lee or kim (ft. han)

Почту привозят по четвергам. Один раз в неделю, и ровно в девять открывается выдача. В их городке это один из важнейших дней, потому что множество людей отказывается от техники, в пользу бумажных конвертов. Письма, счета, извещения, повестки, посылки из столицы с массивными предметами быта, или простые сладости (которые каждую неделю ждёт Минджи, заказывая их в одном и том же магазинчике в центре Сеула). Потому Шиён не удивляется, когда её утро начинается с громыхания по лестнице и гневных пыхтений Гахён. – Я опоздала! – кричит Гахён, ветром проносясь мимо безмятежно стоящей Шиён. Едва не задевает её в спину – домик их маленький, заполненный, уютный. – Почему Юбин меня не разбудила? На Гахён съехавшая оранжевая футболка и кое-как натянутые джинсовые шорты. Она быстро запихивает босые ноги в шлёпки, и подхватывает с вешалки причудливую остроконечную шляпу. Волосы в хаосе, а на лице вмятины от подушки. – Ты не проснулась, вот она и ушла, – отвечает ей Шиён, посматривая за младшей через плечо. Шиён занята тем, что развешивает вчера собранные травы для сушки, закрепляет длинными пальцами на белых верёвочках и сдувает чёрную прядь со лба, чтобы не мешалась. Припоминает, что Юбин уходя так же ворчала на спящую Гахён. У Юбин дела, и она не могла задерживаться. Она договорилась с помощницей библиотекаря – Ёнсан – на поиск нужной-нужной Юбин книги, и спешила, прямо как сейчас Гахён, забрать свою прелесть. – Я же просила разбудить! – в последний раз вскрикивает Гахён. Она скоро целует Шиён в щёку, бормочет «я пошла» и, громко открыв деревянную массивную дверь, срывается на улицу. Шиён наблюдает, как девушка подбирает у забора простенький велосипед, со стёртыми надписями. Ловко запрыгивает на низко подкрученное сидение и стартует из открытой калитки влево по узкой дорожке. – Опять не закрыла, – бубнит под нос Шиён. Юбин ругается за вечно стучащую от ветра калитку – но достаётся именно Шиён. Она вроде самая старшая, и вроде она должна следить за таким. А у Юбин проблемы со сном и постоянно лезущие в голову голоса духов, от которых ей нет покоя. Шиён продолжает крепить травы, перебирает веточки пальцами, заклеенными пластырями (всякие милые зверушки, такие покупает исключительно Гахён, но Шиён не против), и вдыхает приятный аромат. Недалеко дымится чашка ромашкового чая, которую Шиён намеревалась выпить, как закончит. Пока никого нет дома – тихо; Шиён любит комфортную тишину, наедине с собой и букетом мяты (себе в чай), или адониса (у Юбин в последнее время побаливает сердце). За открытым окном виднеется лесок, на который Шиён смотрит с вожделением, желая расправиться с собранным, и вновь пойти собирать травы, цветы, иногда ягоды. На деревянном подоконнике кошачья трава, которую попросила вырастить Хандон – её кошка прихотливая и наглая, которая ненавидит магазинную дрянь, а сама Хандон не особо умеет ухаживать за растениями. У Шиён дел много-много; но день сегодня поистине солнечный и летний, оттого ей желается чуть повпитывать согревающие лучи, и немного отдохнуть. Не понимает гахёнову спешку скорее получить письмо от своей подруги по переписке. Ответит на два часа позже. Им всё равно Хандон привозит почту самыми первыми, ведь только их дом находится так высоко на холме, и только через него проходит единственная протоптанная дорожка от почты до города. Шиён, вроде, получит сегодня энциклопедию, которую приметила месяц назад в каком-то журнале; и обязательно поговорит с Хандон, когда та приедет отдавать посылку, и обязательно расскажет про успехи в выращивании травы для её кошки, а девушка поделится свежими из города сплетнями. Закончив развешивать букеты растений, Шиён хлопает пару раз по столу, избавляясь от маленьких частичек листьев – у неё все ладони в порезах, возиться с травой не самое лучшее для рук занятие, пластыри спасают хоть немного. Залпом выпивает остывший чай и направляется во двор. Осторожно обходит книжный юбинов шкаф, только бы не завалить; переступает через домашние тапочки Гахён, и, взяв с кухонного столика корзинку вместе с остроконечной шляпой, выходит из дома. Живут они втроём. Семейка сумасшедших дам – как любят говорить горожане. Они как миф некий, или любимая тема для несущественного разговора. Дом их двухэтажный и спрессованный, точно кукольный. Тёмная отделка, много внутри подушек, пледов, шиёновых склянок с лекарствами и настойками; разбросанные гахёновы наброски карандашом, потерянные мелкие украшения и вещицы, закатившиеся за кресло; и еле работающее радио на холодильнике, которое иногда слушает Шиён; плотные шторы, прикрывающее окошко на кухне (Юбин постоянно зашторивает, чтобы свет не мешал, а Гахён наоборот по утрам открывает, пропуская солнечный свет на нагретый пол, с застарелыми пятнами краски). Пряничный ведьмин домик. Пахнет внутри вкусно, не конфетами, правда, но – вкусно. Шиён постаралась, с её излюбленным времяпровождением. Благодаря Юбин пахнет ещё пожелтевшей бумагой и хрустящими страницами, позвякивают на ветру юбиновы амулеты и камушки, разбросанные по дому (даже по лестнице). Гахён добавляет в атмосферу лиричные песни из полусломанного магнитофона, и громкий смех. Гахён энергичный подросток. Находит неприятности на свою растрёпанную макушку: норовит забраться на крышу их дома; подбирает уличных котов, собак (и, когда Шиён отчитывает, отпускает на волю, но продолжает кормить), притащила однажды гуся, заявив, что он теперь живёт с ними. Наверное, от неё у Юбин болит сердце, а у Шиён голова раскалывается к вечеру. Шиён не успевает выйти за низенький забор. Слышит звонкий удар, будто металл шмякнули об плиты. И грозное бормотание. Она легко усмехается, смотря на девушку, некрасиво упавшую с велосипеда. У девушки той жёлтый свитер (не жарко ей?) и ужасно короткие шорты, что задрались от падения. Она распласталась на сухой земле, потирая ушибленную коленку, с заметными свежими ссадинами. Шиён посчитала, что нужно помочь. Отложила корзинку и вышла через открытую калитку, бесшумно подходя. – Встать можешь? – проговаривает мягко. Бора на месте подскакивает и щурится от солнца, смотря на незнакомку – хотя, неправда. Семейку Ли в их городе все знают, и свободно угадаешь по дурацким шляпам на них. Как именно зовут Ли перед ней – вот этого Бора не знает. – Наверное, – выдыхает она. Опирается руками об землю, и пытается привстать. Коленку пронзает боль и Бора, шипя, усаживается обратно. – Не могу. Шиён кивает и наклоняется. С секунду изучает девушку глазами – красивая. Очень красивая; Шиён падка на таких. Но больше внимания занимает царапина на её щеке. Рулём, что-ли, порезалась. Шиён имеет склад характера такой, что если видит раны, ей срочно их нужно залечить. – Давай, помогу тебе дохромать до дома, лётчик, – усмехается Шиён, кладя руки на борины плечи. Бора было бы хочет скинуть чужие ладони – ишь какие резвые, уже её трогают. Но не скидывает. Покорно ведётся на мягкость рук Ли. Помощь ей пригодится, ведь оставаться ползать по дороге, стараясь вернуть вертикальное положение – нелепо. Она поддаётся и встаёт, опираясь на девушку. Неуклюже обплетается руками вокруг шеи. Смущается чуть. Потому опускает взгляд, чтобы эти чёрные и завораживающие глаза не смотрели точно-точно на Бору. Ей бы, наверное, стоит испугаться, что доверяет своё тело ведьме (или как там её прозвали местные), но от Ли исходит несильный аромат мелиссы, и Боре он чересчур нравится. Шиён делает вид, что не замечает, как дыхание другой девушки падает на кожу шеи; и как мягко её тело под длинными пальцами. – Как упасть умудрилась? – спрашивает Шиён, крепко держа Бору за талию и подталкивая девушку к дому. – Спешила. – За почтой? – догадывается она. – За почтой. – Что такое важное сегодня приедет? – Не скажу. Бора не признается, что заказала в интернет-магазине подушку со своим любимым актером из дорамы. Шиён её ответ принимает. Потихоньку двигается с Борой в руках, надежно её удерживая. Бережно отпускает у скамейки возле дома, позволяя сесть. – Сильно болит? – с видом профессионалки спрашивает. Осматривает на щеке и на коленках порезы, сидя на корточках. Бора, чуть изумившись пристальному интересу и отзывчивости, проговаривает: – Ощутимо. Пошевелить не могу. – Ох, надеюсь не вывих. Посиди тут немножко, я возьму нужное, хорошо? – с улыбкой говорит; как такому тону – отказать вообще реально. Бора с округлёнными глазёнками оглядывается по сторонам, пока Шиён отошла. Дворик небольшой, с ухоженными декоративными растениями, и кустом малины в самом углу – дикой, явно. Она множество раз проезжала мимо этого дома, но боялась познакомиться с обитателями. Бора пусть и не верит слухам, всё равно остерегается. Минджи, тем более, вечно со своими рассказами насчёт потусторонней силы лезет, и у Боры, из-за неё, скоро разовьётся аллергия на всё паранормальное. Но эта Ли кажется не ненормальной. Она кажется ласковой, сахарной и обманчиво пугающей. У Боры ноет коленка, и она себя не простит, если не сможет от ушиба танцевать. И велосипед лежит со сломанным колесом, отчего Боре пешком придётся добираться до почты и от неё до дома. Шиён возвращается с бинтами и склянкой чего-то, по мнению Боры, подозрительного; с маленьким тазом воды, ножницами, и пластинкой пластыря. Шляпу Шиён с головы сняла, отчего Бора, посмотрев на её волосы, захотела их потрогать. Они, наверное, пахнут мелиссой ещё сильнее. – Как тебя зовут? – негромко спрашивает Бора, настороженно следя, как Ли, аккуратно присев и разложив взятые предметы, касается чуть выше ранки на коленке. Говорит Бора, чтобы не концентрироваться на тёплом касании чужих пальцев. Замечает пластыри на шиёновых пальцах – что едва корябают по загорелой коже ног, – про себя смеётся с миловидности. И впрямь только снаружи выглядит злой ведьмой. – Шиён, а ты? – произносит, прищуривает глаза и постепенно поднимает взгляд по телу Боры, проверяя на наличие других порезов или синяков. Боре от этого взгляда тягостно-душно; жарче, чем летнее солнце. Она отвечает, сглотнув ком в горле: – Бора. – Приятно познакомиться. – Взаимно. Шиён будто не замечает, как тушуется новая знакомая. Бора чувствует себя неправильно, думая совсем об ином, когда же Шиён интересуется только ранами, не рассматривая Бору. (Шиён рассматривает, но умело это скрывает). – Твоё имя какое-то не ведьмовское. Шиён, подняв склянку с мазью, смотрит на Бору и хихикает. – Правда? – с наигранным удивлением. – И какое должно быть имя у ведьмы? – Не знаю, что-нибудь долгое и сложновыговариваемое. – А моё имя какое? – она придерживает ногу Боры под коленкой, со внутренней стороны – Бора чуть втягивает носом воздух. Как-то непривычно, когда только встреченный человек стоит перед тобой на коленях и трогает икры. – Запоминающееся и мягкое, – бездумно произносит. Шиён вскидывает брови. – Значит, я мягкая ведьма, – решает она. Открывает склянку, набирая на кончики пальцев мазь. – Почему ты не против, что я называю тебя ведьмой? – вопрос животрепещущий. Прямо как борино сердце, от шиёновых ладоней. И от её спокойного голоса; и от её медовой кожи, что едва от солнца блестит. На Шиён ещё странного вида туника, перевязанная на талии, и лосины, приманивающе обтягивающие. Бора видимо перегрелась. И она точно пропустит выдачу почты. Придётся ждать неторопливую Хандон и придумывать, как объяснять огромного вида коробку. – А зачем? Местные и так убеждены в этом. И раз не пришли меня сжигать, всё нормально, – Шиён пожимает плечами. Собирается нанести мазь, но, завидев песчинки земли, откладывает. Бинт отрезает, промачивает в воде, и протирает рану. Бора дёргается и жмурится. – Ты больше на докторку похожа, нежели на ведьму. Ну… если бы не твоя шляпа, – она стоически переживает неприятные покалывания. И стерпливает желание противиться шиёновым методам лечения. Может, это какой-то дурман, что Бора так скоро ей поддалась. – Два в одном, – Шиён откладывает бинт, с красными пятнами крови, и наносит мазь. Двигает осторожно кончиками пальцев, едва касаясь. Бора снова дергается, вырывается от неё: – Что это за штука? У меня нога не сгниёт? Она мне очень нужна, если что. – Чистотел и подорожник. Не волнуйся, всё проверенное, – проговаривает уверенно она. Бора расслабляется, пусть слова эти знает смутно, и пользу их – тоже. Зачаровывается на миг сосредоточенной Шиен. От мази коленка болит не так сильно, или вовсе влияние шиёновых пальцев. – Эксперименты на животных проводила? – пытается пошутить. – Ну, – задумывается. Гахён вряд-ли можно называть животным. – Нет, на таких же ведьмах. Бора ответную шутку заценила. – А фамильяр у тебя есть? – как ребёнок выпрашивает. Заинтригована несколько. Минджи умудрялась тему со сверхъестественным свести к тоске гремучей, а Шиён вот – говорит так мелодично и очаровательно, да и смех у неё красивый, и улыбается она красиво, поднимая уголки розовых губ, да и вся она – красивая; может даже прекрасная. Бора пока не определилась, но зато поняла, что пальцы ведьмы очень-очень ласково касаются, и хочется ещё. – Нет, – Шиён опять хихикает с дурачества Боры. Когда она в последний раз так легко про ведьм говорила – нужно постараться вспомнить. Бора либо правда верит; либо издевается. Но огонёк в её светлых радужках озорной и искренний, отчего Шиён склонна думать про первое. Потому Шиён и добавляет к сказанному: – Хочешь быть моей фамильяркой? Бора задумывается и краснеет. У неё горят кончики ушей. От солнца. Естественно от солнца. Пусть сегодня оно не печёт так упрямо, как ощущаются шиёновы пальцы, переходящие на вторую коленку. – Смотря, что они делают, – серьёзно проговаривает, но тут же смеётся глухо. – О, думаю тебе понравится, что они делают. Ведьмы с Борой ещё не флиртовали. И Шиён с ней ещё не флиртовала – от этого учащается пульс вдвойне. Благо, Шиён не смотрит на борино лицо. Она наносит мазь на все-все ранки на ногах; вытирает руки об полотенце, лежащее на скамейке, и принимается обматывать бинтами борины колени. – Если без шуток, человек не может стать фамильяром. Только духи. – Ты такая чудачка, – хохочет скрипуче Бора. Откидывается назад, упираясь плечами в дом. Так удобней наблюдать за тёмной шиёновой макушкой. Бинты накладывает Шиён бережно, не причиняя боли от соприкосновения с открытой раной – и такое Боре кажется чуть больше, чем невероятным. Ей бы хотелось унести Шиён к себе домой, и давать залечивать любые раны, чтобы Бора взамен наполняла её сердце заботой. – Может быть, – она не обижается; заканчивает с перевязкой, убеждается, что всё сделано правильно. Встаёт, опираясь об скамейку руками – резко приблизившись лицом. Бора громко выдыхает, отчего Шиён беззлобно усмехается, как с нерадивого ребёнка. Будто знает каждую борину мысль, которая проскальзывает в голове. Бора даже страшновато, что Шиён умеет читать мысли. Вдруг? Будет неловко, очень-очень неловко, прочти она мечты о касаниях к шиёновым волосам; или касаниях к шиёновой душе, чтобы узнать побольше об этой мягкой ведьме. Впритык Шиён просто… вау? У Боры нет других метафор. У Боры остаётся лишь резьба глубоко по лёгким – такая вся на арабском, сложными буквами, и в них сокрыт глубокий-глубокий смысл. Нет, всё-таки – Шиён её, типо, приворожила, или какие есть ещё ведьмины методы. У Шиён в несильных царапинках нос, ещё загорелый, красноватый, будто она сутками лежит под палящим солнцем. Загар неравномерный, что Бора явственно видит полоску менее медовой кожи на шее, за глубоким воротником чёрной туники. Брови чуть приподняты, якобы в вопросе, чего Бора так замерла. А Бора замерла потому: от Шиён пахнет сладким мылом и мятой, мелиссой, букетом трав (и немножко совсем клубникой); у Шиён, оказывается, янтарные глаза, а ещё в зрачках что-то волшебное и чудесное; и ещё у неё еле заметные веснушки на щеках и она чересчур похожа на богиню. Бора, додумав до кое-чего, даже пожелала, чтобы Шиён умела читать мысли. Потому что Бора думает, что Шиён её – соулмейтка; ведь, ну совсем неразумно, что к Шиён тянется каждая частичка бориного тела, души и всего существующего. Бора не верит во все россказни про соулмейтов; но нет. Вот она. Прямо пред Борой, полусогнуто стоит и рассматривает полученные увечья. Шиён тем временем смачивает ещё один бинт. На этот раз касается пореза на щеке, замечает: – Останется шрам. Бору это приводит в чувства, а Шиён приводит к – чувствам. – Пофиг, – равнодушно, а потом: – Ты реально ведьма? Значит, умеешь всякие… Магические штуки делать? – «значит, могла меня приворожить, но, знаешь, я этому лишь рада». – Магические штуки, – передразнивает, качает головой. Проводит влажным бинтом по щеке. Бора прикусывает губу – не от боли; от взгляда на Шиён. – Без разницы, кто я. Благодарна будь, что именно я подобрала тебя с дорожки. А то занесла бы какую инфекцию. – Ну спасибо, – язвительно тянет. На самом деле, в такой вот ситуации, Бору больше интересует не шиёново ведьмовство. Их городок всегда страдал от чего-то странного, как чертов Гравити Фолз. И жители молчаливо ничего не замечали, а Бора, как представительница нового поколения, и та, кто сутками сидит в своём ноутбуке, фыркая на агрессивное желание горожан везде использовать бумагу – приспособлена к изменчивости. И так вот, Бору интересует – можно ли почаще с Шиён находиться. И как она раньше не открыла это чудо, проезжая регулярно около дома на холме. – Я вот подумала, – говорит Шиён после затяжной тишины. Она благополучно вытерла кровь и попавшую в порез грязь. Наносит мазь, – кем ты бы была, будучи фамильяркой. – Львицей, – гордо заявляет. Шиён посмеивается. Качает головой, поражаясь этой девушке. Бора – как подсолнух; солнечный цветок. Жёлтый-жёлтый, и впитывающий лучи, чтобы потом озарять собою всё вокруг. – Не-е-е, – возражает она. Призадумывается; глубоко размышляет. Заглядывает в борины глаза, вызывая у той смущение. Взглядом обводит пушистые волосы, тоже светлые, каштановые, собранные в хвост на затылке. Придумав, расплывается в радостной улыбке, заставляя Бору ощутить взволнованность. Говорит: – Ты была бы синичкой. – Чего? – поражается. Никак не представляла себя – птицей; особенно маленькой. Бора, конечно, роста невысокого, но с лихвой компенсирует самооценкой. – Того, – Шиён обводит ещё раз по царапине мазью. И наклеивает пластырь на щёку – с пингвинами. Всё, её внутренняя докторка успокоилась. Теперь проживёт день спокойно. Но познакомившись с Борой, предчувствует, что жизнь её станет сумасбродной (в хорошем смысле, конечно). – Объясни, – требует Бора. Ей не особо по нраву, что Шиён отходит, закончив с ранами. – У синички есть определённая символика, – она скидывает окровавленные бинты в таз, – рассказать, какая? – Да, – хмурится чуть, негодуя, чего Шиён её изводит. А Шиён изводит, потому что Бора милая, и смотреть на её эмоции превосходно. – Они приносят с собой хорошие известия. Признак счастья, если к тебе забрела одна, – договорив, поднимает на Бору взгляд, и, сдерживая смех, улыбается. – И у меня ощущение, из-за всяких магических штучек, что ты – очень похожа на счастье. Бора нервно скребет по пластырю ногтем, отводя от внимательных зрачков Шиён собственные и ей уже абсолютно наплевать, что не успела забрать почту. – Я на тебя обижусь, если моей ноге станет хуже, – Бора только это находит, чтобы ответить. У неё горят щёки, а внутри как-то легко, свободно, что пошла бы танцевать, не боли коленка. – Договорились. Можешь прийти завтра, а я проведу осмотр твоих ран. Шиён вовсе распрямляется, взяв в руки таз, ножницы, склянку и оставшиеся бинты. Смотрит на Бору сверху вниз, а Бора на неё снизу вверх. Но хочет прямо-прямо. И взять Шиён за руку. – А до дома как мне добираться, умная такая? – Давай довезу на метле. – У тебя есть? – недоверчиво щурится; Бора же не знакома с порядками у ведьм. Шиён не в состоянии сдержать ещё большую улыбку. Не нашла связку нужных трав, но зато нашла нужную девушку. У ведьм, всё-таки, есть очень специфические порядки, например: они замечательно чувствуют людей, а ещё могут быть уверены, если у них есть связь красной нитью с другим человеком. Она, конечно, борины мысли по соулмейтов не прочла, но зато прочитала всё по её выражению лица; по замешательству, когда Шиён касается; и по тому, куда постоянно стремился борин взгляд (подсказка: на губы). – Нет, – признаёт Шиён. Бора чуть расстраивается. – Починим твой велосипед, синичка. – О, Боже, – фыркает весело Бора, делая попытку встать, – ты теперь так называть меня будешь? – Буду. – Ладно. Я разрешаю. – Что ещё разрешаешь? Сколько она будет флиртовать. Бора тоже хочет. – А что ты ещё попросишь? – Будь менее очевидной, пялясь на меня, – говорит, и с самодовольством отворачивается, намереваясь отнести вещи «первой необходимости» в дом. Бора прячет лицо в ладонях; туда же улыбку; туда же шёпот: «Не девушка, а хитрющая засранка». Начинается какое-то неожиданно безумное лето. Когда ещё – Бора познакомится с ведьмой, позволит обработать свои раны и пройти через зону комфорта; и, наверное, только летом – можно влюбиться в эту самую ведьму, носящую, ради прикола, остроконечную шляпу.