eventyrbok

      Варгизову хочется сорваться в эмоции, но он не понимает какие именно — что-то бурлит внутри, да непонятно что. И ему стыдно перед собой от осознания того, что испытывает он стыд перед этим… ребенком.       Клодин, кстати, на ребенка все меньше и меньше походит — когда-то, в их первую встречу, было в нем что-то такое, наглое и капризное отчасти, но сейчас дону кажется, что эти черты истлели напрочь, превратились во что-то ветхое и серое и пролегли синяками под уставшими глазами шкета.       Шкет молчит уже минут 10, как дон заявился в его дом: дверь ему не открыли, поэтому Варгизов зашел вальяжно, как он делал и до этого, и беззвучно прошествовал в глубь квартиры. Под ногами оказались разбросанные ватманы и прочие материалы — Дальберг так и не убирался с тех пор, как оказался вышвырнут из института. Больше не мог справляться со всем сразу. Дон молча глядит на эти никому не нужные этапы работы и и оглядывается в поисках хозяина этих стен.       С кухни доносится тихое шуршание и лишь сейчас Варгизов видит бывшего пациента, который медленно и осторожно, придерживаясь руками за косяки и стены, выдвигается из ванной, едва не путаясь в собственном халате, накинутом поверх пижамы.        — Как твое состояние? — подает голос Варгизов, глядя на эту нелепицу.       Нелепица эта пугается не на шутку, ударяется локтем об стену и едва не теряет равновесие.       Дон издает тихий смешок носом, затем движется ближе. Малой же, наоборот, вжимается в стену и пытается с нею слиться.       Клодин молчит весь вечер, и мужчина не торопится это молчание нарушать. Полчаса назад он выдавил из себя извинения, пытаясь сделать это так, как будто ему вовсе и не трудно было сказать подобные вещи. И шкет ничего на это не сказал. Ну, да, извиняться за выстрел в корпус — странно.       Разговорить малого он тоже не пытается. Молча заваривает им по чашке чая, растворяет два кубика рафинированного в своей и своим большим шагом преодолевает кухоньку, оставляя одну чашку на журнальном столике. Прежде чем издать чашкой легкий стук об столешницу, он смахивает движением руки несколько листов бумаги на пол, ближе к углу, в котором никто никогда не ходит, чтобы освободить место для посуды.       Клодин сидит на диванчике и не двигается, смотрит куда-то в столешницу перед ним и словно боится издать звук.       — Боишься, что опять выстрелю? — хочет будто бы разрядить нависшую и тяжелую тишину Заур.       Дальберг поднимает еще более тяжеленный взгляд на Варгизова, и тот жалеет, что сказал это. У него в голове раздается голос шкета, который раньше в подобные моменты слал его куда подальше и за маленький отрезок времени огрызаться успевал кучу раз. Сейчас он словно медленно таял и пропадал.       — Поговори со мной, — выдает Варгизов, стараясь звучать как можно менее требовательно, но какая-то нотка все равно колит Дальберг, и он дергается от внезапной просьбы.       Дрожащие руки, на которых едва затянулись уколы от капельниц и порезы, которые тот не мог обновлять из-за пребывания в больнице, тянутся к чашке, осторожно берут ее и подносят к лицу, делая глубокий и обжигающий рот глоток. Клодин давится кипятком, жмурится, тихо опускает чашку на стол, а потом возвращается к прежней физиономии. Никакой. Варгизову кажется, что его юный помощник сейчас вот-вот сорвется.       Он не знает, как исправить то, что натворил.       Руки сами тянутся к подбородку Дальберг и тот, замечая движения, испуганно замирает, выученный, что если будет противиться — будет хуже. У Варгизова в груди от этого осознания что-то падает.       Дон аккуратно поворачивает к себе лицо человека, придерживая за подбородок, и целует.

***

      Малой тяжело дышит, пропускает выдохи, и Варгизову кажется, что тот вот-вот захлебнется в панике.       Тому страшно и неприятно, горько и обидно, что с ним так поступили, а затем снова пришли получать свое — в этот раз даже без повода, без наказания за проступок, который тот мог совершить, без высосанной из пальца причины. Клодин терпит каждый раз, и лишь в последние пару их встреч он сорвался в рыдания прямо во время секса, вгоняя дона в ступор. Он видел столько слез за последние его несколько лет жизни и почти никогда не впадал в состояние, когда ему нужно было срочно остановиться и перестать делать то, что он делал.       Дальберг думает, что и сейчас сорвется в истерику, но он боится, что разозлит нависающего над ним человека, человека у которого есть сила и репутация, который за сутки более чем может сравнять с землей все и всех, что есть у Дальберг, при помощи пары звонков и нескольких связей. И одной пули. А может быть даже голыми руками.       Только вот тот почему-то ничего не делает. Лишь спустя мгновение нависает ниже и касается горячими губами к шее своего невольного соучастника по преступлениям, вынуждая того вздрогнуть и схватить Варгизова за ворот в проявившимся желании оттолкнуть того. Варгизов не оттолкнулся. Но и делать больно, как это было раньше, почему-то не стал.       Почему-то он до этого момента никогда не исходился на поцелуи.       А сегодня что-то пошло не так.