Имя на моём запястье

      На летних каникулах, уже после того, как Скотт и Эллисон приняли ужасно травматичное решение о расставании, Стайлз с отцом отправились к деду по материнской линии — на ферму в Польшу. И, если не считать бесконечного тарахтения деда на жуткой смеси кривого английского и шепелявого польского, то это — лучшее время в семье Стилински за последний год.       Отец в честь отпуска отъедается вредной национальной кухней, которая на первый взгляд смотрится более безопасной, чем бургеры. На самом деле, все эти штуки с не выговариваемыми Стайлзу названиями — крайне коварны. Но он обещал отцу: в отпуске — можно. За это Стилински-старший обещал гулять по два часа в день и общаться с людьми.       Стайлз настолько проникся жизнью в глуши, без оборотней и трагических любовных драм, что упросил отца остаться с дедом до конца каникул. Шериф немного повздыхал, пошлёпал губами в молчаливом негодовании, но согласился. За это Стилински-младший обещал слать сообщения каждый день с отчётами о прочитанном.       Да, возможно, Стайлз сбежал. Возможно, он даже сам это понимал. Но в конечном счёте он же всё равно вернулся в Бейкон Хиллс? И уже даже чуть меньшим девственником, чем уезжал.       Его звали Милош (можно просто Мило, если тебе сложно правильно сказать). Ему было девятнадцать. Он был высоким, широкоплечим трактористом с восхитительными голубыми глазами и лукавой улыбкой. На спинке тонкого, немного длинного носа, можно было разглядеть светлые веснушки. А ещё у него были восхитительные сильные руки с рельефными венками на кистях. Всё время, проведённое с Мило, Стайлза не отпускал другой, смутно знакомый образ, но он так и не понял, чей.       Дальше нелепых тисканий в перегретой кабине не зашло, потому что. Ну, во-первых, это же Польша, бога ради. В ней гомофобов больше, чем сверхъестественного дерьма в Бейкон Хиллс. Тем более в такой глуши. Мило говорил, что даже соулмейтов разлучают и насильно выдают замуж или женят, если вдруг что. И это — явный прогресс вообще-то. А во-вторых… ну, Стайлз был, наверное, слишком романтиком или слишком брезгливым. Или слишком брезгливым романтиком: он не хотел отдаваться кому бы то ни было в тракторе. В сраном белорусском тракторе в польской глуши. Неа, не в этой жизни. Он ещё не до такой степени отчаялся. Не убьют же его за то, что он всё ещё девственник, не правда ли?       Как оказалось уже в первый месяц учёбы, могут и убить…       В последний день пребывания Стайлза у деда, они с Мило валялись под странной изогнутой сосной (вид которой навевал мысли о всяких дриадах, «ле-ших» и прочей нечисти) и лениво ласкались. Мило стянул майку, обнажая красивую длинную вязь, которую Стайлз так и не сумел прочитать:       — Что у тебя за фраза?       — Ну… — Мило немного помялся, — если переводить на английский, то получится что-то вроде «ебанись». Или как-то так.       — Очень… высокие отношения у вас будут, — Стайлз засмеялся и поджал губы. Первый раз за все каникулы он вспомнил, что у него-то нет никаких надписей.       — А у тебя что написано? Имя?       — А у меня, Мило, ничего не написано. Вот такой я уникальный. Скоро уж совершеннолетний, а до сих пор нет соул-метки.       Мило непонимающе моргнул и развернул Стайлза к себе спиной, одновременно снимая с него футболку:       — А это что тогда? — он обвёл кончиком пальца какую-то закорючку, тянущуюся от одной лопатки до другой.       — Я не знаю, чувак, — от волнения Стайлз начал тараторить быстрее, чем Мило мог его понять, — я не видел! Покажи! Срочно покажи мне!       Он пихнул Мило в руки свой телефон, чтобы тот сфотографировал надпись. И долго потом не мог успокоить свой истеричный смех, потому что изящными каллиграфичными буквами на его теле было написано только одно имя:       — Дерек, чувак. Там написано «Дерек».

***

      Возвращение в Бейкон Хиллс было наполнено страданиями и мольбой. Страданиями Скотта и мольбой в его глазах. И, конечно же, Стайлз решил отложить сложный (из разряда «хэй-бро-у-меня-появилась-метка-с-именем-дерек») разговор на потом. На после отвлекающей тусовки на дне рождения Хизер.       С которой Стайлз ушёл все ещё девственником. Ну, что за непруха.       А потом завертелось. Какие-то стрёмные животные, рассказы Скотта о стае альф и пропаже Бойда и Эрики, встречи с Дереком (слава богам, что не с его стрёмным дядюшкой), тренировки по лакроссу, домашние задания, копошения в мозгах Айзека. Почему это говно не могло происходить не в учебном году?       Апофеозом стала попытка разработать план по спасению волчат-переростков (которые, между прочим, сами были во всём виноваты) из лап кровожадных монстров. Совместно с Дереком, Скоттом и Питером. Вот от последнего Стайлз бы точно отказался. Да этот зомби-дядя даже не поздоровался. Вообще-то он так ничего и не сказал в принципе: сидел тихо на лестнице, пока Стайлз объяснял схему строения банковского хранилища и рассказывал свой план. Надо бы написать жалобу в администрацию города: почему они вообще позволяют существовать таким зданиям, в которых стрёмные взрослые могут мучить стрёмных детей?!       В общем-то, по меркам Стайлза всё шло хорошо: его никто не перебивал, Питер не отсвечивал, Скотт хлопал глазками, а Дерек только пыхтел и не пытался никого убить. Но рано было радоваться. В азартном кураже собственных объяснений Стайлз как-то пропустил тот момент, когда Дерек решил продемонстрировать силу удара (да-да, все знают, какой он крутой оборотень-альфа) и доказать, что сможет проломить стену.       Боль в руке от удара этого инфантильного засранца была такая, что аж в ушах шумело, поэтому большую часть выступления Питера Стайлз пропустил. Вторую часть он не слушал принципиально, сверля глазами какой-то ржавый болт на лестнице. Прямо рядом с плечом волка. Пробубнил только по привычке:       — Кто-нибудь, убейте его снова.       А следующую фразу, которую Питер бросил, прямо глядя Стайлзу в глаза, парень не пропустил бы никогда. Она была выжжена у него на спине, спрятана под двумя слоями одежды.       — Дерек, — и, отведя глаза, Питер продолжил, смотря уже на племянника, — серьёзно? Не стоит рисковать.       Кровь зашуршала, заплескалась где-то между ушами, заполняя собой всё пространство и лишая способности думать. Эхом отбивалось в пустом разуме только: «может, тебе и не понравится твой соулмейт» и «Дерек-Дерек-Дерек-Дерек». Как было бы просто, если бы это было просто именем соула, а не первой услышанной — по-настоящему услышанной — фразой от своей пары. Но когда в жизни Стайлза всё было просто?

***

      К счастью, у Стайлза совершенно нет времени, чтобы думать об этом слишком много. Он думает об этом (даже про себя Стайлз не называет вещи своими именами) всего-то пару раз в день. Пару десятков. Пару десятков тысяч раз в день: во время ожидания вестей от Скотта и Дерека и во время отлова Бойда и Коры, на уроках и на переменах. Даже во время маленьких похорон Эрики.       Но так и не находит ответа на один-единственный вопрос: почему? Почему именно сейчас? Именно так? Ведь они с Питером знакомы уже год. И Стайлз абсолютно уверен, что первыми словами, с которыми Питер обратился к нему, точно не были именем племянника.       Стайлз ищет ответы в сети и в книгах, обсуждает этот вопрос с отцом (не в подробностях, конечно), даже хочет спросить у Дитона. Но в итоге очкует, что тот всё поймёт даже по пространным описаниям, поэтому забивает. Случилось — и случилось. Чёрт с ним. К Питеру Стайлз не пойдёт. Да этот крипи-волк ему даже не нравится.       Опровержение этой установки приходит неожиданно. Мило присылает мейл с подробным описанием своего знакомства с соулмейтом. Им оказался парень по имени Ян (какие славные родители, назвали сына просто и со вкусом), с которым Мило не разъехался в городе. В итоге они друг друга знатно обматерили, а потом долго смеялись над всей этой ситуацией. Во вложении была ещё их совместная фотография. Мило ещё больше загорел, волосы стали отдавать каким-то цветом жженой соломы, но всё равно… он был очень похож на Питера. Такие же скулы, линия челюсти, разрез (и даже цвет!) глаз. И эта чёртова лукавая улыбка.       Стайлз бессильно застонал и уронил голову на клавиатуру. Это будет трудная, очень трудная жизнь…