Побег из Алькатраса

Сойдя через неделю на каменистую пристань продуваемого всеми ветрами острова пеликанов Томас Трюмп был взволнован, словно ему предстояла не вторая и последняя до суда встреча с подзащитным, а как минимум свидание с запавшей в душу девушкой. Том объяснял это тем, что очень хотел выиграть это дело, ставшее бы его ступенькой в мир солидных процессов. Ну и чего греха таить — хотелось помочь этому парню с манерами любопытного непосредственного ребенка. Шкодливого, но милого. Хмм, ребенка… он ведь так и не забыл плавных интонаций хрипловатого голоса и сказанных с особым придыханием отдельных слов. Всю прошедшую неделю воображение, подло сговорившись с памятью, рисовало молодому юристу картины одна неприличнее другой. Запрокинутая голова с летящим взмахом черных волос, открывающих длинную шею, полуприкрытые зовущие глаза, тонкие пальцы, вцепившиеся в обнаженные плечи… И сейчас из-за не в меру разыгравшейся фантазии вместо того, чтоб договориться о разработанной им идее защиты, Томасу хотелось заставить прекрасного преступника рассказать подробности, происходящие за дверями закрытых особняков. А также узнать — откуда вообще появилась столь безумная идея обогащения и собственно его опыт в таких делах. Каулиц снова поразил его, встретив с мокрым тюрбаном из полотенца на голове. — Привет, Билл, — адвокат растеряно смотрел в довольное произведенным эффектом лицо. — Я, судя по всему, не вовремя? У тебя банный день? — Почти, — ухмыльнулся тот, стягивая с головы линялую тряпку. Том пораженно ахнул, глядя на рассыпавшиеся по плечам мокрые русые пряди: — Ты… перекрасил волосы? Как тебе это удалось? Зачем? — Мир не без добрых людей, как видишь, они отыскиваются даже в таком мрачном месте. Тут так тоскливо, что мне захотелось перемен, — он протянул это чуть манерно, словно скучающая в роскоши дамочка, а вовсе не узник в холодной тесной клетке. — Увы, возможности что-либо изменить здесь ограничены. Поэтому — вот. — Где ты взял краску-то? — продолжал недоумевать Трюмп. — Знакомая прачка. Она осветляется перекисью под Мэрилин, ну вот сегодня во время моей смены и помогла мне. Блондин из меня не получился, но она предупреждала, что черный цвет с первого раза разве что в русый перейдет. Но мне и так нравится, а тебе? Том пожал плечами, чуть не ляпнув, что Биллу пойдет все, и вместо этого скептически поинтересовался: — У тебя есть деньги, чтобы расплачиваться за мелкие услуги? Насколько я осведомлен, письма и передачи проходят строгую цензуру. Да и вообще передачи здесь сильно ограничены в сравнении с другими тюрьмами. Билл скривился: — Да знааааю я, нам даже личные вещи запрещены, одна казенщина. Но ведь существует еще масса способов оплатить добро, верно? — Например? — не понял Том. Он, конечно, не был столь наивен, чтоб не знать о тайной тюремной валюте вроде косяков, сигарет и прочего дерьма, но не в стенах Алькатраса! С местной жесткой системой это попросту невозможно! — Ну например, Эва — женщина одинокая, к тому же не слишком… привлекательная, вот и скучает без мужского внимания. А я умею быть не только убедительным, но и ласковым… — Билл бросил своему защитнику такой откровенный взгляд, что у того невольно мурашки поползли по рукам. — Ты переспал с ней? — опешил Том. — Ну да, — легко согласился новоявленный недоблондин и хитро подмигнул, — и все остались довольны. Трюмп старательно гнал от себя невольно поплывшие перед глазами картины горячего секса. Что секс был жарким, он не сомневался, иначе зачем женщина, рискуя увольнением, согласилась покрасить волосы заключенному? — Ну так мы будем обсуждать мою личную жизнь или линию защиты? — насмешливый голос вывел его из транса. — Прости, — Том взял себя в руки. — Я много думал за эту неделю о тебе, то есть о твоем деле, — мгновенно поправился он, тем не менее, успев заметить взлетевшую бровь. — Билл, ты сам понимаешь, что все факты против тебя. Играть с уликами, которые ты кстати сам настойчиво оставлял, или с показаниями — не наш случай. Поэтому я вижу только два способа сократить твой срок. Первый самый простой — ты сдаешь своего сообщника и часть награбленного, так сказать оказываешь помощь правосудию. — Проехали! — резко перебил Каулиц. — Второй способ? — О, как категорично, — покачал головой адвокат. — Поверь, это практически стопроцентная вероятность скостить лет десять! — Том, ты думаешь, я настолько глуп, что не додумался бы до этого раньше? Если б я это сделал, тебя бы сейчас здесь не было, как, впрочем, и меня! Мотал бы себе срок где-нибудь на большой земле. Поэтому можешь не рассыпаться бисером, а просто расскажи про второй способ? — Отлично. Он тоже касается твоего партнера. Предлагаю, точнее, считаю необходимым упирать на то, что твоя роль в этом деле была зависимой. Нужно приписать этому твоему … Георгу — кстати, сочини уже ему полное имя что ли? — разработку плана и принуждение тебя в его осуществлении. Если ты не дашь против него детальных показаний — его никто не узнает, и можно спокойно сделать из него козла отпущения. Деньгами и прочей вашей добычей он с тобой практически не делился, а тебя самого запугал настолько, что ты боишься даже упоминать о нем, несмотря на значительное ухудшение твоего положения от этого молчания. Ты не можешь его выдать, даже будучи уверенным, что его посадят — длинные руки могут достать и в тюрьме, ведь предательства он тебе не простит. Действие под принуждением, хоть и не доказанным, плюс твое не полное совершеннолетие на тот момент даст нам шанс значительно смягчить наказание. Каулиц, на протяжении всего спича задумчиво рассматривавший стену, наконец, ответил: — Георг Листинг — звучит достаточно криминально? — Вполне, — улыбнулся Том, понимая, что это согласие. Билл вздохнул и вернул улыбку. — Вот и договорились. А теперь, Билл, ответь мне честно — почему ты действительно не сдал своего Георга? Вероятность, что он поможет тебе бежать отсюда, практически равна нулю. Неужели ты веришь в то, что когда окажешься на свободе, твоя доля будет тебя ждать в целости и сохранности? Это же не год, не два, а целые четверть века! В глупое благородство я не верю, уж прости. Тогда почему? Неужели ты действительно его боишься? — Я его люблю. Такой ответ будет достаточным весомым для тебя? — Билл смотрел жестко и серьезно. Трюмп так и застыл с отвисшей челюстью, и думать забыв о том, что надо бы держать лицо. И не нашел ничего умнее как спросить: — А он? — Он тоже любит меня. Поэтому, отвечая на твой вопрос, скажу — да, я уверен в Георге, уверен настолько, что знаю — он встретит меня по окончании моего срока на пристани в назначенное время, минута в минуту. Ну или у ворот тюрьмы — если ты мне все же сумеешь помочь мне с переводом. Том ошалело молчал, переваривая информацию, глядя при этом на своего подзащитного во все глаза. А когда, наконец, смог заговорить, уже не задумываясь об уместности и корректности вопросов, начал жадно удовлетворять свое любопытство: — Так план ограбления и проникновения в дома был все же твоим? — Разумеется, — гордо ответил Каулиц. — А как твой любимый мужчина согласился на то, чтобы ты… — Чтобы я отсасывал у этих придурков? — Охх! — вырвалось у Тома. А Билл, словно и не заметив, продолжал: — Первоначально я хотел пожертвовать своей задницей — согласись, такие снимки были бы гораздо эффектнее! Но тут Георг действительно возмутился, сказав, что чтобы опустить политическую шишку в глазах общественности вполне достаточно минета. На том и порешили. — Но любовь подразумевает ревность, разве нет? — Пффф, он же знал, что мое сердце да весь я целиком принадлежат только ему — так к чему эти глупости? — Странно, — Том искренне не понимал, как можно позволить любимому человеку творить такое. — Вот я бы… — Вот ты бы! — передразнил Каулиц. — Поэтому, Томи, ты всего лишь начинающий адвокат. А что, был ты моим любимым, — он чуть прищурился, лаская взглядом, — ты бы запретил мне обслуживать других мужиков, даже зная, что это принесет приличный куш? — Я не променял бы тебя на деньги! — горячо возразил Трюмп и тут же испуганно добавил: — В смысле, любимую девушку не променял бы. — Ты милый, — очаровательно улыбнулся Билл. — Мне очень нравится твоя искренность. Но увы, не все в этом мире идеально, и кроме черного и белого есть полутона. Все было не так уж и плохо. Тем более, что Георг получил свою порцию ласк вдвойне, пока я тренировался на нем искусству доставлять удовольствие. Могу с гордостью сказать, что та маленькая хитрость, на которую я решился, творила чудеса, и минет в моем исполнении был вне конкуренции, о чем я естественно осведомлял будущего «клиента». — Что за хитрость? — не выдержал Том. — Ты все равно не поверишь, а подтвердить я сейчас, к сожалению, не смогу, — загадочно усмехнулся Каулиц. — Потому что мы в камере? — Потому что моего маленького секрета при мне нет. Глядя на поникшего защитника, похожего сейчас на обиженного ребенка, так и не получившего обещанную игрушку, Билл чуть не расхохотался: — Тебе когда-нибудь отсасывали, Томи? Про парней даже не спрашиваю, я имею в виду — девушки? — Да, и не раз! — чересчур поспешно ответил тот. — Врешь ведь, — спокойно припечатал Каулиц и, отвернувшись, склонился к тощей подушке, что-то там нашаривая. Том молчал, опустив глаза, было стыдно за свое глупое бахвальство и не менее стыдно за долбанную почти-невинность, ограничивающуюся поцелуями и несколькими быстрыми перепихонами на угарных студенческих вечеринках. У него никогда не было постоянной подружки, да и времени-то не было на девушек — он изо всех сил старался поскорее встать на ноги и получить достойную профессию. — Посмотри-ка на меня? — тихо попросил Билл через пару минут. — Ну же, я не кусаюсь. Трюмп поднял голову и … обмер. Когда он пару лет назад читал интервью с Мэрилин Монро, то просто не поверил ее словам. Звезда рассказывала, как однажды шла с подругой по улице — без каблуков, макияжа и уложенной волнами фирменной прически. Прохожие не обращали на нее ни малейшего внимания, и подруга удивилась: — Как, тебя даже не узнают, стоит выйти не накрашенной? Тогда Мэрилин ответила: — Дело не в макияже, а в создаваемом тобой внутреннем образе. Смотри! И она, томно прикрыв глаза, пошла знаменитой раскачивающейся походкой. И вся улица тут же обернулась и упала к ее ногам с восторженными приветствиями и просьбами об автографах! Взглянув на своего подзащитного, не иначе как воспользовавшегося способом Мэрилин, да еще и пустившего в ход тяжелую артиллерию в виде не слишком ровно, но все равно эффектно подведенных глаз, Трюмп понял, что пропал. То, что перед ним его подзащитный, что он вообще-то парень, и что они находятся в открытой обозрению камере, стало незначительным. Черный колдовской взгляд, полуприкрытые ресницы и влажные губы на дышащем страстью лице напрочь снесли крышу, и Том смог только прошептать: — Это ты — настоящий? Или таким ты показывал себя тем богатым выродкам? — Ты хочешь проверить? Хочешь оказаться на их месте? — опустив руки на плечи своего адвоката, Билл властно притянул его к себе, словно в замедленной съемке сокращая расстояние между их приоткрытыми в ожидании губами. Том и не осознавал, как желал это долгожданного касания, а когда, наконец, рот Билла мягко накрыл его собственный, сгреб, вжал в себя тонкое тело в жесткой синей робе, целуя в ответ. — Теперь знаешь, каково им было? — прозвучало еле слышно. Но Том уже не мог отвечать. Забив на охранника, в любой момент грозящего появиться за решеткой, на любопытные глаза в камерах через коридор, пытающиеся в полумраке разобрать, что творится в их клетушке, он подчинился ловким рукам, снимающим с него одежду, и лишь удовлетворенно выдохнул, когда почувствовал обнаженной грудью горячую кожу прильнувшего к нему Билла. Тот снова принялся целовать его — жадно, словно изголодавшись по ласке, осторожно подпихивая его в сторону койки. А когда Том, наткнувшись на нее, чуть не упал навзничь, требовательно огладил его бока и вдруг резко развернул его, заламывая руку за спину и роняя на кровать вниз лицом, глуша невольный крик. Навалившись сзади, Билл заломил ему вторую руку и чем-то быстро скрутил их, продолжая вдавливать его голову в матрац, так что Том уже начинал задыхаться. — Прости, малыш, как-нибудь в другой раз, — прошептал он, коротко целуя защитника в шею и одновременно впихивая ему в рот еще влажное полотенце. Повернув Трюмпа на бок, он с неожиданной тоской посмотрел в испуганные глаза: — Прости меня, Том, но ты — мой единственный шанс выбраться отсюда. Тебя не осудят, может лишь лишат места. Но это не сравнится с двадцатью пятью потерянными годами, согласись. Том попытался мотнуть головой и замычал. — Тихо, я не хочу причинить тебе больше вреда, чем потеря работы. Сейчас я свяжу тебя, и украшу парой синяков, чтобы никто не заподозрил тебя в сообщничестве. А потом покину остров. Под твоим именем. Ты же заметил, насколько мы похожи — просто близнецы! Вот оно! Понимание накрыло Тома с головой, не мешай полотенце во рту, он бы обречено застонал, услышав объяснение тому неуловимому, что он пытался вытащить на свет из собственных мыслей на протяжении всей недели. Билл напоминал ему самого себя! А теперь, с перекрашенными волосами, уже собранными в хвост, в его костюме со строго подтянутым галстуком их было просто не отличить. И как он мог не понять этого раньше? А заключенный тем временем, сноровисто стянув его ноги, рассматривал беспомощную жертву — как бы покрасочнее, но с минимальными потерями оставить на ней «следы насилия». Когда Каулиц быстро склонился к нему, Том зажмурился, ожидая рассекающего лицо хука. Но его не последовало. Вместо удара его ждало ласковое касание губ, переходящее в обжигающий поцелуй в висок, возле глаза. — Ну вот, — удовлетворенно кивнул Билл, глядя на свою работу, — красота просто! Может, для убедительности — еще один? — он приник к скуле, жадно втягивая кожу. — Хороший засос гораздо приятней хорошего удара, хотя выглядит почти так же? — мягкая улыбка странно не вязалась с напряженностью момента. Но Том бы с ним вполне согласился, если б мог. — У нас есть еще пара минут, так что уж удовлетворю твое любопытство, тем более, что ты мне действительно симпатичен. За несколько дней до твоего первого визита мне передали маленькую посылку от мамы — огрызок мягкого карандаша и пару штук нижнего белья. Карандаш мне пригодился только что. А боксеры… Как ты думаешь, какого цвета шнуры, которым связаны твои руки и ноги? — Том дернулся. — Правильно — фиолетовые. Георг позаботился даже об этом, зная мою слабость иметь собственный стиль, — рассмеялся Билл. — Они были вставлены под кулиски присланных трусов. Подозреваю, что эти две вещи обошлись Георгу, а посылка, как ты уже догадался, была именно от него, мать меня и знать не хочет уже несколько лет, дороже похода в шикарный ресторан, но вещи были безобидны, а охрана жадна. В приложенном письме, конечно же изученном вдоль и поперек, наряду со слезливыми пожеланиями держаться и сказками о жизни близких родственников, была странная фраза: «Я бы передала тебе зеркало, но мне сказали, что ваши порядки это запрещают. Так что просто пользуйся другими возможностями увидеть свое отражение». Зеркальце, кстати, на пару дней удалось выклянчить у Эвы. Когда ты вошел в мою камеру, я с первого взгляда понял, о каком отражении шла речь. Мой партнер, узнав о подаче мной апелляции, наверное, случайно увидел тебя и тут же подсуетился о твоем назначении. А дальше — ну сам понимаешь, дело моего обаяния, — он чувственно потерся носом о шею Тома, благодарно лизнув за ухом. — У меня осталась одна просьба, ты волен выполнить или не выполнить ее. После того, как я уйду, пожалуйста, дай мне полчаса форы, а потом поднимай шум, — Билл легко коснулся уголка растянутых кляпом губ прощальным поцелуем. — Я буду помнить, что за мной долг. Когда раздался скрежещущий лязг отодвигаемой решетки, Каулиц сидел на кровати у него в ногах, прикрытых тонким казенным одеялом, и мягко поглаживал его по спине. — Что там с ним? — не понял охранник, делая шаг в полутьму камеры. — Он переволновался и задремал, не стоит его будить, — шепотом ответил Билл, вставая. — Сейчас иду. Он нагнулся к уху Тома и еле слышно прошептал: — Спасибо и прощай. И быстро вышел в тускло освещенный коридор. Том пролежал тихо почти два часа, прикидывая, что катер уже успел добраться до побережья. И не в силах больше терпеть боль в вывернутых и затекших руках, он начал метаться и глухо стонать, пока с грохотом не свалился на пол. Прибежавший на шум надзиратель освободил его, и незадачливый защитник, соврав, что все это время находился без сознания, поступил в распоряжение тюремного врача и следователей. Через два месяца. Работу клерком в крупном рекламном агентстве Том нашел через неделю после исключения из списков действующих адвокатов. По идее, он должен был возненавидеть причину своего падения кувырком с карьерной лестницы. Но он лишь испытывал странное чувство удовлетворения, что виновник его бед находится за пределами зловещего острова и, как он надеялся, больше не попадется в лапы правосудия. Свое позорное увольнение он перенес стоически, впрочем, дисквалификацию ему объявили лишь на три года с правом восстановления, поскольку не обнаружили в совершенных им действиях злого умысла, а лишь непозволительную неосторожность и беспечность. Звонок в дверь прозвучал неожиданно и слишком резко в пустоте скудно обставленной небольшой квартирки. Удивленный Том открыл курьеру в форменной сине-красной куртке и принял из его рук узкий длинный пакет на свое имя, расписавшись в протянутом бланке. Недоуменно ощупав увесистый презент через плотную бумагу и так и не определив его содержимое, он отнес сверток на кухню и вскрыл его, замерев от удивления — внутри была бутылка мадам Клико. И никакой открытки или письма, поясняющей, кто и по какой причине так расщедрился. Впрочем, в записке не было необходимости. Через год, 21 марта 1963. В проигрывателе крутилась пластинка Чака Берри. День за днем. Джонни Кэш и Рэй Чарльз были забыты и сосланы на полку с винилом. Когда иголка, пройдя последний виток автоматически вернулась на начало и замерла, Том поднялся, чтобы включить новостной канал, и снова опустился в кресло. Он непроизвольно дернулся, услышав знакомое название. Сегодня знаменитая американская тюрьма Алькатрас в заливе Сан-Франциско была официально закрыта. Такое решение было принято федеральными властями из-за чрезмерных расходов на содержание заключённых на острове по сравнению с материковой тюрьмой. К тому же все постройки нуждались в ремонте, который бы обошелся в сумму около 3—5 миллионов долларов. — Вот и все, — с облегчением выдохнул парень. Может, теперь ему перестанут сниться эти сны, в которых холодную морскую зыбь согревают теплые карие глаза? За год он успел с незначительного клерка вырасти до должности исполнительного директора агентства и подумывал после получения амнистии на свою основную профессию открыть собственную юридическую контору, специализирующуюся на делах СМИ и рекламы. Его жизнь наладилась и пошла в гору. Для полноты счастья не хватало постоянной девушки, но как-то так получалось, что дольше одного-двух свиданий они у него не задерживались. Сейчас он, неспешно потягивая мартини у экрана телевизора, ждал Мари, молоденькую секретаршу босса, которая давно добивалась его расположения и, наконец-то удостоившись приглашения в гости, должна была приехать к нему с минуты на минуту. Звонок прозвучал тихо и мелодично, и Том, расслабленно потянувшись, пошел открывать. — Привет! Это тебе, — в руки Тома впихнули бутылку коллекционного коньяка. — Ты?! — парень в шоке отступил назад, неверяще глядя в глаза своему наваждению. Каулица даже по прошествии года он узнал бы в любом виде — хоть в нищенских лохмотьях, хоть в строгом костюме. Стоящий на площадке Билл выглядел неожиданно и потрясающе круто — весь в обтягивающей черной коже, с гроздьями серебряных цепочек на тонкой шее и…с макияжем? Точно, карие глаза, вечные спутники его снов, стали еще выразительней из-за густо подведенных тенями век. Волосы, снова черные, только ухоженные и блестящие, гладкой волной спадали на плечи. — Я рад, что ты еще помнишь меня, — Билл улыбнулся, довольный произведенным эффектом. — И надеюсь, не убьешь прямо на пороге? Нам сегодня есть, что отметить, правда, Томи? И еще, если помнишь — за мной должок. А свои долги я привык возвращать. С процентами, — многообещающая улыбка снова осветила его лицо. Том, не раздумывая больше, втянул его за руку в квартиру и захлопнул дверь. — Ты хоть представляешь, сколько процентов набежало за год? — выдохнул он в оказавшиеся странно близко губы, но чуть отстранился, словно вспомнив. — А как там поживает твоя большая любовь, Георг, кажется? Он в курсе, что ты тут… платишь по счетам? — Благодаря тебе он получил меня назад на двадцать пять лет раньше, чем мог бы. Как ты думаешь — будет ли он против моей благодарности? — мягко улыбнулся Билл, опустив тяжелые ресницы. — Ну же, я готов к оплате, — и дивное создание прильнуло к нему, заключая в кольцо рук и кокон тонкого аромата, ледяной свежестью напоминающего холодные воды калифорнийского залива. Словно не было этого года, не было потери работы и мучительного стыда за собственную глупость. Том до сих пор винил во всем только себя. Впрочем, и не винил уже, ведь его глупость была рядом, мягко касаясь тонкими пальцами его лица. Он так и не смог забыть того поцелуя, как ни пытался это сделать в объятиях случайных знакомых. Обреченно выдохнув, он резко вжал гостя в дверь и настойчиво раскрывая его губы, жадно ворвался внутрь, желая проглотить, сожрать, насытиться за год мучительного ожидания, в котором он наконец-то смог себе признаться. Неожиданно ощутив что-то гладкое в языке Каулица, он удивлено оторвался, глядя ему в рот: — Что это? — Помнишь, я говорил тебе о маленьком секрете, обещающем большое наслаждение? Так вот, это он и есть, — Билл высунул язык, демонстрируя пронзающую его штангу с двумя гладкими металлическими шариками на концах. — Это… вроде сережки, да? — Том как в трансе коснулся пальцем блестящей бусинки. — Ну да, вроде, — согласился гость. — Только гораздо полезнее, ну ты понимаешь? — он хитро улыбнулся. — В тюрьме тут же сняли. Потом заросло и пришлось заново прокалыва… Но примерный мальчик Том уже не слушал, вновь закрывая желанный рот поцелуем, жадно вылизывая бусинку и представляя как сладко эта бусинка может задевать самые нежные места его тела. А Билл тихо и довольно постанывал, все своим видом не опровергая этой возможности. Долги он привык платить сполна, особенно если платеж оказывался таким приятным. Может, стоит растянуть оплату и перенести проценты на следующий раз? А если приплюсовать еще и пени… Усмехнувшись про себя, Билл перестал, наконец, думать и, блаженно прикрыв глаза, растаял в сильных руках своего бывшего адвоката.