***
В кабинет Мисселины обычно меня не загнать даже адовым огнём, уж слишком приторная там обстановка: фигурки, статуэтки, перья какие-то памятные в рамках под стёклами — всё настолько белое и золотое, что тошнит. Но единственное, что пришло мне в голову, несёт меня туда. Иду медленно, о каждом шаге будто спрашиваю себя. Я делаю это для неё или для себя? Крылья подрагивают то ли в такт шагам, то ли от нервного напряжения. Я недовольна собой. И эта мысль — непривычная и вовсе неправильная — дерёт грудную клетку изнутри. Последний раз такое со мной случалось… примерно никогда. Стучу для приличия и вхожу, не дожидаясь ответа, наверняка, она почувствовала меня за несколько коридоров. — Мими? — подтверждает она мои догадки, не поднимая головы от книги. — Добрый день, — начинаю, чуть откашлявшись, — Тут такое дело… — Присаживайся, — ангел перебивает меня, кивая на стул с витиеватыми золочеными ножками прямо перед своим столом, — Ты взволнована, а значит, речь пойдёт о чём-то, действительно, важном, — то ли спрашивает, то ли утверждает. Приходится сесть. Чувствую себя в этом белом царстве ложкой дёгтя, а кроме того — неуютно и совершенно неуместно. Упорства придаёт лишь мысль о том, что я непременно стрясу должок с девчонки, как только спасу её от огнеротых созданий. — Мне кажется это важным, учитель, — обращаюсь к Мисселине максимально учтиво, и откуда во мне, вообще, эта вежливость, — Речь пойдёт о Вики Уокер. Наконец, ловлю на себе удивлённо-ожидающий взгляд, подтверждающий, что теперь я, по крайней мере, интереснее книги. — Продолжай. — Видите ли, — я понижаю голос, чтобы наверняка одержать победу у рукописного издания на столе преподавателя, — во время последнего задания Вики на Земле кое-что произошло, — выдерживаю театральную паузу, вздыхаю и, завладев вниманием белокрылой на сто процентов, продолжаю, — Непризнанная была около своего дома, виделась с отцом, — перехожу уже совсем на шёпот, мне же не нужно позорить девчонку, цель иная, — даже говорила с ним о чём-то. Думаю, она не может отречься от прежней жизни. Поэтому… — Ты пришла ко мне, — заканчивает Мисселина за меня, — Кто-то ещё в курсе? Вспоминаю слова Вики о Дино, но, уверенная в том, что святоша не посмел бы кому-то рассказывать, отрицательно мотаю головой. Ангел встаёт, закрывает книгу, откладывая её на край, и обходит стол. На секунду мне кажется, что она делает всё это несколько нервно, дёргано, но уже в следующий момент к её движениям возвращается привычная плавность. — Спасибо, Мими. — Но вы… — пытаюсь я убедиться, что план работает. — Сначала я поговорю с ней приватно, — отвечает она на вопрос, который я не успела задать. Именно поэтому я терпеть не могу общаться с преподавателями: каждый раз кажется, будто они на пару шагов вперед. — Я бы хотела… — пытаюсь я ещё раз. — Я поняла, что ты хотела напакостить, в этом твоя сущность, — Мисселина вздыхает и улыбается, довольная тем, что раскусила меня, а я, наконец, могу облегчённо выдохнуть, но, разумеется, не делаю этого вслух. Всё идёт именно так, как я задумала. — Вики сейчас в комнате? Ангел направляется на выход из кабинета, прихватив со стола одну из книг в позолоченном переплёте, я поднимаюсь вслед за ней, изо всех сил пытаясь не выдать своего ликования. — Она в кабинете Геральда, учитель. Мисселина задумчиво молчит, закрывает за нами дверь кабинета и прислоняет к ней узенькую ладошку, заставляя широкий рукав упасть почти до локтя — накладывает печать на свою святыню. После нескольких секунд неразборчивого шёпота она снова поворачивается ко мне: — Наш разговор останется между нами, Мими. Об этом можешь не переживать. Удивляюсь тому, что она, оказывается, отличная тётка, хоть и чересчур приторная. Киваю, криво улыбаясь ей в ответ, и направляюсь по коридору в противоположную сторону.***
Подставить дважды за день? Легко. Смущает одно, как давно я делаю это, руководствуясь благими намерениями? Никак не могу решить, спасение девчонки — это для неё или для меня? А ещё, что более важно, не могу выбрать: чёрное или красное, кружево или сетка. Битый час кручусь перед зеркалом, подбирая комплект белья в ожидании непризнанной. Кровать завалена тонной неподходящего, а мне страсть как хочется выбрать нечто совершенно особенное и добраться, наконец, до огоньков в глазах девчонки, которые усердно прячутся за голубыми океанами дрожащей скромности. Всё же, для неё или для меня? Слово «благие» относительно моих намерений никак не даёт мне покоя. Что, вообще, есть «благо» в терминологии демонизма? Вспоминаю, как когда-то мама говорила мне об идее единства сторон, относительности и многогранности происходящего. Но никогда ранее мой максимализм не воспринимал её слова всерьёз. Мир был очевиден. Моё место в мире было очевидным. Решение приходит внезапно, когда я снимаю очередной, не подходящий случаю, бра с широкими бретелями. Выгода. Всё просто. Мне нужно найти в этом поступке выгоду для себя, и мой демонический разум спасён от гнетущих рассуждений. Стремление получить что-то в копилку собственного эго оправдывает любой, даже самый добродетельный, поступок. Для меня, — решаю, наконец, и облегчённо выдыхаю. Кроме того, я терпеть не могу быть должной, а заставить девчонку отбывать наказание за меня — значит оставить преимущество за ней. Такого я просто не могу себе позволить. Очередной топ летит на кровать в груду кружева. Я придирчиво, но не без восхищения осматриваю в зеркало идеально ровную белую кожу, мягкие изгибы, стекающие от ключиц к коленям. Поворачиваюсь спиной к зеркалу, отмечая сквозь крылья, насколько выгодно чёрные нити стрингов подчёркивают ямочки на пояснице, в тот момент, когда у двери слева слышу дрожь дыхания. Вики. Я снова не почувствовала её приближения, но тем лучше, — её неожиданная реакция льстит. — Нравится? — почти шепчу я, медленно поворачиваясь в её сторону. Девчонка стоит у самой двери, не решаясь сделать шага. Взгляд незнакомый мне, неоднозначный. В нём поначалу скользит раздражение, за ним — интерес, волнение, смущение. Сбитые и, готова поспорить, дрожащие колени на этот раз прикрывает длинное платье-халат. Длинное и почти прозрачное платье. Пыльно-бордовые локоны собраны в некрепкую, объёмную косу, она перекинута через плечо и достаёт почти до живота — Да, — слышу от неё на выдохе и делаю несколько неспешных шагов в сторону её кровати. Конечно, моя же недальновидно завалена бельём. — Можешь потрогать, — киваю ей перед собой, присаживаясь на край. Непризнанная подходит ближе, так, что теперь я смотрю на неё снизу вверх, вплетает пальцы в мои волосы и касается шеи, за ней — плеча. Медлит. Я заключаю её в кольцо из крыльев, и мир вокруг сжимается до нескольких сантиметров между нами. Кладу руки ей на талию и, одному Сатане известно, сколько усилий трачу на то, чтобы не дёрнуть за ленты, туго завязанные под её грудью. Уокер смелеет, и сквозь привычные голубые радужки я вижу желание, голое, первобытное, которое заполняет комнату её энергией, терпкой, сладкой, черничной патокой. — Я, — она очерчивает пальчиками грудь, почти не касаясь, — Не уверена, — не спеша, ведёт по рёбрам к животу, — В своих способностях… — выдыхает, возвращая ладони к ключицам. Я смотрю на неё сквозь приопущенные ресницы, провоцируя на ведущую роль в этой игре. — Ты должна быть уверена лишь в том, чего хочешь, — дожидаюсь, пока она кивнёт, — В этом сложно ошибить-ся, — последний слог выходит надрывным стоном, когда её ладошка центром касается груди и слегка сжимает её. Девчонка улыбается. Её бестолковое, разделяющее нас, платье уже кажется ничем иным, как дурацким недоразумением, поэтому я тяну за края ленты, перевязанной в бант сбоку, и пояс падает к ногам непризнанной. — Смелее, Уокер, — целую живот и скольжу языком к нежной впадинке по центру, а после отклоняюсь и жду решительности от неё. — Ты же не хочешь, чтобы я состарилась в ожидании. Лукавая улыбка на лице девчонки подтверждает мои слова. Она склоняется ко мне, дышит рвано так близко, что я губами чувствую толчки воздуха, и, помедлив несколько секунд, целует, скользит языком между моих губ, прихватывая нижнюю. Я отвечаю, и Вики становится смелее, витиевато переплетая прикосновения, притягивает меня к себе за шею, а спустя несколько минут, медленно накрывая собой, опускает на кровать. Ведёт горячей влажной ладошкой к груди, от неё по животу ниже, туда, где пылает на моей коже единственный элемент одежды, если эти сплетённые верёвочки вообще можно так назвать. Жадно ловит, изучает, впитывает каждый мой отклик, каждый вздох, чуть заметную дрожь в бедрах. Вслед за её ладошкой тенью скользит нарастающее волнение. Разве может быть так хорошо, когда тебя просто касаются? Очевидный ответ остается на моих дрожащих губах, я тянусь выше к прутам в изголовье и плавно тяну её за собой. Губы непризнанной оказываются на уровне груди, она не медлит больше, охватывает, прикусывает, а после влажно целует. Я наэлектризована уже настолько, что прелюдию можно давно заканчивать, но Уокер, очевидно, только входит во вкус, и это — не то, чему следует препятствовать. В какой-то момент этой бесконечной неги на грани с безумием, я понимаю, что она изучает не меня, нет. Она знакомится сама с собой, со своими откликами, со своими желаниями. Теребит дрожащими пальчиками оставшееся кружево и никак не может решиться на последний шаг. Мои губы не знают слов мольбы, никогда не знали, поэтому всё, что я могу — это повести бедрами ей навстречу, прижаться к влажной ладони теснее, ещё теснее. — Ви-ки… — срывается с моих губ и откликается эхом её вздоха. Наконец, она цепляет тонкую кружевную резинку пальчиками и тонет во мне. Стон пронзает слух, и это не мой — её. Ей нравится. Меня же прошивает насквозь каждое неторопливое касание, под её пальцами бьётся неиссякаемый источник, а обилие влаги не дает даже минимально ощутить трение. Приподнявшись на локте, девчонка мелко дрожит, а рука, наоборот, становится твёрже. Хотя мне в тот момент вообще наплевать, насколько высоко её мастерство, и как именно она трогает меня: проникает ли, выводит ли какие-то замысловатые узоры пальцами — я чувствую её каждой клеткой, а шум её дыхания заглушает даже мои сиплые попытки дышать. За несколько секунд до финального толчка, я распахиваю глаза и встречаюсь с её горящими, пытливыми, нежными. В её взгляде даже нет похоти, как такое вообще возможно? Грех, порок, похоть — вот ключи, которые открывают человеческое существо для демона. Дайте мне любого человека, и я найду в нём тьму. Но что, если… Что, если я встретила того, в ком искать не хочется? Что, если для неё? Для неё и ни капли себе, ни толики. Непроизвольно зажимаю мышцами её пальцы, хватаюсь за плечи, будто они спасательный круг, будто я тону, будто это она меня топит. Наш зрительный контакт настолько силён, что кажется осязаемым. Мои радужки, я готова спорить, сейчас насыщенно-красного, пожарного цвета, а её — льдисто-серебряные, может показаться, что холодные, но нет. Они напоминают небо, отражённое в луже после летней грозы. Они — самое проникновенное из того, что мне доводилось видеть, чистое настолько, что хочется достать до дна. Финальный стон сминается её плечом, я закусываю нежную кожу, не в силах сдержать громкости. Вики стонет тихо на выдохе, со мной в унисон, а другой рукой прижимает меня к себе, заглушая дрожь. Она накрывает моё крыло своим поверх — это так логично, так просто, но при этом интимно настолько, что сознание вибрирует на грани второго оргазма. — Ви-ки… — снова тяну я по слогам. — Надеюсь, я не облажалась, — выдыхает девчонка мне в волосы. Я молчу, а она, кажется, понимает, что в моём случае молчание — лучший комплимент, граничащий с восхищением. Мы лежим, замерев и вцепившись друг в друга, минуты… часы? Не могу даже представить, сколько прошло времени. Сознание успокаивается, дыхание становится почти ровным. — Что-то случилось? — спрашиваю, заметив, как её сердцебиение то учащается, то замедляется. — Паршивый день, — шепчет Уокер, выдержав паузу, — сначала Геральд, потом… — знаю, что она хочет сказать, но неожиданно слышу от неё совсем другое, — Дино. — Дино? — недоумённо поднимаю на неё взгляд. — Он рассказал Мисселине об отце, — чувствую, как пальцы на мои плечах сжимаются крепче. Не могу сдержать улыбку, хотя непонимание в её взгляде подсказывает, что лучше бы мне собраться и справиться с этой задачей. Моя шалость оказалась куда лучше, чем я предполагала. — Святоша! — усмехаюсь, — Что с него взять? Вики передёргивает плечами, но, по взгляду вижу, соглашается. Остаётся ещё кое-что, чрезвычайно важное. Я охватываю её запястье и тяну раскрытую ладонь ближе к себе: на тонкой коже, испещрённой миллионами линий, алеют четыре полукруга, покрывшиеся ссохшимися корочками. Смотрю на ладонь, а потом на неё. — Зачем? — Я хотела помочь, — тараторит девчонка полушепотом, — Моя энергия слабая, ты сама говорила… — Давай договоримся, — перебиваю её, — ты никогда больше не пытаешься мне помочь. — Но… — вступает она уверенно, даже агрессивно, я собираю остатки самообладания. — Без «но». Я — для себя. Ты — для себя. Это будет первым правилом наших… — заминаюсь, пытаясь подобрать слово, которое не повесит на меня железных засовов, — Нашей дружбы. Девчонка кивает и тянется к моим губам. Понимание приходит окончательно, когда под утро Вики лежит без сил на моём плече, а я распускаю то, что остаётся от её косы, перебираю пряди между пальцами, накручиваю. Для неё, не для себя. И правило я придумала тоже для неё. Руки слабеют, накатывает тяжёлая нега, закрываю глаза, в секунду обретая даже больше, чем когда-либо предполагало слово «выгода». — Спокойной ночи, непризнанная, — успеваю шепнуть на последней секунде сознания, уже не слыша, что она бормочет в ответ.