Белый китель, белое платье

Авангардные части всё же разделили: ван Хельц отказался вести за собой многочисленную армию и оставил половину во главе с офицером Леймнором. Основной состав частей отодвинулся в глубь лесов в ожидании дальнейших указаний и для построения скорой почтовой связи. Через пару дней письма потекли рекой, и вот солдаты радовались каждой строчке, написанной руками родителей, жён и детей. Кто-то нескончаемо пересказывал одни и те же вести с глубинки, кто-то обливался слезами горя, узнав о суровом голоде, выкосившем семью, кто-то молчаливо хранил писаное в нагрудных карманах. Ушедшие вперёд части не были обделены весточками с родины, и мужчины вечерами, отдыхая от переходов, перечитывали смятые письма. Фон Голль, холостой сирота, не знал, что происходило в его родном городе после жестокого надругательства над жителями, в числе которых была его старушка-мать. Внимание зальменцев привлекали не только деревни, но и города – лишь бы дать о себе знать. Офицеру Чен жена писала о скорых родах, великом волнении за себя, ребёнка и мужа, слёзно просила вернуться живым. Офицер Д‘Орт, даже не раскрывая писем, бросал их в костёр. Жёлтые листы корчились в огне, испепеляя, возможно, последние слова погибшего человека. Мортэус тоже получил несколько конвертов и два дня к ряду не мог заставить себя открыть их, боясь ужасных новостей. Но, глядя на радостных и печальных солдат, сиротливого фон Голля, он всё же разорвал бумагу и залпом прочитал письма. Зорук писал об отбытии из Демении за море: торговые дела требовали его внимания. «Мгаза передаёт сердечный поклон и желает тебе великих побед, военных и духовных», – писал брат в завершении письма. Мортэус, пока читал ровно выведенные буквы, видел перед собой широкую улыбку брата, чувствовал его тёплые ладони на своих плечах и слышал задорный смех. Жена брата виделась туманным сгустком с бряцающими золотыми украшениями. «Пусть счастье и здравие не оставят тебя, сын мой!» – начинал своё письмо Лурк. Прерванные слова, пляшущий почерк говорили, что отец несколько раз принимался за написание, но не мог собрать то ли волю, то ли мысли, роящиеся в голове. Он говорил об отъехавших гостях, славивших их свадьбу и гостеприимство, передавал сердечные поздравления от тех, кто так и не смог присутствовать на торжестве, благодарности от тех, кто был, и поцелуй от бабки Стальи. Не слишком подробно Лурк рассказывал о хозяйстве, растущих доходах, зная, что сын не любит скучных домашних дел. Он просил быть верным отечеству, храбрым и мудрым, заклинал Мортэуса вернуться живым и слал свои горячие объятия сквозь волнистые строки. Ничего так сильно не желалось молодому капитану, как быть рядом с отцом и женой, разговаривать с ними вживую, держать за руки и видеть горящий блеск в глазах. Но всё, что у него было, – это лишь мятое письмо с кое-где расплывшимися чернилами. Он долго смотрел на конверт, подписанный Эмилией, и не мог поверить, что здесь, в нескольких километрах от границы, на чужбине, его настигнет частичка любимой женщины. Осторожно раскрыв его ножом, он вынул лист, полный ласковых букв, и невольно улыбнулся. Даже солнце, прощаясь с сегодняшним днём, бросило на небосвод яркий, золотисто-красный, с бледными подтёками луч. «Дорогой муж, – писала Эмилия. – Надеюсь, что письмо это найдёт тебя в здравии и покое. А как бы мне хотелось прибыть к тебе вместо него! Но ничего не поделаешь: обязанность жены – ожидать мужа дома. Достопочтенные гости разъехались скоро, велели слать тебе побед и удачи. Жизнь вошла в своё привычное русло: гостевую половину дома заперли, и слуги снова погрузились в будничные заботы; господин Лурк с утра до ночи занят хозяйственными делами, объезжая важных людей и зазывая их на обеды. Мы редко встречаемся с ним: трижды в день за столом, но приём его пищи настолько стремителен, что хорошо, если мы поздоровались. Иногда я вижу господина в библиотеке, но и там он умудряется работать, а не наслаждаться произведениями искусства. Мне определили личную спальню, напротив твоей, но комната так просторна, что я совершенно в ней потерялась и просила перевезти ко мне матушку. Мы условились, что несколько дней в неделю она будет гостить в твоём доме. Всё же это странно – жить там, где раньше находился ты. Кроме спальни, господин Лурк отдал мне служанку в личное пользование, что я считаю величайшим выражением заботы с его стороны. Леда, моя молодая помощница, до этого работала на кухне, а потому руки её мягки и кое-где стёрты от постоянного мытья. Конечно, она боится меня, считая за великосветскую даму, как Луиза или госпожа фон Бюр, но скоро Леда поймёт, что я ничем не отличаюсь от неё. Пребывание в твоём – нашем – доме кажется мне приятным: досуг мой занимает устройство спальни по своему вкусу, вышивание и работа в саду. Милый, если бы только видел, сколько новых мест я определила для лилий и роз! В новом году они поднимутся, разрастутся, и к твоему победному возвращению лилии зацветут благоухающими белыми и жёлтыми цветами. Я с нетерпением жду этого прекрасного момента, хотя замечательно понимаю, что всё случится тогда, когда случится. Не волнуйся обо мне, любимый: житьё моё безмятежно и беспечально. Сердцем и душой я с тобой, любовь моя да оградит тебя от поражений и падений!» Закончив письмо, Мортэус ещё раз пробежал по дорогим строчкам глазами и, поймав себя на том, что он неосознанно улыбается в темноте, прижал к груди бумагу. Захолодевший ветер дул на готовящихся ко сну солдат, хлопал полами палаток и спальных мешков, шуршал в листьях. Слабое прощание солнца едва-едва виднелось над верхушкой леса, и на смену ему с густой тёмно-синей краской наступала ночь. В груди молодого капитана было горячо и счастливо. Карабкаясь в палатку, он всё ещё улыбался и, завернувшись в одеяло, чувствовал на щеке лёгкий поцелуй Эмилии.