До самой смерти. И на полгода дольше

Музыка орет так, что Тимур с трудом слышит собственный голос. Он проталкивается сквозь толпу разодетых людей, осторожно отодвигает двух Харли Квинн, Джокера и стайку окровавленных шлюх-медсестричек в подранных чулках. Протискивается к барке и машет Антохе. – Привет! – кричит он, сложив ладони рупором. – Анька тут? – Ага, – так же орет ему Антоха, встряхивая шейкер. – Она синяя. – В смысле? Бухает что ли? – Нет, – ржет Антоха. – Она реально синяя. Тебе налить? – А-а… Давай виски сауэр. – Уно моменто! Тимур оборачивается, силясь рассмотреть в мигании светомузыки Аньку. Та находится в эпицентре событий – зажигает перед диджейским пультом. – Ебать копать, – выдыхает Тимур и качает головой, глядя на почти обнаженную Аньку, выкрашенную в ярко-синий цвет. – Мать народов… Антоха сует ему бокал. Тимур тянет ему деньги, но тот лишь отмахивается: – Угощаю, ты мне как-никак эту синюю бабу подогнал. Тимур салютует ему бокалом, падает на освободившийся стул. Через десять минут дикий ритм сменяется более спокойным, с намеком на медляк. Анька идет к ним, рассекая толпу своей наготой, будто ледокол. – Привет! Антоша, мне бы водички, – говорит она, перегибаясь через барную стойку, а потом подмигивает Тимуру желтыми змеиными глазами. – Че застыл? – Любуюсь, – честно отвечает Тимур. – Как тебя Антоха из дома вообще выпустил? Анька громко смеется. Ее кожа покрыта плотной синей краской, на сосках, плечах и бедрах бугрятся наклейки, похожие на крокодилью кожу. Вблизи становится заметно, что она все-таки в белье. – А че нет? Могу себе позволить, – пожимает плечами Анька и жадно пьет принесенную воду. На стакане остаются голубоватые разводы от губ и пальцев. – Вдруг после родов сиськи обвиснут или растолстею? Ловлю момент! Ему нечего возразить, они чокаются, болтают о пустяках. Медляк сменяется бодрым битом, и Аньку сдувает обратно на танцпол. Тимур провожает ее взглядом, оборачивается обратно к барке и вздрагивает. На соседнем стуле сидит Марк, он кажется угрюмым и уже изрядно пьяным. – Привет. Тимур кивает, крошит зубами кубик льда, отворачивается. Подходит Антоха, травит пару анекдотов в перерывах между смешиванием коктейлей, мимо пробегает Анька, мажет по щеке Марка синими губами, растворяется в толпе. Вечер перестает быть томным. Тимур накачивается крепким, смотрит на часы, открывает на телефоне приложение такси. Марк наклоняется ближе, говорит, обдавая запахом алкоголя: – Я скоро поеду. Не уезжай из-за меня, останься с ребятами. Тимур обводит взглядом переполненный бар, вечеринка только набирает обороты. Без костюма, в скучных джинсах и черной футболке он чувствует себя лишним на этом празднике жизни. Марк, судя по треникам и толстовке, испытывает схожие чувства, гремит кубиками льда на дне стакана. Он кажется сосредоточенным и мрачным. Тимур залпом допивает содержимое своего бокала и ныряет в толпу. Анька танцует у самых колонок, он продирается к ней, чувствуя, как кишки сотрясаются от звучных басов и мощного ритма. Анька неприлично хороша. Она поднимает руки над головой, кружится, прикрыв глаза, в ее рыжих волосах пульсируют, тлеют огни стробоскопа, синяя кожа фосфоресцирует. Люди вокруг нее кажутся бледными тенями, лениво выписанными для галочки. Анька замечает его, хватает за запястье и тащит к себе, вглубь импровизированного круга. Тимур щурится от ярких огней, а потом и вовсе закрывает глаза, прошитый вспышками лазеров и громкой музыкой, идущей сквозь него непрерывным потоком. Он качается, будто на волнах. Алкогольный жар поднимается от желудка вверх, к голове. Становится легко, тело кажется пластичным, податливым, как подтаявший воск. Напряжение последних недель, неприятные мысли – все отпускает его. Рядом происходит какая-то возня, Тимур нехотя открывает глаза. Благостное ощущение любви ко всем сущему сменяется слепящей вспышкой ярости. Высокая фигура теснит Аньку к огромной колонке. За долю секунды Тимур понимает, что это не Антоха, его взгляд выхватывает непривычную растерянность на Анькином лице, крупную ладонь, скользнувшую от ее бедра к груди. Анька пытается оттолкнуть липнущего к ней мужика, тот наваливается на нее, прижимает к вибрирующей колонке. Музыка тонет в шуме крови, глаза застилает мутноватая пелена злобы. Тимур делает шаг вперед, хватает незнакомца за плечо, рывком разворачивает на себя. Он плохо видит в полутьме, бьет почти наугад. Ему кажется, замах получается слабым, будто во сне или под водой. Но незнакомец отшатывается назад, прижимает руки к лицу, сквозь его пальцы капает черное. Тимур ощущает, как сладостно и жарко в животе пульсирует удовлетворение. Он чувствует на языке железный запах чужой крови, от этого рот наполняется жадной слюной. Тимур бьет еще раз, удар проходит по касательной, куда-то в ухо, он теряет равновесие, летит вперед. Удар под дых заставляет согнуться пополам, легкие конвульсивно схлапываются, он открывает рот как рыба, брошенная на берег. Где-то далеко-далеко сквозь музыку кричит Анька, рядом суетятся люди. Ему прилетает сбоку, левое ухо закладывает. Он бьет в ответ, попадает, кулак гудит. Тимур ищет глазами Аньку, та в порядке. Сквозь толпу прорывается Антоха, по его лицу видно, что он сейчас разъебет всех на своем пути. Незнакомый мужик сидит на полу, зажимая руками разбитый нос, разъярённого Антоху перехватывает Марк. Тимур облегченно выдыхает, вытирает руку о джинсы, подсыхающая кровь стягивает кожу липковатой коркой. Он разворачивается, забирает с барного стула куртку, идет к выходу. Его рвет выпитым и желчью в закутке, он опирается о грязную стену руками, силится отдышаться между спазмами. Анька выбегает из бара в длинном пальто и сапогах, ее загримированное лицо расчерчено бледными дорожками слез. Она поит его водой, дает салфетку. – Тима, ты в порядке? Давай в больницу? Тимур мотает головой, жадно осушает половину бутылки, утирается. Анька ощупывает его лицо, внимательно осматривает руки, сгибая и разгибая каждый палец, заставляет его покрутить запястьями. – Ничего не сломал себе? Пальцы в норме? Тимур прислушивается к себе. – Все в порядке. Ты как? Анька раздраженно мотает рыжей гривой: – Довыебывалась я блядь! Говорила же мама, скромнее надо было… – Ань, перестань, – обрывает ее Тимур. – От пьяных мудаков ты и в мусорном мешке не скроешься. Анька смотрит на него покрасневшими от слез глазами, она где-то потеряла одну желтую линзу. – Тима, поехали домой, я видела, там кто-то ментов вызывал, вдруг что… Тимур кивает, достает телефон. Сканер не распознает запачканный кровью палец, он набирает код разблокировки вручную, вызывает такси. – Ань, я сам доеду, все хорошо будет. Ты с Антохой домой езжай, тебе ночью незачем мотаться. – Я не!.. – Ань, – Тимур гладит Аньку по голове, обнимает крепче, чувствуя, как ее колотит мелкая дрожь. – Тебе нельзя волноваться, подумай о себе, хорошо? Дверь бара открывается, выходит злой как черт Антоха. Увидев Аньку, он разом успокаивается, подходит к ней, обнимает и целует. – Анют, ты как? – Да нормально. Потанцевала, блин, – бурчит она, утыкаясь лицом ему в плечо. Антоха отпускает Аньку, разворачивается к нему. – Ты в порядке? – Угу. Антоха с чувством жмет ему руку, хлопает по плечу. Тимур сдерживается, чтобы не поморщиться. – А этого урода куда дели? Антоха машет рукой куда-то в сторону: – Марк с Михой его через технический пошли выкидывать. Гандон, с-сука. Телефон пиликает оповещением, к парковке подъезжает такси. Водитель смотрит на него с подозрением, но молчит. Ребята машут ему вслед, Анька виновато кусает губы. Тимур через силу улыбается ей, машет в ответ. По дороге его опять начинает тошнить, он вваливается в квартиру, сбрасывает на ходу куртку и падает на колени перед унитазом. Его рвет водой и остатками всего, что он съел и выпил за сегодня. Тимур выкручивает вентиль, встает под душ прямо в джинсах, носках и футболке. Горячая вода приятно бьет его по плечам, смывает размазанную по лицу рвоту, чужую кровь с рук. Он со стоном нагибается, снимает облепившие ноги джинсы, в карманах с утра явно будет месиво из намокших купюр и мелочевки. Пробует стянуть футболку, но в солнечном сплетении вспыхивает боль, он сгибается, прислоняется лбом к мокрому кафелю. Он не знает, сколько времени проходит. Может, минута, может полчаса. Он впадает в ступор, адреналин драки схлынул, оставив его вялым и обессиленным. Дверь в ванную открывается, влажный пар клубится густой завесой. На пороге стоит Марк. – За тобой поехал, боялся, вдруг ты… а ты дверь входную не закрыл. – Заботливый какой, – зло выплевывает Тимур, не отлипая от стены. – Оставь меня, а? – Обязательно. Но чуть позже, хорошо? Марк берется за его перекрученную футболку, аккуратно снимает. Потом выключает воду, осторожно обтирает полотенцем. – Что болит? Тимур мрачно смотрит на него из-под налипших на лицо волос. – Душа. – А кроме? В больницу может? – Отвали. Марк подходит к нему вплотную, Тимур стоит в ванной, их лица на одном уровне. – Посмотри на меня пожалуйста, – просит он и берет его за подбородок. – Давай, не упрямься. Тима, посмотри на меня. Теперь на палец смотри, отследи взглядом. Так, хорошо. Руку правую подними, дотронься до носа. Хорошо. Кровь идет? Тошнит? Тимур морщится, силится отстраниться, но куда там. Марк касается его переносицы, потом вдруг засовывает мизинец поочередно в обе ноздри. – Крови нет, это хорошо. Давай я тебя уложу спать? Тимур забирает у него полотенце, накидывает на плечи. Вдруг понимает, что все еще в насквозь мокрых трусах и носках. Собрав всю волю в кулак, он выходит из ванной, идет в спальню. Снимает остатки одежды, ложится в кровать. Выдыхает. Марк появляется через несколько минут, включает торшер. Свет режет глаза, Тимур отворачивает голову и ловит неслабые вертолеты. – Воды хочешь? Марк осторожно берет его под затылок, прислоняет стакан к губам. – Мелкими глотками. Тимур пьет, разливая воду по подушке, откидывается обратно. Спать хочется нестерпимо. Марк притаскивает несколько пледов, одеяло и подушку, устраивается на полу у кровати. Он явно не собирается никуда уходить. – Ты меня заебал, мать Тереза. Хватит за мной ходить… я от тебя задыхаюсь! Марк заканчивает обустраиваться, подкладывает под голову подушку, смотрит с болью и странной нежностью во взгляде. – Знаю. – Тебе ничего не обломится, не перепадет, можешь уходить. Меня от тебя тошнит, – выплевывает Тимур в потолок. – Жалею, что не вышвырнул тебя нахер в самый первый раз. Он достиг той стадии опьянения, когда фильтра между языком и мозгом уже нет, но от этого ничуть не больно. И даже приятно. – Потерпи меня до утра. Боюсь, что ты в Джими Хендрикса сыграешь. – Я на боку спать буду. – Все равно. Я прослежу, чтобы все было ок. И уйду. – У тебя вообще гордости нет? – Есть. – Я… – Спи, – обрывает его Марк и выключает свет. – Поговорим утром. Тимур открывает рот, чтобы высказать что-то едкое, злое, но вместо этого только зевает. Он прикрывает глаза всего на секунду и вдруг проваливается в сон. Утро встречает его неприятно отекшей небритой рожей, распухшим ухом и синяком по центру пуза. Тимур выдыхает, глядя в зеркало, сбривает отросшую щетину над верхней губой, елозит станком по подбородку, снимая пару жалких волосин. В двери поворачивается ключ, Тимур застывает с бритвой в руках. Судя по раскрасневшемуся лицу, Марк вернулся с пробежки. Судя по бумажному пакету подмышкой, он бегал до булочной на станции. – Доброе утро, – улыбается он омерзительно бодро. Тимур хмурится. – Я дожил до утра. На этом все, ты обещал уйти. Марк снимает куртку, ерошит волосы, стряхивая капли осеннего дождя, разувается. – Давай позавтракаем? – говорит он, словно не услышав его. – Я взял слойки и ту штуку с корицей, которую ты любишь. Он протягивает ему пакет, смотрит из-под мокрой челки так, что в животе что-то болезненно тянет. Нос щекочет запах свежей выпечки, в желудке голодно урчит. – Ты меня не слышишь? Марк замирает напротив, с него облетает напускная беззаботность. – Я тебя слышу. И я не хочу тебя злить. Но если я сейчас уйду, ты меня больше не впустишь. – И что, хочешь взять меня на измор? Как раньше города в осаду брали? – Я… – Марк разводит руками в растерянности. – Не знаю. Правда. Я хочу быть с тобой. Завтракать вместе, пить по вечерам, трахаться, ходить в кино. Мне хорошо с тобой. Тимур отдает пакет обратно Марку, надевает куртку, первую попавшуюся обувь. – А мне с тобой больше нет. Будешь уходить, сунь ключи в почтовый ящик. Тимур спускается по лестнице, не дожидаясь лифта. На улице неприятно моросит, в тонких кедах откровенно прохладно. Он идет, не разбирая дороги, забредает в первую попавшуюся кофейню, долго втыкает невидящим взглядом в доску с меню. – Вам помочь? – осторожно спрашивает бариста в аккуратном фартуке. Она рыженькая, но совсем не похожа на Аньку. – Я… американо, пожалуйста. Без всего. Он садится у окна, смотрит на промокший город, на свинцово-серый купол неба. Его съедает маетное чувство потери, словно он лишился чего-то важного. Телефон вибрирует оповещением, с номера Марка приходит короткая СМС-ка: «Ключ в ящике, я ушел. Извини». Бариста приносит кофе, выставляет на столике перед ним сахарницу, салфетки, вдруг спрашивает: – У вас все хорошо? Тимур смотрит на нее устало, пожимает плечами. – Не знаю. Девушка улыбается ему ободряюще, уходит за стойку. Тимур пьет отлично сваренный злой кофе, провожает взглядом капли, ползущие по стеклу. – Угощайтесь. Мне, когда грустно, всегда помогает. Тимур удивленно смотрит на маленькое пирожное, украшенное ягодами. – Что вы, не стоило… – бормочет он в смущении. Девушка жестом останавливает его: – Просто съешьте, станет легче. Она уходит за стойку, в кафе заходит парочка, едва слышная музыка становится громче, раздается тихий смех, фыркает паром кофемашина. Тимур набирает сообщение Нопину, колеблется перед отправкой. И все же отправляет. Он механически съедает пирожное, оно вкусное, в меру садкое, свежее, с легкой кислинкой. Нопин отвечает ему через десять минут, от пирожного остаются крошки. Он оставляет крупную купюру, прижимая ее опустевшей кофейной чашкой. Ему и вправду становится легче.