Из тьмы приходит утро

НЕ БЕЧЕНО! Перси Уизли лежал на своей кровати и смотрел в окно гриффиндорской башни. Он полагал, что должен считать себя счастливчиком. Большинство людей подумали бы, что ему повезло. Он был старостой и имел право помогать профессорам командовать другими учениками. Он был одним из лучших учеников в школе и получал свои высокие оценки с минимальными усилиями. Он был чистокровным волшебником и получил бы работу в Министерстве сразу после окончания школы, при условии, что его тритоны были достаточно высокими - что, конечно, так и будет. Он пользовался доверием Альбуса Дамблдора. Перси зарылся головой в подушку. Это последнее было самым тяжелым бременем, которое ему приходилось нести, как какой-то большой и хрупкий стеклянный шар. Он всегда думал, что может отказаться от этого, тем самым разрушив то, что в свою очередь разрушило его собственную мирную жизнь летом перед шестым курсом, когда он получил свою первую сову от Дамблдора. Его мать так гордилась им, получившим личную почту от Дамблдора. Перси не думал, что она будет гордиться им теперь, учитывая решение, которое он почти, почти, почти принял. Над головой внезапно вспыхнул свет, и в тот же момент Перси почувствовал безумный зуд в лопатках. Он сел, яростно почесываясь под одеждой, в то время как его глаза следили за вспышкой золота, которая снова и снова появлялась над Запретным Лесом. Он знал, что это значит. Перси ощущал этот зуд сильнее, чем большинство Уизли, и знал, какие разные формы он принимает. Рядом с Дамблдором зуд был глубоким, почти диким, пробирающим до костей. Рядом с Гарри зуд был легким, щекочущим, как будто лапки множества крошечных пауков бегали по его коже. И это была сила Гарри, магия, которая вилась подобно ветру и шептала, что произойдет, если волшебник просто протянет руку и схватит этот ветер. Перси знал, что никогда не сможет. И он также знал, что Дамблдор, вероятно, захочет поговорить с ним об этой демонстрации. Это было частью обязательства, которое он почти, почти, почти решил взять на себя, и Перси не думал, что директор сможет увидеть все это из окна своего кабинета. Итак, он наблюдал, и наблюдал, и наблюдал, и, наконец, золото перестало обновляться, и небо снова стало спокойным и темным. Перси продолжал смотреть, просто чтобы убедиться, что сияние не возобновится, а затем тяжело поднялся. Он открыл дверь и спустился по лестнице в общую комнату Гриффиндора, не обращая внимания на любопытные взгляды и болтовню младших классов. У него было обязательство, которое он должен был выполнить. У него были обязанности, которых не было у всех остальных. Когда-то, когда он был префектом и ждал, когда его назначат старостой, это заставило бы его радостно улыбнуться. Он знал то, чего не знали большинство людей. Теперь же тяжесть всех накопленных им знаний, которыми не обладали другие люди, просто вызывала у него головную боль. Одна приятная вещь в походе в кабинет Дамблдора заключалась в том, что он действительно мог выбросить часть этого, и тогда его голова на некоторое время прояснялась... До следующего раза, когда к нему подкрадется невозможное решение. _______________________________________________________________ Гермиона сделала половину домашнего задания по арифметике, когда начала чихать. Она отложила книгу и отодвинула ее подальше от опасных капель, намереваясь вернуться к работе, как только этот странный приступ прекратится, но она продолжала чихать. Она откинулась на спинку кровати и вытащила платок из коробки, которую держала на полу, подарок своих родителей. Они всегда заботились о том, чтобы она содержала вещи в чистоте, и у Гермионы не хватило духу сказать им, что чистящие чары были более распространены в Хогвартсе, чем носовые платки. - Что случилось, Гермиона? - Яростное чихание привлекло внимание Лаванды. Она обернулась с тем выражением неопределенной доброй заботы на лице, которое Гермиона напомнила себе, что ей вообще повезло получить от других девочек. У нее такого никогда не было, когда Гермиона посещала маггловскую школу. - Ты поперхнулась? Гермиона уже хотела произнести целую уточняющую лекцию о том, что с ней случилось, но снова чихнула. Она снова и снова вытирала нос, и, наконец, он успокоился. Гермиона аккуратно сложила платок и убрала его, а затем на всякий случай наколдовала Scourgify на кровати. Она читала в Хогвартсе историю о том, как все ученики когда-то регулярно болели зимой, пока профессора не начали преподавать очищающие чары на младших курсах. Гермионе нравилось беречь вещи. За исключением того, что я не думаю, что сейчас это действительно безопасно. Она считала себя глупой из-за того, что не могла припомнить, когда у нее был такой же внезапный приступ чихания раньше - когда Гарри высвободил свою магию. Она быстро вскочила и направилась к двери. - Ты куда? - хором воскликнули Лаванда и Парвати. Гермиона проигнорировала их, рывком открыв дверь и сбежав по лестнице в общую гостиную. Ей не очень нравились ни Лаванда, ни Парвати. Они все время хихикали. Они слишком много думали о мальчиках как о романтических партнерах, а не как о партнерах по учебе. И, самое главное, они считали профессора Трелони великолепной. Гермионе было бы стыдно за себя, если бы ей понадобились еще какие-нибудь признаки, чтобы распознать в них идиоток. Она добралась до гостиной и нетерпеливо огляделась. Разговоры кружились среди стульев и кушеток, но никто не двигался к выходу за портретом. Все ученики выглядели так, как будто хотели, чтобы кто-нибудь рассказал им, что произошло, вместо того, чтобы выяснить это самим. Гермиона задрала нос кверху. Она не могла выносить такую апатию. Как всегда говорила профессор Макгонагалл: как кто-то собирается учиться, если не хочет этого? Она прошла через гостиную к выходу, но услышала торопливые шаги на лестнице из комнаты мальчиков и повернулась, чтобы подождать. Рон бежал, чтобы догнать ее, его лицо покраснело от усилий. Гермиона резко кивнула ему и открыла портрет. Она не была о нем такого высокого мнения, как в прошлом году, но предполагала, что кто-то должен был стоять рядом с Коннором и пытаться удержать драгоценного идиота от падения и причинения себе вреда. На лице Рона было почти испуганное выражение. Гермиона покачала головой. - В чем дело? - спросила она. - У Коннора и Гарри была встреча сегодня вечером, - натянуто ответил Рон. - Ну, знаешь, Первый день весны. «Нет, - подумала Гермиона, - я не знаю». Она была сильно раздражена каждый раз, когда какое-нибудь случайное упоминание о чистокровности заставляло ее вспомнить, что она магглорожденная. Конечно, это не остановило бы ее надолго. Она намеревалась освоить все нюансы и ритуалы чистокровной культуры к пятому курсу, на случай, если что-то из этого обнаружится на СОВ. Тогда она могла бы перейти к изучению всех заклинаний, которые ей могли понадобиться для ТРИТОНОВ. Правда, таким образом, у нее было бы всего два года подготовки, но Гермиона была уверена, что большинство ее навыков заклинаний уже достигли уровня СОВ. - И? - уточнила она, когда Рон повернул к совятне. Гермиона охотно последовала за ним. Она только знала, что взрыв магии был мощным и близким. Она еще не научилась точно определять его направление. Это была еще одна вещь, которой она научится, пообещала она себе, и теперь сделала мысленную пометку добавить это в свой личный список подобных вещей. - Коннор сказал, что хочет помириться с Гарри, - сказал Рон, ускоряя шаг, когда они миновали несколько пустых классов и, наконец, подошли к нижней ступеньке совятни. - Он хотел использовать чистокровный ритуал, чтобы сделать это. Но взрыв магии не является частью ритуала чистокровных. Так что.. - Ты же не боишься, что Гарри причинил боль Коннору? - Гермиона не могла в это поверить. Гарри был предан своему брату, настолько предан, что Гермионе иногда хотелось его отшлепать, потому что никто не заслуживал такой преданности, когда он был таким придурком, каким мог быть Коннор. И другие люди чувствовали то же самое. Разве Драко чертов Малфой на самом деле не подошел к ней и не попросил присмотреть за Гарри, пока тот был на Предсказании, потому что Малфой боялся, что Гарри не сможет защититься от своего брата? - Все может быть, - сказал Рон. - Может быть, он сделал это сам того не желая. Ты не знаешь, насколько силен Гарри, Гермиона. - Очень даже знаю! - возмущенно сказала Гермиона. - Я почувствовала это! - Ну, могущественные волшебники... - начал Рон тем лекторским тоном, который Гермиона ненавидела. Она не знала, почему он имел право читать ей нотации. Она знала намного больше, чем он. Рон не успел договорить, потому что Коннор резко слетел по ступенькам совятни и чуть не врезался в них. Рон схватил друга за локти и поддержал его, а Коннор разразился истерическими рыданиями. - Он пытался убить меня, - бормотал он. - Я действительно думаю, что он убил бы меня. Гермиона сморщила нос. Что-то отвратительно пахло. Она посмотрела вниз и увидела темное пятно на брюках Коннора, и бросила на Рона повелительный взгляд. К счастью, Рон иногда мог понимать ее без слов. Он потянул Коннора в направлении башни Гриффиндора, говоря слишком тихо, чтобы Гермиона могла разобрать, следуя за ними в нескольких шагах. - Послушай, приятель, у тебя был ужасный шок, и... Гермиона вытащила свою палочку и стала ждать. Теперь, когда она думала об этом, она могла чувствовать магию, спускающуюся по ступенькам вслед за Коннором, шаги Гарри были такими же неторопливыми, как шаги крадущегося дракона. Может быть, именно это и напугало Коннора. Гарри вышел из-за последнего поворота лестницы. Он, казалось, слегка удивился, увидев направленную на него палочку Гермионы, но через несколько мгновений улыбнулся и покачал головой. Гермиона, тем временем, изо всех сил старалась не щуриться. На самом деле вокруг Гарри не было видимой ауры магии. Гермиона просто чувствовала, что она должна была быть. Вокруг него было мерцание воздуха, на котором ее глазам было трудно сфокусироваться, А его глаза сияли более ярко и насыщенно, чем она когда-либо видела их сияющими раньше, даже из-за его очков. И Гарри тоже выглядел более расслабленным, чем когда либо ранее. - Собираешься проклясть меня? - спросил Гарри. - Нет, - сказала Гермиона, опуская палочку и моргая. Интересно, что вызывает такой эффект вокруг него? Я не помню, чтобы видела это у директора, но, возможно, Гарри лучше контролирует это. Я должна это выяснить. - Но Коннор сказал, что ты пытался убить его, поэтому я подумал, что мне лучше быть готовой. Лицо Гарри потемнело, а затем он сказал то, что заставило Гермиону заподозрить, что это не Гарри, а должно быть, кто-то другой, превращенный в Гарри. - Коннор иногда бывает придурком, - сказал он. - Кто ты такой и что ты сделал с Гарри Поттером? - требовательно спросила Гермиона, направляя на него свою палочку. - Ты - Драко Малфой? Гарри слегка улыбнулся ей и снова покачал головой. - Нет, Гермиона, - сказал он, и это немного успокоило ее, потому что Малфой называл ее только «Грейнджер», а затем с ноткой в голосе, которая сделала очевидным, что он изо всех сил боролся с тем, чтобы не произнести «Грязнокровка». - Просто Гарри, наконец, увидел правду. Гермиона моргнула и почувствовала, как волна чистого изумления захлестнула ее. - Тебе придется рассказать мне, на что это похоже, - сказала она, убирая палочку обратно в рукав. - Не думаю, что смогу научиться этому по книгам. - Это великолепно, - сказал Гарри, его голос был мягким, как звездный свет. Гермиона кивнула: - Насколько великолепно? Гарри рассмеялся. Гермиона решила, что она могла бы вынести, не получив ответов на несколько вопросов, раз уж она слышала этот смех. _______________________________________________________________ Альбус уставился в окно своего кабинета, когда погасли последние отголоски светового шоу Гарри. Он продолжал наблюдать в течение долгих мгновений, прежде чем, наконец, отодвинулся и позволил себе занять свое место. Впервые за много лет он почувствовал себя старым. Не просто уставшим от битвы, не задающийся вопросом, где он найдет силы для борьбы, но сильно постаревшим и почти готовым думать о смерти как о чем-то похожим на отдых, который он примет, когда волшебный мир наконец станет абсолютно безопасным. Он на мгновение сел за свой стол и уставился в дальний конец кабинета, на пустой насест Фоукса и несколько серебряных приборов, которые не использовались уже долгое время, если вообще когда-либо будут. Он пришел к выводу, что чувствовал себя так же, как в тот день, когда понял, что Фоукс к нему не вернется. Один из трех возможных путей в будущее только что растворился в дыму. Гарри не хотел снова попасть под сеть Феникса. Он не хотел, чтобы все было так, как прежде, в безопасном и предсказуемом будущем, которое Альбус представлял себе с того момента, как услышал пророчество. Он все больше и больше будет отдаляться от Коннора, а проблема будет усугубляться, или же… Или когда-нибудь Гарри услышит пророчество и поймет, что это может означать, и станет равным и союзником. Альбус не осмеливался позволить ему быть кем-то, кроме союзника, не тогда, когда у Гарри было столько силы, но он понимал, что это был волшебник, которого он связал, воспитал и поощрял оставаться связанным и обусловленным. Гарри был уверен, что от него потребуется большая жертва, прежде чем он согласится помочь военным усилиям одним из двух способов, которыми они должны были бы его заполучить. Сожаление пронзило Альбуса, острее, чем удар молнии, острее, чем шипы на пути, по которому он когда-то пытался пройти, но потерпел неудачу. Впервые с начала Первой войны с Волдемортом, с тех пор как он понял, кем стал юный Том Риддл, Альбус обнаружил, что не может отбросить сожаление в сторону. Он хотел, чтобы все могло пойти по-другому, с кислым привкусом, который подступил к горлу. Даже зная, что все не могло сложиться иначе, но что сделано, то сделано, он все равно желал этого. Он выбросил эти мысли из головы, когда услышал стук в дверь. Это был бы молодой Перси Уизли, один из немногих, кому, как он все еще думал, он мог доверить следить за волшебным миром. Альбус знал, что он должен выглядеть спокойным, сдержанным и царственным. В противном случае Перси может начать сомневаться и двинуться в ином направлении. Он все еще не был уверен, что этот курс действительно был лучшим, как бы сильно он ни хотел помочь директору. Ему нужен был сильный лидер. «Они все такие, - подумал Альбус. - После всего этого они будут наблюдать за мной, пытаясь понять, не боюсь ли я Гарри, не делаю ли я ему отчаянные предложения. Они все будут наблюдать - Министерство, студенты, профессора, эти невозможные чистокровные, которые, кажется, думают, что ребенок может руководить ими». Я должен устроить им представление. Сожаление было заглушено. Шипы были вырваны из его плоти и выброшены. Сожалеет он или нет, но у него был путь, по которому он должен был следовать. Альбус поднял голову и изобразил свою лучшую улыбку: - Входите, мистер Уизли. _______________________________________________________________ Луна не знала, почему все вокруг нее болтали о взрыве магии. Было совершенно очевидно, что взрыв магии происходил от Гарри, и что он боролся с мозгошмыгами. У мозгошмыгов был к нему интерес. В прошлом году Гарри был одержим одним из них и под его влиянием совершил несколько ужасных поступков. Итак, если Гарри сейчас сражался, значит, кто-то из мозгошмыгов пытался овладеть им. «Я должна сделать для него ожерелье», - подумала Луна и потянулась к корзинке рядом со своим стулом. Она хранила там перья, и маленькие клочки пергамента, и черенки от перьев, и осколки разбитых чернильниц, и кнаты, которые больше никому не были нужны, и много других сокровищ, которые люди выбрасывали, не замечая сохраняющейся в них магии. Теперь она тщательно перебирала свои сокровища и нашла пустой кусок бечевки и несколько маленьких зеленых клочков пергамента. Она кивнула. Это подойдет. Мозгошмыги боятся маленьких зеленых клочков пергамента. - Эй, Полоумная, че делаешь? Луна подняла глаза. Это был бедный Горгон, ученик пятого курса с дефектом речи. Это была единственная причина, по которой он каждый раз неправильно произносил ее имя. - Делаю ожерелье, - ответила Луна и подняла нитку так, чтобы он мог видеть. - В совятне завелись мозгошмыги. Горгон фыркнул и открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но Джонс, который всегда ходил за ним по пятам, грубо потряс его за плечо. - Приятель, - прошептал он. - Тот взрыв раздался наверху, в совятне. Горгон резко побледнел, но ему все равно потребовалось мгновение, чтобы осознать последствия. Луна слегка нахмурилась, нанизывая обрывки пергамента на нитку, движения были настолько знакомыми, что она могла делать это на ощупь. Она не понимала, почему Горгон вел себя глупо, хотя глупцом он не был. Ведь иначе он не был бы в Рейвенкло. - Это значит, что Поттер... - начал Горгон. - Ага, - сказал Джонс. - Он могущественнее, чем когда-либо, приятель, а Полоумная - я хотел сказать Луна - его друг. - Он мотнул головой в сторону Луны. Они оба уставились на нее. Луна не знала почему. Ее пальцы продолжали теребить ожерелье, в то время как она спокойно смотрела в ответ. Люди всегда таращились на нее. Она привыкла к этому. Она бы давно сошла с ума, если бы это было не так. Горгон облизнул губы и сглотнул. - Ты... ты скажешь Поттеру, что мы не хотели тебе ничего плохого? - спросил он. - Что мы просто шутили? - Когда ты иногда намеревался причинить мне вред? - спросила Луна и завязала конец ожерелья узлом. Она на мгновение задумалась над ниткой и решила, что для нее можно использовать несколько ласточкиных перьев, которые она нашла на берегу озера. Она наклонилась и достала их из своей корзины. - Верно, верно, - сказал Джонс, тыча локтем в ребра Горгона. Луна подумала, что он пытается заставить Горгона заткнуться, и кивнула. Это, наверное, самый лучший курс. Тогда он не будет говорить глупостей. - Просто скажи Поттеру, что мы осознали, что наши действия были ошибочны и желаем ему всего наилучшего, хорошо? Луна пожала плечами, глядя на него. - Хорошо. Но Гарри не повезет, если я не смогу прикрепить эти ласточкины перья к ожерелью так, как я хочу. - Верно, верно. - Джонс оттащил Горгона прочь и они оставили Луна одну. Она огляделась и заметила, что большинство людей в гостиной Рейвенкло пытались не смотреть на нее, но безуспешно. Она пожала плечами и аккуратно закончила ожерелье для Гарри. «Интересно, будут ли они его бояться?» - впервые подумала Луна, восхищаясь готовым ожерельем. Затем она нахмурилась и покачала головой. «Как кто-то мог его бояться? Гарри не собирается причинять людям вред. Я не понимаю, почему так много людей этого не видят». Конечно, большинство людей отказывались признавать, что гелиопаты и мозгошмыги тоже реальны. Луна предположила, что отчасти это был страх перед тем, что Министерство сделает с ними, если они признаются в этом, но отчасти это могло быть по той же причине, по которой они боялись Гарри: люди думали, что с ними может что-то случиться, если они привлекут их внимание. «Люди очень странные, - подумала Луна, откладывая ожерелье и снова беря книгу по арифмантике, которую она читала. - Так мало из них видят мир таким, какой он есть». _______________________________________________________________ Ремус очнулся от оцепенения, когда магия охватила замок. Он чувствовал этот запах, что было больше, чем он был способен сделать за долгое время. Он ошеломленно поднял голову от стопки эссе второкурсников и уставился в никуда. Волк внутри него зарычал и пробормотал, что ненавидит эту магию. Уже по одному этому Ремус заподозрил, что магия исходит от Гарри, а не от Альбуса. Волк принимал Альбуса по той же причине, по которой он одобрял Сириуса: он чувствовал в них родство. Ремус проигнорировал это, принюхиваясь, и его нос сообщил ему то, чего не сказал бы волк. Это волшебство было радостным, свежим и пахло зелеными побегами, пробивающимися из-под земли, на самом деле, пахло это как начало весны. Ремус почувствовал, как его тело дернулось. Он хотел бы обернутся зверем, который не убивал бы людей, и бегать по замку, выражая свой восторг через мышцы и движение. Он встал и быстро направился к двери своего кабинета, заткнув волка, когда тот запротестовал. Это была еще не ночь полнолуния, и у Ремуса было больше контроля, когда до нее было еще далеко. Он запер волка за дверью, о которой узнал давным-давно, и вышел в коридор. Он увидел Сириуса, спешащего прочь от него к башне школы, и крикнул: «Сириус! Подожди!» Конечно, если и был момент, способный примирить их, так это был именно он, подумал Ремус. В воздухе пахло весной. Он дышал возможностью. Конечно, Сириус понял бы, что любая магия, которая ощущается подобным образом, не может быть Темной? Сириус обернулся, и Ремус отпрянул. На лице Сириуса была смесь отчаяния и страха. - Чего ты хочешь, Люпин? - прорычал Сириус, в его голосе слышались собачьи нотки. Волк одобрительно заскулил, и Ремус снова заткнул его. - Я должен найти Коннора. Я думаю, Гарри, должно быть, сделал с ним что-то ужасное. Знаешь, у них сегодня вечером была встреча. Весеннее равноденствие. Встреча для примирения. Я усердно готовил Коннора к этому. Ремус почувствовал, как его глаза расширились. - Сириус, ты же не советовал Коннору применить принуждение к Гарри, не так ли? Сириус угрюмо отвернулся от него. Ремус шагнул вперед и схватил своего старого друга за плечи, слегка встряхнув его. Он мог бы, если бы сосредоточился, забыть, что в последний раз, когда он был так близко к Сириусу, он пытался убить его. - Сириус, очнись. Гарри не собирается быть рабом, никогда больше. Я думал, что ты был бы рад этому и подбодрил бы его. Ты так долго был порабощен ожиданиями своей семьи, пока не сбежал и не спрятался у Джеймса в Люкс Аэтерне. Почему же ты не испытываешь благодарности за то, что Гарри удалось сбежать, да еще и будучи моложе, чем был ты? - Ты ничего не понимаешь, Люпин. - Голос Сириуса звучал не так как обычно, он был низким, холодным и сухим. Сириус вырвался из рук Ремуса. - Ты ничего не понимаешь из того, что я должен сделать, что Альбус попросил меня сделать, что это значит, что... - Он оборвал себя и снова поспешил по коридору. Ремус смотрел ему вслед и видел, что Сириус на самом деле слегка прихрамывает, как будто оберегая свой левый бок. На его шее сияла и звенела цепочка с украшением, подаренным ему Дамблдором. Ремус обнаружил, что он больше не был таким радостным, как раньше. ________________________________________________________________ Драко запланировал много прекрасных речей на то время, когда Гарри вернется в подземелья. Одна из них определенно начиналась бы словами: «Ты думал, что сможешь надолго меня одурачить?» Это касалось той иллюзии самого себя, которую Гарри создал, чтобы последовать за Драко вниз на ужин, а затем обратно в подземелья, прежде чем она рассеялась. Иллюзия не могла делать ничего большего, кроме как улыбаться, кивать и поддерживать светскую беседу словами типа «Правда?» и «Ты не говорил!» Но этого было достаточно, чтобы убедить Драко, который был в разговорчивом настроении, что это был Гарри. Конечно, потом Драко обернулся, и иллюзия Гарри рассеялась на маленькие пылинки света. Драко на минуту запаниковал, пока не понял, что Гарри сделал это для того, чтобы он мог присутствовать на встрече с Коннором наедине. Поэтому Драко придумал вторую речь, начинающуюся словами: «Я действительно зол на тебя» и содержащую множество терминов, которые звучали как оскорбления, но на самом деле были абсолютной правдой. Он заставит Гарри со стыдом смотреть в пол, прежде чем закончит. Малфоя так не одурачишь. Третья речь началась бы со слов «Ты знаешь, я был у профессора Снейпа по поводу твоего маленького трюка за ужином». Затем Драко выдержал бы паузу и понаблюдал за выражением лица Гарри. И кто же до сих пор твой любимчик, Гарри? Я так беспокоился о тебе. Пусть вина Гарри поглотит его, подумал Драко, злобно пиная край кровати. Затем он потратил бы некоторое время, добиваясь от Гарри обещаний, в том числе никогда, никогда, никогда больше не создавать иллюзий о себе, в то время как Гарри будет уязвим и склонен пообещать Драко все что угодно. Но это было до того, как на крыше совятни произошел взрыв магии, и Драко упал обратно на кровать, ошеломленный ароматом роз, который наполнил его ноздри и почти одурманил его. Когда он частично пришел в сознание, то перевернулся, сел, опираясь одним локтем на кровать, и уставился на дверь. В том, чтобы быть Малфоем, было много хороших сторон. В данный момент Драко не мог решить, была ли его чертова чувствительность к магии одной из них или нет. По крайней мере, быть ошеломленным ароматом роз было лучше, чем страдать от головной боли, предположил он. Дверь их комнаты открылась, и вошел Гарри. Он осторожно закрыл дверь, прежде чем повернуться и встретиться взглядом с Драко. Драко обнаружил, что совершенно ошеломлен выражением лица Гарри. Он никогда не видел, чтобы он так сиял, его глаза были насыщенно зелеными, как цвет любви в бутылке Драко, губы сложились в свободную и открытую улыбку, за которой стояли решимость, мудрость и знание, линии напряжения на его щеках и лбу почти исчезли. - Привет, Драко, - тихо сказал Гарри. - Что случилось? - прошептал Драко, единственные слова, которые он смог произнести. - Коннор пытался использовать на мне принуждение, - сказал Гарри. - И когда я воспротивился этому, магия позаботилась об оставшейся в моем разуме части сети Феникса. - Гарри поколебался, затем шагнул вперед. - И это могло бы, гм, возможно, заставить меня решить, что я больше не вижу мир так как прежде, и что некоторые вещи могут быть важнее моего брата. Драко не мог дышать. Впервые с тех пор, как они были распределены на один факультет, у него возникло ощущение, что Гарри думает исключительно о нем, а не о Конноре. «Что ж, это только справедливо, - попытался размышлять Драко. - Я потратил так много времени и эмоций, беспокоясь о нем, что будет только справедливо, если он начнет отвечать мне взаимностью. Давай, Драко, скажи ему, что ты еще не простил его за его маленькую выходку. Заставь его молить тебя о прощении». Это было то, что сделала бы его мать или его отец. Но ни Нарциссы, ни Люциуса сейчас здесь не было. - Простишь меня? - спросил Гарри с легкой, нервной улыбкой, как будто он действительно беспокоился, что Драко этого не сделает. И кто-то, точно не Драко, у которого было больше самообладания, чем у того, кто проговорил осипшим голосом: «Нет ничего, за что я не простил бы тебя прямо сейчас», и наклонился вперед, чтобы обнять Гарри. И Гарри обнял Драко в ответ, а его разум, Драко знал, в кои-то веки не спешил думать о его брате. Это было долгим ожиданием. _______________________________________________________________ Снейп оценил этот момент не столько по магии, которую он чувствовал, проносящейся по школе, сколько по боли в его Темной Метке. В какой-то момент он сидел в полной агонии перед камином, пытаясь проверять эссе, которые сами по себе не проверятся, стиснув зубы, борясь с искушением наложить заклинание онемения на руку. Он не хотел этого. Это было бы все равно что признать свою слабость. Затем боль прошла, как у раненого зверя, а затем исцелившегося, и Снейп сидел в отсутствии агонии, моргая. А потом он почувствовал, как магия охватывает его, и услышал, как она поет. Он невозмутимо встал и положил перо поверх эссе. Он направился к двери своих личных покоев. Он не дрожал. Он не пытался открыть дверь руками, которые едва слушались его. Он не боялся, что Гарри мог призвать свою магию с такой чрезвычайной силой, потому что он каким-то образом попал под еще одно нападение оборотня в Запретном лесу или в другую опасность. «Это нелепо», - свирепо подумал Снейп и подавил скачущие мысли. Он заставил себя сделать пять глубоких вдохов, прежде чем открыл дверь и шагнул в коридоры подземелья. Он спокойно повернулся в направлении гостиной Слизерина, а его шаги всегда были размашистыми, и ему не нужно было беспокоиться о том, что сейчас он почти бежал. Он успел увидеть, как Гарри и Грейнджер идут по коридору к гостиной, и спрятался за углом, чтобы наблюдать за ними. Грейнджер шла впереди, наклонившись к Гарри, закрывая его лицо. Снейп боролся с искушением заколдовать ее густые волосы, просто чтобы увидеть, какое выражение было у его подопечного. Затем Грейнджер помахала Гарри и направилась обратно к лестнице, ведущей из подземелий, и Снейп увидел лицо Гарри. Он почувствовал, как вдох глубоко вошел в его легкие, а затем снова вышел из них, оставив его опустошенным. С Гарри все было в порядке. С ним было более чем все в порядке. На его лице играла улыбка, в которой не было и намека на напряжение. Он напевал себе под нос, когда прислонился к каменной стене и прошептал пароль, который позволил бы ему войти в гостиную. И, что более важно, магия вокруг него прыгала и танцевала, создавая слабые образы золотого и серебряного света, которые рассеялись до того, как Снейп смог увидеть, что же это было. Если бы Гарри был расстроен, его магия бушевала бы вокруг него, и у Снейпа, с тем, как Люциус научил его чувствовать силу, была бы головная боль. Снейп отступил назад и неспеша вернулся в свои комнаты. Конечно, он мог бы пойти за Гарри и отругать его, но обнаружил, что ему не особенно этого хочется. Он подождет, пока Гарри придет к нему и объяснит, что произошло, и предпримет действия только в том случае, если его подопечный попытается уклониться от него или солгать. Снейп не думал, что это произойдет. Не в этот раз. Он снова сел перед эссе, разжег огонь и улыбнулся со злобным ликованием. Там, в самом первом предложении следующего эссе, была вопиющая грамматическая ошибка. Снейп с удовольствием ее подчеркнул. _________________________________________________________________ - Миллисент! Миллисент, ты это почувствовала? - Панси практически лепетала что-то, и упала с кровати на пол. Миллисент спокойно подняла взгляд от своей книги по трансфигурации. - Конечно, я почувствовала, Панси, - протянула она. - Я не камень и не грязнокровка. В воздухе витал запах надвигающейся грозы, и Миллисент не удивилась. Гарри был чертовски могущественным волшебником, и пахло так, как будто он наконец осознал это. Панси взяла себя в руки и хмуро посмотрела на нее. - Иногда ты мне не очень нравишься, Миллисент, - сказала она. - Что это было? - Гарри, - ответила Миллисент, пожав плечами, и вернулась к своей книге. Она чувствовала взгляд Панси на своем лице. Она отказалась оборачиваться. Большую часть времени Панси не была такой уж раздражающей, но иногда она могла быть такой. И Миллисент давным-давно почувствовала, на что способен Гарри, и ее догадки подтвердил ее отец, которому она доверяла больше, чем кому-либо в мире. Адальрико доверял ей, и как только Старборн организовал встречу между ним и Гарри прошлым летом, он сказал своей дочери то, о чем Миллисент уже подозревала: у них появился кто-то новый, за кем нужно следить, третий вариант между абсолютной Тьмой и абсолютным Светом. Миллисент была не чужда власти, как магической, так и политической. Она была волшебной наследницей своего отца, и он научил ее самым разным вещам с тех пор, как ей исполнилось шесть лет, и он понял это. Миллисент поняла это раньше. Она многое поняла раньше. Иногда она поражалась тому, сколько времени требуется людям, чтобы наверстать упущенное. Гарри, кажется, наконец-то наверстал. «Что ж, хорошо, - подумала Миллисент, переворачивая очередную страницу в своей книге по трансфигурации. - Может быть, таким образом, мы сможем наконец начать что-что делать». Она была не настолько слизеринкой, чтобы скрыть свою улыбку.