Белый китель, белое платье

- Вперёд, товарищи! – в исступлённом бреду крикнул Мортэус, вскидывая в воздух меч. В куче добивающих, вытаскивающих свои орудия из бездыханных тел металл блеснул огнём дикого солнца, отразившись от клинков и пуговиц солдат. Деменийцы собирались, перестраивались, чтобы обрушить новую атаку на всполошившихся зальменцев, запершихся по домам. Двинувшись к центру города, авангард грохотом вышагивал по улицам, будто предупреждая тех, кто ещё не знал о вторжении. Из подворотен повалило подоспевшее подкрепление, держа одинаковые серповидные мечи и хлопая плотной тканью широких штанов. Зальменцы влетали во врагов, с ревущим и скрипящим ором пронзали их нечестивую плоть и сами падали в кровавую пыль, недвижимые, словно вдруг уставшие. Свешиваясь по разные стороны от коня, Мортэус гнал его и с размаху рассекал отвлечённых зальменцев, разворачивался и повторял манёвр. Над головами бьющихся опасливо хлопали ставни, любопытные и ужасающиеся глаза смотрели на улицу, стремительно перекрашивающуюся в красный. Вскоре и эта битва стихла. Среди недвижимых тел, своих и чужих, солдаты копались, выискивая друзей, оружие получше и крохотную безделушку, что пойдёт в память о сражении. - Сообщи в гарнизоне о наших успехах, – сухо сказал капитан, передавая наскоро написанный отчёт, и хлопнул солдата по плечу. Гонец вскочил на коня и скрылся в тумане кровавых улиц. Солдатам нужны были отдых и поддержка – первое насколько мог милостиво просил Мортэус у капитана, второе он мог дать сам. Встав на чудом уцелевшую бочку, он произнёс: - Товарищи, вы – моя гордость и отрада! За каждого из вас я готов лечь головою, отдать всё, что есть у меня. И я уверен, все вы поступили бы также и для других соратников, – капитан рукой повёл вокруг, как бы призывая солдат оглянуться. – Сегодня мы одержали замечательную победу, потеряв многих хороших бойцов. Но рано отчаиваться и беспутно праздновать! Враг не дремлет. В радостном гуле тихо-тихо раздавались причитания и стенания; никто не обращал на это внимания, но у Мортэуса сердце захватывало от собственной вынужденной жестокости. Он спрыгнул с бочки и повёл Лиландрия, обагрённого вражеской кровью, по улице. Широкая площадь, вымощенная грубым камнем, встретила его. Белокаменное, устремлённое ввысь здание, с искусно выточенными рисунками и орнаментами, с постаментами в виде рычащих львов, с золочёной надписью на коренном языке, величаво красовалось посреди небольших куцых домиков. Убранство его захватило Мортэуса, и, разглядывая несравненную красоту постройки, тайно он почувствовал её священность. В ушах всё смолкло, только восторженное биение сердца гудело в них. Осторожно ступая по площади, капитан не сводил взгляда с фасада, поражаясь искусству архитекторов Зальма. На родине ничто так не удивляло его: скромные лачуги крестьян, каменно-деревянные поместья торговцев не блистали тонкостью отстройки, да и богатые замки высокопоставленных людей поражали размерами, но выделка и качество их оставляли желать лучшего. Здесь же, в центре песчано-каменного города, возвышалось поистине чудо света, способное увлечь и сердце, и разум. Холодные львы не ответили на прикосновение, продолжая протяжно рычать в пустоту. Натёртые до блеска мраморные ступени отдавались ровным стуком под поднимающимся капитаном. Высокая арка над головой была расписана однообразными цветами и листьями, складывающимися в единый узор вечного танца. Входная дверь, с выдолбленными и прижжёнными надписями, всё теми же цветами, рамкой окаймляющими слова, тянулась конусом вверх. Над ней такой же формы окно блестело голубоватым стеклом. Мортэус, не дыша, боясь спугнуть кроткое обаяние этого здания, толкнул дверь. Тёмный коридор пах старой бумагой и горелым воском. Невольно он перекрестился, вступив в тьму. Тихие стены, украшенные жёлто-синей мозаикой, миниатюрами из сказаний о божествах. Высокие существа в вытянутых, будто слоёных шапках снисходительно протягивали руки к маленьким людям, обёрнутым в простые одежды. Какое-то божество являло собой спокойствие: так умиротворённо оно сидело под яблоней и наслаждалось его тенью; кто-то безумно танцевал, высунув язык и сжигая всё вокруг; кто-то же поливал поля и даровал щедрые урожаи. С любовью и величайшим старанием были выведены фигуры божеств, многие и многие украшены драгоценными камнями. Молодой капитан прошёл по коридору, слыша эхо собственных шагов, но так и не встретил никого. Проход расширился, и огромная зала, с деревянными лавками, мраморными колоннами, расписанными цветами, вьющимися лианами, танцующими огоньками, головами невиданных животных, раскрылась перед ним. От залы отходили коридоры с бесконечно удаляющимися арками, которые заканчивались другими залами и соединялись друг с другом проходами, один краше другого. Обойдя храм, Мортэус засмотрелся на узоры и рисунки, выточенные в мраморе фигурки и расписанные текстами молитв стены, что не заметил, как попал в залу с людьми. Вкруг сидели зальменцы, подогнув ноги, на тонких подушках и не двигались. Мужчина смутился, не зная, что делать, и решился ждать. Минуты шли, но замершие зальменцы будто и не думали двигаться: они забыли, как дышать. Вдруг один из них, по виду самый старший, с густой седой бородой и лысой головой, открыл глаза и прямо взглянул на Мортэуса. Ни укора, ни ненависти, ни скорби – ничего не читалось в этом взгляде, но капитан почувствовал ледяную боль неправости и готов был расплакаться, раскаяться во всём гнусном и отвратительном, что он совершил. С минуту старец смотрел на него, но молчал; и Мортэус молчал тоже. Поочерёдно зальменцы подняли веки и взглянули на чужеземца. - Скажите, что это за место, – наконец тихо проговорил капитан, но эхо отразило слова его, сделав их громче. - Это храм Аштари, нашей богини, – ответил старец на деменийском языке. Удивлённый языковой просвещённостью, Мортэус вскинул брови, и старец слегка улыбнулся, кивнув. Он медленно, без рук, поднялся, за ним последовали остальные. Их чистые, незамутнённые бедами и ужасами жизни глаза обращались к растерянному капитану в забрызганных кровью одеждах. Осознав, что он, должно быть, оскорбляет этих святых людей не только своим присутствием, но и бесчеловечным видом, Мортэус опустил взгляд в пол и поспешил удалиться. Зальменцы не двинулись, и голоса их не прозвучали ему вслед. На площадь высыпали остатки авангарда: целые помогали раненным, раненные лелеяли свои увечья, стонали и свистели от боли, мёртвые молча провожали их. Заметив выбежавшего из храма капитана, фон Голль пошёл ему навстречу, продолжая оттирать кровь с рукавов кителя. - Оставьте это дело, Кларис, – сумрачно сказал Мортэус на усердие товарища. - Неужели ещё будет сопротивление? – алая тряпка застыла на полпути к ткани. – Как быстро они успевают доложить! - Нет-нет, сопротивления сегодня не предвидится. Конечно, есть риск того, что сбежавшие соберутся и выступят на нас, но то мало вероятно. - Что прикажете делать? - Необходимо определить раненных под крышу, да и остальным не помешал бы отдых, – Мортэус снял с Лиландрия седло и хлопнул коня по спине. – Лошадей вытереть, накормить. - Слушаюсь, капитан! – бойко отдал честь офицер и устремился выполнять приказ. - Кларис! – окликнул его капитан. – При сопротивлении не оказывайте давления. Фон Голль недоумённо взглянул на него, но промолчал и вбежал в густую толпу солдат. Как ни странно, зальменцы спокойно приняли пару десятков лошадей, с поклонами впускали раненных врагов и подносили всё, что ни было спрошено. Многого чужеземцы не понимали, но всемогущие жесты спасали от жажды и голода. Некоторые хозяйки даже улыбались, когда солдаты кланялись им и прижимали получёрствый кусок хлеба к груди. Мортэус обосновался на ночь в доме недалеко от площади, откуда из-за забора виднелся храм богини Аштари. Но спать на крохотной высокой кровати, отданной хозяевами, он не смог и большую часть ночи бродил по двору, рассматривая величественное сооружение. Крошечные звёзды отражались в вытянутых окнах, и мужчина представлял себе, как их неяркий свет ложился на мраморные полы, подражая узорам на стёклах. - Капитан, – раздался озабоченный шёпот из окна соседнего дома. – Капитан, почему вы не спите? - В такой час нельзя спать, Кларис, – тихо ответил Мортэус, глядя на устремлённый вверх конус храма. - Почему же? Я вот сплю. - Ты не спишь, а болтаешь со мной, – он улыбнулся в темноте, и несколько легче сделалось ему на душе. - Чепуха! Это вы спите, капитан, а я вам снюсь. - Никому не пожелаю такого сна! - Почему вы так миролюбивы, капитан? Другой бы на вашем месте вырезал весь город и взял себе то, что хочет. - Верно, Кларис, но я не «другой», – вздохнул Мортэус. – Мне до невозможного больно видеть страдания этих людей. И я бы потребовал выдвинуться, если бы никто не принял нас. - Почем знать, может, зальменцы затевают убийство в ночи, – призадумался фон Голль. - Это вряд ли. - Почему? Неужели никто не захочет отомстить за погибших, за вторжение в город? - Считай нас обычными приезжими: утром мы выступим далее, не злоупотребляя их гостеприимством ни минуты более. Это меньшее, что мы можем сделать. - Почему, капитан? - Видишь ли, мне кажется, мы не нарушили самый ужасный закон этого города: мы не пролили кровь в святом месте. Если бы битва дошла до центра, жители сами бы не захотели жить в опозоренном месте. Наверняка каждый, кто потерял сегодня близкого человека, хочет отомстить, но не может под пристальным взором бога, который охраняет их. - Бога? – фон Голль фыркнул. – Так сильно они боятся их бога? - Видимо, да. - Что ж, пускай их верят в своего бога, а нас оставят в живых. Не мы ж всё-таки развязали эту войну. - Но мы её закончим, Кларис, обязательно, – твёрдо сказал Мортэус. - Я не сомневаюсь в ваших намерениях, капитан, – офицер протянул руку из окна и сжал плечо товарища. – Зато намерения врага остаются великой тайной для всех нас. - К сожалению. Фон Голль шумно зевнул и исчез из вида. Глаза Мортэуса закрылись. Солнечный свет тепло скользнул по лицу молодого капитана, и, пробудившись, он увидел перед собой старца, встреченного вчера в храме. Улыбнувшись в седую бороду, старец поклонился лишь головой и жестом позвал за собой. На дворе никого более не было, и Мортэус, сняв с себя окровавленный китель, последовал за монахом. Он привёл его в центральную залу, откуда был ход к другим, меньшим, залам. Солнечный свет, радостный, бодрящий, лился из вытянутых окон на бережно щадимые полы, на симметрично расставленные лавки, на выточенные в мраморе цветы колонн. Луч осторожно лёг на лицо старца и замер, будто заснул на привычном месте. - Богиня Аштари – мать людям и животным. Будучи в физической оболочке, она даровала нам много мудрости и научила жить в гармонии с миром. Вся благость, что свершается в мире, происходит по велению Аштари, и ничто, кроме её желания, не сможет этого изменить. А значит, твой приход можно считать подарком богини. Старец прямо смотрел на Мортэуса, ни на секунду не прерывая контакт, и говорил без тени презрения. От его открытости и простоты мужчине неловко, и он опустил глаза в пол. - Ты не несёшь с собою мира, но и разрушение твоё несовершенное. Ты с должным уважением отнёсся к жителям и их верованию, не уничтожив последнюю надежду, – монах расправил руки, будто призывая ещё раз взглянуть на убранство храма. – И, хотя многое в твоих действиях, капитан-чужеземец, склоняет нас на вашу сторону, ты исполняешь волю, неугодную Аштари. Мортэус хотел было объясниться, рассказать о том, как ему противны собственные поступки и слабость к повелениям генерала, но старец слегка склонил голову и поднял руку в останавливающем жесте. - Страна наша разнородна: мы не можем отвечать за всех, мы не можем одобрять всего и поддерживать всякое начинание – многое может быть и чуждо, и отвратительно нам не меньше вашего. Я рискнул жизнью и пришёл к тебе, чтобы ты, Мортэус ван Хельц, принёс перед взором богини Аштари клятву, что ты закончишь эту войну. Удивившись, что монах знает, как его зовут, капитан всмотрелся в лицо старца, но не нашёл в мелких морщинах ответа. Мортэус чувствовал, что тому, должно быть, также опротивели разрушение и лишения, раз он просит врага дать обещание. Он не увещевает его, не клянет всевозможными проклятиями, не сооружает для него огромный жаркий костёр и не подговаривает жителей вырезать солдат ночью, пока те спят. Монах, как и все уставшие от войны, просит об одном: завершить вражду. - Я не могу клясться чужому божеству, – сухо проговорил Мортэус. – Но могу дать тебе, монах, слово капитана, что я положу конец кровопролитиям и распрям между нашими народами. Внимательный взгляд старца долго не отпускал его. Обдумав слова капитана, он кивнул и, улыбнувшись, поклонился. - Слово твоё сильно, пусть ты ещё и не знаешь, с чем предстоит столкнуться. Да освятят твой путь великая Аштари и бог, в которого ты веруешь! Сморщенные, сухие руки протянулись к Мортэусу, и, схватив ладонь капитана, старец вложил в неё брошь в виде раскрывающегося цветка. Лепестки едва приоткрывали сердцевину, как бы стесняясь внешнего мира, стебелёк с узкими листьями спускался зигзагами. Он сжал брошь в кулаке, и края лепестков вонзились в кожу. Монах снова поклонился и молча удалился в один из коридоров, скрывшись в какой-то зале. Некоторое время в голове капитана была вопрошающая пустота, всё казалось призрачным и неясным. Он смотрел на ряды лавок, на мраморный пол и колонны, но не находил в них ответов, лишь безразличие и отрешённость. Выйдя из храма, он увидел подъезжающие колонны оставшегося авангарда с офицером Леймнором, собирающиеся на площади остатки солдат и выглядывающие из окон любопытные лица жителей. Пришло время двигаться дальше.