***
Низкое солнце еще не прогнало редкий туман над низинами, когда Брайан Дюран вывел коня на кентерберийскую дорогу. Под копытами весело трещали успевшие затянуться льдом лужи. Брайан с наслаждением дышал зябкой сыростью после душной ночи на постоялом дворе. К аббатству он доберется к обедне. Он думал, что скажет, подбирал слова и так, и эдак, решал, что лучше молчать, и тут же передумывал снова. Франсуа (так звали его в семье) был младшим и не очень-то желанным сыном кастеляна замка. Они провели детство в потасовках на заднем дворе замка, а юность — за одной партой, воодушевляемые к чтению и письму указкой и тяжелой рукой отца Томаса. Брайан был старше и ловчее, первым вступал в драку, защищая товарища, и постоянно красовался синяками. Учение же ему не давалось. Его лупили за нерадивость через два дня на третий, то есть в три раз реже, чем было бы, не делай Франсуа латинские переводы за них обоих. У Франсуа была отдельная келья, не очень темная и не очень холодная, на столике лежала псалтырь в кожаном переплете с тиснением: видимо, отец не поскупился, чтобы упрятать его сюда. Брайан передал пестрое шерстяное покрывало от матери, пересказал все новости из замка и пошел по второму кругу, но осекся. Франсуа смотрел на друга задумчиво и чуть улыбался, не скрывая, как рад его видеть. Брайан подумал, что надо запомнить, какие у него, оказывается, светлые серые глаза. Луч света мягко обрисовывал лицо, подсвечивал русые волосы золотом и делал ресницы полупрозрачными, как травинки сена, в котором они любили поваляться и подремать жарким вечером. — А помнишь, у нас была собака? — спросил Брайан. — Ушастик, — улыбнулся Франсуа, — Добрый друг.***
Отец отдал четырехлетнему Брайану одного из щенков своей любимой гончей. Щенок был трогательный и нескладный, с мягкой шерсткой и большими лапками. Маленький сынишка кастеляна смотрел на него с восторгом, думая, что Брайан не замечает. — На, можешь погладить, — разрешил Брайан, и мальчишка воззрился с восторгом и обожанием уже на самого Брайана. Франсуа коснулся двумя пальчиками собачьего лба и ласково сказал: — Ушастик. Пёс быстро вырос и стал их вечным спутником. На кухню за куском пирога, гонять голубей на чердаке, купаться с деревенскими мальчишками — Брайан каждый раз придумывал новое приключение, а Франсуа превращал каждую их вылазку в историю о дальних путешествиях и великих подвигах.***
— Помнишь, как ты придумывал истории про наши странствия? — Да, я был менестрелем, а ты рыцарем, — кивнул Франсуа и замолчал, вертя в руках псалтырь. — Жаль, что кто-то другой будет воспевать твои подвиги. — Я пока только оруженосец, — начал Брайан и запнулся. — Мне очень жаль. Что я могу сделать для тебя? Франсуа мечтал обойти все горы, перейти все реки, познакомиться со всеми королями — а судьба подкинула ему монастырские стены; и дай бог, чтобы в книгах он нашёл то, чего не сможет увидеть своими глазами. — И все-таки будешь рыцарем, ты же создан для подвигов. Уже выбрал даму? — лукаво спросил Франсуа.***
В их играх Франсуа не раз посвящал его в рыцари. Брайан воровал для них яблоки и был ужасно горд взять вину на себя: что уж и говорить, розгой ему доставалось постоянно. Брайан научил Франсуа плавать, хотя сам не умел этого. И ездить верхом, хотя Франсуа это ни разу не пригодилось: лошади у него взяться было неоткуда, а на осле да в телеге всякий умеет. А когда однажды в лесу Франсуа упал и вывихнул ногу, одиннадцатилетний Брайан на руках нёс его домой. Он привык считать сына кастеляна братом, тем более, что родной брат был младше на десять лет и от другой матери.***
— Исповедуй меня, Франсуа, — решился Брайан. — Я не могу, дорогой друг, ведь я приму постриг только в новом году, а сан и вовсе неизвестно когда, — растерянно улыбнулся Франсуа. — Тогда мне придется вернуться, — серьезно сказал Брайан. Видимо, было что-то во взгляде Брайна такое, что Франсуа медленно положил на его голову утешающую ладонь и прочитал молитву. Просто молитву, одну из тех, что читала няня перед сном. Брайан мучительно вдохнул и ухватился за край черного одеяния Франсуа. Сил открыть глаза не было. — Нет такого греха, который не был бы отпущен тебе. Я знаю это, — севшим голосом проговорил Франсуа. Если сложить все ночи, которые они провели за разговорами, вышли бы многие месяцы, если не годы. Брайану не нужно было видеть лица друга, чтобы догадаться: — Что же это, слезы, Франсуа? — Нет, нет. Конечно, нет. Франсуа повесил на его шею свой простой крест. Он сел на пол, обнял Брайана и стал гладить по голове, как раньше, успокаивая и утешая. Брайан не смел ни открыть сухих глаз, ни разжать рук на острых лопатках. — Я приехал проститься, — сглатывая после каждой фразы, говорил он, — Через три месяца я отбываю на Святую землю. Франсуа обнял его крепче. — Прости меня, — шепотом закончил Брайан. Сумерки наполняли келью, а они так и сидели обнявшись. Когда зазвонили к вечерней службе, они простились, чтобы больше никогда не встретиться.***
И еретики, и христиане признавали его доблесть, великодушие, благоразумие и учтивость. Он сидел за одним столом с князьями и королями. Был в Александрии, Литве, Андалусии. Участвовал в пятнадцати великих битвах и во многих поединках, но лишь трижды был серьезно ранен. Брайану Дюрану выпала редкая для рыцаря доля дожить до глубокой старости и умереть в своей постели. Он страдал от старых ран, но ум его остался незамутнен. Любимая невестка умоляла его принять святое причастие. Разве мог рыцарь воинства Христова признаться, что он больше не верует в Его царство? — Отец Иоанн здесь, — прошептала женщина, и послышались шаги. Потом еще шаги и скрип закрываемой двери. Большая костлявая рука пожала его руку, и голос, тихий и добрый, произнес: — Ну здравствуй, Брайан Кентерберийский. И он почувствовал, что ком в горле не дает ему дышать. — Говори еще, продолжай, пожалуйста. — Ты постарел, Брайан. Но вижу, ты прожил славную жизнь. — Мне кажется, я узнаю твой голос. Франсуа?.. Это ты? мой Франсуа? — Брайан вцепился в эту руку и приподнялся на подушках, стараясь приблизиться. Но перед его глазами по-прежнему стояла тьма. — Даже если бы я не был слеп, я не узнал бы тебя. Я давно забыл твое лицо, — с горечью сказал он. Он помнил, что это лицо похоже на то, как греки рисуют Господа. Помнил, что эти глаза светлые, как небо. Он протянул было руку, чтобы узнать лицо Франсуа пальцами, но не стал: — Я всегда помнил тебя. Холодные руки гладили его по мокрым щекам. От него пахло чем-то чужим. — Я знаю, знаю, — шептал знакомый голос. Этот голос и эта печальная улыбка, которую (Брайан мог поклясться) он слышал, — без сомнения принадлежали его Франсуа. И Брайан почувствовал себя способным рассмеяться, так легко ему стало. — Я молился о тебе каждый день, дорогой друг. Молился, чтобы Господь хранил тебя. Чтобы ты вернулся ко мне живым. Здравствуй, здравствуй, мой Брайан. — Кому ещё я вверил бы душу, если не тебе? — Брайан осекся и быстро спросил, — Ты знаешь, что я боялся темноты? Тогда, в детстве? — Ты? — озадаченно переспросил Франсуа. — Ни за что бы не подумал, что ты можешь чего-то бояться. Почему ты вспомнил?***
— Будешь прятаться от меня, Черная Аннис заберет тебя, разорвет своими когтями и сожрет! — и нянька скорчила настолько мерзкую рожу, что Брайан на секунду поверил, что она и есть Черная Аннис. — В замке она меня не достанет! — не очень уверенно заявил он. Нянька потушила лучину. Замок был весь — тень и сквозняки. В каждом углу мог вздыхать багбер. Сегодня они с Франсуа и Ушастиком прятались от няньки на конюшне. Наверняка Чёрная Аннис подавится съесть их всех за раз. — Франсуа, Франсуа, подвинься! Что было потом? Когда мы перебрались через пропасть, ты отгадал загадки, и я нашел логово дракона? Я победил его? — Брайан забрался под его одеяло, набросив сверху и свое тоже. Под боком устроился щенок. Сразу стало тепло и нестрашно. — Да, — рассудительно ответил Франсуа, — Но не стал его убивать, потому что драконы мудры и очень красивы, а великодушие — одна из рыцарских доблестей. А потом ты нашел драконьи сокровища и основал город… — голос Франсуа становился все неразборчивее, и наконец он уснул. Однажды кастелян нашел их, шепчущихся под одеялом, и выпорол сына так, что тот неделю лежал в горячке. А через полгода Франсуа положил небольшой мешочек с вещами на осла и покинул замок.***
— Наверное, ты единственный, кому я могу сказать, — Брайан стиснул руку друга, и ему в ладонь больно впилось какое-то кольцо, — Сейчас, слепой и на пороге смерти, я снова боюсь темноты. — Ты не один, — шепнул знакомый голос ему в самое ухо, — Я снова с тобой. Все хорошо. И баюкая его на руках, Франсуа прочитал разрешительную молитву. — Ты не спросил, — прохрипел рыцарь. — Не спросил про мои грехи. — Нет такого греха, который я не отпустил бы тебе, — и сухие губы надолго прижались к его лбу. — Расскажи мне, ты видел, как солнце встаёт над пустыней и опускается в море?***
В темном проулке кто-то соблазнился на кошель отца Иоанна, пырнул его ножом и оставил истекать кровью в канаве. К рассвету тело рыцаря Брайана Дюрана остыло. Он стоял на пустом берегу, где не было ни травинки. Из-за густого тумана нельзя было понять, море перед ним или озеро. Не слышалось ни звука. Он оглянулся в смятении и страхе — и увидел на берегу длинную фигуру, костлявую и босую. Будто из прошлой жизни вспомнил ласковые серые глаза. И содрогаясь от облегчения, упал в объятья своего Франсуа.