Семейные ценности

Но не надолго. Я проснулся от жутких криков и скрипа прямо над головой. Судя по голосу — это стонал Итачи. Он что, так громко мастурбирует? Но почему кровать ходуном ходит? — Ааах, Кисаме! Кисаме? А это ещё кто? Какого чёрта там происходит? Снова последовал шлепок и как будто удар. И что я должен делать? Понятно, что пойти и остановить, но если я увижу все своими глазами, это будет травма до конца моих дней. Мне было страшно представить, что там творилось. Глухой звук удара об пол. Я встал, накинул кимоно. Посмотрел на свою катану, но передумал брать. Я ступал тихо, надеясь, что звуки прекратятся, потому что меньше всего на свете мне хотелось идти в эту злополучную комнату. Но крики, стоны, шлепки, удары звучали все сильнее и сильнее. В коридоре на втором этаже я наткнулся на скромно стоящий в углу Кусанаги. Хороший меч, однако. Я дотронулся до рукояти, но вытаскивать из ножен не стал. Да что я, без оружия уже не смогу раскидать двух парней? Я остановился прямо перед дверью, сомневаясь ещё мгновение. Но после сдавленного стона и ещё одного приглушенного удара, я не выдержал и открыл дверь. И о, боги, зачем я это сделал. Итачи стоял на коленях прямо передо мной. Его руки были заломаны за спину и закованы в наручники. Шею стягивал черный шипованый ошейник, от которого отходила длинная цепь, другой конец которой был намотан на запястье здоровенного мужика с голубыми волосами. Он жестко вдалбливался в задницу Итачи и даже не увидел, как я вошел. Итачи заметил меня, но ничего не мог поделать. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами, на которых наворачивались слезы. Вдруг его тело пронзила дрожь и глядя на меня, он простонал: — Ма… Мадара…. Я стоял как вкопанный и уже сотый раз за сутки проклинал тот момент, когда ответил на звонок Фугаку. - Чьё имя ты там назвал, подонок? — прорычал Кисаме, резко дёргая за цепь, из-за чего Итачи круто запрокинул голову назад, — и ты что, кончил уже? Тебе придется ещё долго работать ртом, сукин сын! — Нет, не придется, — я, наконец, обрел дар речи, — я б с удовольствием на это посмотрел ещё, но сейчас ты свалишь отсюда по-быстрому. И чтоб в этот дом больше ни ногой, — я прислонился к стене и (слава богу, в кармане была пачка сигарет) закурил. — Чё? Ты ещё кто такой, бля? — прорычал Кисаме высовывая член из Итачи. — Пошел вон. Только я могу задавать вопросы в своём доме. У тебя 30 секунд или ты со всем своим обмундированием пойдешь ко мне в комнату, и я сделаю с тобой всё, что ты только что делал с моим внучком, — я выдохнул дым, — время пошло. Кисаме озлобленно взглянул на меня, и, забрав, вещи вышел. Итачи все так же сидел на полу. Я подошел к нему сзади, чтобы расстегнуть наручники и обомлел. Вся спина была исцарапана и порезана. На белоснежной коже то тут, то там багровели красные отметины. — Итачи, где ключ от этой штуковины? — наконец спросил я, всё ещё не отойдя от увиденного. — Где-то на столе, — промолвил Итачи чуть слышно. Он сидел с понурой головой, я снял наручники с таких тонких и изящных белых запястий. Потом, стоя перед ним на коленях и не вынимая из губ сигареты, начал расстегивать ошейник. Я должен был что-то сказать, но не знал с чего надо начинать. Итачи потер красные запястья с подтеками. Потом он вытащил сигарету у меня изо рта и глубоко затянулся так, что мне уже нечего было курить. — Ты в порядке? — спросил я его, садясь на пол рядом с ним. — Да, — спокойно ответил он, выдыхая дым вверх. — Итачи… ты… тебе такое правда нравится? — спросил я, доставая очередную сигарету. — Кисаме — хороший, правда. Но временами он перегибает палку. — Тогда, может, вам стоит поговорить об этом? — Нет, это не сработает. Я пытался ему уже это сказать, но он начинает сразу злиться… а потом получается то, что получается. А то и ещё хуже. — Мда… — я огляделся вокруг и заметил лежавшую на полу плетку, — тогда брось его. Ты же не раб какой-то, в самом деле. — Я боюсь, — и Итачи снова потянулся к моей сигарете, но я опередил его, протянув ему пачку, — я боюсь его реакции. Когда я пытался начать подобный разговор в последний раз, он избил и оттрахал меня до полусмерти. Он говорит, что кроме него я буду никому не нужен. И знаешь, я иногда начинаю в это верить. Я навсегда останусь один, если уйду от него. — Ну и бред, Итачи! Учихи никогда не остаются одни! Ты должен знать себе цену! Ты такой талантливый, добрый и супер сексуальный у меня, — и я постарался изобразить нечто вроде улыбки, — ты обязательно встретишь ещё кого-нибудь. Он себя ведет так, потому что кроме тебя рядом с ним точно никого больше не будет. Но есть только ты и твои чувства. А если он начнет тебе угрожать, я приду и уделаю его. А сейчас приведи себя в порядок и уберись в комнате. Завтра рано подниму вас на завтрак, — я улыбнулся и потрепал Итачи по волосам. — А что насчет тебя, а? Ты же один? — Я не один. У меня есть…. вы, глупенький. Итачи посмотрел на меня с некоторым недоверием. Я положил ему в руку свою пачку сигарет и вышел из комнаты. — Эм… — послышалось на лестнице, когда я уже спускался к себе, — спасибо тебе, деда, — и даже в темноте я увидел, как Итачи еле заметно улыбнулся. И наконец, придя к себе, я забылся мертвецким сном. С самого утра, едва я успел позавтракать, начались визиты. Я старался относиться к ним уже более обстоятельно, действительно надеясь, что могу помочь этим людям. Однако кое-что все-таки выводило меня из себя. Во-первых, Саске не ночевал дома. Я звонил ему в перерывах между гостями, но он не брал трубку. Итачи тоже куда-то испарился, но его я хотя бы видел за завтраком. Вроде у него были какие-то дела в университете. Этот момент я прослушал, ведь мои мысли вращались вокруг…тебя. Я ненавидел себя за то, что наговорил тебе вчера, хоть это всё и было правдой. Но ещё больше меня раздражало, что я ждал, когда ты придешь. С каждым звонком в дверь моё сердцебиение учащалось, ладони жутко потели, а колени пробивала легкая дрожь. Ну, надо же, кто бы мог подумать, что в моем-то возрасте, я ещё буду, как подросток, переживать по поводу таких вещей. И почему я решил, что за эти 20 лет я смог похоронить все мои чувства к тебе? Ведь ни время, ни люди, с которыми я иногда позволял себе проводить время, не смогли утешить меня и умерить мою любовь к тебе. Когда солнце было уже высоко, и летняя жара достигала своего пика, ушел последний гость. Я устало плюхнулся на диван, закрывая глаза и полностью отдаваясь мыслям о тебе. Незаметно для себя я погрузился в сладкий полуденный сон. Мне снился ты, твое идеальное смуглое тело, до которого я мог дотрагиваться как когда-то давно. И всё в моем сне было так просто, так легко, прямо как раньше. Внезапно я почувствовал, как что-то тяжелое и теплое водрузилось на мои бедра. Не до конца понимая, где это происходило, во сне или наяву, я чувствовал, как становилось нестерпимо жарко. Кто-то приятно гладил меня по груди, задрав мою рубашку. Я чувствовал, как внутри меня начало разливаться что-то горячее в области паха. Именно это заставило меня медленно открыть глаза. — Итачи, какого…? Старший брат Учиха грациозно восседал на мне с обнаженным торсом и глядел на меня сверху так грязно, как не смогла бы посмотреть ни одна шлюха. — Дедуля, у тебя же давно никого не было, я прав? Я тебе нравлюсь, ты мне тоже…. О, ками-сама, за что мне это. — Итачи, слезь с меня немедленно! Подожди… ты что, мне руки связал? — Ну, я знал, что просто так ты не согласился бы, — ответил он спокойно, ёрзая на моих бёдрах, намеренно стараясь увеличить трение. Честно признаться, Итачи действительно был очень даже в моем вкусе и не состояли бы мы в кровном родстве, я бы даже не раздумывая затащил такого к себе в кровать. Но это была бы уже совсем другая история. — Ой, да у тебя уже встает! Ну ты и извращенец, Мадара-сама. И Итачи облизнулся. О, пресвятые угодники, как мне было тяжело. — Итачи, слезь с меня! Последний раз говорю, твою мать, — прошипел я, инстинктивно приподнимая свой таз, чтобы смахнуть Итачи, но естественно, я сделал только хуже, так как своим действием лишь сымитировал проникновение. — А то что? — ухмыляясь спросил Итачи, наклоняясь к моим губам и расстегивая мне ширинку одной рукой. Чёрт, только вчера я проникся к нему состраданием и даже было решил, что он обычный парень, просто немного запутавшийся по жизни. Но этот подлец прекрасно знал, чего он хотел. Ни на минуту нельзя терять бдительность в этом доме! — А то я отдеру тебя прямо на этом диване, — прошептал я чуть слышно, уже, в общем-то, не надеясь на спасение. Но тут в дверь позвонили. Итачи не торопился открывать и лишь накрыл мне рот рукой. Ну что это за внуки такие? — Итачи! — донесся с улицы голос. Потом снова позвонили в дверь, — Итачи, ты дома? — Вот черт, твою мать! — вполголоса проговорил Итачи и спешно начал развязывать мне руки, — дедуля, открой ему дверь и скажи, что я неважно себя чувствую и никого не хочу видеть. — Да ты охренел, Итачи! Тебя ждет серьезный разговор, — проговорил я потирая запястья, — кто это вообще? Тем временем в дверь настойчиво звонили. Итачи схватил с пола свою футболку и быстро поднялся по лестнице. Ну что ж, делать было нечего, и я пошел открывать. На пороге стоял симпатичный молодой человек. На вид — сверстник Итачи. Выглядел он в разы мужественнее моего недоумка, но в красоте ничуть не уступал. Густые растрепанные черные волосы и невероятно красивые миндалевидные глаза. Несомненно, это тоже был Учиха. — Ох, здравствуйте, Мадара-сама! Извините за беспокойство! Я не хотел Вас тревожить, — начал он кланяясь. Знал бы ты, от какого греха меня спас. — Здравствуй, — я улыбнулся, так как был несказанно рад его манерам и опрятному внешнему виду — две вещи, о которых Учихи напрочь забыли в мое отсутствие, — не хочешь зайти? — Эм, я не хотел бы Вас ставить в затруднительное положение, — начал было он. Какой приятный молодой человек. Видимо белая ворона в нашем клане. — Нет, что ты, я только рад, проходи, — и я впустил его внутрь. Он аккуратно поставил свою обувь, а не раскидал, как попало, в отличие от всех людей, приходивших сюда. Только дождавшись моего приглашения, гость прошел на кухню. Он сидел молча, потупив взор и явно нервничая. — Вот твой чай, — сказал я как можно добродушнее, пододвигая ему кружку, — как тебя зовут, кстати? Прости, я уже многих позабыл. Когда я тебя видел последний раз, ты, наверное, был ещё совсем малышом. О, я старался состроить из себя милашку, хотя где-то глубоко я предчувствовал, что история этого парня гораздо интереснее, чем всех остальных приходивших сюда. — Меня зовут Шисуи. Шисуи Учиха, — сказал молодой человек, отпивая свой чай и в этот раз уже глядя мне в глаза. — Ааа, что-то я припоминаю, — я потер подбородок, — кажется, в детстве вы очень хорошо ладили с Итачи, если я не ошибаюсь? Глаза Шисуи в одно мгновенье широко распахнулись, и через секунду его щеки подернулись румянцем. Так, что-то здесь опять нечисто. — Да, мы… дружим с Итачи, — проговорил он немного надломившимся голосом, — я вообще пришел к нему. — Ах, если так, то я поспешу тебя огорчить, он сейчас неважно себя чувствует. Приходи завтра, Шисуи, я всегда буду рад тебя видеть, -я улыбнулся, стараясь понравится этому парню изо всех сил. Он выглядел несчастным. Ужасно несчастным. — Неважно себя чувствует? — переспросил он громко, глядя на меня с волнением, — но мы ведь днем с ним вместе шли из университета и договорились, что я вечером зайду за ним, чтобы пойти вместе в кино. Ну, Итачи, и как я должен разруливать твои проблемы теперь? В итоге целый час я нес какую-то ерунду про наших соклановцев, делясь своими новыми впечатлениями. Шисуи, вроде, немного оживился в ходе беседы. С ним, и правда, было интересно разговаривать, но в его глазах я видел этот непроходящий отпечаток вселенской грусти. Да что с ним такое? Как только я потянулся за чайником, чтобы согреть ещё чай, парень засобирался. — Не хочу больше занимать Вашего времени, Мадара-сама. Пожалуй, я пойду. Передайте Итачи, что я желаю ему скорейшего выздоровления, — и он понуро побрел к выходу. Ну почему единственный понравившийся мне в этом клане человек так быстро покидает меня? Я тяжело вздохнул, но задерживать парня не стал. — Еще раз простите за вторжение. Всего доброго, — сказал он уходя. Я закрыл за ним дверь. А теперь надо было разобраться с виновником происходившего. — Итачи, в чем дело? — спросил я, проходя к нему в комнату. Он глядел в телевизор недвигающимся взглядом, наверное, толком и не разбирая, что он собственно смотрел. — Ой, только не надо меня нравоучать, — недовольно проговорил Итачи, закатывая глаза. — Да я и не собирался, — сказал я, садясь на край дивана, — просто мне интересно, что у вас произошло. — Ничего не произошло, он меня достал просто, — Итачи продолжал безучастно таращиться в телевизор. — Чем достал? — сдержанно спросил я, понимая, что разговор будет долгим, и из Итачи мне придется вытягивать каждое слово. — Да со своей любовью! «О, Итачи, ты такой красивый!», «О, Итачи, ты такой классный», Итачи то, Итачи сё, — артистично восклицал он, изображая фанатика. — Итачи, ты — придурок, — сказал я полушутя и потрепал его по волосам, — я пообщался с ним всего час, но сразу понял, что ты ему не безразличен. — Не безразличен? Да он же, как маньяк, преследует меня днем и ночью! — воскликнул Итачи и, наконец, оторвался от телевизора. — Не воспринимай это так. Ты мне ещё вчера говорил, что боишься остаться один без Кисаме. Но у тебя есть Шисуи. Ей-богу, не пойму, чем забита твоя башка, если ты можешь променять такого классного парня на этого садиста! — Ничего ты не понимаешь, дед! Я не могу воспринимать Шисуи серьёзно. Он же мой друг, в конце концов, какие ещё могут быть между нами отношения, — и Итачи посмотрел на меня каким-то измученным взглядом. — О, милый мой внучек, могут быть и ещё какие! Поверь мне, порой отношения, построенные на дружбе и уважении, гораздо прочнее тех, которые возникли лишь по мановению мимолетной страсти. Послушай старика, — улыбнулся я и погладил Итачи по руке, — дай Шисуи шанс. Ты же даже не пробовал. Итачи наигранно вздохнул и закатил глаза. Вдруг послышался скрежет в замке. — А это, должно быть, твой маленький глупенький брат, — и я устало побрел в прихожую, готовясь прочитать Саске лекцию. А он тем временем спокойно разделся и как ни в чем ни бывало кинул мне: — Привет, — прошел он мимо по направлению к своей комнате. — Саске, тебе телефон для чего? — О блин, только не это! — крикнул мне маленький поганец. — Эй, Саске! А ну-ка, вернись и объяснись! — злость и недовольство начинали во мне закипать. Молчание. Мне было очень неохото выяснять отношения ещё и с ним, но он должен был знать своё место. — Саске! Если я сам приду к тебе в комнату, поверь, тебе придется несладко! И снова никакой реакции. Что за трудные дети в этой семье? — Ну, всё, готовь задницу, гаденыш! Но только я направился к комнате младшего Учихи, как послышалась возня, и Саске все-таки вышел. Однако, как и все Учихи в ситуации, когда необходимо было сбить с толку обидчика, он явился ко мне без футболки. Я вопросительно оглядел его с головы до ног и возмущенно вскинул бровь: — Жарко, — ответил Саске наигранно смущенно. Ах, ну что ты будешь делать с этими детьми, которые уже почему-то познали искусство соблазнения во всей красе! — Почему не отвечал на телефон? — спросил я спокойно, но стараясь оставаться строгим. Хотя куда уж там, когда напротив стоит такое тело — совершенно невозможно сконцентрироваться. — Не слышал, — Саске отвел взгляд куда-то вниз и почесал кончик носа. — Тогда я куплю веревочку и повешу телефон тебе на шею! Саске молча стоял. Что за новая тактика? Я думал, сейчас будут истеричные выкрики неуравновешенного подростка, а здесь — покорнейшее смирение. — Так, поехали дальше. Ты где был, черт возьми? — я скрестил руки на груди, давая понять, что не пойду ни на какие компромиссы. — Ну, у Суйгетцу. Я звал его сюда, но он отказывался. Ты, знаешь ли, напугал его до смерти! Вот я и остался у него, что я ещё должен был делать? — сердито проговорил Саске. Ах, так! — Да я смотрю твой Суйгецу посообразительнее тебя будет, — и я достал очередную сигарету, — послушай, ответь мне только на один вопрос. У вас серьезные отношения? — я затянулся. Саске непонимающе на меня посмотрел. — В смысле? — Что непонятного? Ты любишь его или как? — Дед, ну какого хрена, мне ж всего 17! — воскликнул Саске. — Тебе уже 17! Ты должен знать, что ты делаешь и чувствуешь! В общем так. Хочешь продолжать с ним безнаказанно встречаться? — Да я и так встречался бы с ним сколько хотел, если бы ты не приперся откуда ни возьмись! — Захлопни-ка варежку, а то упустишь свой последний шанс, который я тебе предлагаю. Ты приведешь своего Суйгецу к нам домой и представишь его мне и Итачи. Где-то из дальней комнаты раздался сдавленный смешок. — Что? Какого хрена? — Саске был готов броситься на меня с кулаками. — Да, именно так всё и будет. Пока ты не получишь наше персональное одобрение, ты его больше не увидишь, понял? — отрезал я категорично. — Ты смеёшься? — завопил Саске, — мы в каком веке вообще живем? — В нормальном веке мы живем. И вообще, чего ты истеришь? Если ты в нем уверен, разве составит тебе проблему познакомить его с нами официально? — Да почему Итачи не проходит через это дерьмо? — Потому что Итачи уже взрослый парень и сам может принимать решения. Хотя, конечно, он недалеко ушел. — Это какой-то дурдом! — и Саске, круто развернувшись, поспешил к себе в комнату. — Пригласи его завтра к нам и будешь делать всё, что захочешь! Но в ответ я услышал грохот двери. Ну что ж, на сегодня с воспитанием покончено. Пожалуй, самое время заняться собой. Послонявшись без дела по дому, я решил выйти в бар. Да, развеяться в старом добром заведении под любимое саке было то, что нужно. Слишком много было стресса и размышлений за последние пару суток. С таким приободренным настроением я и отправился. Водрузившись за стойку бара и пригубив первую рюмку, я по-настоящему попытался расслабиться. Но, черт, потом я вспомнил, что это был наш с тобой любимый бар. А ноги, все равно, инстинктивно принесли меня именно сюда, как назло. — Можно? — донесся голос справа от меня. Ну, помяни черта… Тебе, собственно, и не нужно было мое одобрение. Ты легко и грациозно уселся на соседний стул и тоже заказал себе саке. Я залпом осушил рюмку и уставился на ее дно. Я не решался на тебя смотреть, потому не мог даже предположить, в каком ты был настроении, и собирался ли ты со мной вообще разговаривать. В полнейшем молчании я выкурил первую сигарету, а ты выпил первую рюмку саке. То, что я на тебя не смотрел, совсем никак не облегчало ситуацию. Я чувствовал твой запах. Такой родной и кружащий голову аромат. Мне хотелось завыть от тоски по тебе. — Ну что, как продвигаются домашние дела? Слышал, ты строишь своих внучков по полной программе, ха-ха, — весело проговорил ты. Решил начать издалека? Или мы вообще не будем затрагивать наши отношения? Может быть, ты тоже избегаешь «серьезного разговора»? Я наполнил свою рюмку. Хорошо, сыграю в твою игру и притворюсь, что мы с тобой приятели. Хотя мы оба знаем, что никогда ими не станем. — Да как их не строить, если они вон что вытворяют, — спокойно проговорил я, отпивая из рюмки. Может, оно и к лучшему — больше выпить, тогда будет проще воспринимать происходящее. — Серьезно? Но ведь Итачи и Саске считаются талантливейшими во всей деревне. Эх, в нашем клане хотя бы парочка таких очень пригодилась, — продолжал ты легко и непринужденно. Уж не знаю, насколько легко давался тебе этот тон. — Ну да, конечно. Оба — геи, спят с кем попало, ведут активную ночную жизнь, не прочь приложится к алкоголю и ещё бог знает к чему. Каким-то образом хватает наглости приводить своих мужиков прямо домой, а Итачи ещё к тому же и практикует бдсм, будь он не ладен. Сегодня вообще предпринял попытку меня изнасиловать, ха-ха, — я рассмеялся и осушил очередную рюмку. Почему-то только сейчас, когда я говорю об этом с кем-то другим, я понял, как мне дороги эти два придурка. — Что? — ты звонко брякнул рюмкой об стойку, — то есть как это — изнасиловать? — и ты с неподдельным любопытством посмотрел на меня. Я чувствовал твой взгляд, но так и не повернулся к тебе. — Ну, вот так. Оседлал меня и связал мне руки, — я продолжал смеяться, как не смеялся уже давно. И невольно я посмотрел на тебя. Ты смотрел на меня. Сначала твой взгляд был серьезным, а потом уголки твоих губ взметнулись вверх, и ты улыбнулся. О, чёрт. В ушах зашумело, а перед глазами всё пустилось в пляс. Казалось, кроме нас никого больше не существовало. Почувствовав, что и дышать становится непросто, я поспешно отвел взгляд, и накатил ещё. Ты тоже повернулся к своей рюмке, и некоторое время мы снова просидели в напряженном молчании. — Хотя, наверное, после поступка Изуны, тебе гораздо легче воспринимать подобные вещи, — задумчиво проговорил ты, совершенно не подозревая, к чему приведет эта твоя реплика. — А что не так с Изуной? Буквально через несколько месяцев после моего отъезда из деревни, мне пришло письмо от моего младшего брата. В письме он говорил о том, что не может пережить разлуку со мной и тоже покидает деревню. Он отправлялся в Страну Дождя, чтобы стать волонтером и помогать осиротевшим детям. Конечно, я был шокирован, узнав об этом. Но с другой стороны, я смог на минуту понять его. Изуна изначально не был приспособлен для того, чтобы управлять кланом. Все эти интриги, заговоры, постоянные подготовки к переворотам, а также управление внутренними делами, были не для него. Мой младший брат был, хоть и превосходным шиноби, но все-таки крайне ранимым, очень нежным и чувствительным человеком. Но почему-то, когда я покидал деревню, я не думал об этом. Я находился в таком слепом отчаяньи, что казалось, все смогут разобраться без меня. В конечном счете, после того, как Изуна покинул деревню, я передал дела Фугаку. Он внушал мне доверие, у него была отличная репутация, и что самое важное, что оказалось не под силу, ни мне, ни моему брату, у него были дети. В строгой, свойственной нашему клану, манере, он воспитывал свое потомство, и за продолжение рода Учиха можно было не переживать. Так мне тогда казалось. — Мадара, неужели ты не знаешь? Я про то, что он сбежал с Тобирамой, — спокойно проговорил ты и с некоторым волнением взглянул на меня. — Что ты сказал? — твои слова прозвучали для меня словно удар шаровой молнией, — с Тобирамой? Этого не может быть, он же поехал помогать сиротам в Страну Дождя… — внутри всё неприятно холодело. Ты немного помолчал, смотря на меня с постоянно растущим состраданием. — Значит, он так тебе и не сказал. Они сбежали практически сразу после того, как… как ты покинул деревню. — Подожди, куда сбежал? И почему с Тобирамой? — я искренне ничего не понимал, и это нервировало меня. — Мадара, ты что, действительно ничего не знал? Они же встречались! И в отличие от нас, они продолжили бороться за свою любовь, — нервно проговорил ты и осушил рюмку. Я поджег сигарету. Глубоко затянулся. Мне хотелось, чтобы дым сковал мои легкие, и я ничего не должен был говорить. — Изуна и Тобирама, они…любили друг друга? — проговорил я словно не своим голосом. — Любили и любят! Они начали встречаться примерно тогда же, когда и мы, — в тебе явно начинало что-то закипать, — и сейчас они прекрасно живут вместе. — Но ведь им и не пришлось бороться! Они просто улизнули от всего бремени ответственности, которое успешно переложили на нас! Я очень сомневаюсь, что Изуна или твой брат стали бы покорно смотреть, как оба обзаводятся женщинами и детьми! — во мне всё кипело. Здесь был и неумолимый огонь горечи от того, что ты предпочел мне продолжение своего рода, в то время как мог передать полномочия кому угодно в своем клане и жить своей жизнью. Нет, жить НАШЕЙ жизнью. Одновременно во мне полыхало пламя ревности и необъяснимой злости к Изуне, который обманул меня ради своего собственного счастья. И, конечно же, я бы врезал Тобираме, который распустил свои лапы на моего непутёвого, но всё-таки любимого брата. Но до этих двоих я ещё доберусь. Твои брови волнительно сошлись на переносице. Ты смотрел на меня снова с каким-то не то состраданием, не то раскаяньем. К черту твоя жалость! Ты так, наверное, на всех смотришь в деревне. Ведь все всегда бегут за твоей помощью и советом. И никому на всём белом свете ты не причинял боли. Никому, кроме меня. Но перед моими глазами всё плыло. И это было не саке, которое никак за все эти годы не смогло заглушить тоски по тебе. Это была моя бесконечная любовь, которую не можешь затоптать даже ты сам. — А как бы ты поступил на моём месте, а, Хаширама? — уже спокойнее, но всё ещё хрипло спросил я, почти не узнавая свой голос. Несколько мгновений ты молча смотрел на меня уже с более серьезным выражением. Вдруг что-то острое проскользнуло в твоем взгляде и ты сказал: — Какое бы решение в подобной ситуации ты ни принял, я бы точно никогда не оставил тебя, — отрезал ты совершенно твердо и спокойно. В моих пальцах все еще тлела сигарета. Я слышал, как громко смеялись выпившие мужчины, сидевшие в этом баре, и как звякали стаканы, которые протирал бармен. Я смотрел в твое такое родное лицо и впервые до меня дошло, что я был не единственным, кто страдал все эти годы. Сейчас не было никакой жалости в твоем взгляде. Губы были плотно сжаты, а на лбу стали четче видны морщины. Почему-то за всё это время я не мог допустить и мысли, что моё бегство тоже могло причинить тебе боль. Я думал, что страдал я один и во всей этой истории, жертвой тоже был только я. — Но ты, как эгоистичное дитя, сбежал, — словно читая мои мысли, продолжал Хаширама, — ты думал, что ты своим поступком кому-то что-то доказал? Мало того, что ты вывел из равновесия расстановку сил кланов в нашей деревне… О, чёрт. Опять ты о своей деревне. Только мне показалось, что я мог хоть как-то тебя задеть, ты снова вернулся к борьбе за общественные блага. -… ещё ты убил всё живое во мне, — очень тихо и четко проговорил ты, слезая со стула, — наверное, только одна жена во всём мире видела, как горько плачет её муж после первой брачной ночи. Сказав это, ты величественно и спокойно вышел из бара. Я достал очередную сигарету и подлил себе еще саке. Мои руки дрожали. Я готов был бежать, лететь, но только не видеть твоего лица искаженного болью. Последний раз я его видел тогда, в тот самый ужасный день в моей жизни: когда ты сказал, что женишься, и теперь всё будет по-другому. И вдруг я понял, что ты снова ускользаешь из моих рук. И вновь я чувствовал себя пораженным словно молнией, будто никогда больше не смог бы пошевелить рукой или ногой, а сердце делало по инерции последние удары. Нет, этого больше не произойдет. Я бросил сигарету и сколько-то купюр, ценность которых явно превышала стоимость нашей выпивки, и выбежал на улицу. Не отдавая себе отчета в том, насколько мои действия соизмеримы с логикой, я бежал по направлению к твоему дому. Резко остановившись на повороте к небольшой алее, где ты и я часто любили прятаться от всего мира, я увидел твой силуэт, мягко освещаемый уличным фонарем. Услышав мои шаги, ты обернулся и остановился. Я подошел ближе к тебе и не без страха коснулся твоего запястья. Поняв, что не то от удивления, не то от желания мне врезать, ты не собирался убегать, я сжал твою руку чуть крепче. Твой учащенный пульс и нежная тонкая кожа окончательно придали мне уверенности. — Я больше не отпущу тебя, Хаширама. Ты не вырвал руки, а лишь мягко улыбнулся. — Наверное, наше время уже прошло, Мадара. Так я привык думать. Ты смотрел мне прямо в глаза. Спокойно, уверенно. Бесконечное смирение. Я отчаянно пытался что-то сказать, но, похоже, просто глотал воздух губами, словно выброшенная на берег рыба. Я не выпускал твоего запястья, как ребёнок, боящийся отпустить взрослого. Словно утопающий, пытающийся совершить бессмысленные действия, чтобы последний раз в жизни взглянуть на свет, я кинулся к твоим губам. Я целовал тебя так, будто пытался разжечь ту угасшую между нами любовь, которая уничтожила весь здравый смысл, как только я снова увидел тебя. Но ты не отвечал. Ты лишь стоял как манекен, недвижимый и холодный. Когда, отстранившись, я заглянул в твои глаза, то увидел в них борьбу тысячи эмоций, но во взгляде не было и намёка на нежность. Уж не противно ли тебе было? Наконец, потупив взор, я выпустил твою руку. Всё было бесполезно. — Прости. Видимо, я до сих пор ещё не привык. Не прошло и трёх секунд, как ты отвернулся и пошел дальше. Я смотрел на твой силуэт, исчезавший в тёмном конце аллеи. Всё, чего мне хотелось в тот момент — напиться до беспамятства. Так я и поступил.

***