"Нас бьют - мы летаем"

       Девушки работали в кабинете Каллисты, когда к ним пришёл костюмер. С деловитым видом он окинул фигуры девушек. — Простите, дамы, нам нужно узнать Ваши параметры, чтобы подшить платья.        За дверью нетерпеливо ждали парни, переминаясь с ноги на ногу. Иньяцио был мрачнее тучи. — Инья, да не ревнуй ты так! Он просто померит талии, обхват бёдер и груди! — засмеялся Джанлука. — Вот именно! — возмутился Иньяцио, перейдя на фальцет. — Тише, Инья, не кричи, — шикнул на него Пьеро. — Меня здесь никто не понимает, до моей женщины дотрагивается чужой мужчина, а они мне говорят «помолчи». — Что же сам не вызвался свою измерять, — тихо хохотал Пьеро, показывая белоснежный оскал. — Ты что, хочешь, чтобы я без рук остался? — удивился Инья. — Друг называется! Видел бы ты, как Леонсия на меня посмотрела, когда выходила с подругами из кабинета нашего Торпеды. Она была похожа на тигрицу, готовую к прыжку! — Дружище, на меня были устремлены глаза Каллисты, поверь, там был взгляд пантеры в гневе! Вот это характер! Я с ней ещё повоюю! — воодушевлённо сказал Пьеро. — Право, она ответит мне за всё то время, что я страдал, терпя от неё лишь холодность и равнодушие! — Ох, страдалец какой выискался! — иронично взмахнул руками Иньяцио. — Ребят, да потерпите молча, интересно же узнать параметры, — кусал губы Джан. — Это тебе не терпится узнать, стоит ли раскошеливаться на кровать пошире? — захихикал Пьеро. Абруццезе пихнул друга кулаком в плечо. — Да, у Илении есть формы, но талия на глаз просто осиная! — недовольно посмотрев на друга, сказал Джанлука. Ненадолго замерший Иньяцио вдруг усмехнулся. — Ты чего, Инья? — спросил у друга Пьеро. — Джан, а с кем у тебя ассоциируется Иления? — С песочными часами! — захохотал Пьеро, за что ему прилетел подзатыльник от Джана. — С каким животным, — закатил глаза Иньяцио. — Не знаю, — пожал плечами Джан, — но, когда она на меня позавчера так грозно посмотрела, я почему-то вспомнил взгляд волчицы из программы в мире животных, которую я смотрел на днях… А почему ты спросил? — Да так, вспомнил, как Моника зачитывала мне отрывки из произведения Ришара де Фурниваля «Бестиарий Любви». — Ой, Инья, — закатил глаза Пьеро, — не начинай… — Почему, Пье, это очень интересно, — сказал Джан. — Инья, что там было и что это за бестиарий? — «Любовный бестиарий» — это «эсхатологический трактат о земной любви» (B. Roy). В нем также видели отражение христианской идеи борьбы добра и зла, представленной не без влияния манихейства (Bianciotto)»*, — как заправский профессор с американской бородкой и очками, покрывшимися слоем пыли, отрапортовал Иньяцио. *Пьеро сложил глаза в кучку*. Посмеявшись над реакцией друга, Иньяцио продолжил: — Короче, согласно бестиарию, возлюбленный и Дама «вбирают» в себя различные свойства разнообразных животных и птиц. И я хорошо помню некоторые отрывки, могу зачитать, — и Инья стал рыться в телефоне в альбомах. — Вот, послушайте про пантеру: «…звери, что, однажды учуяв аромат, исходящий от Пантеры, никогда уже ее больше не оставят, но вплоть до самой смерти следуют за нею из-за сладостного дыхания. Потому я говорю, что был захвачен в плен тремя этими чувствами: слухом, зрением и обонянием. Если был бы я пленен также и двумя оставшимися чувствами — вкусом, чрез посредство поцелуя, и осязанием, чрез объятия, то по праву мог бы я считаться совершенно усыпленным. Ибо человек тогда считается спящим, когда не ощущает ничего пятью своими чувствами. И от усыпления любовного происходят все опасности. Ибо всем уснувшим угрожает смерть, как единорогу, усыпляемому девственницей…»        Пьеро хоть и не питал интереса к подобного рода книгам, однако всё же задумался. Да, в Каллисте было что-то от пантеры, даже в её некой холодности и порой стальном блеске в глазах проскальзывало что-то кошачье. И ему действительно нравились духи Каллисты. От них у него просто сносило башку, хотя ещё неизвестно, создавался ли этот эффект из-за запаха или из-за того, кто ими пахнет. Ему нравился её голос, такой низкий, мелодичный, практически всегда спокойный, а то, что она была для него красива чисто внешне, об этом и говорить не приходится. Вкус тоже… Он бы тогда поцеловал любимую девушку, даже зная, что получит от Каллисты увесистую затрещину.        Было только «но». Они с ней никогда не обнимались, но Пьеро был совершенно уверен, что и это было бы прекрасно. А ещё уж кем-кем, а единорогом Пьеро себя совсем не чувствовал, он просто не верил, что у Каллисты никого не было. Нет, он не думал, что у девушки обширный список, достаточно одного мужчины, а чтобы у красивой, взрослой девушки никогда не было опыта в этой сфере, он и представить не мог, такого в наше время и с четвертью века за плечами быть не может! — Продолжаю, теперь про волчицу: «природа Волка такова, что если человек увидит его прежде, чем он человека, волк теряет всю силу и смелость; если же волк увидит человека первым, то человек теряет голос и не может вымолвить ни слова.       Та же природа у любви мужчины и женщины: ибо когда есть любовь между ними, то если сможет мужчина первым заметить, что женщина его любит, и даст ей это понять, она теряет смелость и не может отказать. Я же, не сумев сдержаться, сообщил Вам о своих чувствах прежде, чем что-либо разузнал о Ваших; потому Вы мне и отказали, как я от Вас неоднократно слышал.» — Во, слышал, Джан? — спросил Пьеро. — Надень очки, чтоб не пропустить этот момент, да смотри сам не проговорись, а то не сможешь больше петь и обволакивать девушек своим баритоном.        Джанлука пропустил насмешку друга мимо ушей. Определённо, книга интересная. Действительно, ему следует подождать раскрывать свои чувства и увидеть сначала хоть малейшее проявление таковых со стороны девушки, иначе она только посмеётся над ним. — Про мою: «я ведь вижу хорошо и знаю, что, как помещают зеркало перед Тигрицей, чтоб ее привлечь, так же поступаете и Вы со мной. Ибо Вы мне говорите речи, более приятные для слуха, нежели тигрица привлекательна для зрения, сообразно сказанному выше; и прекрасно знаю я, что Вам не важно, кто на этом потеряет, — лишь бы исполнялась Ваша воля!» — Мне Моника говорила, что «Бестиарий» славит «материнскую любовь» тигриц и сообщает, что охотники используют это качество, чтобы заманить самку в ловушку. Они бросают круглое зеркало на землю, и, когда она заглядывает в него, ей видится там детеныш, которого она пытается кормить грудью. — Ну, нашёл себе мамку, — засмеялся Пьеро.        Иньяцио запыхтел от гнева. В это время из кабинета Каллисты послышался смех. — Да что они там так долго! — возмутился Инья. В то время дверь распахнулась, и показался их костюмер. Закрыв за собой, он всё с тем же деловитым видом окинул парней, только в этот раз на его лице читалась плохо скрытая усмешка. — Ну что ж, мушкетёры, параметры Ваших дам: Иления — 89-59-92. — Ну немного не дотянула до 90-60-90, ты это исправишь, Джан? — рассмеялся Пьеро, за что получил подзатыльник от друга. — Каллиста — 84-67-104. — Ого, — присвистнул Пьеро, — а по её юбкам и не скажешь! — Леонсия — 85-65-96. — А это какой тип фигуры? — задумчиво спросил Иньяцио. — За сим позвольте откланяться, — с важностью произнёс костюмер и вышел.       Тут же открылась дверь кабинета Каллисты и на пороге показалась Иления. Она окинула парней испепеляющим взглядом и сурово сказала: — Вы всё выяснили? Удовлетворены результатами? Заседание объявляется закрытым! — Дверь тут же затворилась. — Да, Джан, — сочувственно сказал Иньяцио, — нелегко тебе с ней придётся!        Вскоре громогласный голос Торпедине отдал команду всем собираться. Через пятнадцать минут всеобщей суеты офис опустел.        В машине парни чувствовали себя неловко под взглядами девушек. Казалось, что они просто смеялись над ними без слов. Когда подруги выходили из машины, парни решили повести себя, как джентльмены, и предложили дамам руку. Каллиста и Иления сделали вид, что не заметили этого жеста. Леонсия, которая по характеру была помягче подруг, приняла руку Иньяцио. Тот мило улыбнулся девушке, показав свои очаровательные ямочки, и незаметно положил в карман её льняного пиджачка цветочек чайной розы. Потом он бросил гордый взгляд на парней: «Смотрите и учитесь». Те лишь выпятили губу, понимая, что отстали от друга в завоевании строптивых возлюбленных.

***

       Первым решили попробовать снять Пьеро и Каллисту. Для съёмок был выбран очень милый уголок. Крещатый свод открывал вид на аккуратные клумбы с яркими цветами, за которыми располагался небольшой водоём с лебедями. С гранитных стен пристройки свисали цветущие лианы, будто пытающиеся зелёной свежестью и нежным цветом прикрыть морщины древности, испещрившие старые камни.        Каллиста очень неловко себя чувствовала в средневековом наряде. Нет, ей он очень понравился, ещё её любимый лазоревый цвет и вышивка золотыми нитками. Всё было прекрасно, просто необычно, ново и совсем непонятно.        Погружённая в свои мысли, она облокотилась о старую колонну дорического ордера, подставляя бледное лицо опаляющим солнечным лучам. Вокруг суетился режиссёр со своей съёмочной группой, обсуждая, как будет лучше поставить свет. — Каллиста, — позвал девушку Торпедине. Она обернулась. Менеджер был слишком опытным человеком и скрыл свою неловкость. Он больше с ней не разговаривал после той самой далеко не дружеской беседы в его кабинете. Всё же мужчина испытывал некую долю вины за шантаж в адрес человека, который в последние годы буквально вытаскивал ребят из передряг и спасал от громких скандалов. — Каллиста, прости, что так вышло… У меня действительно сейчас нет абсолютно никакого доверия к кадрам и… Я ценю твою работу и твоих девчат, я это сделал не со зла, не чтобы вам насолить… — Что сделано, то сделано, синьор, мы с девочками на Вас не в обиде, — пожала плечами Каллиста. — Спасибо! — пожал ей руку Торпедине. — Готовься, скоро придёт Пьеро, и тогда начнутся съёмки. — Менеджер ушёл.        Каллиста буквально припечаталась к колонне. В памяти яркой вспышкой проявился взгляд его карих глаз, щёки вспомнили его горячие ладони, а губы настойчивый, обжигающий поцелуй. Девушка моментально покраснела, как школьница. Одно воспоминание оживило в ней ту лавину эмоций, что она испытывала к Пьеро. Но нет, нет, лучше об этом не думать! В памяти всплыл монолог Дианы де Бельфлор из «Собаки на сене»: Любовь, чего ты хочешь от меня? Ведь я забыть была совсем готова! Зачем же тень твоя приходит снова, Жестокой болью душу мне казня?        Что это, любовь-страсть? Эрос? Чего она от неё хочет? Поддаться первобытной страсти на несколько минут, чтобы потом остаться у разбитого корыта? Остаться брошенной ради новой страстишки популярной звезды? Нет, глупое, упрямое сердце, это не про них!        Каллисте стало казаться, что она уже движется по одному и тому же дантовскому кругу ада, тому самому, который охраняет Минос и в котором нашли свою заслуженную кару страстные любовники и прелюбодеи. Ей казалось, что она видела этот ад в разгорячённых от страсти глазах Пьеро. А сейчас ей предстоит сниматься с ним и таять-таять в этом горячем шоколаде… Каллиста, Каллиста, СТОП-СТОП-СТОП!        Девушка упрямо замотала головой, отгоняя непрошенные мысли. Сыщица-эпигон! Надо дело делать! Правильно всё-таки раньше считали, что женщина не может быть детективом!        Каллиста открыла чехол своего смартфона и встала спиной к пейзажу, притворяясь, что делает селфи. На самом деле девушка проверяла обстановку. Сперва ей показалось, что не о чем беспокоиться, но… Среди пышной листвы дерева, стоявшего поодаль справа, виднелось лицо человека и его рука, сжимающая что-то похожее на камень… — Любуешься на себя, красавица? — услышала она до боли дорогой сердцу и желанный голос. Она обернулась. Пьеро стоял неподалёку и осматривал девушку с ног до головы. В его взгляде читалось нескрываемое восхищение и даже… нежность, вовсе не свойственная ему. Каллиста не ответила Пьеро, смотря на него испытующим взглядом и прикидывая, как бы сделать так, чтобы не дать врагу осуществить его коварный план. Ведь таким камушком и прибить вся недолга! — Тебе очень идёт этот цвет, — ласково сказал Пьеро. — К твоим волосам, коже, особенно к глазам он очень подходит! — Знаток какой! — иронично сказала Каллиста, пытаясь скрыть своё смущение. — Можно подумать, что ты сам выбирал его! — Пьеро усмехнулся. Его строптивая прорицательница даже не догадывается о своём даре. — Дорогая, не пытайся делать вид, что тебе неприятно моё общество. Ты хочешь, чтобы я был рядом! Хочешь, чтобы я говорил тебе, как много ты для меня значишь, хочешь, чтобы я крепко прижал тебя к себе и не отпускал! О, уверен, что ты хочешь даже большее, просто с чего-то решила играть в невинную девочку, которая не знает, откуда дети родятся! Можешь не стараться, я тебе не верю! У тебя не может не быть знания о мужчине именно как о мужчине. Я же тебе покажу, каким может быть Мужчина, настоящий мужчина, — с каждой фразой Пьеро горячился всё больше и больше. — Не слишком ли много ты на себя берёшь? — спросила Каллиста, отодвигаясь дальше от Пьеро. — Девочка моя, ты плохо учила закон Божий. Господь не даёт свыше человеческих сил, а мне он дал тебя!        Каллиста лихорадочно соображала, как предотвратить непредотвратимое, у французов это называется une imminence contrecarrée*. Она хотела отойти вглубь свода, но Пьеро не дал ей этого сделать, резко притянув к себе. Девушка не отвечала на его поцелуй, вцепившись взглядом в фигуру в кроне деревьев, тарзан какой! От этого Пьеро ещё крепче прижал её к себе, стараясь своей горячностью разбудить в ней хоть толику ответного чувства. Каллиста стала изображать, что пытается вырваться, всё не спуская глаз с фигуры в кроне. Она увидела, как тарзан прицелился и замахнулся. Просчитав траекторию будущего полёта и мгновенно сообразив, что надо делать, Каллиста энергично оттолкнула Пьеро, сделав шаг вперёд. Камень просвистел в воздухе и попал в цель, не в ту цель, которая была намечена. У Каллисты потемнело в глазах, и она упала на руки ошарашенному Пьеро.