Выходя из лечебного корпуса на Шоту обваливается ещё больший завал, чем тот, что был у них с Яги напополам, хотя ещё тогда ему это казалось много. Расправиться с мерзкими отчётами, бланками и с усилием утопающего начав обсуждать на совете преподавателей следующие вступительные экзамены, которые, несомненно, надо изменять, уважаемый Директор, Айзава возвращается в знойный полудень к Тошинори домой, потому что последнее время обосновался у него.
Малая часть вещей так и осталась в общежитии, куда по окончанию лета он вернётся, но у Тошинори находится тот самый набор всего необходимого для жизни, поэтому он не жалуется. Собственно, весь личный спортивный инвентарь он перенёс на эти несколько месяцев в зал Академии, поэтому на тренировки с Шинсо не приходится всё таскать с собой. А Шинсо не приходится таскать себя до зала, потому что корпус 1-А, где он поселился, находится намного ближе его прошлого.
В Масутафу жаркий летний период и холодный зимний — из крайности в крайность, потому стиль костюмов героем приходится менять соответственно каждому времени года. Айзава тоже не оставил свой чёрный балахон без внимания — вместо длинных рукавов подобие майки, а удлинённые штанины стали напоминать удлинённые шорты. И Яги, конечно же, счёл нужным отметить, что у его мужчины шикарные бёдра и мускулы, и что ему следует почаще так одеваться при нём, но он беспокоится, что злодеи будут поражены его красотой, а не силой. Брюнет закатывает глаза и кончики его ушей краснеют в этот момент.
Странно, но подобные замечания с момента начала их отношений стали слышаться всё чаще и чаще с обеих сторон. От Шоты, конечно, реже, но если идти — то напролом, поэтому очень забавно наблюдать, как бывший символ мира краснеет словно подросток на первом свидании.
Айзава усмехается и продолжает путь. Качает головой и проклинает солнце за то, что оно поглощается чёрным цветом,
а он во всём черном, и не решается ускорить шаг, потому что очень обдумчиво смотрит на носки своей обуви, которую тоже пришлось сменить на более лёгкую, и в его голове крутятся мысли дни напролёт о том, что подготовило ему это лето, а в последствии — и учебный год, который обещает оторваться на повзрослевшем 1-А по полной, как и на их сенсее. Ему слишком мало платят за эту работу.
Во-первых, учебный план и формирование нового вступительного испытания. Во-вторых, подготовка к секретной миссии с Ястребом, о которой его оповестили неделю назад на собрании Министерства Героев и сообщили примерные её сроки — месяц. В Японии, но всё же, в другом городе, на противоположном её конце, и Айзава не знает, как хорошо будет замещать его Тошинори, кто будет следить за Эри и стирать её причуду в нужный момент, или кто будет тренировать Шинсо. Яги? Нет. Он его совсем не знает. Айзава любит Яги, но доверить своего почти-сына ему не может. Он занимается с Изуку, а тот совсем другой. Совершенно разный подход. Хотя в качестве профилактических мер можно туда отправить Хитоши, чтобы посмотрел и понял, ломать пальцы и руки — больно и неприятно, поэтому если не хочет, чтобы Айзава случайно ему это сделал — стоит лучше отрабатывать выход из захватов. Возможно даже, стоит пнуть Шинсо под задницу, чтобы тот ходил на кроссы с Изуку, ведь с дыхалкой у него что-то совсем неважно, и Шота даже знает почему, однако он ему не отец, чтобы воспитывать… Черт возьми. Да, именно этим он, вообще-то, и занимается.
Айзава говорит Хитоши ≪Наши причуды ментальные, и мы не можем их усилить, но можем усовершенствовать. Поэтому надо прокачивать тело.≫ — и с акцентом на это он создаёт план тренировок, одновременно учась чему-то новому сам. Например, на одном рукопашном бое далеко не уедешь — поэтому добрую половину Айзава берёт из восточных единоборств, смешанных, или бокса. Да-да, чтобы уметь хорошо сражаться, когда у тебя нет усиливающей мышцы причуды, нужно знать искусство айкидо, дзюдо, карате, тхэквандо, джиу-джитсу, борьбу и далее по списку, половиной из которых Шота занимался сам по молодости и продолжает сейчас.
Оборо его толкал, а сейчас толкает Хитоши. Потому что Оборо учил не сдаваться, а Айзава учит этому Шинсо. Чёртова Сансара.
Продолжая тему с этим секретным заданием — во время подготовки Про-Героев к нему, Совет предложил взять на стажировку по одному подающему надежду студенту. Шота пару раз списывался с Ястребом, и тот, вроде бы как, собирается взять его ученика Токаями, а сам Айзава думал не дольше трёх секунд, кого потащит покорять крыши под покровом ночи вместо подготовки к тестам.
В-третьих, чёртовый Тартарус с этим Курогири, и Айзава не знает, в какой из визитов у него задрийфует крыша, — ехать она уже начала давно. Каждое посещение — ад для почти убитого горем подсознания, и заставляет Шоту топтаться босыми ногами по осколкам разбито когда-то сердца, кроша ещё больше. Тяжело. Слишком эмоционально тяжело — он никогда не выбирается туда один, — только с Хизаши, его, чёрт возьми, единственным лучшим другом, который на самом деле знает, когда пора уводить его из тюрьмы.
По дороге, сменяющейся всё более и более тихими кварталами, потому что Тошинори выбирает спокойную пенсию заслуженного кровью и болью звания Про-героя и Символа, и уединяется чуть дальше от центра, но всё ещё не слишком далеко до академии и Майт Тауэра, куда он иногда ходит на совещания и подписывать бумажки — несомненно, очень интересно. И что более интересно — большинство собраний обсуждают совместную политику агентства Старателя и Всемогущего, так как всё-таки области работы смежные, а Старатель в последнее время меняет манеру общения и его становится сложно понять.
Айзава доходит до конца улицы, сворачивает в небольшой дворик, проходит по мраморно-белой дорожке вдоль кустов пышных цветов и пары маленьких саженцев. Яги сказал, что это пока секрет, но Шота предполагает — сакуры или яблони. Сакуры и яблони — последнее, что умещается в его голове, поэтому также быстро улетает, стоит ему переступить порог дома.
— Хей, Тоши. — Лицо становится чуть мягче, словно со сменой обстановки с него свалилась половина проблем.
— Айзава! Проходи, я заварил чай.
— Мне нужно что-то покрепче чая.
Шота не совсем опрятно скидывает обувь куда-то в угол и идёт на кухню, перед этим, конечно, топчится в коридоре, так как наклониться и развязать шнурки ему лень, к манящему голосу, и вовремя себя осаждает, чтобы не начать умолять Тошинори дать ему кофе, потому что он, как-бы, пытается слезть с привычных двух литров хотя бы одного, и именно Яги был инициатором.
— Вау, что это за горячая штучка у меня на кухне. — Шота ухмыляется, замирая в проходе, и плевать, что кухня, вообще-то, не его, оценивающе смотря на спину блондина, под руками которого жарится, варится и печётся сразу несколько блюд на плите.
Как только появилось свободное время, Яги начал показывать своему мужчине великолепные способности к готовке и всячески его баловать — как итог, Айзава набрал пару килограмм, которые ни чуть не делают его хуже, а наоборот — придают даже больше объёма мышцам, которые Сотриголова в последнее время начал так активно демонстрировать. Не исключено, что конкретно для Тошинори.
— Хах, что? — Со смущённой улыбкой удивляется Яги, посмотрев на Айзаву через плечо и добавляет, подхватывая интонацию. — Осторожно, молодой человек. Мой мужчина очень ревнив.
— Хм-м-м. Вот уж счастливчик. — Шота подходит и приобнимает его одной рукой — возможно, чтобы для начала заглянуть, что готовится на плите, так как чертовски голоден, а в животе неприятно тянет от одного только запаха еды, не то что беглого взгляда на неё, после чего пропускает одну, а затем и вторую руку под чужие, скрепляя их в замке из пальцев. — Ты ел сегодня что-нибудь?
— Нет. А ты? — Тошинори чуть опасливо косится на брюнета за его спиной — и не зря, тот хмурится на полученную информацию.
— Нет.
— Шота.
— Я торопился с утра, а какое у тебя оправдание?
— Лечебное голодание. — Спокойно поясняет Яги, но Айзава ставит его слова под сомнение своим выразительным взглядом. — У меня маленький желудок, Шота, и ему нужно отдыхать раз или два в неделю.
Айзава щиплет его одной освободившейся рукой за здоровый бок:
— Потолстей. Твои кости впиваются в меня даже сейчас. — Он звучит хмуро, но Тошинори может почувствовать улыбку его губ, когда он говорит это куда-то ему между лопаток.
— Эй, вообще-то у меня есть мышцы. Просто не такие красивые как у тебя.
— У меня самые обычные мышцы. — Айзава закатывает глаза.
— На красивом человеке всё красивое.
Тошинори считает эту победу на свой счёт, когда брюнет смущённо закашливается и отходит, садясь за стол, и усердно принимается изучать скатерть. Да, очень интересно.
Тошинори разворачивается через несколько секунд и ставит перед ним кружку дымящегося чая. В чае тоже есть кофеин — старательно убеждает он Айзаву, когда тот говорит, что для функционирования ему нужен именно его черный кофе, а не кипяток с заваркой из всяких трав, цветочков и природных подсластителей, потому что на себе эффект бодрости он не ощущает. Наоборот — говорит, что чай заставляет его чувствовать сонливость и чуть раньше, или же, чуть чаще ложиться спать.
Такова и была задумка, в принципе. О том, что Яги иногда добавляет ромашку, душицу, тимьян или мелиссу для успокоения пошатанных нервов Айзавы, второму знать совсем не обязательно. Ровно как и о том, что эти добавки приносят с собой эффект сонливости.
— Будешь что-нибудь? Рис с курицей под соусом терияки, варёные или тушёные овощи, мисо суп ил-…
— Думаю, мне хватит риса с курицей. — Прерывает рассказ меню Айзава, улыбнувшись, он подпирает рукой щёку и смотрит на Яги. — Тебе действительно это нравится, хах?
— Ну, я люблю готовить. — Слегка помедлив отвечает Тошинори. — Но мне иногда жаль, что я не могу этого попробовать, так как мой рацион достаточно…ограничен. — Айзава делает улыбку чуть менее весёлой, но всё же оставляет её на лице. Глядя на Тошинори в моменты, когда он готовит все эти кулинарные изыски, ему становится жаль, что он не может поменяться с ним телами.
Если честно, Айзава не против прожить остаток своей жизни так, с половиной чужого желудка, если будет уверен, что Яги попробует всё, что захочет, и его кровь вместе с едой не полезут обратно наружу, смываться в унитаз.
— Я уверен, что твоя диета допускает некоторые вольности.
— Ты прав, она допускает. Мне по большей части нельзя еду, которая долго переваривается, что-то жирное или жаренное. Приветствуются быстрые углеводы, что-то с добавлением сахара, что быстро попадает в кровь, и поджелудочная не ждёт так долго, чтобы отдать мне мой инсулин. — Блондин усмехается, качая головой, и его длинные локоны по обеим сторонам лица выпадают из-за ушей. — Белки… С ними сложнее. Протеиновые коктейли могли бы быть альтернативой, но молоко жирное, а протеин с водой… — Тошинори поджимает губы, разминая плечи, попутно ставя порцию Айзавы к нему и не садится. — Мне становится очень плохо после него. Извини, не хочу портить тебе обед подробностями.
— Чего уж там… — Айзава закатывает глаза, но с охотой начинает есть неприлично ароматную еду неприлично большой порции, но почти никак это не комментирует, лишь бросает быстрый взгляд на блондина. — Я уже видел, как ты тошнил половину своих приёмов пищи, если не все. К тому же, будучи подземным героем и не такое увидишь. — Тошинори тихо хмыкает. Его определённо это забавляет.
На ум Айзаве приходят давние, и относительно недавние воспоминания увиденного в забытых богом или дьяволом — это уж как повезёт — закаулках. Иногда случалось, что он прогуливался по чужим патрулируемым районам и из чистого геройского ≪просто удостовериться≫ сворачивал в неосвещённые кварталы, — в частности, из-за разбитых шпаной фонарей, ведь так-то они были, округа центра всё-таки, много детей всё-таки, ≪но ничего ремонтировать мы не будем≫ всё-таки. Сотриголова просто обожает местные органы управления. Не будь ему так лень, он бы лично нашёл ответственного за этот район героя и потащил его в департамент управления, чтобы они там разбирались. Но — лень. Да и времени нет. У них, складывается, тоже.
Видимо поэтому однажды Айзава обнаружил зарезанного насмерть человека. Неприятно получилось. Пришлось в ту ночь проторчать четыре часа в полицейском участке и принять участие в расследовании. Убийство, кстати, было особой тяжести. Глубокие раны, выглядывающие из них внутренности и изуродованное лицо — Шоту даже не помутило. Вот что значит — человек повидал много дерьма, и это маленькое дерьмо лишь капля в море подобного дерьма. Он ПРИВЫК.
— Например?
— О. Я воздержусь от сопровождения тебя до ближайшей раковины, Тоши.
Тошинори негромко фыркает, улыбаясь понимающе и беззвучно смеётся.
Он знает, что Айзава не любит шум, особенно после какой бы то ни было работы. Неважно — патрулирование, академия или просто рабочие вопросы в Департаменте — Шота часто приходит вымотанный и Яги видит, что он хочет тишины. Поэтому он её даёт.
— Я, кстати, надеюсь, что ты урегулировал свой сон? В коем-то веке я слышу, как ты приходишь домой, прежде чем засыпаю сам.
— Ну. — Брюнет отводит глаза влево. — Не что бы…
— Шота.
— Ладно-ладно, я в процессе. — Сдаётся Айзава. — С сегодняшней ночи. — Очень тихо добавляет он, и всё же слышит, как Тошинори вздыхает. — Если получится. Патрулирование же никто не отменял.
— Я полагаю, предлагать сделать твою смену дневной-…
— Глупая идея. — Айзава заканчивает за него, кивая, проговаривая с трудом из-за очень сочной куриной грудки с терияки у себя во рту.
— Не называй мою идею глупой, Айзава. — Тошинори хмуро сводит брови.
— Ладно. Извини.
***
Остаток обеда они проводят в тишине. Шота получает искреннее наслаждение от вкусной еды, буквально тающей на языке, и его желудок истинно благодарит Тошинори за то, что его хозяин в коем-то веке за последние несколько лет начал полноценно питаться.
Чудо чудесное — как это называет Шота, — но он в действительности стал себя лучше чувствовать. И силы появились, и перманентная тупая боль в затылке и висках ушла, и люди стали как-то менее ненавистными, хотя при всём этом спать он стал не особо больше — всего час, зато влияние этого самого одного часа практически осязаемо ощутимо в проекции на повседневную жизнь.
Нужно было слушать Яги сразу. Не воротить нос от его заботы в начале первого семестра и не запираться с Хитоши в зале, изматывая уставшее тело настолько, чтобы никаких мыслей не осталось — да что уж там, — чтобы желание протянуть трясущиеся от тремора руки к бережно собранному бенто срубить на корню, уничтожить в зачатке, сжечь и закопать. Чтобы какие-то всколохнутые, почти усобшие чувства глубоко внутри подсознания не начали вырываться из своей ледяной темницы под названием сознание — там бы они и оставались, если бы Шинсо не пихал своего сенсея острым локтём под бок, дабы тот принял щедрое подношение к своему холодному алтарю. Сам того не понимая, Тошинори осыпал шквал снарядов на бетонную стену Тартаруса вокруг сердца Айзавы своими ≪Это вам с Шинсо бенто≫, ≪Завтра с утра дождь, возьми зонт≫ ≪Уменьши яркость на компьютере, включи лампу≫, и выпускал следом артиллерию вежливых ≪Пожалуйста≫ и ≪Будь добр≫. В конце концов стена сломалась.
Айзава чувствует, как гложущая вина царапает медленно по сердцу. Методично так, почти вежливо, что хочется кричать — либо полосни в один замах, либо брось и не истязай — но когда вообще в жизни было всё так легко? Сравнивать Яги с Оборо — ужасная шутка подсознания, что сговорилось с сознанием, а потом склонили к себе разум, убеждая, что затея не такая эмоционально губительная, как когда-то показалось мозгу. Мозг был умнее всех по этой части, потому что им руководили логика и мышление, а они по части безпринципиальных решений были выше, но оказались в меньшинстве, и предатели Сознание, Подсознание и Разум разожгли саботаж. Среди нас три предателя на нашем космическом корабле, капитан, открываем шлюзы, но, к сожалению, лишаемся мирных Логики и Мышления, а вместе с ними и кислорода из головы, потому что это всё тупая шутка — гемоглобин забыл о своих функциях, а мафия игра в принципе тупая.
Разгерметизация.
Бесконечный вакуум через три, две…
Не сговариваясь, ноги и мозг скоординировали действия и позволили телу Айзавы упасть на кровать, выбив из лёгких воздух. Из лёгких, из головы, из тела.
Подушка подгребена к голове и сомкнута в капкан из рук, голова с трудом перевалилась на неё.
Подушка Тошинори — сразу понятно. От неё пахнет тем тёплым, солнечным блондином, который принимает и любит Айзаву со всеми его грубостями, недостатками, лёгкой отчуждённостью, излишней концентрации на проблемах и полной отдачей своей работе — как геройской, так и преподавательской, даже если она вредит здоровью.
Он висит на месте разреза сна, глубокого, долгожданного, и поверхностной дрёмы — чуткой, внимательной, всегда готовой отпустить путешественника при малейшем шорохе, сорок минут, и никак не может отпустить липкие мысли из головы. О миссии с Ястребом, о Курогири в тюрьме, о кошках… Сегодня, идя домой, он шёл новой, незнакомой дорогой и волей случая увидел в одном из непримечательных зданий приют для животных. И не просто приют — кошачий приют, и у смертельно уставшего Айзавы с залёгшими глубокого тёмными кругами под глазами вдруг внезапно резануло по сердцу сочувствие, и теперь он уже битый час думает — какого им там, нормально ли кормят, какие у них клетки — хоть и звучит это ужасающе, что у бедных кошек из доступной поверхности там только площадь, чуть превышающая их собственную, — какие подстилки в этих клетках, включают ли отопление или кондиционер, общаются ли с ними, гладят, выгуливают?
Шота вымученно стонет и разворачивается на другой бок, но сталкивается с негаданно откуда взявшимся Тошинори. Не думает долго, откладывает подушку в сторону — её, кстати, очень ловко перехватывает Яги и кладёт себе под голову, — и закидывает руку на него, не открывая глаз — пытается поймать крупицы сна.
Тошинори чуть шевелится под протестующее мычание Айзавы, что мол ему и так удобно, и ложится более горизонтально, перекладывая голову брюнета себе на плечо. Он безвольной куклой позволяет двигать себя как тому душе угодно, потому что спать на Тошинори удобно в любом случае, при любых обстоятельствах и при любых изгибах поверхности — и в академии в учительской на перерывах, и в служебном автомобиле на заднем сидении, когда их куда-то везут, и в кафе, пока ждут заказ.
Шота старательно делает вид что спит, хотя на самом деле, сам не замечает как напряжённо дышит и пыхтит от мыслительных процессов в голове. Продолжается это ещё минут десять, до того момента, как Тошинори шёпотом спрашивает:
— О чём ты думаешь?
— Мнх-х… — Айзава медленно сжимает руку в кулак и разжимает, заставляя мозг откликнуться и включить речевой аппарат. — Я сплю.
Яги смешливо фыркает, и в его тоне выражается неверие. Шота безпристрастно открывает глаза и смотрит на него.
— Что?
— Не спишь.
— Уже нет, благодаря тебе.
— Ой ли. — Тошинори даже не обижается и не принимает это на свой счёт — потому что знает, что это ложь.
— Да что?
— Ты сопел. Когда ты реально спишь, твоего дыхания не слышно вообще.
Айзава поразился. То ли от того, что Яги может определить бодрствует он или нет по одной манере вдохов, то ли от осознания, что мужчина прислушивался к его сну и даже выучил, когда тот в самом деле спит.
— Ладно. — Только и отвечает брюнет, переминаясь и вздыхая, снова закрывая глаза. Он ожидал, что Тошинори снова что-то спросит, но тот лишь ожидающе наблюдал за ним — почему-то Шота знал это даже с закрытыми глазами, поэтому решает продолжить недосказанную мысль. — Я думал о кошках. — Яги мягко фыркает, аккуратно опуская тёплую ладонь на его голову. — Шёл с Департамента и увидел приют. — С пару секунд Айзава молчал, обдумывая следующие слова и прикидывая их последствия. — Им там так одиноко, Тоши… За ними не следят должным образом, и я не знаю, насколько хорошо там с едой и всем остальным. Обогрев, мытьё, игрушки, качественный ли корм, хотя на самом деле знаю — что нет, потому что я был в таких приютах, и там не всё как с глянцевых обложек их брошур. Хотел бы я им помочь…
У Тошинори сердце кровью обливается, когда он слышит своего мужчину, говорящего таким голосом и о таких вещах. Ещё больше масла в огонь добавляет понимание, что такой Айзава только сейчас, только с ним и только для него. Только Тошинори он будет говорить, как ему жалко кошек в приюте, и как он хочет всех их взять к себе. Его рука на чужой голове становится чуть тяжелее, прижимая в заботливом аккуратном жесте к себе.
— Я могу стать спонсором.
Шота резко поворачивает голову так, чтобы рука не оказалась скинута, но и чтобы впиться потрясённым взглядом черных глаза в чужие голубые — в первых читает ясное ≪повтори, чтоб мне это не послышалось≫.
— Приюта, о котором ты говоришь. Моё агентство совершенно ничего не потеряет, если будет переводить пару сотен тысяч йен на их счета.
— Иногда я забывая, что твоя задница не только сексуальная, но и чертовски богатая. — Совершенно ровным тоном говорит Шота, а Тошинори внезапно искренне смеётся, приложив другую руку к груди. — Тебе не обязательно. — Уже менее уверенно добавляет мужчина к последнему, отводя взгляд в сторону. — Ты не представляешь, насколько там большие затраты. Тем более, что это целая сеть приютов.
— Дорогой, моя кампания может обеспечить нам финансовую поддержку на сто жизней вперёд, ты думаешь, я не смогу спонсировать приюты для кошек?
Похоже слово ≪кошки≫ имеет какой-то магический эффект на Айзаву, потому что практически сразу же после него он выпрямляется и кратко целует его в скулу, тут же возвращаясь обратно вниз, улёгшись удобней под боком.
— Я не сомневаюсь, Тоши. Но мои сожаление о необеспеченности приютов не должны задевать твою финансовую сторону.
— Я могу снабжать едой хоть все приюты Японии, если ты того захочешь.
Шота сконфузился и, возможно, даже кончики его ушей предательски покраснели — Яги тихо рассмеялся, целуя его в висок.
Он как-то и забыл, что Тошинори Яги поднял и держал на своих плечах всю страну долгие года после времён войны и террора, что Тошинори Яги создал собственное агентство с ничего — буквально с пустыря, и сейчас его компания все ещё входит в пятёрку самых влиятельных, потому что Майт Тауэр — не просто башня, — а крепость, созданная его руками, потом и кровью, собственными усилиями. Он как-то и забыл, что Всемогущий — один из сильнейших когда-либо живших героев, и что он видел больше крови, боли и смерти чем Айзава может даже представить. И этот человек, Тошинори Яги, сохранил доброе сердце после всего, и делит сейчас свои чувства с другим человеком.
— Кошки будут определённо довольны.
Удивительно, однако, насколько быстро забываются люди. Наставники. Те, кто представлял для тебя целый мир и бесконечный источник знаний, подталкивали к свершениям, мотивировали, заряжали, оказались погублены Великим Злом, беспощадно забирающим жизни ради мести, или своих целей. Они оба потеряли наставника и лучшего друга одновременно, и, пожалуй, это — единственная не совсем приятная вещь, которая их связывает. Потому что оба понимают, что эта погребённая скорбь в глазах и глубине сердца — что-то неотъемлемое. О чём не надо спрашивать, ведь если захочет — сам расскажет, а пока
Не надо раскапывать могилы.
