The end is new beginning

Скоро. Лань Сичэнь знал, что этот день когда-нибудь придёт и давно был к нему готов. С той самой ночи в храме Юньмэна он словно слышал тихий мерный стук капель водяных часов, отсчитывающих его время мяо за мяо*. С каждым десятком лет этот самый стук становился понемногу всё громче, и Лань Сичэнь знал, что это значит. Его предел близился. Заклинателям отпущена долгая жизнь, если только не вмешивалась чужая рука, война или тварь на ночной охоте. Могущественным — и того более. Но всё под Луной имело свой конец. После той ночи Лань Сичэнь провёл в затворничестве до самых холодов. Но даже беспрестанные чтения правил, медитации и игра на цине или сяо не смогли успокоить его душу до конца. Он столько всего упустил, столько всего потерял, остались только клан да младший брат — дороже которого больше не было во всей Поднебесной. Но Ванцзи не вернётся по своей воле в Гусу, не примет на свои плечи такое бремя, поэтому, едва прервав уединение, Лань Сичэнь принялся учить клановую молодь, но больше всех — юного Лань Юаня, впитавшего в себя упорство от Ванцзи, изобретательность и живой ум от Вэй Усяня, и невероятное жизнелюбие — от обоих. Когда на исходе одной из зим не стало дяди, весь клан облачился в простой белый лён до самого манчжун**. А одно из средних ханьфу Лань Сичэня так и осталось льняным. И стук тех самых капель усилился, словно бы в напоминание. Но Лань Сичэнь не забывал об этом никогда. Твёрдой рукой, мудрым словом он управлял кланом много лет, только брату и наследнику позволяя видеть лютую снежную пургу в глубине своих глаз. И пусть мудрости и силы ему было не занимать, но душа не желала смириться с прошлым. И когда капли стали оглушать, Лань Сичэнь понял: скоро, совсем скоро. Распорядился готовить церемонию передачи титула, а накануне говорил с Лань Сычжуем всю ночь до утра. — Дядя, я не подведу, вот увидишь. Ты обязательно увидишь, — горячо обещал повзрослевший Лань Юань. Лань Сичэнь мягко улыбался, кивал, но знал: он не увидит. Снежная пурга в душе словно бы понемногу превращалась в нечто похожее на ледяное пламя, которое не способны были погасить даже капли. Он успел передать клан Сычжую. Успел выпить горького отвара за нового главу. Успел поговорить с Ванцзи и Вэй Усянем, вернувшимися в Гусу поздравить воспитанника. Успел. А звёздной ночью зимнего солнцестояния вышел из ханьши в полном облачении, в верхнем ханьфу, отороченном белоснежным мехом. На поясе висели ножны Шоюэ, за поясом сверкала шёлковой кисточкой Лебин. Высокая клановая заколка осталась за закрытой дверью. Вокруг не было ни души, даже ветра не было. Капли уже стучали почти в висках, отмеряя последние мгновения, в душе ярилось, рвалось на свободу ледяное пламя. Лань Сичэнь вышёл на поляну за ханьши, сжал ладонь на узорчатой Лебин, запрокинул голову к небу… и закрыл глаза. Волны ци, мерно, через вздох разливавшиеся по Облачным Глубинам, всполошили обитателей клана Лань всех до единого. И только Лань Сычжуй понял, откуда они исходили — и бросился туда, не реагируя на окрики «глава Лань!». Он не привык к ним, глава Лань всё ещё дядя… Уже у ханьши он столкнулся с Лань Ванцзи и Вэй Усянем, все трое, не сговариваясь, ринулись к источнику хлещущей силы, который был совсем близко, и замерли на краю поляны. Высокая фигура нестерпимо сверкала холодным голубым светом, испуская ту самую ци, задевавшую какие-то струны в душе каждого из Лань. Сияние всё усиливалось, и первым закрылся рукавом Сычжуй. За ним не выдержал Вэй Ин, а Ванцзи стоял и смотрел, отчётливо видя в ярком, слепящем до слёз свете знакомые черты. Но, когда фигуру объяло словно бы языками голубого и золотого пламени, не вытерпел даже Ванцзи, вскидывая рукав одежд перед собой. Раздался вскрик, быстро перешедший в рычание, земля задрожала под ногами, поднялся ветер, взметая подобие снежной бури вокруг, а три удара сердца спустя волна воздуха и ци чуть не сбила их троих с ног. Свет погас, позволяя открыть глаза, и Вэй Ин не сдержал громогласного возгласа. Над деревьями Облачных Глубин взмывал белоснежный дракон с узором по чешуе. А Лань Сичэнь смотрел на знакомые крыши, укрытые холодным покрывалом, и не верил своим глазам. Он думал, что его, Лань Сичэня, путь подошёл к концу, но сейчас он кружил над ханьши, кристально-ясно видя и изумление брата, и растерянность Сычжуя, и даже крохотные снежинки, опадающие на землю. И, кажется, на десятом круге начал понимать. Путь Лань Сичэня закончен. Перед Хуанем же расстилалась новая дорога. И он увидит всё. И дождётся — возвращения братьев ли, или друзей…