***
— Потерпи немного, детка, не ёрзай! — голос мамы был по обыкновению ласковым, но требовательным. Призывая к порядку, она ощутимо потянула назад уже переплетённые пряди, вертлявая голова вслед за ними вернулась в подобающее положение, а мне оставалось только недовольно зашипеть в ответ. — Ну мам, — протянула я жалостливо, но оборачиваться на неё уже не рискнула, — Люци ждёт! — Подождёт ещё немного, — она прихватила несколько прядок от висков и туго вплела их в общий ворох. — И в следующий раз, Мими, — для убедительности коса на затылке снова натянулась, — я не стану разбираться, кто из вас придумал прыгать в Геенну, и оторву крылья обоим! Всегда ненавидела косы. Особенно, когда уровень моей крутости измерялся тем, насколько демонически я выгляжу. И вот только мне удалось уговорить маму на чёрные кожаные скинни с металлическими клёпками, как Люцифер придумал падать в Преисподнюю наперегонки. После вечера слёз над расчёской в попытках распутать подпалённые волосы, колосок стал моим проклятьем. Родительница была неумолима. Где-то между очередными наставлениями о том, как следует вести себя порядочной демонессе, в комнату вошёл отец. Не нужно было рассматривать его долго, чтобы ощутить напряжение, которое сквозило не только во взгляде, но и в каждом его движении. Он посмотрел на меня, кивнул как-то отстранённо и подошел к маме со спины. — Я был у Сатаны, — зашептал он, но рассчитывать на то, что я не слышу, было абсолютной глупостью, — Нам нужно поговорить. Потянув за кончик косы последний раз и закрепив его нелепой фиолетовой резинкой, мама потрепала меня по макушке. — Готово, беги! — Спасибо, ма! Я рванула к двери мгновенно, на ходу выцепляя что-то о том, что мне следует быть осторожной и не задерживаться. Всё как всегда. Но что-то в словах отца взволновало меня настолько, что ожидающий Люцифер перестал казаться важным. И я затаилась за дверью в гостинной в рассчёте на то, что смогу принести ребятам пару сплетен из мира взрослых бессмертных. — Ты в своём уме, Эми? — воскликнул отец, как только мои шаги затихли. — Чем ты думала, вообще? Внушила недоумку истребить целую нацию! — Не вижу проблемы, — хмыкнула мама в ответ, — Я была не в духе. Ну… — она потянула последнюю «у» подольше, создавая видимость задумчивости, — может быть, немного переборщила. — Немного?! — мужской голос рокотал подобно грому, набирая обороты, — Ты понимаешь, что сейчас происходит на Земле?! — Мамон! — она строго осекла его, послышался стук каблуков по мрамору, — С каких пор ты недоволен мной из-за происходящего со смертными? — Ты не понимаешь! Земля сейчас напоминает Ад: люди истребляют друг друга, убивают своих детей, жгут города, разрушают наследие, — его голос стал совсем тихим и скомканным, вероятно, он опустил лицо в ладони, продолжая говорить. — И при чём тут я? — При том, что ты не чувствуешь, когда надо остановиться. Твои силы внушения не знают границ, их должна знать ты сама! — Я просто нашла слабого смертного и нашептала ему пару мыслей о войне. Должен же кто-то контролировать их популяцию! — вновь воскликнула мама, но уверенности в её голосе стало уже меньше. В каждом слове сквозили вопросительные интонации, выдавая волнение. — Я не понимаю… — Именно! Не понимаешь! Под твоим внушением человек разрушает мир, созданный Шепфой. Ты зашла слишком далеко. Верховный в ярости! — Но почему он не пригласил на разговор меня? — нежный голос дрогнул, и в комнате установилась тишина. Отец не спешил отвечать, некоторое время я слышала глухие шаги, тяжелое дыхание, лязг металлических цепей на его плаще. Ответа на вопрос так и не последовало, скорее всего мама прочла его во взгляде, а может, даже просмотрела случившееся в подробностях. — Нет… — она скорее выдохнула это слово, не сказала, но спустя секунду перешла на крик — Нет, Мамон! Нет! — Будет суд, — голос отца звучал на фоне всхлипов мягко, но уверенно, — и я не хочу, чтобы ты участвовала в этом. — Нет, нет… Зачем? Первый раз в жизни я слышала голос мамы, наполненный слезами, она повторяла одни и те же слова по кругу то шепотом, то срываясь на крик, шумно втягивала воздух. Шагов слышно больше не было. Энергетический поток, что шёл от комнаты, стал для меня слишком тяжелым, сложным — я не могла разобрать и половины. Когда спустя время всё затихло, сквозь уже знакомые мне страх, ощущение вины, отчаяние потянулась тонкая струйка светлого, но очень болезненного ощущения. Я осела по стене и постаралась сосредоточиться: две энергии у окна в дальнем конце комнаты ощущались чем-то единым, сплетённым, как тугая коса у меня за спиной. Это было что-то очень крепкое, как огромная каменная скала, но легкое и тонкое, словно воздушный балдахин над моей кроватью. Что-то незнакомое мне, но проникающее насквозь. По щекам обжигающе побежали слёзы. — Тише, тише, родная. Всё будет хорошо. Вы справитесь, — это точно был шёпот отца, но я едва поверила своим ушам. В какой-то момент чувствовать их энергию стало попросту стыдно, настолько доверительной и интимной она была. Я поднялась на ноги, отирая щеки тыльной стороной ладони, прислушалась к тишине за стеной ещё раз и, стараясь ступать бесшумно, скользнула в холл, а оттуда на улицу.***
На очередном выдохе, я креплю резную заколку и отхожу на полшага, сбрасывая напряжение от воспоминаний. — Готово! Непризнанная оборачивается на меня, возвращая привычно серьёзный взгляд, в котором едва скрывает серебристые отблески. — Идём?***
Большое поле за школой наполнено бессмертными, кажется, до отказа. Куда ни плюнь — попадёшь кому-нибудь в крыло. Ангелы кучкуются вокруг Дино, индюк выглядит даже серьёзнее обычного, хотя куда уж, вещает что-то с серьёзной миной, размахивает руками. Люцифер, напротив, спокоен. Чего не скажешь об Ости, которая наворачивает круги вокруг него. «Девять кругов на удачу, Ос?» — усмехаюсь я про себя, отмечая, что надо бы намекнуть демонессе, насколько со стороны она похожа на голодную собаку у ног хозяина. Комично. Пока мы пробираемся сквозь толпу к местам, которые я присмотрела, рядом материализуется Ади. Холёный, в белой форме, кажется, каждая веснушка на его носу гордится тем, что он, наконец, в команде. Он что-то говорит непризнанной, приветственно обнимает меня и машет рукой своему белокрылому. Шум трибун заполняет сознание. Среди скучных школьных предметов крылоборство — пожалуй, единственное, что действительно способно завладеть моим вниманием. Предвкушение зрелища вперемешку с азартным ожиданием победы активно вытесняют какие бы то ни было мысли. Атмосфера просто не оставляет шансов остаться в стороне. — Уо-окер, — слышу манерно-протянутый слащавый голосок Ади по правую руку, — а за кого ты болеешь? Девчонка молчит, шарит глазами по полю. Интересно, кого это она там высматривает? — Ну же, — не унимается демон, — за меня? Или за Сэми? — За… — начинает было непризнанная, понимая, что просто так съехать с ответа не удастся, но запинается и опускает взгляд. — За вас двоих… Становится интересно, я переключаю внимание на друзей, но не вмешиваюсь. — Что мешает выбрать тебе сторону, Вики? — он заговорщически понижает голос и переводит взгляд почему-то на меня, — Неужели, Мими не настолько хороша? — Эй, — пихаю его локтем в ребра, — я вообще-то всё слышу. — На это и расчёт, детка, — подмигивает Ади, а я едва успеваю прикусить язык, чтобы не выдать свою уязвимость. — Демоны всё равно выиграют, — хмыкаю я, взглядом при этом максимально доходчиво транслируя что-то вроде «ещё одно слово, и я пересчитаю все твои перья, мудак». Меня спасает Сэми. Вот уж кто, действительно, гуру деликатности. — Могли бы не кичиться этим, — лучезарно улыбается он и аккуратно подхватывает Ади за локоть, — Идём, команды уже собираются на построение. Недовольный неоконченным трёпом, друг меряет меня неоднозначно-ехидным взглядом, но кивает и отходит вслед за ангелом к центру поля, а я подталкиваю непризнанную в сторону наших мест. — Почему не участвуют непризнанные? — вдруг интересуется Вики, когда мы садимся. — Так сложилось исторически, — я отрываю взгляд от суетящихся на поле чернокрылых, — Не думаю, что люди могут соперничать с рождёнными, силы не равны, — и это, вроде бы, логично, но взгляд девчонки как-то тускнеет, и мне становится не по себе. — Эй? — беру её за руку, прикрыв нежное прикосновение крылом от посторонних глаз, — Это не значит, что вы хуже… — враньё, именно это и значит, — Просто крылья ещё… не настолько сильны, — кажется, на лбу уже выступила испарина от того, как усердно я пытаюсь защитить Уокер от себя самой. И если подумать здраво, то мне совершенно не стоит стелить ей перину. Наш мир жесток, и падений не избежать, но слова слетают с языка сами и раздражают тем, что как-то слишком сильно напоминают оправдания. Вики кивает, соглашаясь, а я мысленно выдыхаю и возвращаю своё внимание к командам, оставляя её пальчики в своей ладони. — Напомню правила! — вещает тренер с центра поля. Игроки в белой форме торжественно выстраиваются по разные стороны от него. Я пробегаюсь взглядом по чернокрылой команде, и сначала мне кажется, а уже в следующую секунду я понимаю, что, совершенно точно, в ней не хватает одного игрока. Странно, гордыня демонов обычно не позволяет нам опаздывать. Пока я ещё раз пересчитываю игроков, отвлекаюсь на суету на поле, невольно нахожу взглядом Ости, сидящую неподалёку, и ещё пару знакомых ребят, происходит непоправимое. Точнее, сначала я даже толком не понимаю, что именно происходит, просто в моей ладони под крылом вдруг становится пусто, а в следующую секунду, я, словно в тумане слышу отлично знакомый мне голос Уокер: — Я могу заменить одного из демонов. Чтооо?! Нет, погодите, о чём это она?! Поначалу охи и вздохи расползаются вокруг и засоряют каналы восприятия, но когда лёгкие стягивает узлом, а единственное, что остаётся в голове — это жгучее желание свернуть шею одной хорошенькой непризнанной, до меня-таки доходит. Уокер к тому моменту уже стоит прямо перед тренером на поле. И, твою мать, Люцифер высказывается в пользу её участия. Они там, похоже, все ополоумели окончательно. Под синхронный шум крыльев Вики взмывает в небо, а я шагаю по трибуне из стороны в сторону, ощущая на себе, наверное, весь спектр эмоций, который доступен демоническому разуму. А он, поверьте, гораздо шире человеческого. Мечусь то к краю, то от него, как загнанное в кольцо животное, и не понимаю, кого хочется разорвать больше. Одно очевидно, ко мне сейчас вообще лучше не подходить. Но очевидно, видимо, не для всех, потому что на очередном шаге мне в спину прилетает надменный, низкий и очень хорошо знакомый мне голос: — Эй, Мими, хватит мельтешить, а то меня укачивает! — у меня за спиной, по обыкновению выпятив пятую точку, стоит Ости. — Отвали, — шиплю я, усаживаясь на место, и уставляю взгляд в небо. Перед глазами полнейший сумбур, игроки перемещаются с такой скоростью, что выхватить кого-то конкретного просто не возможно. А мне необходимо. Её. Конкретную. Необходимо, как очередной глоток воздуха. — Разве тебе есть за кого переживать? — не унимается демонесса, усаживаясь поближе ко мне. В высоте раздаётся звук удара, а через секунду оглушительный хлопок тела о землю. Я вскакиваю, присматриваюсь. Не она. Там, в вышине, оглушающе свистят крылья. Я знаю это, они всегда свистят. Но сердце в пустой груди бьется так гулко, что кроме него ничего не слышно. — Да что такое, сладкая? — Ости провожает мой взгляд до поля, а потом снова до облачной синевы. Ох и врезать бы ей хорошенько. — Что тебе надо? — я приземляюсь обратно, нервно закидываю одну ногу на другую и, конечно, пытаюсь сделать обыкновенно равнодушный вид, но совру, если скажу, что у меня получается. — Ты вся напряжена, — со смешком в голосе протягивает она, обходя меня со спины, опускает горячие ладони на плечи и мягко сжимает их. Просто касается, а меня тошнит. Настолько, что разномастный ворох ощущений во мне в секунду оборачивается яростью и направляется в её сторону. И я уже почти оборачиваюсь с гневной тирадой, когда… Удар. Хлопок. Подпрыгиваю с места, освобождаясь от раздражающих рук. Не она. — Как-то не верится, что ты переживаешь за Люцифера или малыша Ади, — снова врезается сквозь шум мерзкий голос Ости, — Неужели человечишка нашла дорогу к твоему чёрному сердечку? — Закрой рот! — почти рычу я, не глядя на неё. Удар. Я всматриваюсь в небо и улавливаю еле заметный блеск золотистых крыльев. Уокер. Моя Уокер. Вики летит спиной прямо к земле с такой скоростью, что падение едва ли можно проследить взглядом, но я слежу каждую долю секунды. Для меня они растягиваются в часы, в дни, в года. Камнем она стремится к земле, а у меня такой же камень оседает свинцом в желудке, не давая пошевелиться. Я зажмуриваюсь в ожидании хлопка, но слышу только рёв трибун, а когда открываю глаза, девчонка уже стоит на ногах. Не помню, это она подходит ко мне или я к ней. Не помню, о чём мы говорим. Не помню, куда и зачем идём. Не помню ничего до того момента, как внезапно осознаю себя сжимающей холодными пальцами тонкую шею непризнанной. Девчонка не сопротивляется, только смотрит на меня огромными глазами, в которых страха уже больше, чем жизни, и судорожно хватает воздух приоткрытым ртом. — Мими? — шепчет она серыми обескровленными губами, касается ладонью моего плеча, пытается сжать, — Мими, что ты… — Что я?! Я?! — выкрикиваю я ей в лицо, разжимая пальцы. Туман рассеивается, освобождая сознание, осматриваюсь — наша комната. — Это ты! Что ты возомнила о себе, полоумная?! Вики вжимает голову в плечи, прижимается к стене спиной, бормочет что-то подобно молитве или мантре. Меня рвёт на части, одна из которых готова растерзать её в клочья прямо сейчас, вторая — бросается грудью наперерез, чтобы защитить. Крылья вздымаются высоко к потолку, закрывая нас от света. — Вики! — слышу свой требовательный голос, девчонка не реагирует, — Вики, твою мать! Посмотри на меня! Я сжимаю её плечи, всматриваюсь в огромные, уже наполненные водой, океаны. Не спрашивая разрешения, вторгаюсь в её воспоминания. В них — небо, окно в башне, игроки. Как будто своими глазами вижу ублюдка, который ударил её со спины. Беложопый трус! Отстраняюсь. В её глазах голый страх, в моих — ярость, слепая и беспощадная. Мы смотрим друг на друга вечность, молчим. Тишина и напряжение окружают нас плотным коконом, я слышу своё сердце и её, в два раза быстрее собственного. Я считаю до пяти, а потом обратно в призрачной надежде успокоиться. И, отчаявшись, дойдя до трёх в обратном ряду, не найдя ничего лучше, просто впиваюсь в её губы со всей яростью, которая, кажется, ещё секунда, и разорвёт меня изнутри на мелкие атомы. Целую, хотя скорее сминаю её губы, ударяюсь зубами о её, прокусываю до металлического привкуса, до боли в собственной челюсти. Непризнанная то ли мычит, то ли стонет. Хватается дрожащими руками за мои плечи, оплетает шею, льнёт ко мне, прижимается теснее. Беги, Вики! Самое время просто хлопнуть дверью, оставить меня один на один с моей неконтролируемой злобой. Но инстинкт самосохранения, похоже, не знаком ей. Она не просто остаётся, нет, отвечает, кусается в ответ, прижимает меня к себе, сжимая волосы на затылке в ладонях. Дура. Ткань её недоплатья рвётся в моих руках, укусами я перехожу на шею, а за ней — ключицы, плечо, грудь. Комната наполняется тяжелым дыханием, её болезненными до мурашек стонами, моим рычанием. Идти до кровати — слишком по-человечески. Во мне же сейчас только демон, ни капли земного, ничего светлого. Нажимом на плечи я усаживаю девчонку на колени перед собой, а следом опускаюсь сама, роняю нас на пол, накрывая крыльями. Зажимаю губами тонкую натянутую кожу на груди, а после поднимаюсь к губам. Снова смотрю в, слишком широко раскрытые, небесного цвета глаза. В них — непонимание, страх, желание — всё перемешалось в оттенках голубого и бирюзы. Как? Как я должна ещё показать тебе, что ты моя? С очередным рыком я разворачиваю девчонку лицом к полу, накрываю собой, прикусываю шею, за ней плечо, кожу над крыльями у самого основания. Всё, что происходит, — не про нежность, не про привязанность, не про желание. Это всё об одном — о том, что она моя, и у неё нет права рисковать собой. Её бельё улетает в угол испорченными кружевными тряпками. Прижимая её грудью к холодному мрамору, я вхожу резко, грубо, глубоко. Стон или крик — не хочу разбираться. Девчонка выгибается подо мной, закидывает голову, касаясь затылком плеча, закрывает глаза. — Ты. Не. Можешь. Так. Со. Мной. Поступать. — не понимаю, говорю это вслух или слышу у себя в голове с каждым толчком. — Ты. Не. Можешь. Не. Можешь. Космос внутри меня взрывается быстрее, чем тело Вики начинает реагировать на толчки. И это очень напоминает оргазм. Только не тот, что по-животному скручивает низ живота, этот взрыв происходит на уровне энергии. Я утыкаюсь влажным лбом куда-то чуть ниже её шеи и ускоряю темп, врываюсь в неё глубже, сильнее, резче. Ты. Не. Можешь. Она кричит, сжимается, становясь до одури узкой, зажимает до боли мои пальцы и спустя секунду обмякает в моих руках безвольной куклой, прислоняясь лбом к полу. Я выдыхаю. Прижимаю её к себе крепче и переворачиваюсь на спину, утягивая за собой. Буря отступает. Я чувствую её дыхание всем телом, сбитый ритм её сердца, дрожь в ладонях и бедрах. — Я так испугалась, Вики, — шепчу ей в макушку, оплетая руками, — Я так испугалась…***
Когда дыхание непризнанной становится почти ровным, а ресницы перестают дрожать, я позволяю себе выдохнуть. Предательская дрожь тут же расползается по заледеневшим рукам, будто её проклятую, наконец, спустили с поводка. Я аккуратно вытаскиваю пальцы из её ладошки, подтягиваю одеяло повыше к её щеке, поправляю свободный край, пряча нежные пяточки. Около острой косточки над сухожилием — родинка. Маленькая чернильная точка, которая лишает меня воздуха, сжимая лёгкие в комок. Это важно. Каждая, даже крохотная, деталь в ней важна. Отхожу к окну. Сквозь узкую каменную прорезь смотрю на башню, крыша которой конусом скрывается среди туманных, размазанных по небу, облаков. Небосвод дышит неровно в ожидании грозы. Снова и снова вздыхаю, и опять, и так, наверное, с десяток раз. До тех пор, пока не отпускает болевой зажим в груди, а осознание того, что всё уже позади, не укладывается внутри штилем. Девчонка спит. Она здесь, со мной, в полуночной тишине школьной комнаты. Нашей комнаты. Я не на трибуне, она не рискует жизнью в бессмысленной борьбе. Всё позади. Обманчивое спокойствие окутывает меня теплом, а в самом дальнем, самом чистом углу сознания рождается мысль о том, что самое сложное ещё впереди. Я перебираю в себе воспоминания подобно бусинкам на четках, пока не нахожу то, которое немедленно сплетается с реальностью.***
— Мими, детка? — голос мамы был холодным и бесцветным, послышались шаги на лестнице, я не отвечала, но ждала, когда она войдёт в комнату. Демоны не считали возраст, но если прикинуть по человеческим меркам, то мне, наверное, было чуть больше десяти. Тот самый возраст, когда равновесия в душе ещё не было, собственное предназначение казалось очень призрачным, а бессмертные вокруг считывались на уровне эмоций. Когда мир был разделён на чёрное и белое, на своё и чужое, на силу и слабость чёткой линией по центру, когда две его части не имели ни малейшего шанса на пересечение. — Ты не спишь? — она, наконец, заглянула ко мне, типичным материнским, проверяющим взглядом окинула комнату по периметру, а после внимательно всмотрелась в моё лицо. — Войду? Я кивнула. Мама, аккуратно отодвигая воздушный красный балдахин, присела на край кровати, коснулась моей руки. И я не чувствовала, что в ней, зато отлично ощутила мощнейшую стену, которую она возвела вокруг, чтобы не обрушить на меня груз своей энергии. Это было странно и как-то болезненно. — А папа… — аккуратно начала я, поглаживая её пальцы. — Он не придёт сегодня, — мамины глаза стали ещё более тусклыми, серыми, а в уголках глаз блеснуло отражение свечи, которая догорала на тумбочке, — Боюсь, — вздох, — Теперь он вернётся не скоро, — она замолчала, потеребила край одеяла свободной рукой, и спрятала от меня радужки под веками. — Но ведь мы справимся и без него? — спросила я, уверенная в том, что это станет лучшей поддержкой. Меня учили быть сильной, и я охотно демонстрировала умение. Слабости и привязанности — это для людей, это для того, чтобы управлять людьми. У демонов не бывает слабостей. Но мама почему-то вдруг опустила плечи ещё ниже, моментально став маленькой, кажется, даже меньше меня, закрыла глаза плотнее, с силой сжала переносицу пальцами, несколько раз вдохнула и выдохнула глубоко и шумно. — Конечно, справимся, — она, наконец, открыла глаза, и я снова увидела в них привычные лукавые искорки, — Засыпай, я укрою тебя. Я устроилась удобнее среди множества подушек, привычным движением мама подвернула одеяло так, чтобы вокруг меня образовался кокон, и уже собиралась уходить. Но на полпути к двери развернулась, подошла ко мне, всматривалась в мои глаза долго, внимательно. Её стена по-прежнему была непоколебима, она читала меня. — Всё будет хорошо, детка, — шепнула не то мне, не то себе, поправила мои волосы на подушке и, коротко прижавшись сухими губами к моему лбу, вышла из комнаты. В тот вечер мой черно-белый мир впервые приобрёл тонкую, почти незаметную полосу серого, как мамины глаза, цвета. Долго ворочаясь в кровати, я никак не могла уловить, что именно изменилось, но тонко чувствовала, что теперь всё станет иначе. Тогда, не зная, где искать ответы, я пыталась найти их в себе, прощупывала свои эмоции и с удивлением обнаружила в них тоску по отцу. Это чувство было ещё совсем незрелое, вернее будет сказать, даже какое-то куцее, уродливое. Оно начиналось с того, что с отцом было весело, спокойно, безопасно, но я лишилась этого. И не сформированная детская тоска превратилась в обиду, а обида — в злость. Так я смогла справиться с этим. И, к слову, именно так в последствии справлялась со всем остальным.***
— Проклятая Уокер, — шиплю я намеренно, привычно, ожидая, что незнакомая мне горечь снова станет огненной злостью, и уж её-то я точно знаю, куда направить. Но нет. Снова и снова я пытаюсь разжечь в себе ярость, чтобы заглушить отголоски слабости, провоцирую себя воспоминаниями, рисую перед глазами заносчивую непризнанную. Вписаться в соревнования по крылоборству между рождёнными — и как в её голове, вообще, рождаются подобные идеи? Особенно, когда ссадины до сих пор напоминают о себе россыпью тонких розовых шрамов на коленях. Моё дыхание снова сбивается, перья за спиной подрагивают, я щурюсь и напрягаюсь всем телом. Но злости нет. Нет даже намёка на неё. Я сломалась? Тогда-то, прислонившись к откосу и потеряв всякую осмысленность во взгляде, я, наверное, наконец, понимаю, что игра окончена. Я больше не могу и не хочу врать себе, но вместе с тем не имею ни малейшего понятия, что делать с правдой. Игнорировать с каждым днём всё сложнее, она уже становится осязаемой, твёрдой. Ясной, как серебристые глаза Уокер. Я не готова её потерять. К этому невозможно подготовиться равно также, как невозможно жить долго и счастливо, оказавшись по разные стороны Небесного равновесия. А ангела в глазах Вики значительно больше, чем демона в моих. Это на Земле говорят, что противоположности притягиваются. Глупейшая вещь, которую я когда-либо слышала. Смертные — слабые существа — развлекают себя драмой, возносят в культ нереализованные желания, романтизируют свои слабости. Шепфой же задумано всё иначе — равные для равных. Холодный разум и крепкое внутреннее равновесие. Иначе как поддерживать его в мире, если не иметь в собственной душе? Отойдя от окна несколько секунд я смотрю на свою пустую постель. Делаю вид, что решаю что-то, хотя всё уже давно решено. Пара минут уходит на то, чтобы расшнуровать топ и избавиться от узких брюк. Ещё пятнадцать, — чтобы рассмотреть себя в зеркало, расчесать спутанные волосы, вдоволь насладиться тишиной. В ночном мраке комнаты я аккуратно, чтобы не разбудить, устраиваюсь рядом с непризнанной, накрываю себя крылом. Оплетаю тонкую талию рукой сзади и целую её в макушку. — Будь равной для меня, — шепчу её в волосы, прикрывая глаза.