Союз любви в кубе

— К следующему занятию подготовьте ответ на следующий вопрос: «С чем у вас ассоциируется свобода», — Сергей заходит за стол, облокачиваясь бедром о край и складывая руки на груди. — Опишите это слово существительными. Подумайте, что для вас значит свобода. Долгий звонок оповещает о большом перерыве, и студенты начинают быстро складывать все вещи в сумки, компаниями покидая аудиторию и направляясь кто в столовую, кто в ближайший кафетерий, кто в библиотеку или по своим делам. Миша закидывает тетрадь в сумку, бросает в отдельный карман ручки и, взмахивая челкой, последний раз смотрит на Муравьева, который располагается на стуле и теперь читает книгу. Кондратий трогает его за плечо, и они выходят вместе с оставшимися студентами. По пути в столовую они встречают Пестеля и уже втроем идут обедать. Паша говорит что-то о плотном завтраке, но за компанию захватывает чай. Кондратий кивает в сторону пустого столика неподалеку от окна, и Бестужев, ловко обращаясь с подносом, занимает места. Первая неделя учебы в новом месте начинается непривычно хорошо. Одногруппники завязывают между собой знакомства и как-то быстро разбиваются на подгруппы. Другие сокурсники, с которыми Миша и Кондратий сталкиваются в процессе учебы выглядят достаточно дружелюбными, чтобы просто поговорить, но Рылеев знает, что это только на первые несколько раз. Он вспоминает рассказы Коли Бестужева, которые тому поведал его брат Саша — кругом сплошь и рядом выгода и если действительно удалось завязать тесное знакомство, основанное на взаимопомощи, которое смогло перерасти в дружбу — настоящее везение, и потому обычно такие отношения затягиваются на долгие годы. Миша отвечает, что он будет только рад новым знакомствам, и отмечает, что Пестель может стать их другом. Кондратий сконфуженно хмурится, отмахиваясь, и они оба пробираются сквозь поток студентов к своей аудитории. Среда проходит также слаженно: первые две пары пролетают незаметно и с интересом, и уже после обеда парни в свободном плавании. Рылеев заскакивает в учебную библиотеку, забирая отобранные лично для него книги, записывает их, в то время как Миша спокойно ждет его около выставок, поглядывая на почти пустующий читальный зал. Он заинтересованно проходит вперед, пробегаясь пальцами по корешкам книг и не ощущает привычного слоя школьной пыли. Рюмин удивляется, как библиотекарям удается держать фонд, находящийся в открытом доступе, в идеальном порядке. Закрытый фонд находится за большими дверьми, если пройти дальше в читальный зал и завернуть направо, однако туда вход только специалистам и потому на входе своей работой занимается библиограф, к которому обращаются с просьбой помочь в поиске необходимых изданий и документов, если тех не имеется в открытом фонде. Миша проходит мимо девушки, которая бросает на него один взгляд, убедившись, что ему ничего не нужно, и продолжает работать дальше. Он проходит через несколько соединенных вместе столов, когда замечает сидящего боком к нему Апостола. Преподаватель аккуратно выписывает в толстую тетрадь что-то, что находит в огромном, казалось бы, нескончаемом количестве периодических изданий. Миша потягивается вперед, дабы разглядеть что-то, но затем, уловив движение в его сторону, быстро отворачивается и шмыгает между стеллажами. Он отодвигает книги в сторону, убедившись, что Сергей больше не смотрит и не шевелится, и, пробираясь между стеллажами, выходит к Кондратию, который уже дожидается его, держа в руках порядочное количество книг. Миша окидывает стопку слегка удивленным взглядом, а до пущей убедительности его удивления, приподнимает брови. — Зачем столько? — он помогает открыть дверь и пропускает Рылеева вперед, а затем тихо прикрывает дверь обратно. — Ты решил перечитать всю библиотеку? — И ты мне в этом поможешь, — довольно усмехается Кондратий, отчего Миша только недовольно фыркает. Он уже знает, что среди изданий парочка книг уже будет специально для его изучения, и поэтому он надеется, что ему достанется как можно меньше страниц на изучение, иначе времени на себя совершенно не останется. Они выходят из корпуса, направляясь к главному выходу, и успевают встретиться с большим количеством удивления, чем предполагали парни. Кондратий пыхтит и говорит о том, что современная молодежь ничего не понимает в материальных на ощупь книг и настоящего смысла библиотек. Миша слушает его с привычным удовольствием, когда Кондратий затрагивает столь болезненную для себя тему. Он до самого дома причитает и «наставляет на путь истинный» Бестужева, потому затем и всучивает добрую половину стопки в его руки. Миша вскидывает брови, пытаясь удержать все в одной руке, а затем нащупывает во внешнем кармане сумки ключи и открывает дверь, нажимая на домофон. Поднявшись до квартиры на лифте и сложив учебники и другую часть книг прямо на пол, Миша скидывает сумку рядом, разувается и идет в комнату, звездочкой раскидываясь на полу. — Не то чтобы я устал за весь день, — выдыхает он, когда замечает Кондратия в поле зрения. Рылеев крутит у виска, кидая в него свой пиджак, и идет на кухню, где моет руки и ставит чайник на плиту. — Не то чтобы день закончился, — отвечает Рылеев, становясь рядом. — Только третий час. — Уже третий! — Миша вскидывает руками, и они тяжело падают на пол снова. — Я хочу есть, а еще нам на завтра делать философию и писать эссе по английскому. Кто вообще придумал на вводном занятии писать целое эссе. — Бестужев недовольно ворочается и наконец поднимается, перебираясь на диван. Кондратий, уже переодевшись под вопли недовольного друга, засучив рукава, роется в холодильнике, дабы приготовить обед. Он достает пачку пельменей и приправа, предварительно читает способ готовки и разжигает газ. — Философию сделать проще простого, — отвечает Рылеев, оборачиваясь через плечо и сталкиваясь с разочарованным взглядом, — а эссе на пятьсот слов не составит сильного труда, учитывая, насколько хорошо мы оба знаем английский. — Очень обнадеживающе, — саркастически замечает Миша и идет в ванную комнату. Следующий час они на законных основаниях обедают; Кондратий перезванивает маме, а Миша залипает в телефон. Он продолжает бездумно листать ленту инстаграма до тех пор, пока Кондратий не кидает в него тетрадь. Миша айкает, откидывая ее обратно, и Кондратий ловит ее, едва она не приземляется на пол. Рылеев отъезжает от стола на своем стуле на колесиках и начинается теребить друга на футболку. — Поднимай свою недовольную тушу и иди делай уроки. — Я не понимаю, — начинает Миша возникать, но предупреждающий взгляд Кондратий заставляет его подняться и сесть за свой стол, подставленный ближе к окну, нежели стол Кондратия. Он берет тетрадь по философии, прочитывает несколько раз конспект и вчитывается в задание. Казалось бы, нет ничего проще, чем ответить на вопрос: «Мои ассоциации к слову «свобода». Но, наверное, как это часто бывает, Миша ловит не тот момент, когда философия дается легко. Никто не говорил, что будет легко; никто не заикался даже, что будет легко даже с первых дней. Однако обычно у Миши было подходящее настроение для своего рода размышлений, с некоторыми он делился с Кондратием, и они вместе обсуждали эти проблемы. Но сейчас, убив практически час на прочтение конспекта и зависания в окно, Миша переводит взгляд сначала на Рылеева, а затем поднимает телефон, чтобы взглянуть на время. 18:15 не выглядят утешающими, и поэтому Миша откладывает философию в сторону, до нужного момента, и принимается писать эссе. Он исписывает несколько страниц на русском, тщательно проверяет на наличие стилистических ошибок, перепроверяет еще раз, подмечая, чтобы не отходил далеко от темы, и только затем начинает переводить на английский. Он тратит на это задание не больше, чем сорок минут, и уже к семи часам выглядит довольным, — с одним делом, по крайней мере, уже покончено. Миша закидывает тетрадь сразу в сумку, и тяжелым взглядом смотрит на тетрадь по философии. Кондратий выводит его из затяжных мыслей, ставя перед ним чашку горячего какао, и озадаченно прослеживает за взглядом друга. — Не тот настрой? — он задает вопрос не потому, что не знает ответа, а потому, что хочет, чтобы Миша сам на него ответил. И в первую очередь себе. Бестужев тяжело вздыхает, и его плечи заметно опускаются. Он отпивает какао, надеясь, что это приведет его в чувства, но становится только хуже: едва переведя взгляд в окно, он видит заходящее солнце, и ему становится неимоверно грустно и тяжело одновременно. На мгновение ему кажется, что он не создан для философии и философских размышлений, а его тирады просто сон. — Как можно ставить философию учебной дисциплиной, если не у всех сразу получается в нее врубиться, а некоторые просто не созданы для таких размышлений? Кондратий понимает, к чему он клонит, поэтому мягким взглядом окидывает окружающую обстановку и заодно друга. Он кивает в сторону закатных лучей солнца и говорит: — Развейся, — так просто, чтобы почувствовать необходимый глоток свежего воздуха и, может быть, ту самую погоду. — Прогуляйся по двору, покачайся на качелях, вдруг поможет? Миша медленно кивает, соглашаясь, и встает из-за стола. Он захватывает джинсовку, когда смотрит на друга, прежде чем уйти. — А ты? — может быть Миша и горел желанием побыть сейчас один, всего лишь ненадолго, но он не имел права не спросить об этом Кондратия. Рылеев, в свою очередь, просто кивает на дверь и улыбается самой мягкой улыбкой на свете. Конечно же, он понимает все. Миша никогда не скрывал от него большую часть своих секретов, за что всегда был благодарен. Бестужев шепчет тихое «спасибо» и идет в коридор, где захлопывает за собой дверь. Он не уверен, что Кондратий его расслышал, но точно уж прочел все по губам. Рюмин выходит на улицу и занимает еще покачивающиеся качели. Он раскачивается сильнее; незастегнутая куртка пропускает ветер, и Миша позволяет ему проникать внутрь, под одежду. Он засиживается до поздних сумерек, когда становится совсем холодно. Он согревается легкой пробежкой до подъезда и решает пробежаться по лестнице до квартиры. Миша залетает в квартиру так неожиданно, что Кондратий едва не роняет кружку на пол, от неожиданности даже раскрыв рот. Бестужев, не раздевшись, буквально валится на стол, быстро открывает тетрадь и пишет всего одно слово. Удовлетворенно крутанувшись на стуле, он замедляет темп и останавливается около Кондратия, который до сих пор стоял на одном месте, но уже с закрытым ртом. — На тебя метеорит не упал? — наконец уточняет Рылеев. — Чуть ли не светишься. — Просто кое-что понял, — улыбнувшись отвечает Миша. — Может быть Сергея Ивановича мой ответ не удовлетворит, но вот я доволен собой. — И много ли ты написал? — Кондратий кивает в сторону открытой тетради. — Одно слово, — Миша улыбается настолько широко, насколько это вообще возможно. Кондратий выгибает бровь и направляется на кухню, начиная разогревать ужин. Ужинают они в приятной тишине, иногда перебрасываясь парочкой выражений. После чая Миша помогает вымыть посуду, и в следующие два часа они смотрят фантастический фильм, выбранный Рылеевым. В двенадцать Миша вырубает интернет и свет и с помощью фонарика добирается до дивана.

*

Паша покачивается на носках, руки покоятся в карманах брюк, слегка натягивая их впереди. Завидев знакомое лицо он улыбается и машет рукой, а затем движется навстречу. Романов невозмутимо окидывает старшекурсника взглядом, а затем мягко улыбается, приветствуя его. Паша протягивает скоросшиватель, и Николай, приподнимая брови, забирает из рук. — Меня не будет на социологии, — ставит в известность Пестель, — как в принципе и на учебе весь день. Николай смотрит на него, и теперь его брови хмурятся, а папка в руке сжимается сильнее. — По какой причине? — он продолжает неотрывно смотреть на него. Паша замолкает и отводит взгляд. Они переходят на светофоре, и Вышка уже виднеется в их поле зрения. Почувствовав на себе еще раз пристальный взгляд, Пестель наконец удовлетворяет собеседника своим вниманием. — Не смотри на меня так, — и он совершенно не переводит тему. — Ты не ответил на мой вопрос, — констатирует Романов. — Я и не обязан, — отвечает Пестель, но тут же быстро добавляет, дабы Романов не успел его чего-нибудь ляпнуть и обидеться: — Уезжаю в Серпухов на конференцию. Мне там чисто для галочки присутствовать, но грех день учебы налегке пропустить. Николай удовлетворенно кивает, припоминая график конференций и других важных событий, на которых обязаны присутствовать преподаватели и на некоторых в обязательном порядке студенты. У дверей Пестель, мягко говоря, сливается, оставляя Романова одного. Николай, оборачиваясь, уже не видит парня, и взгляд немного тускнеет. На самом деле он был искренне рад увидеть Павла с утра и в хорошем настроении и сам того не замечая он улыбается. С ним здороваются преподаватели, некоторые успевают впихнуть ему особо важные документы, но Николай продолжает находиться в своих мыслях. Разумеется, что он понимает происходящее вокруг и у него есть время подумать перед второй парой или же заняться делами, которые он откладывал на утро, а можно совместить два дела одновременно. Что он по началу и делает. Начиная разбирать документы, раскладывая их по файлам, чтобы на какое-то время отправить на полку куда подальше, называя шкаф своим личным архивом, перед Николаем словно стоит Пестель. Тот самый, с первых курсов, словно пуганный воробушек. Иногда взъерошенные волосы по утрам невольно заставляли Романова провести по ним, устраивая настоящий хаос на голове. И Паша позволял ему с первого его раза, учитывая, что он ненавидит, когда трогают его волосы (а еще лицо, шею, ключицы и так далее. Паше достаточно рукопожатия и он уже отстраняется от человека на достаточное расстояние, чтобы его не лапали). Романов вспоминает их первый раз и уже чувствует, как пылают щеки. Осенний бал. Второй курс. Николай отстранено следил за студентами. В определенный момент он следил только за танцующим Пашей. Второкурсник отрывался и радовался каждой новой музыке, громко подпевал знакомым песням и почти никогда не останавливался, чтобы перевести дух. Николай пробился сквозь толпу и выудил из нее Пашу. Тот, продолжая веселиться и орать слова песни, которую Николай слышал впервые, послушно следует за преподавателем. А затем происходило все как во сне. Они оба не были пьяны, но обоих тянуло друг к другу, и они оба понимали свое желание. Они поцеловались. Сначала кротко, пробуя друг друга, сминали губы нежно и мягко. Николай, отстраняясь, смотрел в сияющие от счастья глаза Паши, и тот утянул его в еще один поцелуй. Глубокий и жаркий. Оставаться по пути в столовую было рискованным, Николай, оставляя поцелуи на щеке и спускаясь к шее, быстро забрал вещи из раздевалки, стремясь вырваться поскорее наружу. Паша целовал руки и расстегивал рубашку еще в машине, губами спускаясь все ниже. Припарковавшись, Николай вышел из машины, и Паша не стал его дожидаться, вылезая следом и в следующую секунду набрасываясь на него с поцелуями. Медленные плавные движения рук очерчивали изгибы тел. Поцелуи оставлялись на каждом сантиметре, задерживаясь, легко покусывая и тут же зализывая место укуса. Приглушенные стоны нарастали с каждым движением, с каждым невесомым прикосновением к раскрепощенному телу. Паша сильнее притягивал мужчину к себе, исследуя до сих пор незнакомое тело. Романов опускался ниже, плавно, медленно. Он не хотел причинять боль, а Павел хотел большего сильнее всего. Действуя увереннее, Паша направил руку Николая, и тот понял, что от него хотели. Медленно и ровно, давая привыкнуть к новым ощущениям, Романов продолжал усыпать тело поцелуями. Ночь казалась настолько бесконечной, и Паша невольно уносился в свои самые сокровенные мечты, а потом возвращался в полном понимании, что самая главная несбыточная мечта сбывается на его глазах.