Один шаг на Гремящую Тропу...

— Пепелюшка, я ведь тебе говорил… «Великие Звезды, почему же так больно!» — нотка раздражения пронеслась в голове ученицы, когда она постепенно стала приходить в себя. Открывать глаза не хотелось, хотелось лишь хныкать и выть от неприятных чувств. Тем не менее, ученица с трудом, пересилив себя, открыла глаза. Ее нёс Коготь, и каждый его шаг сопровождался новой вспышкой боли в её теле. Рядом плелся Огнегрив с низко опущенной головой, под громкую ругань глашатая. Пепелюшка не могла поднять голову, холод сковал тело. Стук сердца бешено звенел в ушах, отбивая странный ритм. Она закрыла глаза. «Тяжело, Великое Звёздное Племя, никогда мне не было так тяжело!».Сквозь шум в ушах она слышала до боли родной голос. — Пепелюшка! Доченька! — закричала Белоснежка. — Что с тобой произошло?! Дальше тяжёлый вздох Щербатой, испуганный визг Папоротника. Родные, знакомые голоса смешались в этом кучу так, что она уже не различала ничего, кроме отчетливой боли бьющей по телу. Мысли смешались в голове в один большой серый комок, из которого нельзя было достать даже слова.  — Она ведь поправится, правда? — тихий голос брата прорезается через гул страха. «Пф… Конечно всё будет хорошо, Папоротник! Что же ты такое спрашиваешь!» — ей так хотелось ответить брату, но тьма вокруг уверенно пыталась её поглотить, забирая рассудок куда-то далеко, так что лапами до него не достать. — По моей вине это с ней произошло… «Что? А что со мной произошло? И что происходит?» — ей становится хуже. Почти невозможно дышать. Жар расползался по шкуре, подпалял (?) шерсть и оставлял ожоги на коже. — Никудышный ты наставник, рыжий! Даже собственную ученицу не научил слушаться! — Пожалуйста, Долгохвост, не сейчас… — А что, Домашний, правда глаза колит? — Замолчите, замолчите! «Такой отчаянный визг… Как будто Белоснежка пытается вырвать кого-то из лап Звёздного Племени…» — она открывает рот в безмолвном крике, пытаясь вразумить белую кошку, но не может сказать ни слова. Язык взбух и онемел. Все слова застряли огромным комом в горле, душили, причиняя нестерпимую боль, словно она проглотила тысячи камней. Пепелюшка глухо засучила передними лапами от накрывающих чувств. — Дым, Долгохвост! Можете грызться когда хотите, но только ни когда на кону жизнь моей дочери! «Мама… Почему ты так беспокоишься? Очень скоро я поправлюсь, просто сейчас мне очень больно… Всё будет хорошо. Но сейчас я очень хочу спать… можно мне заснуть? Обещаю, я посплю недолго, и тут же проснусь! Ты увидишь, что со мной все хорошо, и я пойду охотиться!» — Да как Синяя Звезда могла ему её доверить? Ему оруженосцев доверять — племя колечить! — Заткнись, Частокол, не до тебя сейчас! Принесите с Крутобоком паутины, я должна остановить кровотечение! — А где Крутобок? А правильно, только блохи знают, где они его носят! «Я хочу спать… Наверное сейчас ночь и я просто устала. Всё хорошо, всё будет хорошо.» — Пепелюшка затуманенным взглядом скользнула по шерсти наставника, наблюдая за тем как он перекладывает травы прямо у её носа. Взгляд ускользал, картинка размывалась. Она как будто смотрела через мутную воду. Его огненная шерсть стояла дыбом, смешиваясь с зеленым фоном деревьев, земли и папоротника. По поведению наставника Пепелюшка поняла, что сильно его огорчила, и теперь он волнуется. Только вот из-за чего? И вообще что с ней происходит? И почему так всё болит и хочется закрыть глаза, никогда не открывая? «Наверное он расстроился, потому что я его не послушала. Я сейчас немного посплю, а потом обязательно попрошу у Огнегрива прощения. А потом я буду тренироваться в три раза усерднее, и он точно всё это забудет…» — думала Пепелюшка, борясь с желанием провалиться в темноту. Она должна им сказать, что все в порядке. Что она встанет. — Что здесь происходит? — Слушай, иди куда шёл! И вообще, все разойдитесь! Дайте мне нормально травы разложить! — Я принёс паутины. — Пошли вон отсюда, потом будете всё обсуждать! Огнегрив, спасибо, принеси мне ещё малиновых листьев. «Б-б-больно, — Пепелюшка отчаянно открывает рот, выдавливая из себя воздух, чувствуя как тьма накатывает упрямой волной. Звука нет, она беспомощно открывает рот. Ее голос пропал оставив за собой лишь воспоминание. Краски зарябили, смешивались и снова становились отчетливыми. В носу стоял запах крови. Она начинает задыхаться, захлебываться собственными слезами. Соленая вода жгучей струйкой течет по ее щекам. Ученица перестаёт бороться, позволяя темноте себя накрыть с головой. Она полностью отдаётся. Ничего, она выдержит… «Огнегрив всегда говорил, когда мне было больно, что рано или поздно любая боль проходит»…