осторожно спросила Тонкс. Её волосы из фиолетового окрасились в синий с серебристым блеском. Римус проследил, как холодный оттенок скатывается по её локонам от корней до кончиков, быстро и резко растекаясь, как яичный желток, и со вздохом засунул руки в карманы поглубже. Они оба стояли в дверном проёме у гостиной, откуда веяло перегаром, сигаретами, пылью и немного духотой. Сириус лежал на диване головой к двери, закинув одну ногу на спинку, другую положив на кофейный столик прямиком за диваном. Рука спокойно свисала с дивана, её пальцы были в паре дюймов от пустой лежащей бутылки «Огдена». С трудом в этом мужчине угадывался весёлый и бодрый дядюшка с блестящими глазами, который всю неделю до Рождества носился по дому, сотворяя праздничные украшения из всего, что попадалось ему под руку, который умудрился создать хоть какое-то подобие праздника для этого мрачного дома, напоминающего склеп с привидениями. Он попытался создать Рождество даже для детей, которые с совершенно взрослыми глазами вслушивались в разговоры орденовцев и строили догадки («Как скоро начнётся настоящая бойня?», «Кто пострадает следующим, после мистера Уизли?», «Где прячется Волан-де-Морт?», «Насколько сильно Гарри связан с ним и что будет дальше?»). Он трепал всех по щекам, поручал всем, кто был у него на пути, купить лишний рождественский подарок, повесить лишний пучок омелы или гирлянду, трансфигурированную из чьей-то старой переписки, бесконечно шутил или пел гимны… Римус и Тонкс в это Рождество смотрели на него и реагировали по-разному. Дора заражалась его настроением, звонко хохотала, помогала повесить омелу в самых неожиданных местах (и даже подстроила всё так, чтобы под ней оказалась чета Уизли в тот день, когда Артур вернулся из больницы — оба были немного смущены, но довольны). Римус же… Понимал, что это ненадолго. В школе Сириус был точно таким же — пока не получал какую-то весточку из дома или не приближались летние каникулы. Тогда он становился таким же, как сейчас. Смотришь на него и понимаешь — Сириус не должен выглядеть так. У него не должно быть такой пустоты в глазах, в речах — столько рефлексии и мрачного настроения. Это длилось не больше пары суток, поэтому… — Пройдёт, это просто такой период, — уверенно ответил Люпин. Он мягко тронул Нимфадору за плечо, уводя её от комнаты, где похрапывал её двоюродный дядюшка. — Период? — хихикнула Тонкс. — Как критические дни, что ли? Римус закатил глаза, но не сдержал улыбки. Как бы долго он ни знал Сириуса и как бы хорошо ни понимал, что это, и в самом деле, пройдёт, часть его всё равно оставалась в той комнате, полной душного запаха алкоголя и тяжёлой, жгучей тоски. — Можно и так сказать. Римус и Тонкс вошли на кухню. Сейчас здесь было пусто и тихо, ни следа минувшего празднества; Молли Уизли вернулась домой, в «Нору», так что здесь больше не пахло свежей выпечкой или куриным супом. А из-за того, что Кикимер из рук вон плохо выполнял свои обязанности, на полках, гарнитуре и кухонной утвари был виден тонкий слой пыли. Люпин «оживил» древнюю газовую плиту и чайник, Тонкс мыла кружки, пока не убедилась, что из них можно выпить и не отравиться. Она не очень-то любила чистить посуду, дома она обычно жаловалась и возмущалась, когда мать привлекала её к уборке, воспринимала это как худшее наказание, но сейчас… Ей хотелось помыть посуду, чтобы вместе с Римусом выпить чай. Ничего особенного, правда? — Это действительно пройдёт и ему станет лучше, раз это сопоставимо с периодом, — девушка с хитрой улыбкой продолжала развивать тему женской физиологии, желая увидеть румянец смущения на щеках Римуса. Но его не было. Порой Люпин был таким простым, милым и забавным, что Тонкс забывала, что он не её однокурсник или младший аврор. Он взрослый. Раньше бы это отпугнуло её, но сейчас поменялись многие вещи. — Конечно, Тонкс. Нам просто нужно попробовать отвлечь его от вечной хандры и я очень хочу, чтобы это было получше бутылки огневиски. — Мне в такие дни помогает шоколад, — начала перечислять Тонкс, ставя кружки рядом с Римусом. — А ещё грелка, одеяло и маггловские сериалы. — Сери… Что? — Се-ри-а-лы. Брось! — она хлопнула Люпина по плечу, отчего его рука дрогнула. А ведь он уже наливал кипяток в кружки. — Ты должен знать, что это такое. Разве не ты говорил, что твоя мама была магглой? Ты должен знать! — Я не понимаю, о чём ты, — чуть виновато улыбнулся Римус и Тонкс проследила, как он добавил в её кружку две чайные ложки сахара. Он даже не спросил, сколько ей нужно… Запомнил? Сердце Тонкс неожиданно трепыхнулось сильнее, а внутри тела по коже пробежали мурашки. Она повела плечами и улыбнулась. Как подросток, ей-богу. — Ну… — она начала отодвигать ящички и заглядывать на полки. Чай всухомятку пить не очень приятно, даже с такой хорошей компанией, как самый скромный оборотень на свете. — У вас дома был телевизор? — боковым взглядом она поймала недоуменный изгиб бровей Римуса и коротко хохотнула. — Чёрт, неважно. Просто… — она поднесла к носу плетёнку с какими-то сухарями, а потом скривилась от вида плесени. — Мой папа был из семьи магглов, волшебник, но, всё-таки, не мог без всех этих штучек вроде тостера. — Моей маме волшебный мир нравился больше, чем её, — негромко сказал Римус. Он уже закончил готовить чай и теперь просто смотрел на ровную гладь тёмно-оливкового и чуть ароматного напитка в двух кружках. — Она говорила, что ей ничего не нужно, ведь мой отец, по её мнению, мог всё на свете… Но кое-что из маггловской культуры всё же она оставила. Например, она обожала музыку, а ещё как-то водила меня в кинотеатр. Это было изумительно. — Да, да! — Тонкс зацепилась за точку соприкосновения. — Видишь, что-то же ты понимаешь, приятель, — она засмеялась, будто не замечая, как Люпин сейчас близок к тому, чтобы углубиться в мысли о родителях, которые неизбежно снова сделают его грустным и неприступным. Болтовня и смех — лучшие способы отвлечь. Она была хороша в этом. — А телевизор — это то же самое, что и кинотеатр, только в маленькой коробке, примерно, знаешь… — она быстро оглядела кухню. — Ну, как вот эта дверца ящика, — Тонкс проследила, чтобы Люпин посмотрел туда, куда она показывает. — И в нём можно смотреть фильмы, сериалы, новости — это когда магглы снимают то, что происходит в их мире, на свои прибамбасы (не помню, как называются), и запускают это через сеть телевизоров по всей стране. — А сериалы? — после небольшой паузы, поняв, что ему необходимо продолжить разговор, спросил Люпин. Он повернулся к Тонкс, которая, забалтывая его, отчаянно желала заразить своим настроением. — Это как, ну не знаю, спектакль. Только длинный и разделённый на много частей. И каждую часть показывают в определенное время по определённому каналу. Люпин взял кружки за ручки, кивнув тому, что он представил по словам напарницы, и отнёс их на стол. — Поверить не могу, что такая женщина, как Андромеда Тонкс, позволяла тебе смотреть сериалы. — Она не позволяла, — Тонкс первой села за стол, Римус сел напротив. — Наоборот! Вечно ругала моего папашу, что он держит дома технику, мол, от неё магическое поле колеблется. Я смотрела сериалы по ночам или пока она на работе. Римус не стал отвечать, только тихо усмехнулся в усы. Он взял свою кружку и слабо стукнул ею о кружку Тонкс. Лишь когда они оба отпили чаю и погрызли древнее печенье, которое выглядело вполне съедобным, Люпин неожиданно вспомнил, о чём они разговаривали сначала. И снова помрачнел. — Ты думаешь, твои спектакли в телевизоре помогут Сириусу? Тонкс хлопнула себя по лбу и поморщилась. Настроение Люпина, а ещё напоминание о её дядюшке быстро вернули её с небес на землю. — Не-ет. Я и не предлагала. Просто заболталась, как обычно, прости меня. — Тебе не стоит извиняться, Дора, — улыбнулся Люпин, глядя ей в глаза. Римус и не предполагал, сколько теплоты и положительно заряженной энергетики он сейчас отправил девушке, что сидела напротив. От него не укрылось, как волосы на её голове сейчас сами начали завиваться и становиться пышнее, как будто пропитанные октариновыми искрами. Бог её разберёт, что с ней такое, но одно Люпин знал точно: — Ты просто удивительная. В тот же миг Тонкс подавилась глотком чая и закашлялась; от неожиданности её руки задрожали и девушка расплескала весь чай на столешницу. Лужица горячего напитка могла бы залить её джинсы и его брюки, но Люпин уже, смеясь, исправил всё недоразумение с помощью палочки. Едва отдышавшись и утерев запястьем слёзы, Тонкс пробормотала: — Надеюсь, ты долго-долго не изменишь своего мнения. — Ой ли, Тонкс? — Люпин поставил кружку на стол и посмотрел на неё почти с сочувствием. Волосы девушки были уже насыщенного розового цвета; такой бывает у лепестков пионов или похожих нежных цветов. А ведь приходила она с синими прядями. Тонкс посмотрела ему в глаза: от застилавших слёз (или обострившихся метаморфоз) они были пронзительно зелёными. — Мало ли кто прошит тобою насквозь, Римус Люпин, — вдруг серьёзно произнесла Тонкс. — И то правда, — пожал плечами Римус. Он не понял, что хотела сказать Нимфадора и надеялся, что это не было какой-то молодёжной шуткой. Стыдно признаться, что он уже совсем старик. У него вдруг появилась идея. И она была безумной, почти неосуществимой, совершенно дикой и опасной — Люпин знал, что в мире найдётся только один человек, который поддержит его обеими руками, и этот человек сидит прямо перед ним.***
— Знаешь что, а ведь я ни о чём не жалею, — она раскинула руки в стороны, чувствуя, как морозный ветер забирается под воротник кожаной мантии. — Я чертовски счастлива! — вдруг выкрикнула она в ночь. В подворотне рядом её голос откатился эхом, а сама девушка закашлялась — голосовые связки не были готовы к крику. Римус рассмеялся, на пару секунд подняв голову и подставив лицо снежинкам. О, он всесильно разделял настроение Тонкс. Ему тоже хотелось кричать. — Застегнись, Тонкс. Сириус долго называл их идиотами и не верил в то, что Римус это придумал. Самая большая шалость за очень долгое время — вытащить Сириуса из дома, замаскировать его под чужую внешность и отвести в бар, где выступала кавер-группа с песнями The Doors. Это был счастливейший вечер. Глаза Бродяги горели, а сам он не переставал пить, петь, смеяться и заигрывать с молодой барменшей, которая заливисто хихикала от его обаяния. Римус держался в стороне, а Тонкс осталась на Гриммо, готовая переодеться в одежду дяди и сменить внешность на его, если вдруг кто-то начнёт подозревать его отсутствие. — Ты теперь мародёрка, Тонкс, — чуть заплетающимся языком сказал Сириус, когда вместе с Римусом вернулся домой. И сейчас для молодой женщины это было высшей похвалой. Теперь Сириус спал, а они с Римусом просто шли по зимней улице, потому что невыносимо сидеть на Гриммо, когда тебе так хорошо. Помочь близкому человеку и увидеть его благодарную улыбку — наверное, это люди называют счастьем. — Кстати, а ведь у меня дома есть телевизор, — неожиданно сказала Тонкс. — Шутишь? — Ни разу. — Откуда он взялся? — Это была первая вещь, которую я купила, когда начала снимать квартиру в городе. Я тогда только училась на мракоборца, не зарабатывала, а родители дали мне денег на пару месяцев вперёд… В общем, я почти всё спустила на подержанный телик. — И что, оно того стоило? — Ну, я занимала деньги у друзей, пока наглости хватало, подрабатывала, ела один рис какое-то время, но, знаешь, зато у меня был «Твин Пикс». А почему «был»? Сейчас тоже есть. — Нимфадора… — он протянул это, с удовольствием глядя, как её пряди, выбившиеся из-под чёрной шапки, алеют от звука собственного имени. — Ты сталкиваешься с невероятными вещами каждый божий день. Ты волшебница. Ты владеешь огромными силами и это, кстати, не предел. Но, прости, ты любишь смотреть в маггловский ящик со спектаклями?! — Да забудь ты про спектакли! — она несильно стукнула его по плечу. — Это просто неудачное сравнение. Давай так, сейчас мы отправляемся прямиком ко мне и я докажу тебе, что сериалы — это круто. — Вряд ли ты мне что-то докажешь. Она остановилась и встала прямо у него на пути, мешая и дальше шагать вперёд. Тонкс смотрела оборотню прямо в глаза и тот видел какое-то особенное чувство в них, надеясь, что ему просто кажется. Какая же она чудесная. Сложно даже сказать, что именно в ней вызывает такое ощущение чудесности. — В чём ты сомневаешься, Римус Люпин? — негромко спросила она. — В моей правоте или в том, что достижения маггловской цивилизации стоят того, чтобы отнять твоё бесценное время? Люпин засмеялся и не успел ответить. Между ними рухнул патронус Грозного Глаза — свирепый бурый медведь. От удивления и от резкого голубого света, который ослепил их, привыкших к темноте улицы, Люпин и Тонкс отпрянули, Нимфадора даже негромко вскрикнула и выхватила палочку, готовая обороняться. Медведь, тем временем, рычал голосом бывшего мракоборца: — Не знаю, где вы находитесь, но вы немедленно должны прибыть в штаб. Оба и в полной боевой готовности. Сказав это, патронус исчез в яркой вспышке белого света, которая стремительно уменьшилась до размера маленькой точки и растворилась в воздухе. Лица Люпина и Тонкс снова погрузились в темноту, однако перед их глазами ещё плыли пятна от яркого света, а в ушах гудел голос Грюма. Две минуты назад они оба думали, что самое худшее, что может произойти — это то, что старый мракоборец узнает о их маленькой «шалости» с вылазкой Сириуса за пределы дома на площади Гриммо. Но сейчас они скорее мечтали о том, чтобы это — и только это — произошло, потому что всем нутром подозревали что-то гораздо худшее. Интуиция их не подвела. В ту ночь был совершён массовый побег из Азкабана.