Louder than bombs

      Мои колени уже не пронизывает болью от очередного столкновения с полом — на них, попросту, нет живого места из-за того, сколько раз за последний час я успела упасть. Под кожей уже начинают расплываться синяки. На мое плечо ложится рука и давит, не давая мне встать, а испуганная Нана жмётся ко мне ближе, боясь даже голову повернуть, чтобы оглядеться. Прижимаю её к себе и поднимаю взгляд на гулей, чьи лица скрыты за уродливыми масками клоунов.       Ближайший к нам в маске, на которой нарисованы капли слез (как иронично), снова давит на мое уже ноющее плечо, когда я опять предпринимаю попытку встать. Что за пиздец такой? Я что, должна сейчас как собака, сидеть, поджимая хвост, и ждать своей участи?! Злобно на него зыркаю, после чего оглядываюсь, пытаясь понять, где мы и, в случае чего, запомнить это место.       Это явно какие-то заброшенные склады, которые теперь облюповались гулями для их грязных дел. И куда только правительство смотрит? Впрочем, я не исключаю того, что кто-то из гульей верхушки (а у них, все же, есть своя иерархия) щедро сыпет на лапу полиции. Пока верха не трогают, им плевать, что творится тут, у простых людей. Я, возможно, скоро умру, и обо мне никто не вспомнит. Потому что кто я такая? Простой, слабый человек, который даже не может дать денег, чтобы выкупить свою жизнь. Присутствующим здесь не интересно, сколько нулей на моем банковском счету. Им интересно моё тело, которое может представлять из себя неплохой сегодняшний ужин.       — Может, хотя бы сейчас вы ответите на мой вопрос? — сестра пытается подавить истеричную икоту, пряча красное и мокрое лицо у меня на плече, пока я собираю всю свою смелость в кулак.       — Гляди, какая дерзкая, — «грустный клоун» с неприкрытым удивлением обращается к своему товарищу, у которого прорези для глаз украшены рисунками красной и синей звезд, — одна уже даже говорить не может, а эта ещё и вопросами сыпать успевает.       — Так бы и вырвал ей язык, — второй делает шаг в мою сторону, и младшая сестра вскрикивает, — но главарь сказал, что они нужны ему живыми и невредимыми. Ск-у-у-у-чно.       Вздрагиваю и опускаю взгляд на свои руки, которые я умостила на ноющих коленках. Все тело болит, если доживу до завтра, то явно, буду вся в синяках и ссадинах. Мне безумно страшно, но нужно быть сильной, хотя бы ради Наны-чан. Моя дорогая младшая сестрёнка точно сойдёт с ума, если и я предамся панике.       Несложно догадаться, по чьему приказу нас пригнали сюда, как скот на убой. Так и знала, что сотрудничество с ССG выйдет мне ой, каким боком, но в груди теплилась-таки надежда, что я смогу, наконец, закончить этот восьмилетний спектакль. Главная актриса решила умыть руки, но кто же знал, что главному актеру это не понравится. Можно было догадаться. Не так уж и просто разорвать контракт, подписанный с самим Дьяволом.       — Они убьют нас? — тихо шепчет мне на ухо девушка, а я морщусь от того, как сильно она сдавила мою руку. — Чиё, я не хочу умирать. Я, правда, не хочу умирать!       — Заткнись, — её за волосы хватает гуль в маске клоуна со звездами и оттаскивает от меня, я тянусь к визжащей от боли сестре, но меня хватает другой «клоун» и припечатывает к полу, — ты уже всех достала, малявка. Надеюсь, когда этот цирк закончится, я буду тем, кому разрешат тебя убить.       — Нет-нет-нет! — Нана срывает голос и хрипит, отчаянно тянет ко мне руки и заливается слезами. — Чиё, нет! Помоги мне, Чиё!       Похититель не выдерживает и даёт ей пощёчину, да такую сильную, что Кобаяши-младшая падает на спину и поражено хватается за свою пытающую щёку, разом замолкая. Я сжимаю челюсти, силясь не наорать на него, или вообще не броситься на этого ублюдка с кулаками. Во-первых, им ничего не стоит меня остановить, во-вторых, я рискую разозлить их ещё больше. Тогда там не только щёки гореть будут, там рискуешь зубов не досчитаться.       — Так-то лучше, — в его голосе слышится неприкрытое удовольствие по поводу возникшей тишины, — а теперь будь паинькой и больше не открывай свой рот, иначе в следующий раз полетят твои чудесные зубки. А потом я вырву твой язык.       — Нана, — я тихо обращаюсь к шокированной сестрой, заглядываю в её круглые от ужаса глаза, — пожалуйся, делай, как он говорит.       Сестра не верит, что всё это происходит с ней — по её глазам вижу. Но она, вопреки всему, сконфуженно мне кивает и садится на полу, поджимая колени к груди и утыкаясь лицом в них. Её всю трясёт, но пусть она выпустит истерику сейчас в себя, чем доведёт ещё до каких побоев этих полоумных.       Я оглядываюсь по сторонам, пока мы ждем, судя по всему, «главарей». Ничем не примечательные склады, бетон, серость, в углах – сырость и плесень, а ещё отвратительный белый свет. И холод, идущий от пола и прошивающий всё моё тело. Натягиваю рукава кофты и подношу руки к лицу, дышу на пальцы, пытаясь их хоть чуточку отогреть. Ситуация, откровенно говоря, полная жопа. Как из неё выпутываться я, правда, не знаю. Остаётся надеется, что я смогу как-то договориться с Утой.       Уже одна эта мысль в моей голове звучит до абсурдного смешно.       — Сколько нам ещё ждать? — цокает языком удерживающий сестру гуль.       — Прикуси язык, если не хочешь, чтобы тебе его же сегодня скормили, — шикает на него напарник и резко поворачивает голову, стоит ему услышать скрипящую железную дверь.       Итори удовлетворённо окидывает взглядом развернувшуюся картину, после чего подходит к нам и смотрит прямо в мои глаза. Как и всегда, эффектная, уверенная в себе и во всем, что она делает. Ее каблуки в наступившей тишине цокают особенно громко, и этот звук заставляет меня гневаться еще больше.       — Так-так, — рыжеволосая садится передо мной на корточки, подогнув под себя подол платья, и прижимает ладошку к лицу, любуясь бурей эмоций, сверкающей в моих глазах, — У-чан будет крайне доволен тому, что его милая Чиё-чан стесала все свои коленочки из-за своей же ошибочки.       — Завали, — я отворачиваюсь от протянутой ко мне руки с красными ногтями.       — Да как ты смеешь… — начинает возмущаться мой надзиратель, но тут же замолкает, стоит барменше поднять тонкий пальчик и пригрозить ему.       — Спокойней, малыш, — она сверкает чёрно-красными глазами, осаждая его, — на неё уже есть её палач, и поверь, если ты прикоснешься к ней раньше него, то после не соскребёшь себя со стен.       Меня передёргивает от её слов, после чего я поворачиваю голову в сторону вновь скрипнувшей двери. Тут же прижимаю руки ко рту, силясь не закричать от облегчения при виде изрядно потрёпанного, но живого брата.       Ута кидает его на пол, словно мешок картошки, и взглядом, полным безразличного презрения, окидывает окружающих, пока не останавливается на мне. Я вжимаю голову в плечи и отворачиваюсь от него, после чего обнимаю себя руками. От одного только его взгляда, прикованного ко мне, по всему моему телу гуляет противный холодок. Я четко ощущаю голод, которым пропитано всё его черное нудро.       — У-чан! — Итори подходит к нему и прижимается к его руке, в то время как гули, сторожащие нас, делают шаг назад. — Я уже думала, что мы не дождёмся тебя! Что ты делал с Тамаки-куном так долго?       — У нас была милая беседа о семейных ценностях, — я слышу его шаги в мою сторону, но упорно не смотрю, делая вид, что его здесь нет. Сосредоточиваю взгляд на Нане, которая задирает голову и огромными глазами смотрит на застывшего рядом со мной Безликого. — Что, даже не взглянешь на меня?       — А нужно? — шиплю в ответ, а после и вовсе зажмуриваюсь, потому что мужчина обходит меня и резко садится на корточки, чтобы наши глаза были примерно на одном уровне. — Что за ребячество?       — Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, — он протягивает руку и касается моей щеки нежно, осторожно, и я распахиваю глаза, чтобы утонуть в этих красных радужках, в которых плещется сама смерть, — так-то лучше, Чиё-чан. Думаю, мне не нужно объяснять, почему ты, Нана-чан и Тамаки-кун оказались здесь?       — Я могу сложить два и два, не беспокойся, — пальцы с блестящими чёрными ногтями перемещаются к моему рту, указательный надавливает на нижнюю губу и немного оттягивает её, — это было моей фатальной ошибкой — довериться ССG.       — Хорошо, что ты это понимаешь, — на губах брюнета расплывается улыбка, которую я бы стёрла о свой кулак, если бы не знала, что удар ему в челюсть обернётся мне переломом кисти, — жаль, что не поняла это в тот момент, когда посмела заговорить с голубями.       Прикусываю губу, не желая ему отвечать, а тем более, наговорить бессмысленных глупостей, которые могут подстегнуть его на действия. Мы в их логове, потому должны играть по их правилам.       — У-чан, — его подруга опускается на корточки рядом с кое как усевшемся на полу Тамаки, — надеюсь, ты ничего ему не сломал? Я, конечно, разрешила тебе немножко поболтать с ним, но никаких рукоприкладств, помнишь?       — Итори, я не бросаю слов на ветер, — я хмыкаю и тут же делаю непроницательное лицо, сталкиваясь с вопрошающим взглядом Абэ, — к тому же, не было бы никакого веселья, если бы он даже говорить не мог от боли, согласна?       Перевожу взгляд на брата, который, шипя от боли, подползает к Нане и обнимает её за плечи, позволив той уткнуться в плечо. Сестрёнка сжимает его грязную пыльную куртку, силясь не зарыдать в голос, а я снова смотрю на наблюдающего за мной Безликокого. Разбить бы ему лицо, чтобы он захлебнулся в своей крови, но увы, мне приходится лишь сверлить его злым взглядом.       — Чиё-чан такая грозная, но все равно остаётся милашкой, — барменша прикладывает ладонь к щеке и улыбается мне, а я просто игнорирую, сосредоточив всё внимание на молодом человеке передо мной.       — Мне нравится, как сверкают сейчас твои глаза, — понизив голос, шепчет Ута, — так бы и съел их.       — У кого-то сегодня будет прекрасный ужин, — усмехается, услышав слова начальника, его прихвостень в маске грустного клоуна.       Гуль медленно отворачивается от меня и переводит взгляд на замершего парня. Я тоже смотрю на него с ужасом, потому что прекрасно понимаю, что после этих слов последует. Мне бы стоило зажмуриться, закрыть уши руками и вообще спрятать лицо в коленях, но я не могу. Я просто сижу и смотрю этот спектакль абсурда, находясь прямо посреди сцены.       — Ты прав, — масочник выпрямляется и отряхивает колени от несуществующей пыли, — вот только, — он подносит свою руку к лицу, делая вид, что рассматривает свои ногти, — ужин будет не из моей дорогой Чиё-чан.       Я прекрасно знаю, что Абэ Ута не тронет меня, даже если будет сдыхать от голода. Сойдёт с ума, начнёт жрать себя, но не приблизится ко мне. И это пугает даже больше. Сколько бы он мне не угрожал — мы оба прекрасно знаем, что его слова не более, чем пустой звук. Он предпочтёт убить меня множеством других способов, но съесть? О нет, гуль, как бы смешно это не было, ни за что не вонзит в мою плоть зубы, чтобы откусить мяса. Только боль, кровь, но никакого пира из моего, теперь хиленького и больного, тела.       Безликий сжимает руку в кулак и с размаху впечатывает ее в грудь «грустного» клоуна. Рука пробивает с треском сломанного дерева грудину, проходит внутрь и, задев позвоночник, выходит наружу. Он просто пробил этого идиота насквозь. Кровь сразу же полилась на пол, а нос забило густым запахом железа. Я краем глаза вижу, как Тамаки отворачивается, после чего его выворачивает на пол. К запаху крови добавляется резкий запах рвоты, и мне режет глаза.       — З-за что? — находит в себе силы прохрипеть весьма четко пострадавший, на что Ута лишь слегка вздёргивает надбровную дугу.       — Кто тебе отдавал приказ устроить бойню в четвёртом районе? — взгляд Абэ ничего не выражает, только пульсирующая венка на виске выдаёт его раздражение. — Никто, правильно? Слышал, вы не могли поделить добычу. И дальше что? Стоило оно того?       — Босс…       — Терпеть не могу, когда устраивают беспорядок там, где я с таким трудом установил порядки и тишину, — мужчина также резко вытаскивает руку из тела, и поверженный гуль падает, словно кукла, на пол, — это будет остальным уроком, а ты… Извини, но у меня нет настроения оставлять тебя в живых. Поздравляю, скоро ты станешь чьим-то ужином.       После этих слов я отворачиваюсь и зажмуриваюсь, а также закрываю уши руками, но даже сквозь такую «защиту» слышу сдавленные хрипо-крики и звук ломаемых костей. Я знаю, что сделал с ним масочник. Слишком живо мое воображение рисует картинку перед глазами, подкрепленную реальными случаями, что демонстрировал мне Абэ Ута.       Он проломил ему голову ногой. Раздавил его, вот так легко оборвал чужую жизнь. Брызнувшая кровь попадает мне на ноги и руки, и я в ужасе закусываю губу, чтобы не завыть. Ни в коем случае не повернусь в ту сторону, мне уже на всю оставшуюся жизнь хватит этих зрелищ.       — Умница, Чиё, — слышу над собой хриплый голос и пытаюсь сжаться ещё сильнее, — а вот твои братик и сестрёнка не догадались и посмотри на них. Кажется, я сломал им психику.       Открываю глаза и смотрю на Тамаки и Нану. Животный страх и ни капли осознанности. У меня на глаза наворачиваются слёзы, я уже не могу строить из себя сильную и смелую сестру, потому позволяю соленым каплям прочертить дорожки на моём лице и сорваться с подбородка. Не такого я хотела, нет. Как бы сильно я ни была обижена на жизнь, я никогда не хотела подвергать такому ужасу свою семью. Они не должны были стать жертвами этого психопата. Я хотела пронести этот пиздец в одиночку и умереть с ним, так никому и не рассказав.       — Как ты можешь?.. — шепчу севшим голосом, поворачиваясь обратно к Уте и вкладывая в свой взгляд всю скопившуюся, концентрированную ненависть. Всё равно на большее я не способна.       — О, это только начало, — он в открытую кайфует с моей реакции, в его глазах плещется тёмное желание, от которого меня мутит, — неужели ты думала, что я всего лишь припугну тебя и отпущу? О нет, ты тогда снова попрыгаешь прямиком в лапы к голубям.       — Не попрыгаю.       — А я не верю, — с его лица исчезают все эмоции, гуль отворачивается от меня и смотрит на замершую оставшуюся «пешку». Уверена, здесь есть ещё гули и, скорее всего, их просто разместили по периметру здания, — тащите наблевавшего сюда. А эту малышку… Оставьте там.       — Не трогайте его! — Нана вцепляется в Тамаки, но её грубо отрывают от него так, что слышится треск ткани, и отшвыривают подальше. — Тамаки!       — Отпусти его! — я обвиваю руками ногу мужчины и смотрю на него снизу вверх, меня трясёт, внутри всё переворачивается от того, как же низко я сейчас падаю. Уверена, это ещё не конец. — Ута, я тебя умоляю… Прошу тебя…       — Умоляешь? — молодой человек снова обращает на меня свой взгляд, после чего склоняется так, что на меня падает его большая тень. — Надо было раньше, Чие-чан. Я был слишком добрым к тебе, но теперь, увы, мое терпение лопнуло. А умолять ты будешь в другом месте.       — Куда нам его поставить, босс? — другой гуль, ещё живой и теперь старающийся не смотреть в сторону своего мёртвого товарища, ставит рядом с нами моего брата на колени.       Он поднимает свой взгляд на меня, и я выдавливаю какую-никакую улыбку ему, хотя это точно не то, что я должна делать. Я справлюсь. Я уговорю Абэ никого не трогать, даже если мне придётся заплатить за это высокую цену. Я…       — Чиё, — с губ старшего брата срывается горячий шёпот, — послушай меня прямо сейчас и запомни: что бы сейчас ни случилось, ты ни в чем не виновата. Поняла?       — Ты не собираешься отцепиться от меня, Чиё-чан? — вздрагиваю и снова смотрю на масочника. — Что ж, тогда не обижайся, что тебя забрызгало кровью.       — У-чан? — у Итори, которая с искренним весельем наблюдала за спектаклем, улыбка исчезает с лица, а в глазах появляется тревога и неверие. — Мы же договаривались…       — Я обещал тебе, что не будет рукоприкладств. Прости, Итори, но сегодня я — ужасный друг. И я пойму, если ты меня не простишь за это.       Он отворачивается и обхватывает левую руку старшего брата, после чего резко дёргает. Слышится противный хруст, смешанный с мужским криком, полным боли. Мне на лицо попадают алые капли брызнувшей крови, пока я сижу, открыв рот, с смотрю на то, как Кобаяши-старший заваливается на бок, отчаянно хватаясь за плечо и пытаясь хоть как-то остановить полившуюся кровь. Её много, она окрашивает бетонный пол в противный алый. Ему больно, молодой человек жмурится и отчаянно кусает сухие губы, пытаясь сдержаться. Не получается — из его горла вырывается второй, полный ужаса и хрипов сорванных связок, крик.       Тишину разрезает сорванный на нет визг Наны. Я пытаюсь хоть что-то сделать, подползти к Тамаки, помочь, но попросту не могу. Во мне нет сил. В голове просто остается начертанный Масочником факт: он оторвал моему брату руку.       Во мне лишь пустота, в которую льётся прорвавшийся из моей дрогнувшей платины ужас. Сестра подбегает, никем не удерживаемая из гулей, и падает рядом с брюнетом. Пробует его коснуться, рыдая в голос и отчаянно выдавливая из себя глупые вопросы, но он не может ответить. У него нет сил говорить, ведь каждый вдох провоцирует новый толчок жизни из него в виде алой, пачкающей все вокруг себя, крови.       Тем временем, Ута с безразличным лицом достаёт из заляпанных кровью штанов свой мобильник и набирает кому-то. Я все это наблюдаю боковым зрением, наконец, разжав руки и отцепившись от его ноги. У меня адски болят пальцы, я даже не поняла, как сильно сжала их, когда передо мной развернулся весь этот пиздец. И молодой человек все еще продолжает держать тамакину руку, из которой также льется на пол кровь.       — Здесь человеку оторвало руку. Что нам делать? Зажать? Мы пытаемся. Наш адрес… — я утопаю в лживом беспокойстве, что изображает Абэ своим голосом, разговаривая с диспетчером скорой. Я ненавижу его, прогнившего всего как изнутри, так и снаружи.       Надеюсь, он когда-нибудь захлебнется в своём враньё.       — Спасибо, ждём вас, — разговор заканчивается, мужчина кладёт мобильник обратно в штаны и наблюдает за тем, как я подползаю к брату и ищу хоть что-то, чтобы смотать это в валик и засунуть под руку. Под то, что осталось от руки. Нужно засунуть подмышку и чем-то крепко-накрепко перевязать, чтобы пережать на время артерию.       Я… Видела это по телевизору… Это же мой брат. Сглатываю слюну. Я справлюсь. Ради Тамаки.       — Успокойся, — на моё плечо опускается рука Безликого, которую я хаотично стряхиваю, пытаясь найти выход из положения. Рука снова ложится на моё плечо и ощутимо сжимает, заставляя замереть, — не заставляй делать тебе ещё больнее, Чиё.       Без всяких «милых» приставок, без кривляний. Сейчас он серьёзен, как никогда. Но я его не слышу. Он что-то говорит своим людям, пока рядом с нами на корточки опускается Итори. У неё чёрные с алым глаза, а на лице — гримаса боли и обиды. Она блуждает взглядом по уже нездорово бледному лицу Кобаяши. Я хочу, чтобы прямо сейчас под их ногами открылась дыра в Ад.       Рывок — она куда-то с силой прижимает свою руку, и Тамаки снова вскрикивает, его зубы выходят из прокушенных губ, и на них выступают тёмные капли крови. Она… Хочет помочь?       — Итори, ты же разберёшься с этим? — на вопрос барменша молча кивает и хмурится, даже не поднимая на друга взгляд.       Нана порывается оттолкнуть от брата рыжеволосую, но та даже с места не сдвигается, а сил у моей глупой сестрёнки явно намного меньше, поэтому, попробовав всего один раз, девушка просто поджимает колени к груди и обнимает их, сыпля проклятья в сторону каждого здесь находящегося гуля. Моя милая сестренка, она осталась единственной, кто еще пытается бороться, в то время как меня словно отключило от этого мира. Знакомое чувство, как и восемь лет назад.       — Нана-чан, — сестра поднимает глаза, полные неприкрытой ненависти, на масочника, и тот усмехается, все ещё продолжая сжимать моё плечо. У меня по телу бегут неприятные мурашки, — теперь будь хорошей девочкой и придумай прекрасную ложь, когда сюда прибудет скорая. В дальнейшем, тебя всё равно допросят в CCG, всё-таки, здесь мёртвый гуль… В твоих интересах рассказать всё так, чтобы они тебе поверили.       — С какой стати я сейчас должна врать? Я сдам вас всех тут с потрохами, — цедит сестра, а я пытаюсь проглотить вставший поперёк горла ком. Какой же пиздец тут творится, а что будет дальше…       — Милая Нана-чан, — Ута усмехается, сохраняя пустоту в глазах, а затем рывком поднимает меня, пискнувшую от неожиданности и его силы, на ноги, и, обнимая, прижимает к себе, — сегодня я всего лишь оторвал Тамаки-куну руку. В следующий раз… Я оторву твоей сестрёнке голову. Планируешь взять меня на слабо?       Я вздрагиваю, не решаясь поднять взгляд на младшую сестрёнку. Я знаю, что Абэ сейчас лишь блефует и запугивает, но я не могу сказать об этом никому. Я ведь тогда ещё больше рисковать буду, и кто знает, может, уже сама Итори оторвёт голову моему братцу. Не хочу… Пожалуйста, пусть все будут живы.       Даже если ради этого я пожертвую собой. Я спасу больше. Два человека или один. Здоровые или умирающая. Выбор очевиден.       — Нана, — шепчу ей, прекрасно понимая, что нас слышат все, — поступай, как он говорит. Я буду в порядке, правда.       — Но… — Кобаяши Нана порывается встать, но я качаю головой, останавливая ее.       — Пожалуйста, Нана, — в уголках моих глаз скапливаются остатки слёз, мажу взглядом от неё к стонущему брату, который, наверняка, даже не сможет вспомнить этот разговор, — обещай мне, что сделаешь всё так, как тебе говорят. Прошу.       Сестра долго смотрит на меня, после чего слабо кивает, и я закрываю глаза. Меня внутри всю выворачивает от того, что я прижата к телу Безликого, мне плохо от запаха крови, от ужаса вокруг. Меня тошнит. Я устала, я не хочу ни на кого смотреть.       Видимо, Ута чувствует, как подкашиваются от слабости мои ноги, потому что подхватывает меня на руки. Меня бьёт мелкой дрожью, а по сухим щекам снова текут горячие слезы. Приоткрываю глаза и мутным взглядом мажу по его губам с заставшей на них искусственной улыбкой. Его серёжка холодно блестит, немного отвлекая меня от погружения в полное отчаяние. Такая мелочь, но я отчаянно цепляюсь хоть за что-то, чтобы оставаться в сознании.       — Моя милая Чиё-чан, — говорит гуль так, чтобы его слышали все вокруг, — ты устала. Давай же, пойдём отсюда туда, где ты сможешь отдохнуть. Не хочу, чтобы та разболелась на фоне всех этих переживаний.       — Катись к чёрту, ублюдок, — со свистом шепчу эти слова, открывая шире глаза и сталкиваясь с алым взглядом. У него эмоции через край, а у меня внутри всё обрывается от того, что я прекрасно осознаю, когда этот мудак снимет с себя маску.       — Ну-ну, побереги силы, — он наклоняет голову и опаляет мои мокрые ресницы своим горячим дыханием, — сегодня они тебе еще понадобятся. И запомни: нехорошо называть «ублюдком» своего хорошего и заботливого парня.