всё на своих местах

Позади Шона размеренно капает вода из крана. Сбоку, где-то на тумбочке, стоит фотография в рамке, — Мёрфи ее не видит, но знает, что она там. Свет чуть приглушен, ведь отчего-то так спокойнее. На его лицо падает голубоватый отсвет от экрана телевизора; он завороженно наблюдает за мелькавшими там картинками, пытаясь уследить за ходом происходящего. Это ему дается нелегко: слишком много событий происходит одно за другим, не давая до конца осознать и переосмыслить предыдущее, всё слишком яркое, быстрое, громкое и хаотичное. Кажется, Глассман называл это динамичным. Шону не нравится динамичность. На работе — да, здесь, дома, в безопасности — нет. Он начинает нервно перебирать пальцами, и ему кажется, что вот-вот должно случиться что-то нехорошее. С динамичностью так всегда. Вернее, нет, не с ней. Это что-то нехорошее всегда влечёт за собой динамичность. Так уж устроено общество, люди всегда наводят панику. Шону не нравится паника. Он чувствует себя беспокойно, когда его окружает слишком много непредсказуемого и хаотичного. Из колонок доносится визг шин по асфальту, какая-то эпичная шумная сцена с машинами, и Мёрфи судорожно выдыхает. Оборачивается назад, — приглушенный свет, фотография в рамке, капающая вода. Но чего-то всё равно не хватает. Он продолжает перебирать пальцами, будто пытаясь нащупать почву, ухватиться за что-то невидимое, неосязаемое, но что точно подскажет ему, что всё в порядке и тревожиться не о чем. Шон замечает какое-то движение с краю и мгновенно поднимается со своего места. За окном темно. У балконных перил, облокотившись, чуть сгорбившись и задумчиво вглядываясь в ночное небо, стоит Глассман. Он отошел тихо, предупредив, что ему звонят, но Шон отчётливо видел, что мужчина уже давно ни с кем не говорит по телефону. — Ваш телефон остался на столе, — подмечает Мёрфи, открывая балконную дверь. Глассман шумно вздыхает и устало улыбается, бросая на вошедшего Шона тоскливый взгляд. Но не отвечает. — Вы не можете говорить по телефону, — продолжает парень, потирая руки, — если телефон лежит на столе. — Да, Шон, — согласно кивает Глассман, снова переводя взгляд на ночное небо. — Я ни с кем не говорю. — Но Вы же сказали... — Люди не всегда делают то, что говорят, — качает головой мужчина. — Тебе пора бы это понять. Шон переступает с ноги на ногу, чуть хмурясь. — Зачем тогда говорить?.. За окном дует сильный порыв ветра, срывая с деревьев увядшие листья; они пролетают прямо около стекла, рисуя зигзаги в воздухе. Слышится слабый вой ветра; Глассман чувствует, как ему начинает немного поддувать из щели оконной рамы. Но уходить никуда не хочется. — Чтобы избежать лишних вопросов, — нехотя отвечает мужчина, наблюдая за буйством стихии. — Но тогда получается, что Вы врёте. Глассман выдерживает паузу, слабо отстукивая пальцами по подоконнику. — Да, Шон, я вру, — наконец сдается он. — Все мы время от времени этим грешим. — Да, я знаю, — кивает Мёрфи. Он делает шаг в сторону Глассмана и аккуратно прикрывает за собой балконную дверь. — Клэр мне рассказывала. Но что Вы тогда делаете здесь? — Смотрю на звёзды, — мужчина поворачивает голову к Шону и кивает в сторону окна. — Не хочешь со мной? — Звёзды?.. — недоуменно переспрашивает Шон, подходя ближе. — Зачем на них смотреть? Что в них интересного? — О, Шон, в них очень много интересного. Смотришь — и не можешь оторвать взгляда. Все небо усеяно этими совсем малюсенькими точечками, даже сложно вообразить, какого они размера на самом деле. Сколько в них света, энергии, силы... Насколько давно они перестали гореть, однако их свет все еще доходит до нас. Это удивительно, Шон. Мёрфи смотрит в небо, освещенное кучей созвездий, и пытается понять, почему они так нравятся доктору Глассману. — Вокруг нас целая вселенная. Бесконечная галактика. Сколько еще таких же систем, похожих на нашу, солнечную, планет, вроде Земли или Марса, существует где-то далеко от нас? Что или кто там живет? Задумываются ли они о том же? Смотрят ли вот так в небо, видят какую-то особенно яркую в эту ночь звезду и размышляют, насколько далека она от них? — Вы задаете слишком много вопросов, я... Я не знаю ответа на них, — говорит Шон. — И не надо. Тебе не нужно отвечать, Шон, — по-доброму улыбается Глассман. — Я просто мечтаю. Думаю о том, сколько же вопросов таится в наших головах, и что ни на один из них мы не найдем ответа. — Наука создана для того, чтобы искать ответы на наши вопросы. — Наука — это еще не все, сынок, — качает головой мужчина. Мёрфи чуть вздрагивает. — Есть и другие вещи, вопросы, на которые не сможет дать ответа ни одна наука. Куда важнее то, что находится внутри нас... Ведь это беспокоит нас куда больше всего остального. — Внутри нас органы, — хмурится Шон. — Вас беспокоит какой-то? — Я не о органах. Скорее о... О нашем сознании. Наших мыслях. Чувствах. Переживаниях. Понимаешь меня, Шон? Мёрфи долго смотрит куда-то вдаль, пытаясь разглядеть что-то не то на горизонте, не то в злосчастных созвездиях, о которых говорил Глассман. Когда мужчина уже не ожидает ответа, он вдруг выдаёт: — Я переживаю, когда мы не обедаем вместе. И чувствую себя спокойно, когда всё на своих местах. А иногда думаю, что спасать людей — это мое призвание. — Да, ты понимаешь, о чём я, — кивает Глассман. — Я нервничаю, когда другие паникуют. Это напоминает мне о нехорошем. — Это нормально, Шон, — успокаивает его мужчина. — Никому не нравится паника. Все предчувствуют что-то нехорошее. — Но я чувствую себя спокойнее, когда в такие моменты Вы рядом. Тогда всё... Всё на своих местах. — Всё на своих местах, — тихо повторяет за ним Глассман. Ветер за окном стихает. Те листья, что он успел подхватить, плавно опускаются на землю. Где-то на горизонте, в ночной темноте, ярко мелькнув, устремляется вниз падающая звезда. Глассман, наблюдая за ее падением, пытается загадать желание. «Хоть бы всё было на своих местах. Всё... и все».