Между Богами и Демонами

Среди оживлённого города сложно искать вдохновение, бродя по кофейням и живописным улочками, которые изучены до самых костей. Хуа Чэн мог со спокойной душой сказать, где нарисовано его любимое граффити, какие камни лежат у той стены и какие цветы растут. Ему было скучно. На своих картинах он сколотил целое состояние, дороже которого оставалось несколько портретов, нарисованных ещё тогда, когда он был совсем ребёнком и так неумело держал кисть, что нельзя было даже представить, что однажды у него будет свой загородный дом, великолепная машина и личный водитель, пока художник продолжит от скуки ходить пешком. Солнце, как обычно, слепило глаза, будто пытаясь сжечь всё вокруг. Под его лучами небольшими группами бегали ребятишки, попадаясь под ноги Хуа Чэну. Измазавшись в дорожной пыли, они лучезарно улыбались, всё ещё наивно смотря на жизнь. Художник лишь самозабвенно вздыхал. Он сам когда-то был таким же маленьким, пускай и не столь счастливым ребёнком. Носить бинты на лице до семнадцати лет — отвратительно, терпеть насмешки — ещё хуже, а самому себя считать уродцем — смерти подобно, да к тому же, будто и этого мало, влюбиться в самого прелестного мальчика из всех было огромной ошибкой и самой любимой частью его души. Этого мальчишку звали Се Лянем. Имя въелось в память, как и утончённый образ, словно тату в кожу. Он единственный был добр к нему, взамен став музой и тем, за кем вечно неслись мечты и самые великолепные богини на картинах, даже на треть не похожие на исходный, оставшийся в памяти образ. Хуа Чэн направлялся в любимую кофейню — место, напоминающее кленовый лес, цветущее всеми цветами красного и пестрящее им же — в своих руках он нёс маленький холст и мольберт, чтобы вновь попробовать нарисовать кого-то похожего на Се Ляня, выкинуть работу в урну или продать кому-то, называя изображённого человека — порой мужчину, порой женщину, как считали некоторые — другим именем, которое он бы в жизни не носил. От того, что всех его «Се Ляней» приходилось обзывать чужими кличками и ярлыками, ему не было больно, может, только чуть-чуть в глубине души. Сегодня он вновь заказал излюбленный пряный латте с клёном и уже хотел было сесть за такой же привычной столик, как заметил, что место уже кто-то занял, сидя в одиночестве и листая какую-то брошюру. — Прошу прощения, — Хуа Чэн намеревался либо сесть рядом с этим человеком, либо вытеснить его за соседний столик, потому что всё своё он не привык отдавать. На него тут же посмотрели два карих глаза, слегка удивляясь. — Вас не затруднит поделить со мной столик? — с улыбкой спросил он, складывая вещи напротив парня, ставя мольберт и холст. — Ага, — согласился собеседник, даже немного не осознавая своих слов и вновь утыкаясь в листовку, будто выискивая там что-то важное. Его лицо обрамляли несколько прядок, слегка выпущенных из маленькой шишечки на затылке, в которую частично собирались волосы, а другой половиной спадали на плечи и пытались попасть в кофе, из которого торчала алая трубочка. Творец вновь посмотрел на улицу, по которой, словно муравьи, туда-сюда бегали люди, то и дело спотыкаясь друг от друга, нелепо падая в лужи, бурча, плача на ходу или весело смеясь. Скучно. Такое он рисовал уже несколько раз. Хуа-Хуа стремился к божественным образам, которые легко продавались, но никак не мог довести до ума самого главного Бога в своей жизни, намереваясь на долю секунды отойти от столь кропотливого труда. Он переключил внимание на соседа по столику, упёршись взглядом в серьёзное, сосредоточенное лицо, белоснежную кожу и пряди волос, которые застилали глаза. Его облик показался на секунду знакомым, будто они уже встречались ранее. Незнакомец потянулся за стаканом кофе, отпивая немного из трубочки, а после ставя на стол и, к всеобщему изумлению, криво установив его на одну из красок художника, разлил его. Жидкость тут же заполнила собой весь коричневый глянцевый стол и побежала на белый свитер парня, который от неожиданности вскочил, не зная, где бы ему взять тряпку. — Ох, простите-простите, — затараторил он, когда увидел, что его собеседник тоже пострадал в итоге такого наплыва. –Не волнуйтесь, — Хуа Чэн вновь расплылся в улыбке, смотря на того, с кем вновь начался разговор, он снял с себя белую салфетку, которой укрывал красный наряд от краски, и быстренько вытер стол. Тут же он столкнулся взглядом с парнем, который с долей вины смотрел на него в ответ, и почему-то в его голове мелькнула мысль «Неужели Се Лянь?». Этот молодой человек точно походил на него. Всё та же утончённость и великолепие, только не одетое в лучшие наряды, увешанные золотом, а скромное, будто монашеские рясы. Только вот он не узнавал его, словно всё напрочь забыл. Наверное, у него и впрямь была жизнь в тысячи раз интереснее. Вытерев стол, Хуа Чэн принял решение, что добьётся внимания парня, потому что точно узнал в нём божественный образ, не поддающийся к передаче. — Можно мне тебя нарисовать? — неожиданно, спустя полчаса сидения друг на против друга спросил Хуа Чэн, влюблённо засматриваясь на парня, который не ожидал такого вопроса. — Пожалуй, — слегка волнуясь и даже смущаясь, ответил он. — А ты ведь тот самый художник, которого называют «Собиратель цветов под кровавым дождём», ведь так?