Сначала поговорить

— Хорошо мы живем, — говорил юный Хадор своему отцу Хатолу. — И земли наши цветут, и народ не знает нужды, да только нет в этом славы. А хочу я быть самым могучим и самым великим из вождей эдайн. Вот такая судьба по мне! — Будь по-твоему, — отвечал ему отец. — Но где же собрался ты искать славы? Хадор расспрашивал эльдар, что проходили через земли у Перекрестья Тейглина, и людей, что странствовали по Белерианду и видели разные края. И, послушав многих, он решил: — Добр и великодушен король Ном Фелагунд, но живет он еще южнее нас, и не свершить мне подвигов в его землях. Отважны лорды Ангрод и Аэгнор, но хранит их земли род Беора, и не быть мне там первым. Могуч лорд Маэдрос, но обитает он дальше на востоке, куда не так часто забредают враги, и служит ему уже наш родич Амлах. А прежде всех своих правителей славят эльдар короля Финголфина и его сына Фингона. Говорят, что нет по эту сторону моря воинов более отважных и полководцев более умелых. Что народ у них самый стойкий и доблестный, и больше всех боятся их орки и ненавидит Враг. А еще говорят, что мудр король Финголфин и народ любит и почитает его. Пойду я на запад, в Хитлум, и стану ему служить. Тяжело вздохнул Хатол, но спорить с сыном не стал. Был Хадор такого нрава, что не подчинился бы запрету. Раз задумал уйти, то уйдет — либо вождем с дружиной, либо бродягой с котомкой за плечами. Неспокойно было Хатолу. Доблесть короля Финголфина и его воинов была воспета во многих песнях, но думал Хатол, что самого опасного своего врага Моргот будет упорнее всего стараться извести, а с ним вместе — и Хадора, если тот поселится в Хитлуме. Просил он сына только подождать еще немного, ведь тому едва сравнялось пятнадцать зим, но не прислушался Хадор и к этому. И вот, скрепя сердце, дал Хатол сыну часть своей дружины, и оружия, и лошадей, и скота, и золота, какое у него было, а еще дозволил всякому, кто пожелает, идти с Хадором на северо-запад, в Хитлум. И много таких нашлось — по большей части, молодых и жаждущих славы. Хадор распрощался с отцом и теми, кто не хотел покидать Перекрестье Тейглина, и отправился крутыми перевалами и узкими тропами через горы Эред Вэтрин. Ехал он с воинством и скарбом, а по дороге гадал, каковы из себя Финголфин и его сын Фингон — и правда ли так они могучи и славны, как говорили путники. У встречных эльфов спрашивал он дорогу — и вскоре достиг крепости Барад Эйтель, что у истоков Сириона. Стояла она на крутом перевале, каменная, ослепительно белая, словно сияющая на солнце. А блоки в стенах выглядели такими огромными, будто не эльдар, а неведомые великаны высекли их и возвели твердыню. Опоясывали крепость три кольца стен, каждое выше предыдущего, и вековые деревья, росшие в предгорьях, не доставали даже до парапета самого низкого, внешнего кольца. А широк парапет был настолько, что по нему без труда промчались бы конные. Центральная цитадель же могла соперничать с окрестными горами, возвышаясь между ними, словно гордо воздетое к небу ледяное острие. Замер Хадор в немом восторге, глядя на это рукотворное чудо, на могучую несокрушимую твердыню, надежно хранящую все южные земли. А когда вновь обрел дар речи, то громко воскликнул: — Здесь будем мы жить! И король Финголфин радушно принял молодого вождя, наградил его своей дружбой и пожаловал ему Дор-Ломин, обширные земли на юге Хитлума. И служил ему Хадор верой и правдой, и считался он самым могучим и отважным из вождей людей. Обитал он в земле суровой, но прекрасной, и немало доблестных воинов вышло из его народа, так что и от упоминания рода Хадора содрогались приспешники Врага. Жил Хадор в почете и большой дружбе с эльдар, а смерть свою встретил в бою, стяжав себе немеркнущую славу... *** Так написали в хрониках о жизни Хадора и о том, как явился он в Хитлум. И не было в том ни одного слова неправды, но и правда была не вся. *** Минуло два года с того дня, как король Финголфин отдал Хадору землю Дор-Ломин. За это время люди успели возвести дома и засеять поля, найти для скота пастбища и наладить свой быт не хуже, чем в поселении у Перекрестья Тейглина. Хотя этот край был теплее Митрима, но и здесь случались жестокие холода, так что в первую зиму люди Хадора сильно страдали, но к следующей сшили одежды из меха и толстого сукна и больше не боялись морозов. Появились на свет дети — они станут называть Дор-Ломин родиной. Юноши, слишком молодые для того, чтобы брать в руки оружие, возмужали, и многие из них отправились на север, в крепость Барад Эйтель, чтобы нести там службу. И на третий год, в день Середины Лета, Финголфин с родней и домочадцами решил навестить нового вассала. Хадор не успел еще узнать, как эльдар отмечают этот праздник, а потому решил праздновать так, как заведено у их народа, но с таким размахом, чтобы все подивились. Он отправил охотников за дичью в окрестные леса, приказал перестроить свой большой дом, чтобы вместилось в него много гостей, а еще зажечь по всему селению большие костры и украсить каждое жилище. Хадор вспоминал просторные залы королевской башни Барад Эйтель, резные колонны невероятно искусной работы, шелковые знамена, величественные беломраморные статуи и роскошные многоцветные гобелены. Помнил причудливую игру льющегося через витражные окна света, помнил, как пил из серебряного кубка, украшенного каменьями. И от этих воспоминаний собственный дом казался ему неприглядным и убогим, похожим на пещеры, в которых, как говорят легенды, некогда ютились первые люди. Хадор беспокоился, что нолдорский король, увидев такой прием, решит, будто вождь людей не уважает его. Но он сказал себе: «Можно гордиться и тем, что мы нажили в этой земле — всего-то за два полных лета и две зимы». Однако все опасения развеялись, как только Хадор увидел эльфов. Король был весел и приветствовал его тепло, как друга. И с ним приехало множество славных эльдар в праздничных одеждах и венках из цветов. Увидел Хадор Фингона — он радостно смеялся и на ходу играл что-то на арфе, — а рядом с ним деву вовсе неизвестную. Лицо ее было прекраснее, чем у всех прочих эльфиек, знакомых Хадору, а серо-голубые глаза сияли, будто звезды. В ее прямые чернильно-черные волосы были вплетены яркие шелковые ленты, трепещущие на ветру. Носила она свободное белое платье, расшитое драгоценными камнями, и ветер то и дело прижимал его к телу, подчеркивая стройную фигуру. Дева легко спрыгнула с лошади и, подойдя к Хадору, протянула ему руку — так, как это делают мужи, а не женщины. Но вождь людей опешил, во все глаза глядя на нее и словно забыв, как произносить слова и как двигаться. — Это Лалвен, моя сестра, и одна из лучших командиров в моем воинстве, — вмешался Финголфин, когда неловкая пауза излишне затянулась. — Ты не встречал ее, когда бывал в Барад Эйтель, потому что она гостила у родни в Дортонионе. — Рада познакомиться с тобой, Хадор, — Лалвен улыбнулась, и голос у нее оказался мелодичным и звонким, словно серебряные колокольчики. — С днем Середины Лета! Хадор мысленно ругал себя за глупость и растерянность, но наконец все-таки пожал руку девы. Осторожно взял ее изящную ладонь в свою, будто опасался навредить. Но ее тонкие пальцы оказались на удивление сильными, и Хадор едва не поморщился, почувствовав себя так, будто его кисть сжали стальные тиски. Он пригласил гостей в дом, где уже накрыли стол для пира, но сам — не явно, а украдкой — все поглядывал на сестру короля. Она оказалась не столь тонкой, как прочие эльфийки, но не менее грациозной. Заметно ниже своего брата, но выше многих мужчин из народа эдайн. В ее движениях сквозили уверенность и стать, подходящие скорее воину, чем знатной даме, и Хадор дивился этому. А позже, уже за столом, заметил он и другое: великолепной работы кольца украшали ее пальцы, но не носила она обручального. Так, значит, она еще и свободна? Как могло статься, что до сих пор нет мужа у прекрасной эльфийки столь высокого рода? Или не встретился ей еще достойный? — В восточной части гор Митрима и в Эред Вэтрин вы найдете железо, серебро и медь. Тем из вас, кто станет добывать металл, стоит переселиться в предгорья. К тому же, тамошние леса... Покончив с приветствиями и здравицами, Финголфин принялся говорить о делах, но Хадор не слишком внимательно его слушал. Советы о том, как обустроиться на новом месте, были весьма полезны и своевременны. Именно сейчас, наладив простой быт, эдайн могли бы осваивать земли дальше. Но слова короля отпечатывались где-то в глубинах памяти Хадора, и он надеялся, что в свое время вспомнит их. Он лишь пил и кивал с умным видом, а при этом старательно улучал момент, чтобы вновь и вновь окидывать взглядом Лалвен, а самому оставаться незамеченным и не казаться грубым. А та весело беседовала с его дружиной и то и дело смеялась, и смех ее звенел под сводами дома Хадора, подобно музыке. — Тебе бы выйти на свежий воздух, — посоветовал Финголфин, когда взгляд Хадора сделался совсем рассеянным, и адан кивнул невпопад. — Вечер только начался, а хмель, как вижу, уже ударил тебе в голову. — Да, верно, — спохватился Хадор. — День Середины Лета и должно отмечать под открытым небом. Идем же! Мысли и впрямь слегка путались, а движения сделались неловкими. Хадор уже знал, что эльфу нужно выпить куда больше, чем человеку, чтобы опьянеть, но не мог же он приказать, чтобы гостям наливали вино, а его обносили. Впрочем, подняться он смог, даже не пошатнувшись, а вечер, хоть и летний, дышал прохладой, так что на улице действительно стало легче. На площади горели костры, танцевали эдайн, лилась музыка. Лалвен вышла следом и некоторое время прислушивалась к мелодии и наблюдала за незамысловатыми движениями кружащихся вокруг костров людей. А затем подошла к Финголфину и потянула его за руку, увлекая за собой на площадь. — Железо, леса и торфяные болота никуда не денутся, — заявила она, — а вот праздник скоро закончится. Финголфин не противился, и в его глазах тоже плясали искорки веселья. Но Лалвен заметила и Хадора, который снова не мог отвести от нее взгляда и даже глупо приоткрыл рот. Истолковав все по-своему, она и его повела за собой к самому большому костру. Тем временем один парень, немногим старше Хадора, вышел из общего хоровода и, примерившись, прыгнул через костер, пролетев над пламенем и приземлившись с другой стороны. За ним прыгнули, взявшись за руки, юноша и девушка. — Зачем они это делают? — спросил Финголфин. — Есть у нас такое поверье, — начал Хадор. Чтобы говорить складно, требовалось немало сил. Хмель не до конца еще развеялся, а от прикосновения Лалвен адан чувствовал себя снова пьяным, но иначе. Однако он ни за что не выдал бы своих чувств. — Если прыгнуть через костер, то в огне сгорит все дурное, что есть в человеке, и всякий груз спадет с его души. А если прыгают влюбленные, то сгорят все обиды и ссоры между ними. — Красивое поверье, — Лалвен отпустила Хадора и хлопнула в ладоши. — Можно и мне прыгнуть? — Конечно, — отозвался Хадор и едва не добавил: «Со мной». И она легко перепрыгнула через огонь, вспорхнув над ним белой птицей. А потом она танцевала и нечасто оказывалась рядом с Хадором, но так только проще было наблюдать за ней. Она кружилась, и ленты в ее волосах взлетали и падали. Эльфийка казалась совсем юной и беззаботной — но сколько ей было лет? Несколько веков? Несколько тысяч? А сейчас она не выглядела старше девушек из эдайн. Но вот задрался широкий рукав платья, обнажив руку по локоть, и Хадор заметил темные шрамы на молочно-белой коже — такие остаются от дрянного оружия Морготовых тварей. Вот они какие, эльдар. Многое способны пережить, но боль и горести не гнут их к земле, не серебрят волосы сединой, не забирают радость из их душ. Но не завидовал им Хадор, а, наоборот, тянулся к ним. Станешь с ними рядом — и будто сам сделаешься и сильнее, и чище, и лучше. Небо темнело, загорались на нем первые звезды, но эльфы и люди плясали и веселились до самого рассвета. А назавтра, уже днем, настало время для воинских состязаний, где всякий мог показать удаль и силу. И Лалвен явилась в штанах и простой белой рубахе, только расшитой по вороту серебряной тесьмой, с забранными назад и заплетенными в тугую косу волосами. И смеялись поначалу мужи из народа Хадора, но потом смеяться перестали и подивились. Никто из них не обращался так умело с мечом и щитом, никто не метал копье так далеко и точно. Все противники уступали Лалвен, а кто же видал, чтобы дева сражалась так хорошо? Лишь брат и племянник превосходили и ее. Впрочем, от тех двоих Хадор и не ждал другого, ведь их слава гремела по всему Белерианду. И чем дольше смотрел на нее Хадор, тем больше думал о том, что если не повстречала леди Лалвен еще достойного мужчину — то не ему ли уготована судьба стать тем достойным? *** На празднике, конечно же, не сказал Хадор ни слова о том, что задумал, а решил осенью явиться в Барад Эйтель с богатыми дарами и посвататься к леди Лалвен. Так он и поступил. Собрал все золото, все драгоценности, оружие и дорогие ткани, что дал ему отец. Собрал лошадей и скот, а также добытые уже здесь меха и шкуры. Большой вышел караван, ведь Хадор готов был отдать все, что имел, до последнего украшения и последней монеты, и остаться так беднее самого неудачливого землепашца из своего народа. И со всеми дарами отправился Хадор на север, к нолдорской крепости. Уставали лошади тянуть тяжелые телеги, груженные богатствами вождя эдайн. Но не пожалел бы Хадор ничего, он был щедр и мог легко расстаться со всем, что имел, лишь бы показать, что намерения его серьезны. Опасался он лишь того, что слишком мал окажется выкуп. Дорога до Барад Эйтель тянулась по безлесой равнине между холмов и незадолго до крепости становилась прямой как стрела. И эту ее часть от поворота до ворот заполнил караван Хадора. Сам же он ехал первым, на лучшем коне, в лучших своих доспехах и опоясанный мечом с позолоченной рукоятью. Держался он гордо, но изо всех сил скрывал внутренний трепет. Разумеется, эльдар встретили его с немалым удивлением и тут же проводили к Финголфину. — Я счастлив снова видеть тебя, Хадор, — король был, как и обычно, приветлив, но в его тоне сквозило недоумение. — Но скажи, зачем привез ты столько скарба? Если хочешь отблагодарить меня за отданную тебе землю, то это неразумно. Я ни в чем не нуждаюсь, а тебе стоит подумать о своем народе, потому бесчестно было бы с моей стороны принять эти дары. Или ты решил переселиться севернее? Но где тогда твои люди? — Ни то, ни другое, — ответил Хадор. Он помолчал немного, собираясь с духом, а потом почтительно, но с достоинством поклонился и продолжил твердо и решительно: — Я пришел просить руки твоей сестры, и это за нее выкуп. — Выкуп? — переспросил Финголфин, будто пробуя на вкус это слово. — Что значит «выкуп»? Хадор немного опешил, не представляя, как столь мудрое существо может не знать столь очевидных вещей. — То, что платят, чтобы получить дозволение жениться. После этих слов в королевском кабинете повисло молчание, и Хадору почудилось, что сам воздух сделался густым и тяжелым, словно перед грозой. Он видел, как потемнело лицо Финголфина, как губы его сжались в тонкую линию, а глаза засияли еще ярче, чем раньше, и исходивший от него свет был обжигающим и яростным. До того он видел короля спокойным, радостным, порой даже печальным — но никогда не видел его в гневе. Финголфин не кричал, не угрожал и не бранился, но от одного его присутствия сейчас хотелось съежиться в комок или убежать как можно дальше. — То есть ты вздумал купить мою сестру? — король говорил ровно, чеканя слова, и в его голосе звенела сталь. — Нет же! — воскликнул Хадор. Он не знал толком, как объяснить, а главное, не мог взять в толк, отчего всем известный обычай Финголфин истолковал так скверно. — Это значит, я готов все, чем владею, за нее отдать. И у нас заведено, что если забираешь девушку из семьи, то должен заплатить ее родичам, чтобы... — Сам-то понимаешь, о чем говоришь? Хадор открыл было рот, чтобы ответить, но осекся. Собственные слова звучали и правда гадко. «Вы-куп», «заплатить»... будто на рынок пришел торговаться. — Ты думал привезти мне золото, ткани, скот и прочее, а взамен хотел получить в жены Лалвен? — Финголфин все еще лишь спрашивал, но если бы холод в его голосе на самом деле мог заморозить, Хадор превратился бы в ледяную статую. — Это и называется «купить», не находишь? — Я не желал оскорбить ни тебя, ни ее, — быстро проговорил адан, чувствуя себя донельзя глупо. — Так у нас заведено. Но если у эльдар иначе, я готов жениться на ней по любым обычаям. — Тогда начнем с главного, — ответил Финголфин уже мягче. — Ты поговорил с ней о своих намерениях? Теперь вспыхнул уже Хадор. Он поперхнулся, и щеки его залились краской. — Как можно? Я безмерно уважаю леди Лалвен и ни за что не посмел бы унизить ее подобными поползновениями! — Все ясно, — король тяжело вздохнул и приложил ладонь к лицу. Похоже, он старался не засмеяться. Открыв настенный шкафчик, Финголфин достал бутылку вина и два кубка и поставил их на стол. — Нам с тобой стоит сперва побеседовать о традициях... *** Вечером того же дня Лалвен отказала Хадору. Оказалось, она успела полюбить его, но вовсе не так, как возлюбленного, а словно друга или хорошего товарища. Следующим утром Хадор уехал, сгорая от стыда и досады. Еще долго он старался видеться с Лалвен только по каким-нибудь важным делам. Иногда он — как и раньше, украдкой — любовался ею, а порой все же перекидывался парой слов просто так. Постепенно первое очарование прошло и он стал видеть ее красоту иначе. Лалвен была все такой же прекрасной, но далекой, чужой, совсем непохожей на человека. Так смотришь на картину или статую, исполненную столь искусно, что она кажется живой, — но разве станешь вожделеть ее как настоящую женщину? Хадор узнал ее поближе. И оказалась она умна и отважна, искусна в ремеслах, а нрава веселого и смеяться умела так, что смех ее отдавался радостной песней в каждом сердце. Лалвен была той, с кем хотелось стоять рядом — но не идти по жизни как с женой. Слишком уж она, нолдорская дева, отличалась от аданэт. Если и суждено было когда-нибудь сойтись эльфу и человеку, то, должно быть, по некоему особому велению судьбы. И Хадор признал, что не его это судьба. Он полюбил совершенные черты лица, точеную фигуру, стремительный танец и лучезарную улыбку, но все это принадлежало деве, которую он совсем не знал. А дева эта стала ему другом, но не возлюбленной. И когда, спустя годы, Лалвен заключила помолвку с Аннаэлем из митримских синдар, ни единая капля ревности не отравила сердце Хадора. Он радовался за Лалвен. Прошло время, и Хадор сошелся с Гильдис из своего народа. Была она хороша собой, но не столь ослепительно прекрасна, как Лалвен. Не могла она в бою на мечах одолеть любого из его воинов и не приходилась родней эльфийскому королю. Но Хадор сам не заметил, как отдал ей свое сердце и как любовь расцвела в его душе. С ней хотелось встречать закаты и рассветы, засыпать и просыпаться рядом всю жизнь, до самой смерти, а дальше, если повезет, рука об руку уйти в то неведомое, что уготовано людям. А все потому, что с Гильдис он сперва поговорил.