До самой смерти. И на полгода дольше

В ночь на тридцать первое у Томы начинаются схватки, они с Кирюхой мчатся в роддом. Традиционная новогодняя вписка у Одинцовых отменяется. Тимур не слишком огорчен, он так заебался за последний месяц, что рад провести день в тишине и спокойствии. Он спит до обеда, потом долго обтекает в ванной, пересматривая любимый сезон «Клан Сопрано». К четырем выбирается в ближайший супермаркет, где отстаивает километровую очередь. Домой он возвращается не торопясь, последние лучи солнца золотят крыши домов, отражаются яркими бликами в окнах, под подошвами хрустит свежий снег, щеки чуть щиплет приятным морозом. Тимур не замечает, как начинает улыбаться, ловит свое отражение в витрине и натягивает край шарфа до самого носа. Он еще не успел рассказать Марку хорошие новости, делиться такими вещами в сообщении было стремно, хотелось сказать лично. Марк обещал вернуться сегодня к семи, они планировали заехать за выпивкой и двинуться к Кирюхе. На всякий случай Тимур скидывает Марку СМСку, чтобы тот не торопился, раз уж все отменилось. Дома он лениво разгребает завал бумаг в столе, выкидывая старые блокноты, квитанции и чеки, ненужные уже буклеты, давно просроченные гарантийные талоны на оборудование. Фоном по телеку крутят все части «Один дома», знакомая с детства музыка и крики Кевина Маккалистера задают полузабытый за давностью лет легкий настрой, ощущение близкого праздника. Он готовит пасту с грибами и сливками, как когда-то показал ему Марк. Превзойти учителя ему не удается, но получается сносно, а под бокал белого так и вовсе прилично. К десяти его энтузиазм охладевает, он заканчивает уборку в ящике под раковиной, выносит мусор. К одиннадцати бутылка пустеет, но настроение от этого лучше не становится. В двенадцать Тимур гасит во всей квартире свет и садится на подоконник. За неимением бокалов он пьет шампанское из щербатой кружки, глядит на россыпи фейерверков по черному бархату неба, с завистью слышит радостные крики со двора – это соседи запускают салюты, машут искрящимися палочками бенгальских огней. К часу заканчивается вторая бутылка, он с трудом держится на ногах, но ему хватает силы воли доползти до коридора и закрыть дверь на ключ, чтобы Марк смог попасть ночью в дом. Но Марк так и не появляется. Ни ночью, ни утром. Ни через день. Утром третьего, Тимур понимает, что еще чуть-чуть и он поедет крышей в четырех стенах квартиры. Вместо долгожданного отдыха он забивает дни сеансами, обзванивает всех, кого может вспомнить и каждый вечер бухает до потери вменяемости в новых компаниях. Ему все равно, с кем пить, лишь бы не оставаться наедине с собой и разъедающей тревогой. В ночь на восьмое в двери ворочается ключ, слышится возня и шорох ткани. Тимур спит чутко, то и дело вываливаясь из похмельного сна в реальность, поэтому просыпается сразу. Он встает с постели, выглядывает в коридор. Марк сидит прямо на полу, уронив голову на руки. Его брюки испачканы землей и глиной, на кроссовках высох нарост грязи. Рядом лежит большая спортивная сумка. Тимур прислоняется гудящим виском к дверному косяку. – Привет. Марк поднимает голову, Тимур вздрагивает. Лицо Марка заплыло, под глазами чернеют синяки, губы разбиты и запеклись темной коркой, белки залиты кровью. Тимур подходит ближе, опускается на колени и холодеет. Глаза Марка странно подрагивают, маятником ходят вправо и влево, ни на чем не фокусируясь, не останавливаясь ни на секунду. Не нужно иметь медицинского образования, чтобы понять: это симптом какого-то пиздеца. – Блядь, да чтоб тебя! – в сердцах выдыхает Тимур, разрываясь от злости и нарастающего ужаса. – Я сейчас оденусь, мы поедем в больницу. Тебя посмотрят, сделают снимки, понял? Тимур быстро надевает ботинки, накидывает куртку, хлопает себя по карманам, проверяя ключи, кошелек и мобильник. Он вызывает такси, тянет Марка за руки. – Я в порядке, – бормочет тот, не поддаваясь, он кажется сонным и апатичным, его речь заторможена, словно он пьян. – Пожалуйста, – просит Тимур, теряя терпение. – Тебе нужно к врачу! Марк застывает, словно что-то обдумывая. Тимур с отчаянием понимает, что не сможет заставить его сесть в машину против воли. – Мне нельзя… не в больницу… – Давай в частную, там лишних вопросов не будет. Я прошу тебя, Марк, пожалуйста! Марк медлит бесконечно долгие секунды, Тимур успевает провернуть в голове все возможные сценарии. Наконец, он с трудом встает на ноги, пошатываясь, идет к двери. Тимур выдыхает с облегчением, подхватывает его под руку, едва не спотыкается о сумку. В ней гремит что-то тяжелое и металлическое. – Спрячь. – Приедем, уберу. Марк упрямо стоит на своем, говорит неожиданно жестко и громко: – Сейчас! Тимур поднимает тяжелую сумку, уносит ее в спальню и заталкивает на антресоли, закрывая сверху одеялом и постельным бельем. – Доволен? Марк позволяет вести себя по лестнице, дает усадить на заднее сидение и вырубается раньше, чем трогается машина. – Аккуратнее, – просит Тимур водителя, когда их трясет на «лежачих полицейских». До неприметного двухэтажного здания они добираются за пятнадцать минут. Тимур с трудом будит Марка, тот, идет медленно, то и дело держась за стены. В приемной Тимур щурится от яркого света, сгружает Марка на лавочку, обтянутую кожзамом. – Паспорт, пожалуйста, – скучающим тоном просит женщина за стойкой. Тимур чертыхается, возвращается к Марку. Тот долго копается деревянными пальцами во внутреннем кармане куртки, вытаскивает паспорт в прозрачной обложке. Тимур радуется его предусмотрительности и возвращается к стойке. – Заполните информированное согласие, – говорит женщина, выдавая ему бланк и ручку. – И вот это. У нас были прежде? Тимур мотает головой. Он открывает паспорт на странице с фотографией и на секунду подвисает. Это точно лицо Марка, но имя, фамилия и отчество – все другое. Скучающая женщина громко стучит по клавиатуре, их оформляют быстро, через пять минут они уже сидят у доктора – тучного мужика средних лет. Тот задает Марку много вопросов, на которые получает односложные ответы, проводит осмотр, выдает квест по кабинетам. Тимур просиживает штаны под дверями, изредка выходит покурить, сквозь силу пьет омерзительный, но горячий кофе из автомата. Адреналиновая волна и пьянство последних дней вымотали его, теперь хочется пожрать и свернуться клубочком прямо на полу, приткнувшись к теплой батарее. Наконец, доктор зовет их к себе, долго рассматривает снимки на подсвеченном экране, цокает языком. Потом он тыкает в один из снимков шариковой ручкой, сыплет терминами. Тимур непонимающе хмурится, но слова «закрытая черепно-мозговая травма» не вызывают в нем никаких надежд на светлое будущее. Бледный, сидящий до этого молча Марк явно схватывает быстрее. – Нет, – говорит он решительно. – Я не буду ложиться. Доктор смотрит на него с нескрываемой усталостью, переводит взгляд на Тимура, словно ища поддержки. Тимур поворачивается к Марку, в холодном и резком освещении кабинета тот выглядит еще хуже, чем в полумраке квартиры. – Марк, послушай… Марк не оборачивается к нему, он смотрит на врача. – Я буду приходить капаться, буду пить все, что пропишете, но не лягу. Давайте бланк. Доктор вздыхает, пару раз щелкает кнопкой мыши, из принтера мелено выползает одинокий листок. Он толкает его через стол, в заглавии крупно набрано: «ОТКАЗ ОТ ГОСПИТАЛИЗАЦИИ». Негромко, словно по книге, доктор перечисляет возможные осложнения. Тимур бросает в холодный пот от его слов про «церебральную ишемию», «эпиприпадки» и «тромбоз глубоких вен». Ему хочется хорошенько ударить Марка по его тупой упрямой башке, чтобы окончить их мучения разом. Он закрывает лицо руками, чтобы не видеть, как Марк, с трудом удерживая ручку в разбитых пальцах, корявыми буквами вписывает туда свое поддельное имя, ставит фальшивую подпись. Тимура разбирает нервный хохот, он встает, не в силах усидеть на месте, идет к двери. – Я на минуту, – бросает он и выходит в пустой холодный коридор. Садится на лавочку, прислоняется вспотевшей спиной к стене и с силой ударяется затылком о твердую поверхность. Под волосами отрезвляюще расползается тянущая боль, скучающая женщина в халате смотрит на него со смесью осуждения и любопытства. Тимур возвращается обратно в кабинет спокойным и собранным, молча высиживает рядом с Марком капельницу и уколы, вызывает такси до дома. Он укладывает Марка спать, идет в круглосуточную аптеку на станции, закупается лекарствами, едой. Ночные улицы пустынны, он бредет медленно, с чернильного неба его присыпает ленивым крупным снегом. Навстречу из темноты выныривает подгулявшая парочка – совсем еще молодые парень с девушкой. Они останавливаются в желтом свете фонаря, целуются, смеются, идут вперед, держась за руки. Тимур застывает в тени, его разом оставляют последние силы. Парочка проходит мимо, не одарив его и взглядом. Словно он – часть бездушной, вымерзшей январской улицы. Тимур запрокидывает голову, ловит растрескавшимися губами снежинки. Парочка скрывается за поворотом, улица становится безлюдна. В снежной подушке тонут звуки далекого города, белое безмолвие пеленает его холодным коконом. Тимур выдыхает облачко теплого воздуха, оно кажется жалким, обреченным истаять в ничто. Снег заметает следы, размывает силуэты домов, засыпает машины. Его накрывает оглушительно чувство оторванности от всего мира, словно он глубоко под водой или далеко в космосе. В квартиру Тимур возвращается под утро. Он не чувствует онемевших пальцев на руках и заледеневших ног, его куртка покрылась густым слоем снега, опадающим мокрыми каплями на пол в прихожей. Тимур долго греется под душем, растирает кожу мочалкой до яркой красноты. Марк спит спокойно. Его дыхание ритмично, температуры нет, пульс в норме. Тимур придвигает к кровати стул, выкладывает туда все лекарства, ставит большой стакан с водой. Он осторожно забирается под одеяло и, едва коснувшись головой подушки, проваливается в глухой сон. Впервые за последнюю неделю он засыпает трезвым. Марк быстро идет на поправку. Капельницы, уколы, горсти таблеток и сон по пятнадцать часов в сутки делают свое дело – через две недели он уже гуляет во дворе, готовит еду и слушает аудиокниги. – Говорил же, все как на собаке, – радостно улыбается Марк. Отек с его лица уже спал, глаза пришли в норму, только легкая бледность и тени под глазами напоминают о случившемся. Тимур, впрочем, не разделяет его оптимизма, в нем еще живы воспоминания о тошнотворном ужасе, что он испытал, увидев Марка на полу в прихожей. – Ну, ты чего, – говорит Марк, обнимая его со спины. – Не злись, обошлось же все… Тимур крепче сжимает в руке нож, силится унять всколыхнувшуюся внутри злость. Он так много хочет высказать Марку!.. Но вынужден ждать, пока тот выздоровеет окончательно – доктор велел держать его подальше от эмоциональных переживаний. – Да, все хорошо, – цедит Тимур, разрубая яблоко резким взмахом. – Иди в ванную, вода уже набралась. Марк целует его в шею, берет со спинки стула полотенце, уходит. Тимур вздыхает, проводит пальцами по глубокой борозде, оставшейся от ножа. Марк не дурак и явно понимает, к чему все идет. Но не торопится выходить на откровенный разговор первым, оттягивая его как можно дольше. Тимур хрустит яблоком, пролистывает ленту, останавливается на гифке с котом, который прячется в сумке, а потом выскакивает из нее в такт музыке. Хмурится. Точно, а он ведь совсем про это забыл. Тимур достает с антресоли сумку, с нее осыпается высохшая грязь, налипший мусор, опускает ее на пол. Замирает, раздумывая пару секунд, вжикает молнией. Сверху лежат спортивные брюки, пара чистых белых кроссовок для спортзала, сменная футболка, пахнущая дезодорантом и потом. А под всем этим… Тимур трет лицо и в охуении оседает на пол. Он ни черта не смыслит в оружии, но то, что это – боевое, он понимает с первого взгляда. В искусственном свете ружейная сталь блестит масляно и страшно. Тимур заворачивает руку в футболку, копает вглубь, находит картонные коробки патронов, черный бронежилет с белой биркой «Фагор-1». В синем мусорном пакете – пачки пятитысячных купюр, в боковых отсеках сумки – пара паспортов с фотографиями Марка, но чужими именами. – Пиздец, – резюмирует Тимур. Вечность спустя в ванной стихает шум воды, скрипит дверь. Тимур сидит на разобранной постели и понимает, что откладывать разговор в дальний ящик больше не получится. Марк, румяный, свежий и довольный, переступает порог. Его улыбка меркнет, когда он видит распотрошенную сумку. – Голова не кружится после ванной? Марк садится на стул, медленно качает головой. – Нет. На телефоне срабатывает будильник – это напоминалка, что пора пить колеса. Тимур шуршит блистерами, ссыпает в ладонь лекарства, протягивает их Марку вместе со стаканом воды. Тот выпивает всю горсть разом. – Я заебался, я устал. Я тупо не вы-во-жу, – говорит Тимур, глядя на свои обкусанные ногти в обрамлении кровавых заусенцев. Марк не двигается, кажется, даже не дышит. Тимур обводит жестом сумку и стул, уставленный коробками лекарств. – Всего этого не вывожу, понимаешь? Когда ты пропадаешь на неделю, я сижу и думаю, в каком лесу тебя закопали. В дверь звонит доставщик пиццы, а я уже фантазирую, что пришли за твоей головой. Это… слишком. Не хочу так жить, у меня крыша едет. Тимур бессильно роняет руки на колени, горбится. Марк сидит молча, смотрит в одну точку почти не моргая. Тимур начинает беспокоиться, что ему поплохело на фоне свежей травмы. – Я тебя люблю, – наконец, говорит Марк. Веско и медленно, словно этой фразой, как заклинанием, можно в одночасье разрулить все их проблемы. Тимур чувствует себя странно беспомощным, словно они говорят на разных языках. – Этого мало. Я хочу спать спокойно. Хочу, чтобы ты не исчезал. Хочу… да блядь! – Тимур в сердцах пинает злосчастную сумку, та скользит по полу через всю комнату, врезается в стену. – Хочу жить без этих головоебок! Как нормальный человек… Понимаешь?.. Тимур замолкает, эхо собственного крика стоит в ушах. Он медленно выдыхает, пытаясь успокоиться, твердит себе, что Марк не в той форме, когда можно бурно выяснять отношения. – А чего ты хочешь? – вдруг устало спрашивает Марк. – От меня? И как ты себе представляешь будущее вместе? Тимур хмурится. Он ясно видел картинки собственного будущего: конвенты, спонсорство, гесты, студия где-нибудь в сытом зарубежье. Его движение по спирали вверх уже было делом решенным, он отчего-то не сомневался в этом. Но в своих видениях и мыслях он всегда был один. Есть ли у них с Марком общее будущее? Слова, уже сотни раз обдуманные, вдруг рождаются в нем неохотно, подбираются с трудом. – Сначала я думал, дело только в физиологии… все ждал, что натрахаюсь и успокоюсь, а оно… Мне хорошо с тобой как с человеком. Понятно и просто, словно мы были вместе всегда и все друг про друга успели выучить. Взгляд Марка теплеет, упрямая линия рта смягчается, сказанное Тимуром явно отзывается в нем чем-то искренним. – Я хочу, чтобы у нас было будущее. Я люблю тебя, ты это знаешь, – Тимур делает паузу. – Но себя я люблю больше. Тимур поднимает глаза, по лицу Марка становится ясно: он все понял.