До самой смерти. И на полгода дольше

В какой-то момент выясняется, что Карстен с дружками между собой называют его «самурай-бой». Всем, кроме самого Тимура это кажется забавным. Нопин же просто от хохота сгибается, когда пишет ему очередного фрица из тусовки Карстена. – Хэй, самурай-бой, опусти катану. Ты сегодня с нами ужинать? Тимур мрачно показывает Нопину средний палец. – У меня только в шесть начало. – У-у, – тянет тот и ехидно лыбится. – Тогда включишь прожарку и вытащишь все из раствора. И закроешь все, помнишь же, как на сигналку ставить? Тимур показывает два средних пальца и отворачивается. Нопин проходит мимо легкой походкой, явно предвкушая отличный ужин в своей шаурмечной. Тимур потирает пустой, ввалившийся от голода живот и со вздохом натягивает перчатки. До прихода клиента всего десять минут, а ему нужно убрать срач от предыдущего сеанса и перестелить все для нового. Нопин уходит, забрав с собой Яну и Давида – русскоязычного мастера из Польши. Его машина стартует под окнами дерзко, почти уходит в дрифт на пустой парковке. Тимур провожает авто тоскливым взглядом, ползет в подсобку, где спешно поджирает забытую кем-то шоколадку. – Хай! Из энибади хиар? Тимур утирает рот от шоколадных крошек, высовывается из подсобки. В зоне ресепшена, растеряно оглядываясь, стоит мужик средних лет в броской футболке. Судя по сильному акценту он точно не немец. Кажется, итальянец, а может испанец. Тимур еще не научился улавливать такие тонкости на слух. – Хай, – говорит Тимур и протягивает руку. – Тимур. Мужчина разворачивается к нему, белые зубы на смуглом лице вспыхивают ослепительно ярко. – Найс ту мит ю! Т-и-м-у-р, – протягивает он его имя по буквам и жмет руку крепко, уверенно. – Андре. Тимур приглашает его в рабочую зону, показывает на планшете готовый эскиз. В этот раз он рисовал на заказ с фотографии античной статуи – голова юноши в пол-оборота. На сомнительном английском, с переходом на язык жестов, они достигают компромисса по расположению и размеру. Тимур выкатывает трансфер, делает разметку и готовит кожу под работу. Андре, кажется, теряет всякий интерес к собственной татуировке. Он сидит, откинувшись в кресле и внимательно разглядывает Тимура. От его пристального взгляда становится неуютно. – Бьютифул хеар, – вдруг говорит ему Андре восхищенно, показывая жестами его гульку на голове. Он даже не морщится, когда Тимур тянет жирнющий контур. – Ю рилли лук лайк э самурай! Тимур отвлекается на набор краски, ему неловко от такого внимания, поэтому предпочитает плотнее сосредоточиться на работе. Андре оказался не из тех, кто отсиживает сеанс в партизанском молчании. Он подвижен, громок и смешлив. Рассказывает дурацкие истории с участием Карстена, говорит о работе, о путешествиях, любимой еде… Тимур слушает вполуха. Он уже привык, что некоторых клиентов прорывает в его кресле на откровенность. Анька называла это «синдромом попутчика», проводя параллель с путешествием на поезде, когда незнакомые люди за пару часов выворачивают перед тобой всю душу. Тимур сосредотачивается на работе. Штрих за штрихом из-под невнятных линий трансфера проглядывает породистый греческий профиль, чувственный изгиб полных губ, мягкой штриховкой обрисовываются брови в разлет, тугие кудри… – Ху из ит? – кивает Тимур на татуировку. Андре ловит его взгляд, улыбается лукаво, будто заговорщик. – Антиноис. Беловед оф Эдриан. Тимур зависает на секунду, а потом его окатывает узнаванием. Антиной. Точно, как он мог не понять? Он ведь даже рисовал его гипсовую голову когда-то, упражняясь в академическом рисунке. Все словно по щелчку встает на свои места: аккуратно уложенные темные волосы, блеснувшая в ухе серьга, подчеркнуто модная одежда, легкая развязность в жестах… Андре был геем. И, кажется, о Тимуре все понял с первого взгляда. – Ду ю лайк хим? Тимур набирает в картридж краски, выводит длинную линию вдоль сильной шеи Антиноя, стирает потеки пигмента бумажным полотенцем. Он тянет с ответом, выбирая наиболее дипломатичную формулировку. – Бьютифул фейс. Сэд лав стори. – Бьютифул лав стори. Эдриан билд э сити. Ват куд би мор романтик? Тимур фыркает, поводит плечами, разминает пальцы. Андре кажется предельно честным в своих намерениях. Без пошлости, без лишнего давления и грубости. Он смотрит из-под темных стрел длинных ресниц, улыбается яркими, полными губами, скрывая за этой улыбкой невысказанное обещание. Тимур чувствует, как по лицу, под маской, растекся жар. Он слишком давно один. Слишком давно не касался кого-то без перчаток, чтобы кожа была к голой коже. С их единственной близости с Марком прошло уже четыре месяца. От мыслей о Марке внутри скручивает холодом. Тимур быстро берет себя в руки, но мгновения беззащитности хватает, чтобы собеседник сделал свои выводы. – Лисн… летс гоу ту май плейс? Тимур сглатывает сухой ком в горле, перед глазами мелькает образ смятых простыней, смуглой спины. Он нажимает на педаль, включая машинку. – Автер финиш. Андре кусает нижнюю губу, словно раздумывая. Кивает. Они заканчивают через полтора часа. Тимур заматывает работу пленкой, помогает надеть футболку. Андре подходит вплотную, окутывает облаком тепловатого запаха с нотой горького цитруса. Тимур отвечает на поцелуй с неожиданной для себя жаждой. Во рту расцветает вкус мятной жвачки, немного – табака, в ушах бухает кровью, в паху мучительно ноет. Телефон пиликает оповещением, это приводит его в чувство. Он мягко отталкивает Андре. – Вэйт…вэйт фор ми, – выдыхает он, стягивая с вспотевших пальцев грязные перчатки. Андре послушно отступает назад. Тимур убирается на автопилоте, дождавшись писка сухожара, он закрывает дверь в студию, возится с сигнализацией. Андре вдруг прижимает его к стенке в полутемном коридоре, целует в шею жарко, влажно. Опускается на колени, звякает пряжкой ремня. Тимур цепляется пальцами за сползающие джинсы, выдыхает: – Не здесь, блядь, ну же… Андре с видимым усилием поднимается на ноги, застегивает на нем ремень. Он говорит что-то на итальянском. Или на испанском. Тимур не понимает ни слова. Но признает, что это звучит горячо. Январь в Дюссельдорфе был откровенно плюсовым. Изредка с неба сыпала невнятная дрисня – что-то среднее между дождем и мокрым снегом. Без иллюминации и рождественских украшений улицы казались скучными, безликими. Квартира Андре оказывается в Бильке – крошечная студия с окнами в пол и видом на кусочек Южного кладбища. – Найс вью, – говорит Тимур, принимая бокал красного. – Сэнкс. Андре облапливает со всех сторон, вновь берется за ремень. Но Тимур ускользает, после рабочего дня ему нужен душ. Раздеваясь в чужой ванной, он привычно морщится, увидев себя в зеркале. Беспощадный верхний свет подчеркивает каждый рубец контрастной тенью, выделяет рельеф ребер. На секунду возбуждение уходит, забитое острой неприязнью к себе. Но потом приходит просто осознание: никаких сожалений на утро, никакой неловкости после. Они видят друг друга в первый и последний раз. И могут быть собой. Они – попутчики в полутемном купе одной ночи. Тимур выдыхает, встает под горячую воду. Андре встречает его приглушенным светом, валит в разворошенную кровать, нависает сверху, целует в изгиб шеи, между ключиц, мажет влажным дыханием вдоль дорожки волос. Вбирает в рот целиком. Тимур блаженно жмурится, откидывает голову на подушку, коротко стонет. Андре сосет как бог, умело, глубоко, без намека на рвотный рефлекс. На секунду Тимур даже жалеет, что света маловато, ему хочется рассмотреть яркие полные губы вокруг собственного члена. Он кончает, цепляясь пальцами за короткие волосы, выдыхает рвано, проваливается в короткую слепящую пустоту. Андре сплевывает в скомканную салфетку, делает глоток вина, целует, делясь кисловатым вкусом полусухого и терпким – спермы. Тимур с трудом приподнимается на локтях, его страшно клонит в сон, но чужое желание, неудовлетворенное и яркое, ощущается открытым пламенем в опасной близости. Андре проводит рукой по его опавшему члену, скользит под мошонку, мажет влажными пальцами между ягодиц. Тимур качает головой, сдвигает ноги. Андре смотрит на него с легким удивлением, но руку убирает. Кажется, он разом скучнеет. Тимур берет себя в руки, сползает вниз и оказывает своему попутчику ответную любезность. Сосать после оргазма оказывается делом муторным и скучноватым, без завесы похоти, механическая прозаичность действия выходит на первый план. На его счастье Андре держится недолго – коротко вскрикивает, чуть отстраняется и заливает горячим вязким семенем его лицо. Тимур послушно замирает, давая любовнику размазать головкой все еще крепкого члена сперму по его губам и подбородку. – Фа-ак… – выдыхает Андре. – Ю ар соу свит… Тимур хмыкает, нащупывает коробку с салфетками, вытирается. Судя по всему, часть спермы попала на волосы, но он не заморачивается. Полчаса они валяются в кровати, пьют вино, болтают. На душе и в яйцах – легко. Андре рассказывает ему, что был женат, что признал свою тягу к мужчинам только после тридцати. Что испытывает жгучее чувство вины перед подрастающей дочкой. Тимур закусывает губу от острого желания рассказать о собственном дерьме, накопившемся за последние полтора года, но молчит. Он слишком привык быть молчаливым попутчиком. Поздней ночью, уже вызвав такси и одевшись, он на прощание сквозь пленку очерчивает гордый профиль Антиноя пальцами. Вечно юного, навсегда прекрасного. Превознесенного любовником, как никто прежде в человеческой истории. Андре целует его на пороге, вкладывает в руку пачку купюр. Тимур в изумлении смотрит на него, изнутри режет подступающей злостью. – Фор э татту, – хохочет Андре, правильно поняв его взгляд. Тимур вдруг осознает, что забыл взять деньги за работу. Он смеется с облегчением. – Гуд найт, май свит самурай-бой. Тимур машет ему на прощание, сбегает по лестнице и садится в такси, откидывается на сидении, прикрывает глаза. Впервые за долгое время он чувствует себя хорошо. Телефон вибрирует входящим. – Ань, привет. Чего не спишь еще? – Тима, – доносится тихий, искаженный помехами голос. – Тима, ты еще там? Тимур хмурится: – Да, еще три дня, потом вылетаю в Москву. Что случилось? – Я… – Анька запинается. Ее голос кажется медленным, заторможенным, будто она была пьяна. – Тима, я соскучилась. Тимур холоднеет от нехорошего предчувствия. – Ань, что, блядь, случилось? Анька всхлипывает. – Ань, успокойся, что случилось? – У меня… замершая. Я больше не… Меня выпишут во вторник. Встретишь? Тимура обжигает страшным пониманием. – Конечно. Вылечу первым рейсом. Ты сейчас как? С кем? Тебе что-нибудь нужно? Ань, Антоха с тобой? Анька вдруг тихонечко воет, явно сдерживая рыдания. Замолкает. Выдыхает. И потом, вдруг, говорит неестественно спокойно: – Со мной все в порядке. Сейчас наблюдают, уколы ставят. Просто встреть меня, хорошо? – Я буду завтра. Держись, Ань, я заберу тебя. – Тима, не надо. Ко мне все равно не пускают никого. Выпишут во вторник. Я тебе адрес скину, – Анька переходит почти на шепот, на заднем фоне раздаются голоса. – Все, мне пора, пока. – Ань… Звонок обрывается. Приходит СМС-ка с адресом, следом еще одна: «Тима, спасибо». Тимур набирает Антоху, но тот не отвечает. Он пытается дозвониться ему еще трижды, потом абонент становится недоступен. Тимур зло скрипит зубами. Он раздумывает долгую минуту, нажимает на имя контакта. Марк отвечает сразу. – Тимур? – Привет. Ты с Антохой? – Нет, а что? – Ты видел его сегодня? Или вчера? Разговаривал? – Нет, крайний раз на той неделе заходил к нему в бар. А что случилось? – Ничего, – раздраженно говорит Тимур. – Если объявится, скажи, пусть наберет меня, ок? – Ок. Но подожди, что… Тимур сбрасывает звонок, открывает приложение, вбивает ближайшую дату вылета. По карте проходит списание. Тимур обессиленно утыкается лбом в спинку переднего кресла. Длинно и забористо кроет матом все на свете. Водитель глядит на него неодобрительно, но молчит. Все его вещи умещаются в небольшой рюкзак, он заезжает на пару минут в студию, спешно собирает машинку, блок питания, педаль, всю рабочую требуху. К шести утра он мнется у двери квартиры Нопина на окраине Гарата. Тот открывает ему спустя десять минут настойчивого стука. Заспанный, в спортивках и мятой футболке, без укладки и красивых шмоток он выглядит непривычно. – Че за барагоз? – хрипит он, пытаясь продрать глаза. – Мне нужно будет улететь. По… по семейным обстоятельствам. Пока не знаю насколько, но это важно, – выдает Тимур на одном дыхании. Нопин смотрит на него с бесконечной усталостью, помноженной на недосып. – Нихера не понял. Заходи, перетрем. Тимур бросает взгляд на часы, до вылета еще четыре часа, он все успевает. – Давай. Нопин отходит в сторону, Тимур проходит в квартиру, видит на коврике женские ботинки с клепками, кислотного цвета пуховик на крючке. Он узнает вещи Яны. Вспоминает, что кажется, Нопин женат на другой. Тимур делает вид, что ничего не заметил, тихо проходит на кухню. Нопин тычет в кофеварку, достает планшет и загружает расписание. – У тебя еще три дня битком. – Знаю. Но Дим, мне реально надо… – Я все понимаю. Но и ты меня пойми правильно. Это немцы. Я с ними уже не первый год работаю, они пиздец какие обязательные и тугие. Если внесли предоплату и что-то пошло не так, вонь поднимут до небес, мы останемся без клиентов и без бабок. Он нехотя кивает: Нопин, разумеется, прав. – Смотри, вот эти двое уже были, – тыкает Тимур в графы расписания. – Петра вроде нормальная тетка, ей с коррекцией не горит, думаю, не будет ломаться, если перенести на следующий месяц. А Юрген – приятель Карстена, тоже адекватный мужик. – А с остальными что делать предлагаешь? Тимур барабанит пальцами по столу. – Я… давай так. Улаживаешь этот мой косяк, а я в следующий приезд отдаю тебе вместо сорока процентов сто за три дня. В качестве компенсации. Нопин прищуривается, раздумывая. – Любых три дня? – Да, сам выберешь. Нопин достает телефон, возится с калькулятором. – Окей, по рукам. Когда дашь мне числа на следующий месяц? – На следующей неделе. Нопин разливает по чашкам кофе, выставляет на стол тарелку с крекерами и арахисом. – Хорошо, забились. А что приключилось-то? Тимур добавляет в кофе немного сахара, размешивает, закидывает в рот горсть арахиса. – Личное. Нопин пожимает плечами. Они пьют кофе молча, Тимур прикидывает, за сколько успеет добраться до аэропорта, Нопин копается в планшете. – Блин, – вдруг говорит он. – Ты вчера ставил на сигналку? – Да, как ты показывал. Шесть-сорок-тридцать два. Красный – зеленый. – Че-то не мигает датчик, камера что ли зависла. Нопин тыкает в планшет, перезагружая страницу. Тимур хмурится, он точно помнит, что после ввода кода огонек над панелью охраны сменился с зеленого на красный. – Хрень какая-то… – бормочет Нопин. – Может, интернет лагает. Тимур устало складывает голову на скрещенные руки. Его нещадно клонит в сон, ночь на ногах дает о себе знать. Он закрывает глаза всего на секунду и проваливается в краткую дрему. Просыпается от странного звука. Нопин глядит в планшет, удивленно вскинув брови. Кажется, еще чуть-чуть и они уползут за линию роста волос. – Чего там? – спрашивает Тимур, допивая остывший кофе. Нопин медленно переводит на него взгляд, смотрит со странным выражением. Это недоумение и что-то недоброе. Тимура охватывает тревожное предчувствие. Он подается вперед, заглядывает в экран. Застывает. Разрешение у камеры не очень, лиц особо не видать. Но дурацкая гулька на голове, одежда, плотно забитые руки… его невозможно не узнать на этой записи. Даже в коридорном полумраке. Даже притиснутым к стене мужиком, который пытался стащить с него джинсы. Тимур чувствует странное онемение в пальцах, звенящую пустоту в голове. Наконец, Нопин берет себя в руки. Его лицо делается бесстрастным, в голосе прорезается ледяное спокойствие: – Ты поставил студию на сигнализацию вчера. А с утра нет. Поехали. Нопин накидывает парку, надевает ботинки на босу ногу. Они едут в студию в молчании, только тихо играет радио. Нопин взбегает по лестнице, вихрем проносится по комнатам, бегло осматривается, кивает своим мыслям. Закрывает, ставит на сигнализацию. Перепроверяет. Они возвращаются в машину, Нопин задумчиво курит свой вонючий «айкос». – Дима, я не хотел… – По факту студия простояла без охраны всего час. Не страшно. Страшно, что у тебя в башке ветер, – обрывает его Нопин. – Ключи гони. Тимур шарит по карманам, отдает связку. Нопин барабанит пальцами по рулю, докуривает. – Мне похую, с кем ты там трахаешься. Но блядь, в студии? Ты совсем охуел что ли? Тимур достает из кармана пачку сигарет, вертит в пальцах. – Технически, мы не трахались, – говорит он первое, что приходит на ум, но тут же понимает, что ему стоило промолчать. Нопин смотрит на него так, будто хочет ударить. – Отличные блядь новости! Прям полегчало за судьбу дивана на ресепшене. Мне сказать спасибо? Тимур понимает, что сморозил глупость. Он пытается исправить ситуацию: – Я проебался с утра. Мой косяк, извини. Этого больше не повторится. Нопин кивает каким-то своим мыслям, а потом вдруг прищуривается, смотрит так, что кишки слипаются в неприятный холодный комок. – А твой отъезд и этот… вечер. Это связано? – Чего? Нет! – вскидывается Тимур. – Нет конечно! Я… по другому поводу совсем. Мне очень нужно в Москву на пару недель. Потом я приеду и все отработаю. – Не нужно, – резко говорит Нопин. Его обычно подвижное, симпатичное лицо каменеет, становится неприятным. – У нас по контракту в таких случаях выплачивается неустойка. Можешь просто закинуть мне бабок на карту. И ты свободен. Тимур с минуту переваривает услышанное. Нопин был в праве требовать неустойку, Тимур сам подписался под каждым пунктом. И если Нопин идет на такие меры… значит, больше продлять с ним контракт он не намерен. И Тимур теперь может попрощаться со своими европейскими «гастролями». – Хорошо. Выплачу все, что скажешь, – говорит Тимур спокойно. – Но блин… дай мне закончить уже начатые проекты. Там четыре рукава и спина. Это мои эскизы, будет честно, если я их доделаю сам. Нопин молчит, явно что-то обдумывая, а Тимура несет дальше: – Если будешь против, я свяжусь с клиентами в обход тебя. Номер Карстена и остальных, поверь, я найду. – Ты мне условия диктовать решил? Не думал, что ты такой дерзкий пиздюк, – вдруг криво усмехается он. Тимур разводит руками. – Дима, ты мне яйца крутишь. – Яйца тебе кручу совсем я, – вдруг ржет Нопин. До Тимура доходит соль шутки, но ему отчего-то совсем не смешно. – Я подумаю до конца недели. Напишу тебе. Деньги жду в течение трех дней. Тимур достает телефон, открывает приложение банка, вбивает сумму в поле ввода. – Все правильно? Нопин кивает, Тимур нажимает «перевести». – Я не хочу обострять. Я сглупил, не хотел тебя напрягать. Но причина твоего… разочарования совсем не в том, что я забыл поставить сигналку. Я прав? Лобовое стекло засыпает мелким снегом, он тает, превращаясь в капли. Нопин включает дворники. Говорит, словно через силу: – Да. Тимуру вдруг становится легче от его честности. Он вызывает такси, какое-то время они сидят молча в ожидании машины. На прощанье Тимур говорит совершенно искренне: – Дима, спасибо тебе. Что разглядел и пригласил. За все спасибо. Нопин хмурится, помедлив, кивает. Ровно в одиннадцать самолет взлетает. Тимур успевает отправить сообщение: «Скоро буду, держись, рыжуха», сеть пропадает. Занесенный первым снегом Дюссельдорф отдаляется, превращаясь в лоскутный ковер, затянутый облаками. Тимур прислоняется гудящей головой к иллюминатору, проваливается в сон. Он возвращается домой.