Louder than bombs

      Глядя на то, как быстро встает над ещё спящим Токио солнце, Ута со вздохом понимает, что его терпение также быстро истекает. Венка на его виске пульсирует уже как часа два, а руки устали прижимать к себе извивающееся тело. В голове неиронично проскальзывает желание приложить девушку о стенку, чтобы отрубить.       — М-м! Мх-х!! М-м-мх! — Кобаяши Чие ни на минуту не замолкает, отчаянно мычит в глубоко затолканный в её маленький ротик кляп. И этим злит Уту ещё больше.       Дверь в студию оказывается открытой, а присутствующие внутри гули вздрагивают от того, с каким шумом Безликий вваливается в помещение. Ему пришлось толкнуть дверь ногой из-за занятости рук, и похоже, после удара двери о стену по той пошли трещины. Гули тут же вытягиваются по струнке и опускают глаза в пол, стоит Абэ скользнут по ним злющим взглядом.       — Пошли вон все. Быстро, — им дважды повторять не надо — через мгновение за ним хлопает тяжёлая дверь. И наступает мёртвая тишина, в которой бы глухо ухают аж два сердца.       Чие перестает дергаться и круглыми красными глазами смотрит на него, а потом на темную студию. Только небольшая лампа горит на столе, где грудой свалены его эскизы будущих масок, она будто подчеркивает своим маленьким огоньком всю мрачность её положения.       С новой силой она пытается вырваться из его рук, но в итоге валится на холодной пол, стоит мужчине разжать руки. Его куртка спадает с её худых плеч, в карманах звенят ключи даже слишком громко. Девушка моментально пытается отползти, но вскрикивает, стоит его ноге наступить на её худенькую ножку и надавить.       — Ты же не умрешь от одной сломанной ноги, верно? — глухо спрашивает её масочник, и в его глазах ничего, кроме сосущей пустоты, от чего Кобаяши замирает на полу и смотрит на него. Её трясет от накатившего ужаса.       Они играют в гляделки, и Ута готов поклясться, что во вновь наступившей тишине стал слышать стук её сердца. Либо его сердце настолько заходится в груди, что эхом отзывается в ушах. Чие моргает, после чего зажмуривается и отворачивается, стоит ему присесть на корточки и отпустить, наконец-то, её ногу. Завтра на месте отпечатка от его ботинка будет красоваться на бледной коже синяк.       — Ч-что ты от меня хочешь? — шепчет она, после чего прикусывает губу, стоит его руке лечь на её шею, пальцы скользят по теплой коже, пуская мурашки.       — Тебя, — шепчет также тихо в ответ, растягивая губы в пугающей улыбке, — всю тебя, без остатка.       — Больной, — Кобаяши повышает голос и накрывает его руку своей, — какой же ты больной на голову, Абэ Ута.       Безликий так давно не слышал из её уст свое имя. Звенящей мелодией оно прокатывается до самого мозга, а потом опускается, оседает в его черном сердце. Вся злоба оседает новым слоем, перекрывая старые чернила новой темнотой. Девушка уже давно его персональный художник по сердцу, и годы, проведенные в разлуке, будто бы все сводятся к нулю.       — Да, я больной, — вторая рука сжимает её тонкое запястье, после чего Абэ подрывается с пола и тянет её за собой, поднимая на ноги, — и ты — причина моей болезни.       Девушка ударяется лицом о его грудь и охает, но не успевает ничего понять, как Ута хватает её за подбородок и склоняется, накрывая губы голодным поцелуем. Другой рукой он сжимает её челюсть, чтобы она не могла сомкнуть зубы, и проникает языком в девичий рот, сразу же толкаясь в мягкую щеку.       Чие мычит и упирается рукам в его грудь, пытаясь оттолкнуть его от себя, от чего хватка на её челюсти усиливается, причиняя боль. Скользя по деснам и, в конце концов, находя её язык, Абе хмыкает в поцелуй, углубляя его. У неё перехватывает дыхание, а в уголках глаз собираются новые слезы. Какое же удовольствие доставляет ему лицезрение этой картины, до мурашек, побежавших по шее и спине, до жара внизу живота, до покалывания на кончиках пальцев.       В конце концов, девушка начинает стучать по его груди кулаками, а потом с громким чмоком отрывается от его губ, чтобы глотнуть воздуха. Между ними повисает ниточка слюны, которую Ута обрывает языком. Расстояние между ними равно нулю, его нос утыкается в ее, трется о самый кончик. В его взгляде горит грязная похоть, которую он не намерен скрывать, и видя отчаяние и страх в глазах своей партнерши, мужчина заводится ещё сильнее. Прижимается ближе, позволяя ей почувствовать животом своё возбуждение, и снова увлекает в поцелуй.       Нет, поцелуем это называть нельзя. Скорее попытки съесть жертву после долгого голодания. Гуль сминает её губы, проникает глубже, травит её собой, смешивает слюну и обвивает своим языком её, дразня штангой чувствительный орган. Его руки поднимаются, пальцы щекочет ёжик отрастающих волос. Чие хватается за его футболку, сжимает её в руках, оставляя страшные складки, но ему, честно говоря, поебать на это.       Воздух вокруг них накаляется, а тишина давно нарушена шумными вдохами, чмоками и откровенно пошлыми стонами. Он чувствует всем телом, как дрожит девушка в его руках, а в какой-то момент и вообще ловит её руками, крепко обхватывая за талию. Её лицо налилось краской и стало хоть чуть-чуть походить на живое, губы распухли, а в глазах появился манящий его блеск. Эта Кобаяши Чие — тень его самой дорогой девочки, его частичка сердца, которую Безликий наконец нашел и теперь изо всех сил пытается прилепить обратно.       — Я не отпущу тебя, — его голос стал ещё ниже, а в глазах такая липкая чернота, из которой уже точно не выбраться, — проси, умоляй, кричи, бей меня — я не отпущу тебя.       — Почему? — у нее сипит севший голос, в котором ясно слышны слезы. — Ответь мне — почему? Почему именно я, Ута?       — Потому что ни с тобою, ни без тебя жить не могу, — Абэ дотрагивается до своей шеи, на которой кольцом набиты сокровенные слова. Такое же кольцо накрыло и его сердце, заботливо выкованное ее тонкими ручками.       Ее голубые озера глаз полны соленых слез, вот, первая слезинка выкатывается и обжигает горячую кожу, за ней катится вторая. Кобаяши-старшая морщится, пытается казаться сильной, но у нее ничего не получается. Истерика накрывает её, как цунами, и она издает первый полувсхлип-полувздох. Для неё это отвратительно, для него — прекрасно.       Чие ломается под его давлением, теряет опору, и ему чертовски приятно ловить её на самом дне, там, где она и должны быть с ним. Он поднимает её на руки, легкую, почти невесомую и невероятно хрупкую. Ей безумно страшно, девушка жмурится, но рефлекторно обхватывает его шею руками, боясь повторного падения и боли. Прохлада её кожи рук так резко контрастирует с его кипятком, будоражит от того ещё сильнее его и без того мутный рассудок. Тяжелая подошва его ботинок бьет им по ушам шумом, разбавляя непонятную атмосферу.       Второй этаж встречает их кромешной темнотой. Уте на это наплевать, ведь видит гуль намного лучше обычных людей, потому он с уверенностью ставит растерянную девушку на пол, а следом тут же приседает перед ней на корточки. Обхватывает пальцами резинку её домашних штанов и, несмотря на её руки, пытающиеся его остановить, стягивает резко одежду вместе с бельем к полу.       Кобаяши-старшая охает и моментально прикрывает руками самое сокровенное. Её глаза, наверняка, уже привыкли к темноте, а может, она, как мотылёк, просто нашла свет в виде его горящих в темноте красных глаз. И в этих голубых очах отражается первобытный ужас от понимания, что с ней будет весь следующий день. И японка понимает, что ничего с этим сделать не сможет, только плыть по течению, пытаясь сохранить ясность ума. Ох, как же приятно будет исказить её понимание нормального, совершить подмену понятий и полностью адаптировать под себя.       Ута просовывает руки между её ног, ладони ложатся на покрытую крупными мурашками кожу, пальцы мнут, массируют, пытаясь расслабить. Он давит сильнее, а губами касается руки. Обманчиво нежно, но в следующий момент уже зубы скользят по тонкой коже в ощутимой угрозе. Чие все ещё сопротивляется, и тогда мужчина кусает так, что девушка вскрикивает и моментально отдергивает руки, чтобы прислонить саднящую, горящую от боли кожу к губам. Новые следы, новые шрамы, новая боль. Ему же это на руку — перед его глазами предстает её лобок, тёмные волоски закрывают белую кожу. Одной рукой Масочник поднимается выше, пальцы раздвигают складки и мажут по горячей, но ещё сухой промежности.       — Ах! — Чие-чан прикрывает рот ладонью, заглушая вздохи, когда его пальцы начинают массировать клитор, пуская физическое возбуждение по её телу. На это Безликий лишь ухмыляется и приближает свое лицо к её лону.       — Расставь ножки шире, Чие-чан, — шепчет тихо, но вкрадчиво. Отдаёт ей приказ и поднимает взгляд на её лицо, смотря за реакцией.       Японка в смятении и, поколебавшись, все же медленно встает в нужное ему положение, раскрываясь перед ним ещё больше. Ее ручка тянется снова закрыть влагалище, но он хлопает ей по руке, не сильно, но ощутимо. Он не посмеет ей закрываться от него, нет, не сегодня.       — Угх!.. — она жмурится и запрокидывает голову, стоит Абэ пальцами раздвинуть складки для того, чтобы его горячий, скользкий язык мазнул по чувствительной горошине.       Он начинает обводить комочек нервов по кругу, а затем кончиком языка упирается в него, а его пальцы опасно кружат вокруг входа, собирая начавшие выделяться соки. Гуль чувствует плечами, как дрожат её ноги, и ухмыляется, после чего прикусывает зубами клитор одновременно с тем, как начинает медленно вводить в неё сразу два пальца.       — А-ах! — девушка цепляется пальцами за его волосы, тянет прядки, а сама сходит с ума на контрасте от его горячего языка и ловких пальцев и ледяной стены.       Погружая свои пальцы вплоть до костяшек в неё, Ута чувствует, как в собственных штанах становится до невозможно тесно. Член набухает, кровь приливает вниз, и он падает на колени перед ней, начиная усерднее работать языком. Гуль никогда не отличался особой нежностью к своим партнерам, но Чие-чан другая. Особенная. Ей хочется дарить свою ломаную нежность, греть её в своих обжигающих объятиях, засунуть в клетку и никуда не отпускать, чтобы она, точно маленький соловей, своим звонким голоском и вздохами ласкала его слух. Он стоит перед ней на коленях, чего никогда не делал с другими девушками, дарит ей удовольствие и заботится о том, чтобы в дальнейшем ей было как можно меньше больно.       Мокрые упругие стенки обхватывают фаланги, сжимают, греют и пускают по телу возбуждение. Наращивая темп и добавляя третий палец, в конце концов Масочник обхватывает губами клитор и начинает его посасывать, самым кончиком языка надавливая. Этого оказывается достаточно — Чие кончает, сжимает в ногах его голову, руками тянет за волосы, напрочь снося причёску, и запрокидывает голову, стукаясь затылком и начиная протяжно стонать то ли от боли, то ли от прошившего тела оргазма.       — Блять… Как же… Блять… — с её искусанных губ срываются ругательства, добавляя горечи в эту сладость ситуации. Женское тело трясется, а ноги напряжены до предела.       Ута открывает глаза, опускает взгляд и видит, как она встала на носочки и теперь не спешит вставать обратно на пятки. Девичьи икры напряжены, под кожей пульсируют мышцы, а сверху доносятся хрипы. Улыбаясь, он отпускает из плена своих губ горошину клитора, медленно вытягивая из неё свои пальцы, дразня. Разводит их и с маниакальной улыбкой наблюдает за растянувшейся смазкой между фалангами его длинных пальцев. Красные глаза начинают гореть ещё ярче, и мужской взгляд устремляется к её лицу.       Именно эти эмоции он так долго хотел увидеть на этом родном лице. Смущение, отчаяние и совсем капельку — иррациональное удовольствие. Чие-чан может сколько угодно отнекиваться, но её тело только что испытало наслаждение, а оргазм прокатился до самого мозга, одновременно напоминая о том, кто подарил ей эти чувства. У него во рту её вкус, и честно, Абэ безумно по нему скучал. Нет смысла отрицать — Кобаяши Чие для него самая лучшая девочка. Может, потому что помимо физиологии, в нем говорят ещё и его гнилые чувства?       — Это ещё не конец, — разрезает тишину его севший от возбуждения голос. И это предложение по-настоящему пугает девушку.       — Нет, подожди… — она опускается обратно на пятки и пытается незаметно сделать шаг в сторону, однако, рука гуля ложится на её бедро и ощутимо давит, отрезая путь к отступлению. — Ута, нет! Отпусти!..       — Ты все ещё сопротивляешься, — мужчина цыкает, после чего другой рукой сжимает её икру, а после возит пальцами, размазывая женскую смазку по гладкой коже и ощущая подушечками пальцев, как вновь забегали по коже мурашки, — чем больше ты брыкаешься, тем глубже роешь себе могилу. Моё терпение не вечное, а мне бы не хотелось, чтобы Чие-чан осталась недовольна после того, как я тут собрался выложиться на полную.       — Выложиться на полную? Это изнасилование! — с её губ срывается писк, а пальчики снова в его волосах, пытаются оттянуть, сделать больно, оттолкнуть. — Ублюдок, отпусти меня!       — Вот как мы заговорили, — он резко встает на ноги и прижимает своим телом её к холодной стене. Им обоим жарко, в воздухе сгустилось возбуждение вперемежку со страхом, — боюсь, такие слова все равно не спасут тебя. Я ведь сегодня планирую трахнуть не только твой ротик.       Его губы накрывают её, а рука опускается на подбородок, пальцы сжимают её челюсть, заставляя разомкнуть зубы. Язык снова толкается ей в рот, встречает слабое сопротивление от её языка, но все равно увлекает в животный танец. Тела прижаты друг к другу, они плавятся от тепла друг друга, сливаются в насильственной близости. Чие пытается отстраниться, когда начинает животом чувствовать его возбуждение, но Ута жмётся сильнее, трется о неё и рычит в рот, точно зверь во время гона.       Вторую руку мужчина просовывает между ней и спиной и сильнее прижимает к себе хрупкое женское тело, начиная медленно отходить вглубь комнаты. Не разрывая поцелуя, гуль роняет себя вместе с Чие-чан на кровать и хохочет, стоит их зубам стукнуться друг о друга. Девушка сдавленно шипит от боли и умудряется-таки отстраниться. Её нижняя губа лопнула, и Безликий завороженно наблюдает за тем, как капелька крови скользит из неё и, прочертив подбородок, срывается ей на грудь. Красный след, он скоро высохнет, потрескается и сотрется.       Абэ поднимается на локтях и одной рукой обхватывает её за талию, чтобы снова притянуть к тебе, а другой рукой накрывает грудь ровно в том месте, где упала капля крови. Он ясно видит, как сужены до пределы её зрачки от страха, а ещё понимает, что её прекрасные глазки наконец окончательно привыкли к темноте. Она в полной мере видит весь предстоящий ужас, который демонстрируют его горящие глаза.       Абэ Ута сгибает обе ноги в коленях и упирается пятками в матрац, заставляя девичье тельце «оседлать» его. Его член даже через ткань чувствует жар её лона, потому в нетерпении дергается, заставляя Уту оскалится, пугая девушку, а после прикусить губу и издать тихий стон от того, что она задела его плоть, пытаясь сползти. Японка так и замирает на месте, ошарашенная ещё больше.       — Играешь с моими нервами? — он дёргает надбровной дугой и снова тянется к её губам, пока его рука скользит вниз, под неё, и сжимает через ткань горячий и уже полностью затвердевший ствол. От этого ему приходится выпустить воздух через плотно сжатые зубы.       Грубо толкаясь в её рот языком и наблюдая через ресницы за тем, как скапливается соленая влага слез на женских ресницах, слепляя их, масочник приподнимает её за талию, чтобы резким рывком стянуть с себя штаны вместе с бельем. Ботинки на пол летят следом. Возбужденная плоть падает ему на живот, текущий из головки предэякулят блестит под редким светом от рассветного солнца, попадающим на них через окно.       — Твою мать! — вскрикивает Чие, когда гуль берет член рукой и направляет в её лоно, а сам начинает давить другой рукой на талию, заставляя её садиться. — Ни за что! Пошел нахуй! Даже не думай об этом!       Она дёргает ногой и неуклюже заваливается на кровать, а мужчина, рыкнув, моментально оказывается сверху и сжимает её тонкие руки, не давая и шанса вцепиться в него, поцарапать. Хватка сильная, после останутся синяки, но девушка не прекращает борьбу, отчаянно пытаясь отползти в сторону и упрямо бросая взгляд куда угодно, но не на его подрагивающий от прилившей крови и похоти член. Она даже пытается его укусить, но Абе давит на неё сильнее, заставляя лежать под ним.       — Я хотел быть нежным, — Безликий перехватывает её запястья одной рукой, надежно фиксируя их над девичей головой, а другую руку снова опускает на свой ствол и скользит по нему рукой от головки к основанию, распределяя выделившуюся смазку, — но ты, как и всегда, предпочитаешь грубо, Чие-чан. Я восхищен.       — Что за бред ты несешь… — японка закусывает губу и зажмуривается, когда Абэ направляет головку к её сокровенному месту и давит, медленно вводя её внутрь. — Блять…       Не оставляя ей возможности привыкнуть, Абэ Ута двигает бёдрами, вгоняя член до конца, упираясь тазовыми костями ей в бедра. От неожиданности и простреливший боли Кобаяши-старшая распахивает глаза и замирает, боясь даже выдохнуть. Её чрезмерная худоба на фоне его подтянутого, сильного тела смотрится контрастом, а член очерчивается, распирая её изнутри.       — Больно, — в её глазах не прекращая блестят слезы, — как же… Больно…       Ута склоняется над ней и выдыхает сквозь плотно сжатые зубы в нежное женское ушко. Чертовски узко, горячо и сколько. Как же он скучал по её телу. По её душе. По его любимой Чие-чан. У него кровь шумит в ушах, а сердце, кажется, стучит в самом горле. Гуль отпускает её руки, и тонкие пальчики моментальное опускаются на его плечи, ногти впиваются в кожу, она дергает руками, оставляя алые полосы.       Первый толчок на пробу — она всхлипывает и царапает его еще раз, пытается сжаться, словно выталкивает из себя. Второй толчок, ему чуть ли не физически больно от того, как сжат член между стенками, и он уже готов кончить от этого, словно школьник-девственник. Шипя, Абэ поднимается, наблюдая сверху вниз над распластанным по кровати телом. Глаза запоминают тонкие изгибы, проступающие ребра, маленькую грудь с твердыми сосками. Взгляд поднимается к её глазам, в которых горит ненависть, такая жгучая и плавящая. Горячие слезы стекают из глаз по вискам и теряются где-то в её коротких черных волосах.       — В конце концов, всё вернулось на круги своя, — его голос хрипит, наклалываясь на её редкие всхлипы, — ты вернулась ко мне, Чие-чан. Это не иначе, как судьба.       Её руки опускаются на его бедра, ногти оставляют после себя новые бордовые полосы. Жгуче, немного больно и до ужаса возбуждающе. Ухмыльнувшись, он обхватывает её за талию и начинает двигаться, наращивая темп. Черные глаза с упоением наблюдают за тем, как член исчезает в её вагине и снова появляется, блестящий от смазки и входящий до упора.       Чие начинает плакать уже в голос, руками пытаясь из последних сил его оттолкнуть. В конце концов, она закрывает руками лицо, после чего поворачивает голову и пытается спрятаться в подушку, задыхаясь в рыданиях.       — Не закрывайся, — мужчина склоняется к ней, опираясь уже на руки, от чего угол проникновения меняется, давя сильнее, — не прячь свое личико, Чие.       — Иди нахер, — она пытается ударить его по лицу, но в итоге он перехватывает её руку и с силой сжимает, а сам валится сверху, вдавливая в матрац, — гореть тебе в Аду, насильник чертов!       — Даже с таким количеством грязи, что льется из твоего ротика, ты остаешься прекрасной, — масочник шепчет ей на ухо, после чего языком касается ушной раковины.       Кобаяши-старшая взвизгивает и поворачивает лицо к нему, на нем гримаса боли, обиды и лютой ненависти. Все то, чего Абэ и добивался своими действиями. Улыбаясь ей в ответ, он приближает свое лицо и целует её, увлекает в эту неравную борьбу, агрессивно толкая свой язык глубже и лишая её кислорода. Ему все также тяжело от того, насколько сильно его сжимают мокрые стенки её лона, но Безликий продолжает двигаться, выгибая её под собой.       Девушка жмурится, её руки опускаются ему на голову, пальцы вплетаются в волосы и начинают их рвать. Она пытается сделать все возможное, чтобы оторвать его от себя, и это действительно достойно похвалы. Гуль улыбается в поцелуй и заваливается на бок, выскальзывая из нее с влажным хлюпаньем. От этого звука Чие морщится и открывает глаза, в недоумении смотря на него.       Не давая ей сообразить, Ута разворачивает её спиной к себе и руками прижимает к своему телу. Его ствол упирается ей в поясницу, от чего японка моментально пытается прогнуться, чтобы избавиться от этого противного липкого чувства. Уткнувшись носом ей в мокрую от пота шею, Абэ обхватывает её под коленом и поднимает, раскрывая её. В воздухе между ними висит запах выделений, пота и какого-то животного, одностороннего желания.       Просунув руку между их телами, он обхватывает член и направляет его к её горящей промежности, при этом сжимая её ногу так, что девушка вскрикивает от боли и затылком бьет его по лицу. Шипя, масочник все равно вводит член и двигает бедрами, загоняя его глубже. Двигаться стало немного легче от того, сколько смазки выработалось, внутри до невозможного скользко, так, что он начинает все больше и больше терять голову, растворяясь в ней с каждым движением бедер.       — Ты что, без защиты? — как гром среди ясного неба, раздаётся её злой голос. — Ты совсем с ума сошел?!       — Упс, — Безликий смеется в её кожу, пуская вибрацию, и продолжает толчки, пока другую руку просовывает ей под голову, — ты только заметила? Ну ничего страшного.       — Ничего страшного?! — она пытается заорать громче, но в этот момент его пальцы оказываются у нее во рту, давят на корень языка, из сразу три.       — Моя любимая Чие, — его сердце ухает где-то глубоко в груди, отдает ей в спину, — у нас нет пути назад. Можешь не переживать, потому что всю ответственность я беру на себя.       Ута наращивает темп, чувствует, как по его спине текут капли пота, ведь в комнате до безумия жарко. Его член уже более свободно скользит внутри неё, выбивает стоны, пусть пока и боли, смешанной с отвращением. Чие-чан пытается прикусить его пальцы, так беспардонно шарящие в её рту, но терпит поражение от того, как сильно мужчина надавливает ей на язык, предупреждая. Лучи утреннего солнца попадают через щель штор на их тела, мелькая всполохами цвета то на болезненно-бледном бедре Чие, то на здорово-румяном плече Уты.       В такой позе они оба быстро устают и, даже имея большую силу и выдержку, масочник понимает, что это не самое лучшее решение на сегодня. Абэ медленно выскальзывает из её горящего лона, жмурясь от удовольствия и от настолько пошлого хлюпающего звука. Он моментально кладет японку на живот так, что её лицо исчезает в подушке. Слышатся приглушенные тканью возмущения, а её слабое тело пытается дергаться, чтобы вырваться из его объятий. Дурочка, она борется за свою свободу до самого конца.       Ему совсем не хочется терять времени, потому молодой человек быстро просовывает руку ей под живот и давит, заставляя её выгнуться. Чие поворачивает голову на бок, в её заплаканных глазах через край плещется обида, которая бьется об его крепкую стену невозмутимости и эгоизма. Увы, женские слезы и мольбы давно стали для него пустым звуком, а на первом месте всегда было и будет мерзкое, эгоистичное собственное Я.       — Ненавижу тебя, — шепчет тихо в комнату, но он все прекрасно слышит, — больше всего на свете я ненавижу тебя.       И что-то в этих словах есть такое, от чего в груди и гуля зарождается горький и тугой комок обиды. И злоба.       Он руками разводит её ягодицы, наблюдая за сжимающимся колечком мышц, а после опускает взгляд на промежность. Нежная тонкая кожа вся блестит от смазки, жар исходит так ясно, четко, что его член дергается, желая вновь погрузится в неё. А кто он такой, чтобы отказывать своей физиологии?       Наверняка, Кобаяши Чие сейчас испугалась того, что он захочет оприходовать и ее худенькую задницу — она замирает и очень тихо дышит, широко распахивает глаза и следит за каждым его движением. И это дико забавляет Уту. Усмехнувшись, он обхватывает ствол рукой и нарочито медленно проводит самой головкой сначала по половым губам, собирая её соки, а потом останавливается прямиком у маленького сжатого колечка мышц. Забавно наблюдать за реакцией организма на него, но Уте не нужны сегодня эксперименты. Ему нужно тело, это тело, хрупкое и податливое, способное через боль, кровь и слезы принять его всего, без остатка.       Гуль медленно, ужасно медленно, до сжатых плотно зубов, входит в её лоно, отчего Чие задерживает дыхание ровно до тех пор, пока его член полностью не оказывается в ней. С шумом она выдыхает, из её глаз снова льются слезы (который раз?), а губы поджаты, сдерживая крики боли и обиды. Мужчина делает толчок и сам выдыхает, прикрывает глаза и сильнее обхватывает её за узкую талию, начиная набирать темп. Ему слишком хорошо в ней, слишком узко, мокро и жарко. Сплетаться с Чие-чан для него — ни с чем не сравнимое удовольствие. Сколько бы не пытался, Ута всего лишь находил ей временную замену, но сейчас… Они снова вместе, идеально складываются, как детали паззла. Поверхность может быть шероховатой, грубой, но молодой человек подпилит, подчистит, чтобы все было ровно на своих местах.       Японка шумно вдыхает горячий мокрый воздух через рот, пока пальчиками из последних сил сжимает и без того мятые простыни. Она жмурится, а затем широко раскрывает глаза, когда брюнет достигает предела и наваливается всем весом на неё, кончая. Его член подрагивает внутри, изливая семя, а Ута утыкается носом ей в ухо, впитывая в себя её запах. С него течет пот, он попадает на неё, они оба до невозможного мокрые и липкие, но от этого ему совсем не противно. Наоборот, гуль прижимает к себе сильнее тонкое тело, губами касается мочки уха, а затем втягивает его и легонько кусает.       — Животу… Горячо… — шепчет Чие-чан, у неё совсем не осталось сил, потому она обмякает и прикрывает глаза, пытаясь выровнять дыхание. Она наверняка сейчас пытается осознать, что только что произошло.       Неохотно, но Масочник выскальзывает из неё, после чего опускает взгляд, наблюдая, как сперма вытекает из неё и впитывается в и без того мокрые простыни. Сказывается месяц воздержания — он обильно кончил, излив внутрь всё и не желая пролить не капли. Раньше, во времена их школьных отношений, у Уты было больше опасений, потому они пользовались презервативами. Но теперь… Ощущения внутри любимой Кобаяши Чие настолько острые и яркие, настолько доводящие до пика, что ему становится плевать на последствия. Он уже на грани того, чтобы слететь с катушек и превратиться в ненасытное животное, готовое сожрать все это девичье тело, без остатка. Член снова дергается и начинает твердеть, а Безликий выдыхает в заметно посветлевшую комнату и прикрывает глаза.       — Какая же ты тварь, Абэ Ута, — Чие находит какие-то силы в себе со стоном перевернуться на спину, она очень тяжело дышит, а её тело потряхивает, — я ненавижу тебя. Ненавижу… Ненавижу!       Её голос срывается, и, глядя упрямо в его горящие, бешеные глаза, она начинает плакать навзрыд, ненавидя себя, его и все то, что между ними происходит и будет происходить дальше. И вместе со слезами, скатывающимися по вискам в волосы, Ута замечает, как из её носа пошла тонкой струйкой кровь. Похоть а комнате резко прорезал другой, слишком знакомый его, от того тревожащий запах.