В этом прощании Нет крови, нет оправдания, Потому что я выманил сожаление Из правды тысячи неправд. Так что просто дай прийти сожалению и забудь всё то, Что я сделал. Я буду смотреть в лицо самому себе, чтобы уничтожить то, чем я стал, Чтобы стереть себя из памяти И выкинуть из головы то, что я сделал. Отдохни от того, что ты воображала обо мне, Пока я очищаю эту критику Руками неуверенности. Так что просто дай прийти сожалению и забудь всё то, Что я сделал. Я буду смотреть в лицо самому себе, чтобы уничтожить то, чем я стал, Чтобы стереть себя из памяти И выкинуть из головы то, что я сделал. «What I’ve Done» Linkin Park
Стояла тишина. Единственными звуками в дерьмовом номере мотеля размером с чулан были гудение и хрипение древнего обогревателя в углу. Сэм её ненавидел. Вот уже несколько дней тишина была единственной спутницей Сэма. Дин проводил каждую свободную минуту либо в баре, либо в бесплодных поисках зацепки о местонахождении Бога; обычно он просто старался держаться от Сэма как можно дальше. Сэм не мог винить его за это. Он тоже хотел сбежать от самого себя. Он даже не хотел смотреть на себя в зеркало. Пять часов назад Дин отправился в ближайший бар, не удостоив Сэма ни взглядом, ни словом. Он захлопнул за собой дверь, и дешёвый косяк задребезжал на петлях от силы удара; Сэм свернулся калачиком на дальней от двери кровати. Не зная, что ещё ему делать. Он лежал так неопределённо долгое время. Небо потемнело, потом стало совсем чёрным, и он подумал, что Дин не вернётся на ночь. «А может, и никогда», — прошептал тихий голосок в глубине сознания. Каждый неправильный выбор, который он сделал и который привёл их туда, где они сейчас; освободившийся Люцифер; обречённый на погибель весь грёбаный мир и Дин, ненавидящий само его существо, затопили разум. Если бы только он послушался брата. Если бы только убил Руби, когда у него был шанс. Если бы только он никогда не родился. Обогреватель издал последний жалобный хрип, прежде чем выдохнуть последний порыв тёплого воздуха и умереть. Почти сразу же температура в комнате начала падать. Сэм не мог заставить себя волноваться. Он свернулся ещё сильнее, чтобы согреться, но у него не осталось сил даже забраться под одеяло. Может быть, он сделает миру одолжение и замёрзнет до смерти.***
Через неделю Сэм снова остался один. Целая неделя молчания была такой напряжённой, что Сэму показалось, будто он задыхается. Целую неделю Дин отказывался смотреть на него, а когда смотрел, то в его глазах было плохо скрытое отвращение. Целую неделю Сэм медленно тонул в этих взглядах и молчании, слишком уставший, чтобы хоть пытаться сопротивляться. На всё это ушла целая неделя, и Дин его оставил. Сэм был в другом безымянном дерьмовом номере мотеля в безымянном городе в безымянном штате в череде безымянных дерьмовых номеров мотелей в безымянных городах в безымянных штатах. Вся его жизнь была дерьмовой комнатой мотеля. Но на этот раз он был одинок. Впервые в жизни он был по-настоящему одинок. Дин не хотел иметь с ним ничего общего. Когда Дин, наконец, усадил его и велел «выбрать полушарие», какая-то часть Сэма хотела брыкаться, кричать и умолять. Умолять о прощении, которого — он это знал — не заслуживал, но в котором всё равно нуждался. Он бы встал на колени, если бы пришлось. Но он видел решимость в глазах Дина, видел бесповоротность его решения и не мог заставить себя произнести вслух, как ему на самом деле жаль. Дин был тем единственным в его жизни, что приносило хоть какое-то утешение, единственным светлым пятном и источником счастья в его дерьмовой жизни в мотеле. Он не заслуживал никакого утешения, не говоря уже о счастье, не после того, что натворил. Поэтому Сэм сделал то, о чём просил Дин, и ушёл; то, что от него осталось, умирало с каждым шагом прочь от брата. Проехав двенадцать часов подряд на угнанной развалюхе, Сэм остановился в первом же мотеле, в котором были свободные номера, даже толком не рассмотрев комнату. Он рухнул на кровать, не потрудившись вытащить сумки из багажника, и снова свернулся калачиком. Только тогда он позволил себе заплакать — впервые с тех пор, как это случилось. В ту ночь ему впервые приснился Люцифер.***
В какой-то извращённой степени всё это имело смысл. Кровь демона, то, как его «выбрал» Желтоглазый, то, как он никогда не вписывался… всё это потому, что он был сосудом Люцифера. Он никогда не был предназначен для света, или быть нормальным, или хорошим. Он был предназначен стать домом самому Дьяволу. Боже, Дин правильно тогда сделал, что сбежал. Каждую ночь во сне он приходил к Сэму в обличии Джона, Мэри или Джесс. Или, хуже всего, Дина. Когда он был «Дином», сны начинались точно так же, как и все другие сны, в которых появлялся брат. «Дин» улыбался ему той самой понимающей улыбкой, от которой у Сэма замирало сердце и которую одновременно хотелось стереть с лица. Он обнимал Сэма, позволял Сэму прильнуть ближе, так чтобы его голова легла на плечо Дина и их тела прижимались друг к другу. Они целовались, и Сэм парил. А потом он пытался соблазнить Сэма сказать «одно маленькое словечко». Да. И Сэм… Сэм почти соглашался. Ещё одно прикосновение, ещё один поцелуй, и он не знал, что случится дальше. Он знал, что это было не по-настоящему, но боже, он чувствовал вкус губ Дина… Вот почему он должен был это сделать. Ещё один сон, и он может рассыпаться. И если он рассыплется, миру придёт конец. Поэтому лучший вариант — просто вывести себя из уравнения. Люцифер сказал, что он просто вернёт Сэма обратно. Ну, он обязан был проверить эту теорию. Сэм нервно перекатил дуло пистолета между пальцами. Телефон лежал рядом на краю кровати; он потянулся к нему, но нерешительно одёрнул руку, прежде чем смог бы его схватить. Больше всего на свете ему хотелось в последний раз услышать голос Дина. Может быть, он извинился бы и попросил прощения у Дина, но на самом деле просто хотел услышать его голос снова. Но он знал, что Дин этого не хочет. Дин больше не мог даже находиться с ним в одной комнате. Дин больше не хотел его видеть. Ты одна из тех мерзких тварей, на которых мы охотимся. Выбери полушарие. Укрепившись в решении, Сэм приставил пистолет к голове. В конце концов, это был Дьявол. Дьявол лгал. Может быть, он всё-таки не вернёт Сэма. Глубокий вдох. Сэм нажал на спусковой крючок. Блаженное ничто.***
Сэм сходил с ума. Попытка функционировать на двухчасовом сне довольно быстро до этого доводит, теперь он знал. Но он не знал, что делать. С тех пор как он впервые попытался избежать участи сосуда Люцифера, Люцифер умножил попытки заставить Сэма сказать «да». Каждую ночь, каждый день, каждый сон он шептал Сэму на ухо. Иногда Сэм мог поклясться, что слышал голос Люцифера средь бела дня, хотя это могло быть просто недосыпание. В такие дни он мог найти сон лишь на дне пузырька с таблетками или у дула пистолета. Он сомневался, что смерть можно технически назвать сном, но это был единственный доступный ему покой. После всех своих многочисленных «экспериментов» он обнаружил, что обычно уходило два-три часа, чтобы вернуться. Дольше, если он использовал более грязные методы. Сегодня была особенно плохая ночь. Разумеется, каждая ночь была плохой, но сегодня особенно. Недели без сна брали своё, и большую часть времени Сэму не хватало сил встать с кровати мотеля. Его кредитка лежала на стойке регистрации, так что всё было в порядке. А если он умрёт с голоду, то немного «выспится», беспроигрышный вариант. Телефон зазвонил впервые за несколько недель. Внезапная пронзительная трель заставила его вздрогнуть от неожиданности, но он вскочил с кровати и с трудом осознал, что это была самая живая эмоция, которую он испытал за последние недели. А что, если это был именно он, Дин? Пусть это будет Дин. Это может быть Дин. Единственная причина, по которой он прикладывал усилия, чтобы держать телефон заряженным, заключалась в том, что он не мог пропустить звонок от Дина. Это была компания сотовой связи, которая сообщила, что он не оплатил счёт. Маленький дрожащий смешок сорвался с губ Сэма. Ещё один, а потом ещё. Даже ему это казалось истеричным, но он просто не мог остановиться. Конечно это был не Дин! С чего бы? Теперь Дин его ненавидел. Как он мог быть таким глупым? Как он мог подумать, что Дин когда-нибудь снова захочет его? Бедный, глупый Сэмми. Такой. Глупый. Глупый, глупый, глупый. Дрожа всем телом, Сэм поднял сумку и начал в ней копаться, выбрасывая всё на пол, пока не достиг дна. Истерический затяжной смех перешёл в рыдания, Сэм трясущимися руками вытащил старую футболку Дина с логотипом AC/DC. Он прижал её к себе, утыкаясь лицом в знакомый запах брата, который почти исчез. Перед отъездом в Стэнфорд он стащил её из рюкзака Дина. Может быть, это было только воображение, но для него она всё ещё пахла потом, виски и олд-спайсом. Дином. Сэм снова забрался на кровать, сжимая в руке футболку. Схватив пистолет с края кровати, он устроился удобнее, насколько это вообще возможно на кровати в мотеле. Окружённый запахом Дина, он, наконец, позволил себе расслабиться, выпустив всё напряжение одним глубоким вздохом. Всё это скоро закончится, по крайней мере на некоторое время. Обычно он останавливался на пузырьке снотворного, чтобы «уснуть», но сегодня вечером он просто не мог ждать, когда они подействуют. Ему нужно было покончить с этим, сейчас. Ещё одна секунда в этом дерьмовом номере в этой дерьмовой реальности казалась самой страшной пыткой, которую он мог себе представить. Он натянул на голову колючую подушку (чтобы заглушить звук, Сэм учился на своих ошибках, ясно?), направил пистолет в голову… и нажал на спусковой крючок. Дин нашёл его таким четыре часа спустя.