Две судьбы

      Зоя вошла в дом Эльвиры Марковны. Девушку трясло, единственная мысль, которая крутилась в голове, была надежда на то, что ее не будут выдавать замуж за первого встречного после отчисления из гимназии.       — Здравствуйте, мадам, — сказала Зоя и, почему-то именно сейчас взяв пример с Аси, сделала книксен*.       — Берете пример с Юлусиной, — совершенно спокойно ответила женщина. — Которую в свое время отчислили из института благородных девиц. Идеальный пример для подражания.       Зоя ничего не сказала — не хотелось усугублять ситуацию.       — Садитесь, — продолжила Эльвира Марковна. Дождавшись того, как Зоя сядет, женщина добавила. — Когда замуж планируете выходить?       — К счастью, родители посчитали возможным дать мне шанс получить образование и только потом выходить замуж, — ответила Зоя.       — И скрыть от своего будущего мужа, что он у вас не первый, — окончила Эльвира Марковна.       — Мадам, — сказала Зоя. — Зачем же вы так обо мне думаете? Я не совершила ничего дурного!       Девушка задумалась и уточнила:       — Я не совершила ничего греховного!       Все еще сомневаясь в том, что ее слова точно отражают истину, Зоя добавила:       — Я не вправе называть себя женой Владимира.       — Ну хоть не считаете, что не совершали чего-то дурного и греховного, — ответила Эльвира Марковна. — Владимир точно так же отпирался.       — Мадам, я не грешила с Владимиром, — еще раз повторила Зоя.       — Довольно, идите, — сказала Эльвира Марковна. — Предложения руки и сердца еще не было?       — Нет, не было, — ответила Зоя.       — Месяца через два-три появится, если ваш Владимир совесть не потерял, — сказала женщина. — Идите, не мешайте мне выбирать, кому сообщать о произошедшем: Елене Игнатьевне или Михаилу Павловичу.       — Мадам, пожалуйста, не надо никому ни о чем говорить! — попросила Зоя. — Пожалейте мое будущее: выходить замуж за первого попавшегося кандидата, которого мне подберут родители, мне не хочется.       — Идите, — ответила Эльвира Марковна.       Зоя спешно вышла из комнаты и, краем глаза, увидела фотокарточку, висящую в рамке на стене: возле куста сирени стоит мужчина, женщина и двое детей. Рассматривать снимок в подобной ситуации не было возможности, однако, любопытство не оставляло Зою, поэтому девушка зашла в комнату к Владимиру и спросила его:       — Владимир, на карточке в комнате мадам ваша семья?       — Зоя, давайте не будем искушать судьбу и поговорим обо всем на улице? — предложил Владимир. — Матушка на вас злится, не стоит мозолить ей глаза.       Вспомнив, из-за чего она находится в этом доме, Зоя спешно оделась и вышла во двор.       — Пойдемте в палисадник, поговорим там, — предложил Владимир, вскоре подойдя к своей спутнице.       Сидя на лавочке неподалеку от дома, молодой человек сказал Зое:       — Понимаете, Зоя, матушка и злится на вас, и жалеет. Ей, безусловно, очень хочется сделать все так, как положено: пойти к Елене Игнатьевне, дождаться вашего отчисления, сбросить с себя одну проблему, но она не может это сделать. Просто как все было в свое время… У матушки была первая любовь — офицер. Сперва они просто гуляли, держась за ручку, а потом он уговорил ее, увез с собой в экипаже, привез в родительское имение, развлекался с ней несколько дней, а потом в этом же экипаже привез к отчему дому. Сами понимаете, родители не были в восторге от такого появления дочери да и, в принципе, от ее пропажи. Офицер свататься не желал, вскоре охладел к матушке, в общем, все бы забылось, если бы она вскоре толстеть не начала. Матушка еще раз сходила к тому офицеру, напомнила о себе, планировала намекнуть, что неплохо было бы и обвенчаться, однако, он сделал вид, будто видит ее впервые в жизни. Ну что делать, поплакала она, а потом перестала.       Потом родился ребеночек, который прожил не так уж и долго — месяца в три умер от какой-то детской болезни. Ну, а потом матушку чуть ли ни выгнали работать на фабрику — а куда ей идти, если учеба не окончена, да и как-то не очень хотелось родителям, чтобы матушка училась, когда уже девица взрослая, работать пора. У соседей, вон, дочери с десяти лет на фабрике трудились, а она в тринадцать еще пыталась в школу ходить в перерывах между работой по дому, работой в огороде и нянченьем братьев и сестер. Что поделать, простая мещанская семья.       Пошла матушка на фабрику, вся слезами уливается — будущее прямо рисует перед ней неприглядные картины: муж-пьяница, шестеро детей, нищета… А по пути была церковь. Внутрь заходить матушка постеснялась — не было при себе ни монетки на пожертвование, поэтому села она неподалеку от входа и ревет.       Мимо проходил молодой человек — видит, сидит возле церкви девушка и плачет, ну он подумал, что просит милостыню, сунул ей в руку гривенник. Матушка оскорбилась, сказала, что не нищенка, слово за слово — они разговорились и тому человеку чем-то матушка приглянулась. Не желая идти на фабрику и надеясь оттянуть этот момент хотя бы на недельку, она упросила того человека взять ее с собой — а что поделать, если она уже грешная. Решила, что грешнее не будет. Тот человек согласился, привез ее к себе домой, принимать ее благодарность отказался, велел постелить в соседней комнате, помощь по дому тоже отказался принимать, а потом, дня через два, предложил поехать к родителям и попросить у них благословения на брак. Отец как увидел подъезжающий к воротам экипаж — сразу за плетью помчался, молодой человек даже решил один идти к родителям, на всякий случай. В общем, обвенчались они буквально через неделю — все торопились, все боялись, что кто-то передумает.       Мой отец, Герхард Артурович, был дворянского сословия, правда, небогатого. Но, насколько было возможно, в своем доме он постарался обустроить все, как положено. И матушку отправил учиться — с одной из школ договорился. Потом на курсы отправил — как чувствовал, сказал, что без профессии женщина быть не должна, если не хочет работать на фабрике. Потом не стал крутить пальцем у виска, когда матушка из Елены Макаровны захотела стать Эльвирой Марковной. А потом у моих родителей родился я, чуть позже — сестренка. Умерла в десять лет от дифтерии, буквально через три месяца после того, как сделали ту самую фотографию. Сейчас ей было бы четырнадцать лет. Никакие мысли в голову не приходят? Может быть, вы, Зоя, Эльвире Марковне кого-то напоминаете?       — Мадам не хочет портить мне судьбу? — спросила девушка.       — И это тоже, — ответил Владимир. — Но я не о том. К вам, Зоя, особое отношение, потому что вы матушке напоминаете Людмилу, царство ей небесное. Хотя, если так задуматься, внешне ни единого сходства, в характере, по-моему, тоже. Людмила была девочкой с примерным поведением, именно ее на нее мне всегда предлагали равняться. Она со мной никогда не ходила — не интересовалась чердаками и распугиванием голубей. Хотя девочка была хорошая, никогда не выдавала меня.       Зоя изумленно посмотрела на Владимира, пытаясь переварить полученную информацию.       — Ну и, как любит выражаться моя матушка, вывод прост: надо учиться и не стоит до венчания рисковать, — подвел итоги молодой человек.       — Лыкова! — раздался резкий голос Эльвиры Марковны. Взглянув на вставшую Зою, женщина сказала. — Я очень надеюсь, что ваша плохая память забудет то, что вы услышали, так же, как вы забыли Коменского и Ушинского. В противном случае, опозорите свою фамилию перед Нинель Осиповной так, что Михаил Павлович вряд ли вас когда-то простит.       — Oui, madame**, — ответила Зоя.       — У Юлусиной учитесь, да все не тому, — сказала женщина. — Владимир, проводите мадемуазель Лыкову до ворот и возвращайтесь обратно.       Выйдя на улицу, Зоя еще раз взглянула на Владимира и подумала:       «Хоть бы тебя мадам не ругала…» *поклон с приседанием как знак приветствия **да, мадам